Стычинский Сергей Александрович

Интервью проведено при поддержке Московского Дома ветеранов войн и Вооруженных сил.

Я родился в 1924 году в городе Киеве, там же и учился в 13-й Киевской специальной артиллерийской школе.

В июне 1941 года наш курс спецшколы находился в лагере 2-го Киевского артиллерийского училища Бровары, на другом берегу Днепра, за Дарницей. 21 июня у нас были соревнования по волейболу, которые мы решили продолжить и в воскресенье. Легли спать, а ночью, в 4 часа, проснулись от взрывов. Мы решили, что это проводят стрельбы курсанты училища, а оказывается, что Бровары бомбили немцы. Когда мы после завтрака вышли, нас всех построили, сообщили, что началась война. Потом в 12 часов мы выслушали речь Молотова.

Из лагерей мы вернулись в Киев и нас всех послали на рытье окопов западнее Ирпеня. Неделю мы рыли, а потом нам сказали, что спецшкола эвакуируется в Днепропетровск. Мы погрузились на баржу и отправились в Днепропетровск. В Днепропетровске, кроме нашей школы, находились еще московские школы. Там мы были до первых чисел августа, а потом немец подошел к Днепропетровску, и нас снова эвакуировали. Сначала мы приехали в Харьков, но в Харькове наш эшелон даже не разгружали, а повезли дальше, в Пензу. Проехали Пензу, потом Куйбышев и, в конце концов, оказались в Чкаловской области.

В июне 1942 года, после окончания 10 классов, к нам приехал командир батареи 2-го Киевского артиллерийского училища, которое курировало нашу спецшколу, старший лейтенант Налимов и забрал весь наш выпуск в училище, которое после начала войны было эвакуировано на станцию Разбойщицкая Саратовской области, где-то в 20 километрах от Саратова. Весь наш выпуск попал в одну батарею. Когда немцы подходили к Сталинграду, нашу батарею стали готовить на Сталинградский фронт. Меня и моего друга Валю Волошина готовили как расчет противотанкового ружья. Мы тщательно его изучали, стреляли из него, но потом сказали, что мы уже не нужны.

В 1942 году я окончил училище, после чего был направлен в 362-й гвардейский Тернопольский тяжелый танкосамоходный полк. На Челябинском заводе мы получили самоходные артиллерийские установки СУ-152 и одновременно переучились на эту технику, после чего нас отправили на фронт, станция Чернявка, южнее Нового Оскола.

Наш полк вошел в состав Степного фронта, которым тогда командовал генерал-полковник, позже генерал армии Конев Иван Степанович, и в составе Степного фронта я принимал участие в Курской битве.

Во время наступления на Белгород моя самоходка была подбита. Мы пошли в атаку с закрытыми люками, делали короткие остановки, вели огонь, стреляли, а потом по нам ударило. Погиб механик-водитель, лейтенант. Он был уроженцем Челябинска и окончил челябинское танкотехническое училище. Погиб еще один член экипажа, а мы трое сумели выскочить — я, наводчик, и замковый. После того, как мы спаслись замковый, Паша Базылев, он 1900 года рождения был, у него семья была, 2 или 3 детей, он меня попросил, а я попросил командира полка, чтобы его больше в экипаж самоходки не ставили, и его назначили поваром.

Стычинский Сергей Александрович.

После Белгорода наш полк пошел на Харьков и, во время боев за Харьков я был ранен. Мы тогда вели бои на окраине города, и к нам приехал командир полка, майор Гончаров, вместе с ним заместитель командира 1-го гвардейского механизированного корпуса полковник Погодин. Когда они ставили мне и еще одному командиру самоходки задачу, в это время начался сильный обстрел немцев и мина разорвалась прямо у наших ног. Я был ранен в ногу, командир полка был убит, он успел еще несколько слов сказать, рядом с ним стоял его адъютант лейтенант Вьюник и Гончаров успел крикнуть: «Адъютант меня ранило», — и скончался. Тяжело ранило Погодина, еще несколько человек ранило. У меня ранение легкое было, так что я несколько дней пробыл в медсанбате, а потом вернулся в свой экипаж.

Потом наш полк наступал на Полтаву, а районе Кременчуга форсировал Днепр, здесь полк был пополнен самоходками, моя самоходка сгорела и я принял другую самоходку. После Кременчуга наш полк участвовал в Корсунь-Шевченковской операции, в составе 31-го танкового корпуса 1-й гвардейской танковой армии принимал участие в боях на внешнем фронте окружения.

В конце января 1944 года, я получил задачу от командира полка, как правило нам ставил задачу командир полка, потому что полки были маленькие, сначала по 12 потом по 16 самоходок. Мне было приказано из деревни Андрушевка, где располагался штаб полка, выйти на западную окраину деревни Зотовка и не допустить прорыва немецких танков, которые шли на деблокаду Шевченковской группировки.

Вечером я получил задачу, а утром начал выдвигаться на огневую позицию. Въехал в деревню Зотовка, вышел на западную окраину, в Зотовке уже постреливала наша пехота, вышел на перекресток дорог, где и занял огневую позицию, точно в том месте, где мне приказали. Стою, веду наблюдение, а туман такой был… Постепенно туман стал рассеиваться. Я стою, смотрю в приборы наблюдения, надо сказать, что приборы наблюдения были не очень хорошие. Прицельные приспособления хорошие, а приборы наблюдения нет.

В общем, вылез по пояс из самоходки, наблюдаю. Вижу — на поле большое количество немецких танков, которые развернулись в нашу сторону. Я опустился в самоходку и приказал открыть огонь. Первым стоял «тигр» и я открыл огонь по нему, а потом по другим танкам. Немцы открыли ответный огонь, но не попадают. Я выстрелов 10 сделал, опять высунулся, потому что дым, пыль, из самоходки ничего не видно, но, только я высунулся из люка, по самоходке дали очередь и меня ранило в лицо и в руку. Я упал в люк, а при ранении в лицо очень много крови идет и вся эта кровь на белый полушубок, нам как раз перед Корсунь-Шевченковской операцией новые полушубки выдали, и на белые питьевые бочки. Самоходка немного отъехала в тыл, и меня отправили в медсанбат.

Я после войны 10 лет работал в главной инспекции министерства обороны СССР и вот в 1989 году, мы проверяли воздушную армию, штаб которой находился в Виннице. Я на карту смотрю, а там Зотовка… Я рассказал эту историю командарму, начальнику штаба армии.

Командарм говорит: «Ну надо съездить». На следующий день мы с начальником штаба армии взяли 2 машины и поехали. Проехали по тому маршруту как я входил. Я смотрю — ничего не изменилось, ни одной новой хаты, а может, они были новые, но выглядели как старые. И появилось два кладбища — на одном были похоронены местные жители, а другое воинское, небольшое, могил 15. Я его осмотрел, с нашего полка никого нет, фамилии незнакомые. Поехали дальше. Приезжаем на перекресток дорог, где моя самоходка стояла, а там обелиск стоит… На другой день послали армейского фотографа, он сделал несколько снимков.

В медсанбате я пробыл недолго и снова вернулся в полк. Освободили Винницу, Острополь, Пининко, Полонное, Грицев и пошли на Тернополь.

Тернополь наш полк освобождал в составе 60-й армии, которой в то время командовал Иван Данилович Черняховский. Бои в Тернополе продолжались больше месяца. Там столько эпизодов было, когда мне пришлось лицом к лицу сталкиваться с врагом, так что, я, покидая самоходку, всегда носил с собой автомат.

Помню, моя самоходка вышла на площадь и вдруг взрыв. Самоходка остановилась, но ничего не горит, дым рассеялся, это уже вечер был, немцы стрельбу прекратили. Я говорю своему экипажу: «Ребята, сидите». А наводчик, Коля Лобачов, говорит: «Разрешите, товарищ лейтенант, — надо сказать, у нас такая дисциплина была, командира самоходки никто на ты не мог назвать. Только товарищ лейтенант, — я посмотрю». Я говорю: «Коля не высовывайся», — а он люк открыли и высунулся. Тут выстрел и Колю убили…

Ночью я по радио передал в штаб полка, что случилось. Подошла летучка, который командовал старший лейтенант Смирнов, мою самоходку оттащили к батарее. Оказалось, немцы заминировали выход на площадь и моя самоходка подорвалась.

И еще один случай был. В Тернополе была тюрьма, в которой немцы оборудовали мощный укрепленный пункт. И вот, командующим 60-й армии, Черняховским, перед нашим полком была поставлена задача — выйти поближе к этой тюрьме и, не целясь, вести огонь по стенам, разрушать долговременное сооружение. Мы клали в машины полный боекомплект, 20 снарядов, подъезжали к тюрьме и вели огонь. После такого обстрела, буквально на наших глазах, немцы стали вылазить из тюрьмы и сдаваться.

В Тернополе я воевал от звонка до звонка. К концу боев, из всего полка, исправной осталась только моя самоходка, все остальные были подбиты. За бои в Тернополе наш полк получил почетное наименование Тернопольский.

Уже после войны, когда я инспектировал Прикарпатский военный округ, меня приняли первый секретарь горкома партии, председатель горисполкома. Мы посетили кладбища, на которых похоронены солдаты. Погибшие во время освобождения города. Там стояла стела, на которой были выбиты имена погибших из нашего полка, но имени Коли Лобачева там не было. Я попросил первого секретаря и председателя горисполкома выбить фамилию Коли, не знаю была ли моя просьба выполнена. Потом мы смотрели хронику боевых действий в Тернополе, и там есть такой эпизод, когда по разрушенному городу едет самоходка с закрытыми люками. Может и моя.

После Тернополя наш полк получил новые самоходки и пошел дальше на запад, участвовал в Львовско-Сандо-мирской операции. Перед началом наступления новый командующий 60-й армией, генерал-полковник Курочкин Павел Алексеевич, Черняховский тогда был назначен командующим 3-м Белорусским фронтом, проводил занятие-действие стрелкового батальона при прорыве подготовленной обороны противника.

Во время наступления моя самоходка были придана стрелковому полку.

В первый день наступления мы прошли несколько километров, а на второй день наступление войск приостановилось, а мне была командиром стрелковой дивизии была поставлена довольно сложная задача. Это же предгорье Карпат, там местность пересеченная, углубленное, седловина, высота, а за высотой немецкие танки. Так мне приказали подняться наверх и огнем уничтожать эти танки. В течение нескольких часов я вел бой. Сделаю несколько выстрелов, спущусь с высоты, сменю позицию, опять на высоту поднимусь и снова несколько выстрелов. В результате, в этом бою я уничтожил 7 немецких танков. Я когда вышел из боя, командир стрелкового полка и комдив меня буквально на руках качали. Вызвали начальника отдела кадров бронетанковых войск 60-й армии капитана Гомона, и тут же приказали ему представить меня к награде. В результате я был награжден орденом Красного Знамени и моя фотография с маленькой заметкой была напечатана в армейской газете «Командир самоходной установки лейтенант такой-то подбил 7 немецких танков». Во Львов моя самоходка вошла одной из первых.

В августе 1944 года, я был назначен командиром 4-й самоходной батареи и в этой должности продолжал войну. С Сандомирского плацдарма мы перешли в наступление на Краков, кстати, именно наша 60-я армия освобождала Освенцим. После Кракова мы пошли дальше на запад, в Силезию. Прошли Гжанум, Тыхи, Микалум, Рыбник, Ратибор, форсировали Одер, за форсирование Одера я был награжден орденом Александра Невского. Потом наступали вглубь Германии, в общем направлении на Л ибниц. За бои в районе Либница я был награжден орденом Отечественной войны I степени. В районе Граткау нашу армию повернули на юг, на Прагу. 1-й украинский фронт пошел на Берлин, 2-й украинский на Прагу, а между этими фронтами образовался разрыв.

Этот разрыв заполняли сначала 1-я Ударная армия Гречко, потом 38-я армия Москаленко, потом наша 60-я армия. Конец войны я встретил, когда наш полк наступал на Прагу. До Праги наш полк не дошел 28 километров, остановился в Нимбурге.

Так получилось, что к концу войны я был второй по количеству орденов среди офицеров нашего полка. Передо мной был только командир полка, а его заместитель, подполковник Красиков, был тяжело ранен в последние дни войны и 9 мая 1945 года скончался в Ламоуце. В результате меня и старшину нашей разведроты, у него было 2 или 3 ордена Славы, отобрали для Парада Победы, который проходил 24 июня 1945 года в Москве.

Сергей Александрович, почему вы пошли с артшколу?

Потому что в Киеве в то время была такая мода.

А почему не авиационная или морская?

Как-то артиллерия мне была ближе.

Чем отличались занятия в школе от обычных?

Многим. Прежде всего военной подготовкой. Мы изучали стрелковое оружие, материальную часть артиллерии. Очень большое внимание уделялось строевой подготовке, изучению воинских уставов, 13-я специальная артиллерийская школа, также как и 12-я дважды в год участвовала в параде в Киеве, в одном из которых посчастливилось участвовать и мне. На этом параде я видел генерала армии Жукова, он тогда был командующим Киевским округом.

После начала войны вашу школу эвакуировали, родители тоже эвакуировались?

Моя мать умерла в 1940 году, а отец, вместе с сестрой эвакуировался, а потом ушел на фронт и в 1941 году погиб под Харьковом.

Как отступление воспринималось, ведь малой кровью на чужой территории?

Может быть, такой возраст был, но от первого до последнего дня войны, я никогда не думал, что наша страна проиграет войну. И все кто меня окружал, мы всегда верили в нашу победу.

Какую матчасть в училище изучали?

76-мм, но главным образом 122-мм.

Стрелять давали?

Мы стреляли. Мы готовились хорошо, потому что занимались круглые сутки.

В качестве экзаменов что нужно было сдать при выпуске?

Не помню. Стрельба была. До сих помню команду артиллерийскую: «По пулемету гранатой, взрыватель осколочный, заряд полный, прицел 5 допустим, уровень 32 допустим, первому 2 снаряда беглый!».

Как восприняли назначение на самоходку?

Положительно. Назначили и все.

Когда приехали в Челябинск, трудно было? Там же орудие другое, 152-мм?

Но орудие есть орудие, прицельное приспособление то же. Мы в Челябинске не орудие изучали, а танк, базу, ходовую часть, рычаги управления, приборы наведения для стрельбы прямой наводкой.

Вождение давали как командиру?

Я не водил, но изучал.

Потом вождение освоили?

Освоил. На фронте я уже водил. Но, лучше всего, я вождение освоил, когда в 1946 году поступил в Академию бронетанковых и механизированных войск. Там у нас кафедра вождения, и мы, как выходили под Солнечногорск, так водили и стреляли. А позже, уже будучи командиром дивизии, я водил уже новый танк, Т-62.

Когда экипаж попал на фронт — взаимозаменяемость была?

Конечно была. Вот когда погиб Коля Лобачев, я стал наводчиком. Я был и командиром, и наводчиком.

В экипаже у вас 5 человек?

Сначала 5, потом 4, были командир, механик-водитель, это офицер, наводчик, заряжающий и замковый, а потом должность замкового ликвидировали.

А у вас орудие раздельного заряжания было?

Да.

Какие снаряды брали?

И фугасные и осколочные, разные. Начальник артвооружения приезжал и загружал. У этой самоходки любой снаряд мощный, что осколочный, что бронебойный.

У вас была, вы начали на СУ-152, а потом ИСУ-152. Они сильно отличались?

Разница небольшая, ну пулемет ДШК наверху, а так нет.

А ДШК применяли?

Применяли, но я лично его не применял. Я на ИСУ уже комбатом был.

Когда вы были комбатом, у вас была своя самоходка?

Нет. Я в одной из самоходок батареи ездил.

А сколько самоходок в батарее было? Четыре?

Сначала 4, а в 1945 году стало 5. А сперва, я же в один из первых полков попал, так там, сперва, 2 самоходки в батарее было.

Насколько надежна была самоходка?

Надежная.

Сколько она могла пройти без ремонта? 150 километров?

Наверное. Мы не фиксировали, потому что они раньше выходили из строя.

Как действовал ваш полк? Вас придавали стрелковым частям?

Стрелковым и танковым корпусам. В 31-м танковом корпусе нас придали одной из танковых бригад, номер сейчас не помню, ей Макаров командовал.

И Вы подчинялись напрямую командиру полка?

Да. Некоторые командиры полков мне запомнились. Например, Танкаев, осетин, красивый молодой командир стрелкового полка. Очень следил за внешним обликом, даже во фронтовых условиях. Помню, он меня вызывает и говорит: «Вот тебе задача. Видишь Тростянец Бельки?» «Вижу». — «Видишь церковь?» — «Нет, не вижу». — «На бинокль». — «Вижу» — «Вот это твое основное направление, понял?» — «Так точно понял». — «Выполняй, а вечером встретимся у церкви. Там будет мой НП».

В наступлении у вас основные цели какие? Вам пехота указывала?

Целеуказаний как таковых не было, это больше для полевой артиллерии. Районы указываются, что видишь в районе, то и уничтожаешь.

Какие приоритеты были?

Танки противника и укрепленные районы. Но основные приоритеты — танки противника.

Пехоту на броню сажали?

Сажали. Но не всегда. Вот после Тернополя сажали. Еще когда Вислу форсировали сажали. Крашовица, это перед Краковом, я тогда, как командир батареи, командовал передовым отрядом. В отряде, кроме моей батареи, еще батарея СУ-76 и рота автоматчиков. Автоматчики сидели на броне.

Как вообще к СУ-76 было отношение? Как к зажигалке?

Да, но мы не смеялись. Мы видели свое преимущество, даже жалели этих ребят, если честно.

Какая-то гордость, что Вы служите на мощной машине была?

Я себя чувствовал хорошо. Страх был, но кто не боялся. Единственное — я перед атакой кушать не мог. Да и весь экипаж тоже. Мы перед атакой не завтракали. Только потом, вечером, нам привозили пищу и мы уже ели как следует.

Насколько рубка самоходки задымлялась при выстреле?

Не очень. Глохли мы сильно, я вот сейчас из-за самоходки плохо слышу на правое ухо.

Оглушало, но отравление пороховыми газами не было?

Не было. Отравления газами не было. Естественно мы люк открывали.

По опыту боев начали люки открывать?

Я все время открывал, я без этого не мог. И не только я.

Погрузка снарядов трудоемкая была?

Трудоемкая. И в ней все участвовали. И командир, и наводчик, и механик. Весь экипаж.

А командир машину участвовал в ее обслуживании?

Я мог только делать внешнюю работу, а так, машину обслуживал механик-водитель, зампотех батареи, потом ввели должность механика-регулировщика. В случае чего, приходила армейская летучка. Кстати, командир этой летучки, старший лейтенант Смирнов сопровождал меня половину войны.

А чистка пушки?

Здесь и командир участвовал.

Часто приходилось закапывать установки?

Как только прекращалось наступление и мы переходили к временной обороне — все копай, это был закон.

Копали силами экипажа?

Да. Весь экипаж копал. Но нельзя сказать, что мы сильно закапывались. Гусеницы закапывали, потребовалось что чуть ли не под пушку.

Мне самоходчики рассказывали, что они возили с собой немецкий пулемет переносной.

У меня не было, вальтер был, потом я его сдал в арт-вооружение.

Личное оружие у вас было?

ППШ. Сперва с диском, потом с рожком.

Приходилось пользоваться?

В Тернополе, когда самоходка подорвалась и погиб Коля Лобанов, я вылез с автоматом и сразу к дому, который справа был. Трупов там много было, больше немцев. Я на первый этаж захожу, опять трупы, на второй этаж поднимаюсь, а немец на меня автомат наставил, ну мне и пришлось стрелять.

Основная дистанция стрельбы самоходки?

До 700 метров, примерно 300–500.

У вас гаубица-пушка стояла, Вас не привлекали к артиллерийской подготовке?

Нет, хотя я, имея хорошее артиллерийское образование и хорошо зная закрытые огневые позиции, готовил свой экипаж. Но нас ни разу не привлекали. Мы и артиллерийскими прицелами не пользовались, только прямая наводка.

А дальше 700 метров стреляли?

Если нужно было, поднимали ствол. Тогда уже мы стреляли как гаубица.

Каково было взаимодействии танков и самоходок?

Начался бой и все пошло вперед. Пошли танки, пошли самоходки, пошла пехота. Кто когда впереди оказывался — это от обстановки зависело. Танки, конечно, хотели вырваться вперед, а мы должны были идти в боевых порядках пехоты, но чаще всего мы шли впереди пехоты, потому что командиры стрелкового полка, они болели за свою пехоту.

Вот простой пример. Когда мы овладели Тернополем, на противоположной стороне деревня Янувка. Янувка на горе была, и там немцы засели. Пошла пехота я, зарядил пушку, а она возьми и заклинила. Я остановился, успела меня обогнала, а потом залегла и лежит. И по ней немцы. Командир полка ко мне подбегает и говорит: «Вперед!» Я говорю: «Не могу, у меня пушка не работает». А он говорит: «Не можешь стрелять, так иди, только чтобы пошла пехота!» И все и я пошел. Хорошо, что немцы после Тернополя были ослаблены и по нам артиллерия не стреляла.

По Корсунь-Шевченковскому плацдарму как Вам передвижение, там же все раскисло?

Конец января, так это уже после раскисло, в январе еще нет, там раскисло февраль, март, это когда мы наступали севернее и северо-западнее Винницы, по дорогам пошли, иногда и застревали, но никто не лез специально в болото, смотрели за обстановкой.

Бревном самовытаскивания приходилось пользоваться?

Приходилось.

Немецких фаустпатронов боялись?

Опасались. Когда вступили на территорию Германии, там их много было.

Как узнали о Победе?

Моя батарея получила задачу двигаться на Прагу. В Шепенковице узнали, что война кончилась. Но пошли дальше, вошли в Градец-Кралевский, через день или два после окончания войны, чехи встречают. Они и не знают кто мы, но настолько теплая встреча была. Сразу на площади столько народа высыпало. Обступили, обняли, меня и моих офицеров пригласили в дом, сразу нам налили коньяк.

В 1978 или 1979 году, когда я инспектировал Центральную группу войска в Чехословакии, я и мой помощник по разведке, заехали в Градец-Кралевский, в Комитет по дружественным связям с Советским Союзом. Я им рассказал об этом эпизоде, мне предложили на эту площадь съездить. Приезжаю, смотрю — стоит дом, похожий на тот, в который меня пригласили. Но, когда мы зашли в тот дом, мы узнали, что никого, кто там жил в 1945 году, там уже нет.

Сергей Александрович, Вы не могли бы рассказать о людях вашего полка. Вот у Вас в полку был Тимаков Александр Павлович, командир орудия, полный кавалер ордена Славы.

Был, не в моей батарее.

А как был ранен командир полка, Кузнецов Иван Григорьевич?

Не могу сказать точно. Когда он был ранен, обязанности командира полка исполнял полковник Пряхин, заместитель командующего бронетанковыми войсками 60-й армии по самоходной артиллерии.

А потом Кузнецов вернулся и направил меня на Парад Победы. Мы с Кузнецовым потом много раз встречались. В Академии бронетанковых войск, когда я учился в Академии Генерального штаба, и потом, когда я командовал 12-й гвардейской танковой дивизией в Группе советских войск в Германии, а Кузнецов тогда был километрах в 50 от меня, он тогда был первым заместителем командующего 2-й гвардейской танковой армии.

А он как командир хороший?

Он очень порядочный, исключительно честный человек, бескомпромиссный, правдивый человек.

Еще со мной Иван Владимирович Фролов служил, он после войны работал заместителем главного редактора журнала Александр Васильевич Епихин, главный инженер завода в Жуковском. Володя Гуляев, когда я был командиром самоходки, он в моем экипаже был. Потом всю жизнь слал мне поздравительные открытки, с Днем Победы и с Днем Октябрьской революции, и подписывался солдат Гуляев.

Старшина Титоренко Александр Иванович. Когда я командовал батареей, он был в должности механик-регулировщик и в боях под Краковом ему оторвало обе ноги. Мы его полуживого погрузили на трансмиссию самоходки и отправили в тыл, в госпиталь, после ничего о нем не слышали и журнале боевых действий записали, что Александр Титоренко погиб в бою под Краковом. А потом, когда я был начальником штаба Прибалтийского военного округа, я получил письмо от Александра Ивановича Титоренко, и он описал все, что с ним произошло. Он после ранения года два лечился в госпиталях, ему ампутированы 2 ноги, собственно не ампутированы, а они у него уже были оторваны. Первая жена его оставила, он женился второй раз. В Белгороде окончил юридический факультет и потом длительное время работал народным судьей, его весь Белгород знал. Он умер в конце января 1993 года.

Сергей Александрович, а как кормили на фронте?

В 1941–1942 году пищи не хватало, особенно в училище. Пайки хорошие были, но нагрузка очень большой была, целый день в поле. Да и одеты мы тогда были плохо. Когда мы прибыли во 2-е Киевское артиллерийское училище нам дали обмундирование, бывшее в употреблении, перешитое. А на фронте уже гораздо лучше было.

Трофеи брали?

Я за всю войну не брал, хотел для своей девушки, но не брал. Я когда вернулся у меня, кроме вальтера и фотоаппарата АГФА, ничего не было. Фотоаппарат я в Миколуве взял. Там в одном из домов стоял незакрытый чемодан, видимо, немец хотел убежать, а на столе лежал фотоаппарат, я его и взял. Потом, в конце войны, мы много снимков сделали этим фотоаппаратом.

Как командир батареи Вы могли и посылки отправлять?

Я этим не занимался. Был случай в Гжанове, западнее Кракова. Я первый вошел в Гжанов, наткнулись на кожевенный завод, там склад и кожа — черная, желтая, голубая. Я взял пар рулонов и положил на трансмиссию, а старший лейтенант Смирнов, он полную летучку набил. Говорит: «Это будет часть половина твоего, а половина моего». В Миколуве из этой кожи командир полка, Иван Григорьевич Кузнецов, пошли себе кожаное пальто, а я сапоги с кантом, у меня до того были кирзовые сапоги.

С женой вы познакомились на фронте?

Да, в декабре 1944 года. Я по легкому ранению был отпущено командиром полка в Киеве, тем более что у командира полка была девушка в Киеве, которая вернулась из эвакуации в Киев. А отец моей жены был женат на моей двоюродной сестре. Я пришел в гости к двоюродной сестре, 17 декабря, а 18-го я уже должен был ехать на фронт. Вот у двоюродной сестры и познакомились.

Интервью: А. Драбкин.

Лит. обработка: Н. Аничкин