2. Неоконченный двухтомник

Создавая труд о своем личном враге, Троцкий в то же время стремился соблюсти максимум объективности в подборе фактов и, как он утверждал и, скорее всего, сам в это верил, в их оценке. Но если с первым следует безусловно согласиться (в книге можно встретить лишь незначительное количество мелких неточностей, причем совершенно непреднамеренных)[863], то о втором говорить не приходится. Будучи фактологически точной, книга Троцкого являлась в полном смысле слова ярким политическим документом, до предела заостренным публицистическим произведением, направленным против Сталина. Как пишет Б.С. Илизаров, «один Лев Троцкий всю жизнь был к нему трезво беспощаден»[864]. Троцкий, действительно, был беспощаден к Сталину как персонажу, но трезвости в его оценках подчас не хватало, да иначе, собственно, и не могло быть, имея в виду, что Сталин был его злейшим врагом, виновником гибели соратников, друзей и детей Троцкого.

Из текста предисловия к «Сталину» видно, что его фрагменты писались в разное время, под влиянием различных стимулов, как внешних, так и внутренних. В результате Троцкий подчас даже забывал, какого мнения придерживался ранее по тому или иному вопросу. Из-за этого и возникали явные противоречия. Так, автор объяснял, по каким причинам он не дает библиографических ссылок, но в другом месте писал, что в биографии «слишком большое место» занимают ссылки на источники и их критика. Видимо, он колебался между стремлением сделать свою работу как можно более научной, доказательной и аргументированной и намерением представить максимально широкому кругу читателей легко воспринимаемый текст. Судя по характеру первого тома, где критика мемуарных и прочих источников в весьма популярной форме была дана лишь в отдельных случаях в самом тексте, в конце концов возобладал второй подход. Не завершив текст предисловия, Троцкий не имел возможности тщательно его изучить, чтобы устранить имевшиеся там противоречивые высказывания.

В то же время Троцкий, как видно из его источниковедческих замечаний, не только осознавал, что такое «внутренняя критика источников» (то есть толкование и использование их с точки зрения фактического содержания, направленности, непосредственных задач и целей), но и умело применял эту критику, главным образом к воспоминаниям. Троцкий пояснял: «Они писались либо ожесточенными и не всегда добросовестными врагами, обычно из вторых рук, либо подневольными «друзьями», по инициативе — можно бы сказать по заказу — официальных комиссий по истории партии и поэтому являются, в большей своей части, упражнениями на заданную тему… Однако, сопоставляя их друг с другом, взвешивая умолчания одних и преувеличения других, критически оценивая внутреннюю связь самого повествования в свете дальнейших событий, можно до некоторой степени приблизиться к истине».

Суммируя свои предыдущие работы о Сталине и его режиме, о происхождении этого режима, стремясь обогатить анализ новыми фактами, почерпнутыми из воспоминаний, опубликованных в СССР и за его пределами, Троцкий поставил перед собой задачу показать, как Сталин смог оказаться во главе коммунистической власти в огромной стране, оттеснить, а затем уничтожить своих основных соперников, обеспечить себе поистине неограниченную власть. Анализируя путь Сталина сначала к руководству, а затем к необъятной власти, автор внимательно следил за тем, чтобы не допустить фактической недостоверности. Он упоминал документы и материалы, в которых шла речь о Сталине как об агенте царской охранки, как о провокаторе, выдававшем полиции и тюремным властям отдельных революционеров, по тем или иным причинам вставших на его пути, и при этом отвергал факт сотрудничества будущего диктатора с Охранным отделением Департамента полиции, хотя и считал, что такого рода слухи, сплетни и вымыслы не могли возникнуть на пустом месте и имели под собой определенную психологическую подоплеку: замкнутость, стремление быть на заднем плане во время наиболее значительных партийных акций, чреватых возможными пагубными последствиями.

Автор показывал подчиненную и второстепенную роль своего героя прежде всего в 1917 г., его быстрый поворот от союза с умеренными большевиками (в частности, с Каменевым), к экстремизму — как только Сталин ощутил, что экстремистский курс Ленина на «перерастание» революции в «социалистическую» одерживает верх в партийных рядах и в руководстве. Оставаясь на втором плане, Сталин становился одним из близких соратников Ленина, а после ухода последнего в подполье в связи с угрозой ареста оказался временно на первом плане, в частности во время VI партийного съезда в конце июля — начале августа 1917 г. Впрочем, герой произведения Троцкого вновь отходил на второй план в самые жаркие для революции октябрьские дни, когда слишком «высовываться» стало крайне опасно (и решающую роль в проведении большевистского переворота сыграл Петроградский военно-революционный комитет во главе с Троцким, готовым на риск).

Для того чтобы прийти к этим общим выводам, автор значительное внимание уделил происхождению Сталина, его семье, кругу его детского общения, годам обучения в духовном училище в Гори, а затем в Тифлисской духовной семинарии. Троцкий дал сравнительно широкую панораму истории Грузии, обычаев ее народа, особенностей духовного склада грузин и их ментальности. Он не пренебрегал рассказом о местности, где родился его герой, о предках и родителях. Этот рассказ был необходим, в частности, для того, чтобы показать, как с детства формировался жесткий, замкнутый и мстительный характер Иосифа Джугашвили, как он учился неприязненно и враждебно относиться к тем людям, которые имели или могли иметь над ним власть.

Важный комплекс биографической информации был связан с формированием «профессионального революционера». Здесь читатель встречает немало данных о том, как медленно и постепенно внедрялся Джугашвили в социал-демократическую среду. Более того, путем сопоставления источников автор показал, что Сталин не присоединился к большевикам в момент раскола РСДРП на две фракции, а продолжал еще колебаться в течение почти двух лет, став большевиком только в ходе революции 1905–1907 гг. Весьма интересно в этом смысле убедительное разоблачение фальшивого свидетельства Сталина 1924 г. о том, что он уже в конце 1903 г. получил в ссылке «глубоко содержательное» письмо Ленина. Путем сопоставления фактов и дат, анализа большевистского делопроизводства Троцкий показал, что письма ссыльному Джугашвили Ленин не посылал и послать не мог.

Интересен анализ журналистского стиля Кобы (взявшего псевдоним по имени своеобразного грузинского Робин Гуда — героя романа Александра Казбеги). «Отсутствие собственной мысли, оригинальной формы, живого образа отмечает каждую его строку печатью банальности», — констатировал Троцкий, утверждая вместе с тем, что и такие статьи в тот период отвечали спросу социал-демократической публики, казались новыми и свежими для читателя, не привыкшего к революционной литературе.

Далее, и в этом, пожалуй, основное содержание первого тома, автор стремился показать незначительность роли Сталина в социал-демократической партии вплоть до 1917 г. Вместе с тем Троцкий несколько противоречил себе, ибо буквально на соседних страницах писал о постепенном продвижении Сталина по лестнице партийной иерархии и даже об участии Кобы в партийных съездах.

В связи с этим немаловажным оказался вопрос о том, как Сталин стал членом ЦК РСДРП, точнее, ЦК ее большевистской фракции, превратившейся в самостоятельную партию, хотя не объявившей об этом открыто. На первый взгляд, писал Троцкий, вопрос о том, стал ли Сталин членом ЦК на Пражской партийной конференции (январь 1912 г.) или был кооптирован туда позже, кажется второстепенным. Однако в данном случае речь шла о предмете существенной важности. Сталин хотел попасть в ЦК. Ленин хотел его туда провести, ибо видел выгоду от упрямого грузина, ставшего его оруженосцем и не имевшего собственной четкой позиции. Троцкий, однако, полагал, что на конференции Ленин, продвигавший Сталина, натолкнулся на серьезное противодействие остальных делегатов. Тогда хитрый Ленин отложил решение вопроса, подождал, пока конференция не завершится, и затем апеллировал к узкому руководящему кругу, настаивая на кооптации Сталина. «Так Сталин вошел в первый раз в ЦК через заднюю дверь», — заключал Троцкий.

Троцкий уделил немалое внимание работе Сталина «Марксизм и национальный вопрос», которая была написана во время Двухмесячного пребывания за границей — в Кракове и Вене — в 1913 г. В связи с этим Троцкий обстоятельно анализировал трактовку национального вопроса международной социал-демократией в начале XX в. Он считал статью Сталина «очень содержательным исследованием», подчеркивая, что это была единственная теоретическая работа Сталина. Можно поставить под сомнение утверждение Троцкого, что статья Сталина представляла собой исследование. На самом деле речь шла об острой публицистической полемике с программой культурно-национальной автономии австрийских социал-демократов, равно как и грузинских и еврейских социалистических сепаратистов. Тем не менее, и в этом с Троцким можно согласиться, статья Сталина содержала четкое, хотя и крайне формализированное понятие нации, национального вопроса и национального самоопределения в пределах марксистской доктрины.

Как же совмещал Троцкий эти выводы с убеждением в теоретическом бесплодии Сталина? Делал он это путем логичных рассуждений. Он показывал, что статья полностью была внушена Лениным, написана под его руководством, «проредактирована им строка за строкой». Об этом свидетельствовали, в частности, обнаруженные биографом соответствующие замечания Крупской. Анализ стилистики также давал возможность распознать места, вписанные в статью самим Лениным, который вытравил все «семинарские красоты» и другие особенности сталинского стиля. Так внешне похвальный отзыв о статье Сталина превращался под пером Льва Давидовича в безжалостную негативную рецензию.

В томе рассматривалась позиция Сталина во время Первой мировой войны. Определить ее было не легко, так как Сталин, находившийся в ссылке в Восточной Сибири, почти не вел переписки. Троцкий имел возможность рассмотреть только два документа — письмо Сталина Ленину (февраль 1915 г.) и коллективное заявление группы большевиков (март 1916 г.), написанное, видимо, Каменевым и подписанное Сталиным в числе других лиц. Письмо Ленину, приведенное полностью (разумеется, в собрание сочинений Сталина включено оно не было), носило вульгарный характер с выражениями «болтунья-баба» (о Плеханове), «бить их некому» (о ликвидаторах), «хе-хе» (о французских министрах-социалистах). Троцкий подчеркивал, что Сталин был далек от тех новых проблем, перед которыми оказались социал-демократы, что он вообще не выражал своего отношения к курсу Ленина на «превращение империалистической войны в гражданскую», на создание нового Интернационала. Что же касается второго документа, то он содержал аргументы, оправдывавшие умеренное поведение большевистской фракции в 4-й Государственной думе, ее нежелание поддерживать экстремистские призывы Ленина. Подпись Сталина под этим документом могла бы рассматриваться ретроспективно как шаг вполне достойный, если бы она не свидетельствовала, что будущий диктатор был попросту склонен поддаваться влиянию тех деятелей, которые в данный момент оказывались поблизости.

Еще один сюжет первого тома — поведение Сталина в событиях 1917 г. Здесь наибольший интерес, по мнению Троцкого, представлял Сталин периода между его приездом в Петроград 12 марта и возвращением Ленина 3 апреля. Использовав свое положение членов ЦК, Каменев и Сталин отстранили временную редакцию «Правды», которую сочли «левой», и стали проводить курс условной поддержки Временного правительства, одобрительно встреченный меньшевиками, возглавлявшими тогда Петроградский Совет, но подвергнутый сокрушительной критике Лениным еще в Швейцарии и особенно после его возвращения в Петроград. Имея в виду, что Ленин в это время фактически перешел в главных стратегических вопросах на позицию перманентной революции Троцкого, ретроспективное торжество автора биографии и его презрительное отношение к Сталину были очевидны. Рассматривая протоколы мартовского совещания большевиков и выступления Сталина на этом совещании, Троцкий не жалел красноречия и негативных эпитетов. Сталин выступал здесь как «плебейский демократ» и «ограниченный провинциал, которого условия эпохи заставили принять марксистскую окраску».

Недолгое пребывание на первых ролях в начале революции не снискало Сталину лавров. В следующие месяцы он был отодвинут даже не на второй, а на третий план и переживал период «острого недомогания». Более сильные личности оттеснили его отовсюду. В то же время память о марте и апреле жгла его самолюбие. «Насилуя себя, он медленно перестраивает свою мысль, но добивается в конце концов лишь половинчатых результатов», — пишет Троцкий.

Такие оценки, разумеется, не в полной мере отражали реальное положение Сталина в большевистском руководстве. Троцкий был прав в оценке личности своего персонажа по существу. Но он лишь мельком упоминал, что на VI съезде большевиков Сталин выступал с двумя основными докладами. Автор вполне достоверно и убедительно показал, что на протяжении следующих трех месяцев, вплоть до Октябрьского переворота, Сталин, несмотря на членство в ЦК, опять оказался на политических задворках, был всего лишь «ответственным чиновником при газете» «Правда». Именно в 1917 г. Коба в значительной степени освободился «от провинциализма, если не в привычках и нравах, то в масштабах политического мышления… Он стал признанным членом штаба партии, которую массы несли к власти. Он перестал быть Кобой, став окончательно Сталиным». Этими итоговыми и в то же время вводными к дальнейшему изложению словами завершался первый том.

Весь анализ послеоктябрьского развития Сталина — это стремление показать, как властью в Советской России постепенно овладевала чиновничья номенклатура, все более превращавшаяся в правивший слой. Во втором томе обращают на себя внимание обширные экскурсы в дооктябрьский период. Троцкий пытается объяснить это «оптико-психологическим феноменом» — человек «начинает отбрасывать от себя тень в свое собственное прошлое». Вряд ли в такой в целом верной констатации можно найти серьезное обоснование для возврата к сюжетам, уже подробно освещенным в первом томе. Троцкий слишком торопился с подготовкой первого тома и отправкой его переводчику, а теперь обнаруживал важные, по его мнению, пробелы, которые стремился восполнить.

Материалы второго тома имеют значительно больший мемуарный компонент, нежели первого, где личные воспоминания и впечатления незначительны хотя бы в силу того, что автор и его герой не были лично знакомы до поздней весны 1917 г. Социал-демократический авторитет Троцкий не обращал внимания на V партийном съезде на мелкого кавказского «комитетчика». В томе, посвященном послеоктябрьскому периоду, конфликт между Троцким и Сталиным является одной из главных тем уже в силу того, что внутренняя борьба в партийно-государственной верхушке с 1923 по 1927 г. велась в значительной степени именно между двумя лидерами или вокруг них. По этой причине мемуарные свидетельства, основанные на устных сообщениях Троцкому другими лицами, оформленные в виде цитат, являются крайне ненадежным источником для доказательства тех или иных положений. Можно было бы сказать, что память — весьма тонкая нить, смотанная в клубок, из которого порой вырываются те или иные кусочки.

В качестве примера можно привести свидетельства, касающиеся мнения Ленина о Сталине. В одном месте Троцкий пишет, что Ленин ценил Сталина за «способность нажимать», то есть добиваться выполнения поставленной задачи силой. В другом — Троцкий вспоминает, что Ленин будто бы говорил ему 5 марта 1923 г.: «Сталин заключит гнилой компромисс, а потом обманет». Какого же мнения Ленин придерживался на самом деле? Скорее всего, действительно, и того и другого, но в разное время и при разных обстоятельствах. Троцкий же вообще не указывает на противоречия в позиции Ленина и не обращает внимания на то, что второе суждение было высказано в то время, когда взаимоотношения между Лениным и Сталиным испортились до предела и Сталин стал играть роль «надсмотрщика», тюремного надзирателя, над больным Лениным.

Большое внимание в томе уделено периоду Гражданской войны. Троцкий вначале разделил этот период на две главы, рубежом между которым была весна 1919 г., в частности первое наступление генерала Н.Н. Юденича на Петроград. Именно так построено изложение в американском издании, подготовленном Маламутом[865]. Позже автор решил изменить структуру изложения, сочтя логичнее сконцентрировать рассказ о Сталине в период Гражданской войны в одной главе. Имея в виду, что Троцкий был в то время наркомом по военным и морским делам, что именно на протяжении всех трех лет Гражданской войны развивался серьезный конфликт между ним и Сталиным, из которого в значительной степени выросли дальнейшие взаимные столкновения, в этой главе большой удельный вес занимают личные воспоминания, подкрепленные, где это возможно, упоминанием документов, их цитированием и даже иногда полным текстом вплоть до номеров писем или приказов.

Глава имела большое значение для изучения действительной роли Сталина в Гражданской войне потому, что именно этот период был в наибольшей степени искажен в сталинской историографии (если вообще уместно вести речь о большей или меньшей лжи). Фальсификация осуществлялась и через историографию, и средствами художественной литературы и искусства (вспомним хотя бы лживую повесть советского писателя графа Алексея Толстого «Хлеб», известную также под названием «Оборона Царицына», главным политическим героем которой был Сталин). Троцкий, в отличие от Толстого, прилагал все силы, чтобы по возможности объективно осветить путь Сталина в Гражданской войне. Разумеется, полностью отказаться от субъективизма он не мог. Местами автор сгущал краски, например относя Сталина к категории «великих князей» во время войны, которым позволительно было нарушать законы, порядок и декреты. Однако больший беспорядок, нежели царивший в стране в те годы, придумать было трудно. В этом плане Сталин (как и Ленин с Троцким) мало на что влияли.

Весьма удачно в томе отмечалось «разделение исторических функций» как важный инструмент фальсификации, характерный для советских историков, описывавших Гражданскую войну. Состояло это разделение в том, что победы целиком и полностью приписывались Сталину, а поражения — Троцкому. Те, кто хотя бы мельком познакомился с советской историографией Гражданской войны и прежде всего с главным официальным многотомным трудом, выпушенным в СССР[866], в полной мере убедились в справедливости вывода, сделанного Троцким. В качестве иллюстраций автор биографии подробно останавливается на нескольких моментах драматического периода. Это прежде всего «царицынский эпизод». Троцкий показывает, что на этом второстепенном для хода Гражданской войны участке Сталин всячески поощрял, по существу дела вдохновлял, самоуправство и местничество, недоверие к военным специалистам и расправы с ними, что привело к многократным столкновениям с наркомвоенмором. В результате Сталин, прибывший в Царицын в начале лета 1918 г. с ограниченными полномочиями по организации доставки продовольствия в центральную часть России, но пытавшийся некомпетентно вмешиваться в чисто военные дела и местное административное руководство, был по настоянию Троцкого отозван оттуда во второй половине октября распоряжением за подписью Ленина.

С поведением Сталина в Царицыне косвенно связан и вопрос о так называемой военной оппозиции на VIII съезде РКП(б) в марте 1919 г. Ядро оппозиции составляли, как показал Троцкий, члены царицынской группы, прежде всего Ворошилов. Военная оппозиция, которая сформировалась еше в 1918 г. и усилилась в следующие месяцы, выступала против использования старых специалистов, особенно царских генералов (на чем всячески настаивал Троцкий), за всевластие «комиссарского» состава, против формирования регулярной армии, что, по мнению Троцкого, и в этом можно с ним вполне согласиться, было чревато гибелью для большевистской власти в России.

Троцкий полагает, что Ленин знал, кто именно возглавлял военную оппозицию. Ряд мер, предпринятых председателем Совнаркома, свидетельствовал о том, что он стремился продемонстрировать съезду свое неодобрительное отношение к поведению Сталина. В качестве характерного примера названо то, что раздававшиеся с места предложения о введении Сталина в состав президиума съезда (эти предложения были спровоцированы самим Кобой) были путем несложной ленинской махинации отклонены. По мнению Троцкого, Ленин посылал Сталину определенный сигнал, но не только ему одному. Сталин на съезде стремился максимально ограничить власть и влияние наркомвоенмора. Но эта попытка завершилась неудачей. Сталин на время вынужден был смириться с положением Троцкого и даже проявил показное стремление к примирению с ним.

Что касается обороны Петрограда, то в книге обращено внимание на два «набега Юденича» — в мае — июне и осенью 1919 г. Сталин был в городе только во время первой попытки наступления, которая велась небольшими силами, была легко отражена и в общем масштабе событий прошла почти незамеченной. Во время второго, значительно более серьезного наступления, которое было отбито с несравненно большим трудом, Сталин был далеко, на Южном фронте, и никакого отношения к битвам на северо-западе страны не имел. Между тем в советской историографии оба события были слиты воедино, и Сталину приписывалась решающая роль в «разгроме Юденича».

Несколько иной характер носило участие Сталина в войне с Польшей. В ней Сталин, по мнению биографа, «вел свою собственную войну». В то время как войска М.Н. Тухачевского наступали на Варшаву, Сталин, находясь на Юго-Западном фронте (им командовал А.И. Егоров), стремился как можно скорее войти во Львов и отказался поддержать главное направление удара, своевременно не направил в качестве подкрепления Первую конную армию, чего требовал Тухачевский. Позже, в течение примерно десятилетия, об этом эпизоде рассказывали как о причине польского контрнаступления и поражения Красной армии под

Варшавой. Троцкий разделял в полной мере эту «сказку казарменную» (выражение Егорова), но он излагал указанный сюжет, используя многочисленные фактические данные, искусно, на базе логических доводов, опровергая сталинистскую мифологию, показывая, как зарождалась, вызревала и все более нарастала ненависть Сталина к тем, кто считал его одним из виновников поражения под Варшавой, в частности к Тухачевскому, а заодно и к Егорову, который был не только свидетелем, но и прямым участником всех этих событий (попытки Егорова угодливо оправдать «сидение» под Львовом не спасли его от расправы в конце 30-х гг.).

Следующая важная тема, освещаемая в томе, — непосредственное вхождение Сталина в высший эшелон власти. Здесь Троцкий вновь обращался к многочисленным историческим прецедентам, параллелям, сравнениям. Он полагал, что официальное приравнивание Сталина к Ленину — «просто непристойность», но стал первым автором, включившим сталинский период в общую тему тоталитаризма, и пошел на неслыханную для коммуниста крамолу, сопоставив трех диктаторов: большевистского вождя Сталина, фашистского дуче Муссолини и национал-социалистического фюрера Гитлера. При сопоставлении Сталина как личности с Гитлером и Муссолини преимущество оказывалось, по мнению Троцкого, на стороне последних. Разумеется, при этом речь шла не о содержании тех идей, которые лежали в основе коммунистического, фашистского и национал-социалистического режимов. Троцкий целиком и полностью оставался здесь на стороне коммунизма. Но в отношении характера поведения — инициативности, способности мобилизовать массы, нахождения новых путей влияния на различные слои общества — Сталин уступал другим известным вождям.

Большие сложности у Троцкого возникли с тем, что Сталин был назначен генеральным секретарем партии после XI съезда, в 1922 г., при Ленине, с ведома Ленина, при поддержке Ленина. Троцкий дает представление о тех организационных формациях, которые генсек, опираясь на «партийную бюрократию» в центре и на местах, использовал, чтобы сосредоточить в своих руках личную власть («необъятную власть», как сказал в своем «Завещании» Ленин), отстранив от власти своего главного соперника — Троцкого. Автор описал «тройку» (Сталин, Зиновьев, Каменев), в которой Сталин не просто играл лидирующую роль, а диктовал все решения; затем — «семерку»: шесть членов Политбюро, то есть все члены этого органа, кроме Троцкого, и председатель ЦКК РКП(б) Куйбышев, проводившую свои тайные от Троцкого заседания и координировавшую кампанию по его постепенному оттеснению, а затем и отстранению от власти. Так «тройка» и «семерка» породили в лице Сталина «туза». Великие художественные образы «Пиковой дамы» А.С. Пушкина (и П.И. Чайковского) получили, таким образом, потрясающее и весьма зловещее политическое воплощение в советских реалиях середины 20-х гг.

Троцкий стремился и в материалах по послеоктябрьскому периоду рассматривать Сталина в качестве индивидуума с определенными личностно-психологическими чертами. Однако эта сторона его анализа почти тонет в социальной интерпретации. Недаром последнюю главу своей работы автор назвал одним словом — «Термидор». Троцкий стремился описать два встречных потока: аппарат породил Сталина; Сталин же в свою очередь вновь порождал новые и новые аппаратные звенья и группы, при этом физически уничтожая им же созданные «старые». Иначе говоря, писал Троцкий, «Сталин систематически развращал аппарат. В ответ аппарат разнуздывал своего вождя… Понадобились годы тоталитарного всемогущества, чтобы придать этим преступным чертам поистине апокалиптические размеры».

Так Троцкий приходил к главному своему выводу относительно причин и характера возвышения Сталина и установления его единоличной власти. Сталин был в известном смысле «серой посредственностью» или только казался таковой, ибо обладал «исключительными чертами характера». Для выражения этих черт были необходимы «исключительные условия». Они сложились при становлении «политической реакции», возникшей после величайшего напряжения в годы Гражданской войны. Теперь сталинские черты: упрямство, хитрость, беспощадность вместе с узостью кругозора — превратили его в вождя новой «аристократии».

Этот вывод автор стремился оттенить и проиллюстрировать различными общесоциологическими и конкретными историческими соображениями, разумеется в пределах марксистсколенинского «классового подхода». Например, он пытался дать весьма сомнительную интерпретацию борьбы Сталина (и возглавляемой им «бюрократии») против «правых» — группы Бухарина, Рыкова и Томского, выступавших за умеренную политику в деревне и предостерегавших против «сплошной коллективизации и ликвидации кулачества как класса». Эту борьбу Троцкий трактовал как конкуренцию между бюрократией и мелкой буржуазией «за прибавочный продукт народного труда», оставляя в стороне действительное существо дела — сталинскую «революцию сверху», завершившую после уничтожения миллионов крестьян и их индивидуальных хозяйств становление тоталитарной системы — свирепого насильственного режима, который превратил в рабов и крепостных не только крестьянство, но и все население огромной страны.

«Бюрократия смертельно испугалась последствий своей шестилетней политики», — писал Троцкий, имея в виду период, отсчитываемый с 1923 г., когда началось оттеснение Троцкого от власти. «Возник резкий поворот против кулака, против нэпмана». В этом «повороте» Троцкий вроде бы занимал нейтральную позицию, но его симпатии, как правоверного коммуниста, явно не на стороне «кулака» и «нэпмана», которых Троцкий относил к «буржуазии», а на стороне классово близкой «партийной бюрократии».

Лишь отдельные зарисовки Троцкий сделал о той кровавой расправе с подлинными и мнимыми врагами режима, с бывшими конкурентами и идейными противниками, с сотнями тысяч совершенно аполитичных людей, в отношении которых проводилась своеобразная «децимация» (то есть расстрел каждого десятого), которую сам Троцкий практиковал в годы Гражданской войны. Причины Большого террора, сущность кровавого замысла Сталина, автор рассмотреть не успел, не захотел, не смог. В то же время в связи с третьим московским «открытым» судебным фарсом (март 1938 г.), на котором в числе обвиняемых был выставлен бывший нарком внутренних дел Ягода, Троцкий останавливался на вопросе, который беспокоил его в течение многих лет. Дело в том, что Ягоду обвиняли, в частности, в организации убийства Горького и других лиц при помощи ядов. Это привело автора к рассуждениям об использовании ядов советскими спецслужбами уже в 20-х гг., прежде всего в связи с сомнительной и подозрительной «просьбой» Ленина, обращенной к Сталину, разрешить ему отравиться. Не обвиняя Сталина в отравлении Ленина, Троцкий рассуждал о тех зловещих качествах Сталина, которые побудили заточенного в Горках Ленина обратиться за ядом именно к нему.

Троцкий так до конца и не смог осознать, что Советским Союзом правила не бюрократия, хотя она и оказывала значительное влияние на решение текущих дел. Подлинным властителем страны на протяжении почти четверти века был Сталин, правивший как самодержавный властитель при помощи своих ближайших подчиненных, которых он периодически менял. Бюрократия же, как и прочие слои населения, оставалась подчиненной группой населения — группой относительно самостоятельной, но крайне уязвимой (через проводимые диктатором чистки), а потому так и не превратившейся в социальный класс. Тем не менее в лексикон Троцкого и в книгу «Сталин» прочно вошел термин «тоталитарная власть» для обозначения характера сталинского политического правления.

В то же время автор был решительно против распространения концепции тоталитаризма на ленинский период, до 1922 г. включительно, хотя объективный анализ и должен был убедить его в том, что тоталитарная система (именно система, а не только власть) начала формироваться в России со времени Октябрьского переворота 1917 г. и что первыми ее персональными носителями были Ленин, Троцкий и другие большевистские лидеры (Сталин в их числе). Троцкий не был последователен и в том отношении, что он считал тоталитаризм формой политической власти, то есть фактически ставил знак равенства между тоталитаризмом и авторитаризмом, тогда как на деле тоталитаризм проник во все сферы жизни, включая экономику, политику, идеологию, духовно-нравственные отношения и даже личную жизнь людей. Согласиться с таким пониманием тоталитаризма Троцкий не мог, ибо в этом случае он должен был бы призвать не только к политической революции в СССР, а к революции социальной, задачей которой было бы смести с лица земли проявления тоталитаризма во всех сферах жизнедеятельности общества. Именно на этой почве в последние годы жизни Троцкого у него возникли серьезные расхождения с рядом его бывших сторонников, которые пришли к однозначному выводу о полном перерождении СССР в «буржуазное государство», о существовании в СССР системы государственного капитализма, о необходимости не только свержения Сталина, но и полного разрыва с СССР. Такой подход для Троцкого был совершенно недопустим, ибо ставил под сомнение и даже отвергал всю его деятельность и в СССР, и в эмиграции, превращал бы Троцкого в банального «ренегата». Более отвратительного образа коммунистическая мифология, кажется, не смогла создать, и этот образ прочно сидел в мозгах Троцкого.

Более того, и в книге «Сталин», и в других работах последних лет жизни Троцкий продолжал утверждать, что в СССР сохранилась коллективная собственность на средства производства (между коллективной и государственной собственностью ставился знак равенства, и Троцкий не мог не понимать спекулятивности такого подхода), что Советское государство продолжает оставаться рабочим, хотя и «дегенерирующим» рабочим государством. Для обоснования этого тезиса он упорно применял марксистско-ленинскую догматику, прежде всего диалектику в ее ленинском понимании. Троцкий настаивал, что в СССР нужна революция, а не реформа. Полагая необходимым революционное преобразование СССР, он, в полном соответствии со своей оценкой советской социальной системы, продолжал отстаивать выдвинутую им ранее теорию, что весьма желаемая им теперь революция должна ставить весьма узкую задачу: отстранить от власти Сталина и его клику, покончить со всевластием бюрократических сил в СССР.

Призывая возвратиться к истинному ленинизму, Троцкий видел себя единственным законным носителем этого учения, прямым последователем Ленина. Как и Сталин, он видел себя «Лениным сегодня». В то же время Сталин, представляя своего основного врага как некоего дьявола, исчадие ада, виновника всех недостатков и трудностей, переживаемых СССР, как зловещую тень, маячившую за спиной всех оппонентов (почти исключительно вымышленных), прилагал неимоверные усилия для организации убийства Троцкого и этим поднимал его на свой уровень.

Троцкий всячески оправдывал в своей книге почти все, что делалось при Ленине: «почти все», ибо были моменты, в отношении которых автор выражал ретроспективное мягкое несогласие с позицией Ленина, например, осторожно критиковал резолюцию «О единстве партии», навязанную Лениным X съезду РКП(б) в 1921 г. и положившую конец даже внешнему подобию демократии в большевистской среде. Троцкий всячески пытался доказать, что партия стала превращаться в «орден меченосцев» (выражение Сталина) именно после смерти Ленина, но никак не в ленинский период, что именно под властью генсека она стала, с одной стороны, своего рода совокупным начальством и, с другой, дисциплинированной и покорной армией, послушно следующей любой, в том числе самой преступной, команде партийного руководства. В подтверждение этой концепции Троцкий аккуратно подбирал всевозможные факты и свидетельства.

Значительный интерес представляли данные Троцким оценки сталинской внешней политики, курса кремлевского хозяина в области международного революционного движения, деятельности Коммунистического интернационала, советско-германских отношений накануне и в самом начале Второй мировой войны. Троцкий обращал особое внимание читателей на отказ Сталина от курса на мировую революцию и на его сговор с германским нацизмом, но упорно сохранял свою оценку внутреннего положения СССР как рабочего государства, сохранявшего социалистические потенции. Тем не менее в коммунистической и прокоммунистической литературе его выводы касательно перехода Сталина от интернационализма к национализму, а затем и к прямому союзу с Гитлером были наиболее убедительными и документированными. И это поставило труд Троцкого на выдающееся место в историографии, оценивающей Сталина и сталинизм.