2. Покушение 24 мая

Предстоявшее «устранение» Троцкого задумывалось как операция с немалым агитационно-демагогическим прикрытием, рассчитанным на одурманивание толпы. С самого начала 1940 г. в левой мексиканской прессе была развернута кампания против Троцкого с всевозможными обвинениями, которые, разумеется, никто не собирался проверять и которые на следующий день забывались, но создавали общий негативный фон. Итоговым требованием было изгнание «агента фашизма» из Мексики. Плакаты «Троцкого — вон!» доминировали на первомайской демонстрации, организованной компартией и некоторыми профсоюзными объединениями.

Казалось бы, операция «Конь» была продумана до мелочей. Григулевичу удалось познакомиться с одним из секретарей и охранников Троцкого американцем Робертом Шелдоном Хартом и даже установить с ним дружеские отношения. Как и было задумано, среди ночи на 24 мая 1940 г. (точнее говоря, уже на рассвете, около 4 часов утра) боевая группа, члены которой были переодеты в полицейских и солдат, под руководством Фелипе на нескольких автомашинах подъехала к дому Троцкого, остановившись в квартале от него, а затем скрытно подобралась к воротам. Атака была назначена как раз на ту ночь, когда дежурил Харт. Фелипе подошел к воротам, окликнул Харта и попросил впустить его. Ничего не подозревавший Харт открыл ворота, через которые ворвались боевики.

В группу входили Григулевич, Сикейрос, члены компартии Мексики братья Ареналь (их сестра была женой Сикейроса), возлюбленная Григулевича Лаура Араухо Агиляр (позже она стала его женой) и еще примерно полтора десятка наемников, которые получили оплату — по 250 песо. Вооружены они были револьверами и двумя автоматами Томпсона. Кроме того, у них была веревочная лестница и ножницы для перерезания проволоки.

Но оказалось, что операция была подготовлена плохо. Убийцы знали, где находится спальня Троцкого, но не представляли себе внутреннего плана этой комнаты. Перерезав телефонные и электрические провода, отключив сигнализацию, с шумом ворвавшись на второй этаж и распахнув двери спальни, террористы всполошили весь дом и стали беспорядочно стрелять, произведя несколько выстрелов даже по соседней комнате, где спал Сева. Между тем Наталья, услышав подозрительный шум во дворе, буквально столкнула мужа с кровати, затолкала его под кровать и заслонила своим телом. Сделав несколько десятков выстрелов, не услышав ни стонов, ни движений, убежденные, что с Троцким покончено, нападавшие удалились, захватив с собой Харта, который мог опознать всю боевую группу.

Единственным пострадавшим оказался Сева: пуля попала в спинку стула, от нее отлетел деревянный осколок, который задел палец его ноги. Сам Сева вспоминал потом, что его задела пуля, которая оставила небольшой шрам. Испуганный ребенок закричал: «Дедушка!»; Троцкий попытался было вылезти из-под кровати и броситься на помощь, но Наталья не дала ему этого сделать. Когда боевики удалились, Сева первым осознал, что угроза ликвидирована и дедушка с бабушкой невредимы. «Альфред! Маргарита! Он жив! Они все живы!» — кричал он Росме-рам. В это время Троцкий и Наталья уже вбегали к нему, чтобы понять, все ли нормально[931].

Когда появилась полиция, отряд Григулевича — Сикейроса был уже далеко. Исчезновение с ними Роберта Харта вызвало многочисленные слухи относительно роли этого человека в нападении. У полиции возникла версия, что Харт был соучастником преступления и сознательно открыл террористам ворота. Хорошо знавший американца Троцкий не верил в его предательство. Он считал, что юноша оказался жертвой доверчивости и неопытности, поверив Фелипе. Разумеется, Троцкий не мог знать о деталях проведенной операции и о том, кто в ней участвовал, но в целом хорошо представлял, на каком уровне она готовилась и что именно произошло в ту ночь. Троцкий предполагал, что террористы насильственно увезли Харта, так как он мог бы при расследовании узнать кого-то из нападавших. В начале июня Троцкий выступил по этому вопросу со специальным заявлением: «Роберт Шелдон был мне рекомендован американскими друзьями, которым я давно привык доверять. Имена этих друзей я сообщил полиции. Во всех условиях покушения нет таких данных, которые могли бы убедить меня в том, что Шелдон был соучастником нападавших. Я считаю себя не вправе поддерживать подозрение против лица, труп которого может быть найден завтра или послезавтра»[932].

Троцкий выражал уверенность, что Роберт стал жертвой посланных Сталиным убийц. Это опасение подтвердилось, когда через месяц, 25 июня, труп американца был найден в окрестностях Мехико. Позже было установлено, что Харта прикончил брат жены Сикейроса Луис Ареналь[933]. В новом заявлении, опубликованном в связи с обнаружением тела, Троцкий писал: «Труп есть убедительный аргумент. Боб погиб, потому что стоял на дороге убийц. Он погиб за те идеи, которые исповедовал». В письме соболезнования, посланном в этот же день Натальей, Троцким и его сотрудниками отцу Роберта, говорилось: «Единственное утешение в эти горькие часы, что разоблачена подлая клевета на Боба, клевета, при помощи которой убийцы пытались скрыть свое убийство. Как герой Боб погиб за те идеи, в которые верил»[934]. По указанию Троцкого на стене дома, в котором жили его секретари и охранники, была повешена мемориальная доска: «Роберт Шелдон Харт, 1915–1940, убитый Сталиным».

Судоплатов тоже отвергал версию о сознательном участии Харта в организации покушения на Троцкого, но считал, что Харт совершил «непростительную ошибку», приоткрыв ворота, а ликвидирован был, так как хорошо знал Григулевича. Однако из донесений Эйтингона и других участников операции картина складывается совсем иная. Харт разрабатывался советской разведкой, был агентом НКВД под кличкой Амур[935]. Один из исследователей пишет: «Да, он открыл дверь калитки. Однако в комнату, куда он привел участников налета, не оказалось ни архива, ни самого Троцкого. Когда же участники операции открыли стрельбу, Харт заявил, что если бы он предвидел такое развитие событий, то, как американец, никогда бы не согласился участвовать в этом деле. Такое поведение послужило основанием для принятия на месте решения о его ликвидации. Он был убит мексиканцами»[936].

Когда утром 24 мая в дом на авенида Виена прибыли высшие чины мексиканской полиции и задали Троцкому традиционный вопрос, кого он подозревает в организации покушения, он ответил: «Иосифа Сталина». Не очень сведущие в крупных политических делах, да и не желавшие встревать в мировую политику, чиновники не включили эти слова в протокол допроса. 12 июня в письме следственным властям, обращая их внимание на крайне противоречивые и недостоверные газетные сообщения и объясняя, почему он делает это заявление через три недели после покушения, Троцкий писал: «В первые дни после покушения у меня не было времени не только опровергать, но и читать газеты. В моем доме одни агенты полиции сменяли других, наводя справки, собирая сведения и пр. Я считал более важным давать точные сведения следствию, чем гоняться за противоречиями газетных отчетов»[937].

В связи с тем, что следствие направлялось по пути не вполне ложному, но крайне ограниченному, Троцкий приложил максимум сил и энергии для того, чтобы представить властям Мексики действительную, в чем он был убежден, общую схему преступления, и одновременно давал рекомендации, как следовало бы вести расследование, кого следовало бы допросить, какие вопросы необходимо было бы задать. Все эти заявления публиковались в печати и служили известным стимулом для активизации расследования, которое поначалу проводилось весьма неохотно. При этом была даже выдвинута версия «самопокушения», то есть имитации покушения с двойной целью: еще больше скомпрометировать руководство СССР, с которым мексиканские власти не хотели портить отношения, и самореклама. Впрочем, полковник Салазар Леандро Санчес, руководитель тайной полиции Мексики, проводивший расследование нападения на дом Троцкого, проявил в пределах своих полномочий и реальных возможностей высокий уровень компетенции и стремился разобраться в происшедшем, определив если не заказчика, то по крайней мере исполнителей преступления[938].

27 мая Троцкий направил прокурору республики, начальнику полиции и министру внутренних дел обширное письмо[939], в котором убедительно обосновывал свой главный тезис о том, что покушение на его жизнь было организовано по личному приказу Сталина: «Покушение могло исходить только из Кремля, только от Сталина, через заграничную агентуру ГПУ», — писал Троцкий, употребляя старое название НКВД, которое в его устах стало почти ругательством. Он подробно рассказывал об истреблении членов своей семьи, единомышленников, друзей и помощников, о том, что одна из главных целей инсценированных процессов в Москве состояла в том, чтобы добиться его выдачи в руки советской власти. Удивительно, что Троцкий не исключал возможности участия в покушении на него еще и гестапо, однако считал, что в этом случае речь могла идти о совместной операции советских и германских разведок при ведущей роли агентуры НКВД. Он подчеркивал вероятное участие в покушении мексиканских коммунистов: «Прежде всего необходимо установить со всей категоричностью, что деятельность ГПУ тесно переплетается с деятельностью Коминтерна, вернее, аппарата Коминтерна, его руководящих элементов и наиболее доверенных членов. Для своей деятельности ГПУ нуждается в легальном или полулегальном прикрытии и в сочувственной среде для набора агентов: такой средой и таким прикрытием являются так называемые «коммунистические» партии».

Вслед за этим он раскрывал схему сотрудничества спецслужб с компартиями (в том числе с мексиканской компартией): «Иностранные агенты не могли бы найти прямого подступа к мексиканским полицейским; нужны были национальные агенты. Этих национальных агентов деморализации, подкупа и подготовки террористического акта надо искать в Центральном комитете коммунистической партии и вокруг этого Центрального комитета».

Наконец, Троцкий обращал внимание на подрывную работу некоторых левых мексиканских печатных органов, которые своей пропагандой создавали весьма благоприятные условия для организации покушения. Речь шла не о критике его взглядов, а о той кампании лжи и клеветы, которой занимались эти газеты, связанные, в частности, с лидером национальной федерации профсоюзов Толедано: «Они действуют с таким упорством и бесстыдством только потому, что им это приказано. Кто мог приказать им это? Очевидно, хозяин Кремля Иосиф Сталин», — заключал Троицкий и высказывал казавшуюся в первый момент нелепой, но оказавшуюся абсолютно точной догадку о причастности к покушению того самого лица, которое действительно было одним из главных участников операции: уважаемого и всемирно известного художника Сикейроса: «Я позволю себе также высказать предположение, что Давид Сикейрос, который участвовал в гражданской войне в Испании в качестве крайне активного сталинца, не может не быть осведомлен о наиболее видных деятелях ГПУ испанской, мексиканской и других национальностей, которые прибыли в разное время в Мексику через Париж. Допрос бывшего и нынешнего генеральных секретарей компартии, а также г. Сикейроса в качестве свидетелей, несомненно, мог бы осветить подготовку покушения и состав его участников».

Когда эти подозрения Троцкого дошли до Сикейроса, в порядке самозащиты их попробовали высмеять. Появилась даже карикатура, изображавшая Троцкого, наносящего удар сзади топором по сидящему к нему спиной Сикейросу[940]. Поразительно, что советская агентура, организовывавшая публикацию, как бы предполагала, что через пару месяцев именно так будет убит сам Троцкий.

Очень скоро в руках полиции действительно оказались свидетельства непосредственного участия Сикейроса в организации покушения и в самом нападении. Он вынужден был скрыться и в течение четырех месяцев прятался в тайном убежище в горах. В сентябре художник-террорист был арестован. Он сознался в соучастии в преступлении, хотя и стремился максимально преуменьшить свою вину и вообще отрицал намерение убить Троцкого. «Мы хотели высылки этого профессионального заговорщика из страны. Наша атака была не более чем акцией устрашения», — заявил Сикейрос следователям. Он признал, что нападавшие пытались захватить «рабочие документы, с помощью которых можно было бы доказать правительству и мексиканскому народу подоплеку деятельности этого пособника нацистов в Мексике, раскрыть суть сговора между ним и главарями международной реакции»[941].

Выслушивая эти нелепости, полицейские указали, что только в спальне Троцкого они насчитали семьдесят три пулевых отверстия. Суд был назначен на октябрь 1940 г., но до суда дело не дошло. Новый президент Мексики М. Авила Камачо распорядился выпустить Сикейроса на поруки, а он тотчас же сбежал в Чили, где его взял под зашиту и покровительство поэт-коммунист Пабло Неруда. Позже Сикейрос был помилован и, таким образом, полностью избежал наказания. В 1967 г. генеральный секретарь ЦК КПСС Л.И. Брежнев наградил его международной советской премией «За укрепление мира между народами» (на что не отважился даже Сталин).

В течение недели после событий 24 мая Троцкий воздерживался от встреч с журналистами, чтобы не мешать следствию, и только после того, как в газетах стали появляться самые фантастические версии, в том числе и о «самопокушении», он выступил с многочисленными доказательными статьями и интервью, раскрывавшими подоплеку преступления. Понимая, что за первой попыткой покушения неизбежно последуют новые, команда Троцкого при содействии мексиканских властей превратила дом на авенида Виена в подлинную крепость. На окнах были установлены стальные ставни, наружные стены укреплены дополнительной каменной кладкой и обложены мешками с песком, проведена разветвленная сигнализация. Было построено помещение для мексиканских полицейских. Вокруг дома постоянно дежурили пять полицейских патрулей. Троцкий так и стал называть этот дом: маленькой крепостью.

Узнав из прессы о том, что покушение на Троцкого провалилось, Берия был взбешен[942]. Через несколько дней поступило донесение Эйтингона. Оно было датировано 30 мая. В нем, в частности, говорилось:

«а) О нашем несчастье Вы узнаете из газет подробно…

б) Пока все люди целы, и часть уехала из страны.

в) Если не будет особых осложнений, через 2–3 недели приступим к исправлению ошибки…

г) Принимая целиком на себя вину за этот кошмарный провал, я готов по первому Вашему требованию выехать для получения положенного за такой провал наказания»[943].

Участники операции с полным основанием ожидали скорой расправы. За полгода до этого, в ноябре 1939 г., был арестован недавно назначенный начальник Иностранного отдела НКВД майор госбезопасности З.И. Пассов. Этот человек, имевший трехклассное образование, проработал на своем посту всего три недели. Вызванный в Москву резидент в США Гутцайт тоже был арестован. Оба были расстреляны по обвинению в «обмане» и «невыполнении приказа И.В. Сталина по устранению… Троцкого»[944].

Сам Берия тоже не без содрогания отправлялся для доклада к «хозяину» на Ближнюю дачу. Понимая, однако, что Эйтингон остается единственным возможным организатором убийства Троцкого, Сталин распорядился послать ему шифровку с выражением полного доверия, добавив: «Акция против Троцкого будет означать крушение всего троцкистского движения. И нам не надо будет тратить деньги на то, чтобы бороться с ними и их попытками подорвать Коминтерн и наши связи с левыми кругами за рубежом»[945]. В действие вступал теперь план «Утка», переименованный теперь в операцию «Мать». Руководителем операции оставался Эйтингон, его главной помощницей становилась его возлюбленная Каридад Меркадер, исполнителем плана оставался ее сын и воспитанник Эйтингона Рамон. Но в качестве главного средства осуществления поставленной задачи, имея в виду усилившуюся бдительность Троцкого, его помощников и мексиканской полиции, предпринимавших повышенные меры безопасности, было избрано внедрение в круг людей, имевших доступ в особняк Троцкого, советского агента.

Поскольку целью нападавших было не только убийство Троцкого, но и похищение документов, Троцкий принял решение передать свой обширный архив на хранение в надежное место. Этот архив накапливался постепенно, начиная с того времени, как Троцкий при депортации из СССР вывез свою документацию в Турцию. В следующие годы архив быстро рос. «Полученные письма и копии отправленных писем» сохраняли в специальных «делах». Было даже «особое отделение для писем от любителей автографов и чудаков, которые давали советы, как спасти свою душу или улучшить здоровье». В почти нетронутом виде архив сохранялся ряд лет. Только некоторые его материалы Троцкий использовал в своих исторических и дискуссионных работах 30-х гг. Лишь во время подготовки к контрпроцессу в Койоакане секретари Троцкого более или менее систематически просмотрели документы, чтобы найти новые, не использованные ранее свидетельства лживости сталинских обвинений[946].

Теперь через адвоката Гольдмана Троцкий вступил в переговоры с Гуверовским Институтом войны, революции и мира в г. Пало-Алто в Калифорнии, а также с Чикагским и Гарвардским университетами, представители которых посетили Мехико в 1939 г. для ознакомления с архивом. В результате в Койоакане был подписан договор с Гарвардом, эмиссары которого оказались наиболее проворными. По договору в архив Гарвардского университета в обмен на символический гонорар 15 тысяч долларов были переданы бумаги 1917–1936 гг. (до прибытия Троцкого в Мексику), за исключением «некоторых официальных бумаг». В связи с передачей архива Троцкий обратился к секретарю министерства внутренних дел Мексики И.Г. Теллезу с заявлением о том, что все письма, рукописи и другие документы мексиканского периода останутся у него до тех пор, пока он будет «пользоваться гостеприимством этой страны».

Троцкий писал: «Я ходатайствую о том, чтобы Секретариат Внутренних Дел прислал в мой дом компетентных чиновников, знающих иностранные языки, в том числе и русский, и чтобы эти чиновники просмотрели мои архивы, подлежащие отправке. Одновременно в моем доме будет находиться представитель посольства Соединенных Штатов, которое обязалось перед Гарвардским университетом оказать полное содействие в пересылке рукописей. После просмотра всех бумаг рукописи будут в присутствии представителей Вашего министерства и посольства Соединенных Штатов заделаны в герметические ящики во избежание их вскрытия на границе. Прибавлю еще, что, находясь в библиотеке Гарвардского университета, мои архивы будут во всякое время доступны представителям мексиканского правительства. Один этот факт исключает возможность каких бы то ни было тенденциозных истолкований передачи архива Гарвардскому университету»[947].

Все условия, выдвинутые Троцким, были выполнены. Так основная часть его архива оказалась в США, в Хогтонской библиотеке Гарвардского университета, где хранится поныне[948]. Документация мексиканского периода была временно передана на хранение в сейфы американского National City Bank. Попытки советской агентуры выкрасть документы из этого банка, а также завербовать кого-либо из сотрудников Гарвардского университета для несанкционированного фотографирования документации Троцкого успеха не имели. Единственное, что удалось сделать, — это получить через агента Сатира (Силвию Каллен) опись материалов, находившихся в банке[949].