Как «худородные» Романовы стали преемниками Рюриковичей

Освободившись от чужеземцев, измученная долгими годами Смуты Русь вновь оказалась перед проблемой пустого царского трона. Было решено избрать государя среди своих бояр на Земском соборе[2]. Желающих «примерить на себя шапку Мономаха» объявилось немало. Самыми родовитыми из них были князья В. П. Голицын и Ф. И. Мстиславский, а самыми прославленными – полководцы-освободители Москвы Д. Пожарский и Д. Трубецкой. Оказался в числе кандидатов на русский престол и юный отпрыск «худородных» бояр Романовых – Михаил. На первый взгляд, его шансы были не столь велики, как у его именитых соперников: незнатен, молод, неопытен. Но одно преимущество у него все-таки было – кровная связь с Рюриковичами.

На самом деле происхождение рода Романовых весьма неоднозначно. Историки до сих пор пытаются разгадать многие загадки, относящиеся к его родоначальнику – Андрею Ивановичу Кобыле. Его отец, по наиболее принятому мнению, именовался Гланда-Камбила Дивонович (в крещении Иван). В России он появился в последней четверти XIII века. Был он, по одной версии, выходцем из Литвы или «из Прусс», по другой – из Новгорода. Это входит в противоречие с романовской концепцией русской истории, согласно которой Романовы позиционируются как старинный истинно русский дворянский род, но зато позволяет связать этот род правопреемственностью с Рюриковичами. Вот что пишет в связи с этим автор книги «Династия Романовых. Загадки. Версии. Проблемы» Фаина Гримберг: «Казалось бы, Романовы – совершенно русский род, однако вдруг выясняется, что это не предмет их гордости. Мало того что Романовская концепция подчеркивает связь Романовых (через пресловутую Анастасию[3]) с династией Рюриковичей и подчеркивает иноземное (норманнская версия) происхождение этой династии, выясняется, что «наш» Андрей Иванович – вовсе даже и «не наш», не Кобыла, другой зверь, куда дороже. Корни его выводились аж из Пруссии, от мифического вождя Видвунга. Подобная версия происхождения Андрея Ивановича попросту не лезла ни в какие ворота».

В различные периоды существования государства политики и историки нередко манипулировали обеими версиями, доказывая правильность той, которая наиболее соответствовала текущему политическому моменту. Ф. Гримберг приводит немало тому примеров: «В период малейшего либерализма историки начинали обставлять это знатное происхождение Андрея Ивановича всевозможными мягкими оговорками, вроде “считался”, или “будто бы”, или “вероятно”. Советские историки отнеслись к “иностранному происхождению” Андрея Ивановича с некоторым вялым пренебрежением по типу: “а не все ли равно?” Совсем иначе обстоит дело с “норманнской версией”. Здесь Рыбаков самолично закопает “обратно в раскопки” всякий скандинавский клинок, обнаруженный в окрестностях Старой Ладоги… И опять же – понятно: все-таки Рюриковичи – это начало русской государственности как таковой; и с точки зрения “примата национальности” (а именно на нем основывалась советская историческая наука), русская государственность не должна основываться нерусскими, “иноземцами”. Ибо тогда выходит, что она не государственность, а “иго”…» Вот и получается, что, с одной стороны, Романовы – старинный русский боярский род, а с другой – потомки Рюриковичей, т. е. варягов!

Известно, что Андрей Иванович Кобыла служил касимовскому хану, князю Симеону Бекбулатовичу, бывшему при Иване Грозном с 1575 года номинальным правителем России. Тому самому, который после смерти царя Федора Иоанновича выступил против Бориса Годунова. У Андрея Ивановича было пятеро сыновей, ставших родоначальниками многих боярских и дворянских фамилий. В частности, от Федора пошли фамилии Кошкиных и Шереметевых. Юрий Захарьевич Кошкин – боярин при царе Иване III – добавил к своей фамилии вторую часть – Захарьин, а Никита Романович Захарьин писался уже как Захарьин-Юрьев. Что же касается фамилии Романов, то она появилась только со второй половины XVI века, и первым ее стал носить отец будущего основателя династии – Федор Никитич.

Бояре Романовы хотя и считались «худородными», т. е. незнатного происхождения, на протяжении трех столетий занимали видные посты в государстве. Они служили при дворах многих русских государей: князя Дмитрия Донского, царей Василия I, Василия III, Ивана III и, наконец, Ивана IV Грозного. Многие из них отличились на государственной службе, дипломатическом поприще и в ратных делах, проявляя воинскую доблесть и отвагу. Они участвовали в Ливонской войне, походах против Литвы, взятии Казани, помогая своим государям присоединять к России новые земли. Например, Михаил Юрьевич Захарьин, которого за особую близость к царю Василию III называли «оком государя», занимался перевооружением русской армии и отливкой пушек, был псковским наместником, вел переговоры с литовскими послами об установлении западных границ государства и законности захвата Смоленска. Боярин Даниил Романович Захарьин, дворецкий Ивана IV, организовывал строительство города-крепости Свияжск, участвовал во взятии Казани и походах против крымцев и литовцев, а Никита Захарьевич занимался реорганизацией приграничных укреплений и сторожевой службы. Однако особый интерес среди Захарьиных представляет Роман Юрьевич – окольничий при царе Иване IV Грозном. Ведь это именно его дочь Анастасия стала царской женой и породнила свой род с последним русским царем из династии Рюриковичей.

Согласно романовской концепции русской истории, царицу Анастасию представляли в виде кроткой и положительно влияющей на супруга женщины. Как пишут авторы исследования «Первые Романовы на российском престоле», изданного в 2000 году, «кроткая и боголюбивая, она умела сдерживать буйный нрав мужа и помогала ему править справедливо и разумно». По сей день она предстает в исторических романах и кинофильмах как некий ангел-хранитель Ивана Грозного. Однако никаких документальных подтверждений для такой характеристики нет. Скупые данные, сохранившиеся об Анастасии, не дают представления о ее личности, а предлагаемый потомкам идеальный образ царицы скорее создан на основе достаточно поздних и отчасти поддельных апологетических писаний, относиться к которым следует с известной долей критичности. Вот как, к примеру, характеризовал выбор в жены Ивану Грозному Анастасии Захарьиной Н. М. Карамзин: «…не знатность, а личные достоинства невесты оправдывали сей выбор, и современники, изображая свойства ее, приписывают ей все женские добродетели, для коих только находили они имя в языке русском: целомудрие, смирение, набожность, чувствительность, благость, соединенные с умом основательным…». Какие современники и что именно они писали о царице, остается загадкой.

По мнению же современных историков, превозношение достоинств супруги Ивана Грозного было не случайным, и вот почему. Причину столь пристального внимания к ней приверженцев романовской концепции Ф. Гримберг видит «не только в том, что она (первой из Романовых) приблизилась, что называется, «вплотную» к русскому престолу; не менее важно и то, что один из ее сыновей, Федор, царствовал и являлся законным сыном царя (от первого брака, самого законного в глазах церкви). И, наконец, едва ли не самое важное: брак Анастасии и Ивана как бы соединил Романовых с династией Рюриковичей». Вот почему обращение к фигуре матери-прародительнице Анастасии как к истоку будущей царской династии являлось на протяжении трех столетий краеугольным камнем романовской концепции русской истории.

Такие же восхваления возносились в исторических сочинениях и в отношении других представителей рода. Стоит лишь привести подобный панегирик «всенародной любви» к романовскому семейству известного историка Н. И. Костомарова: «Не было тогда милее народу русскому, как род Романовых. Уж издавна он был в любви народной. Была добрая память о первой супруге царя Ивана Васильевича, Анастасии, которую народ за ее добродетели почитал чуть ли не святою. Помнили и не забыли ее доброго брата Никиту Романовича и Филарета, бывшего боярина Федора Никитича, который находился в плену в Польше и казался русским истинным мучеником за правое дело…»

Между тем, исторические факты, приведенные нами выше, свидетельствуют о том, что и Федор Никитич, и его братья – фигуры неоднозначные, противоречивые. И вряд ли многие поступки Федора Романова могли бы вызвать народную любовь. Стоит лишь вспомнить о том, что в Смутное время он находился то в стане Лжедмитрия I, то принял из рук Лжедмитрия II сан патриарха, то пребывал в лагере короля Сигизмунда III. До сих пор остается много неясного в так называемом «польском плену» Филарета: было ли это насильственное задержание или своего рода эмиграция? А по версии Н. М. Коняева, Филарет и вовсе не был увезен в Польшу, а специально направлен московским боярством с просьбой к королю, чтобы его сын Владислав принял Московское государство. Дядя будущего царя, Иван Никитич Романов, также имел немало пятен на своей политической репутации: он не только входил в предательскую Семибоярщину, но и энергичнее других настаивал на сдаче Кремля полякам. Что это, как не прямая измена национальным интересам России?

Но с подачи романовской концепции русской истории все, что было в Смутное время до прихода Романовых, плохо, а с их воцарением стало хорошо. Отсюда крайне негативная оценка, даваемая этой концепцией трем предшественникам Михаила Романова на престоле: Борису Годунову, Лжедмитрию I и Василию Шуйскому. Между тем, исследования современных историков заставляют пересмотреть отношение к личностям этих правителей и их деятельности. По мнению ученых, намеренное очернение «доромановского» правления – это не что иное, как борьба с соперниками за престол. И чтобы победить в ней, Романовым необходимо было подчеркнуть «незаконность» трех предшественников, возведенных на русский трон, и их собственную «законность». Вскоре им удалось достичь желаемой цели: 21 февраля 1613 года был избран первый царь из Дома Романовых, ставший родоначальником новой царской династии, самой молодой в Европе. Вот только обстоятельства его воцарения оказались весьма противоречивыми или, как сегодня принято говорить, непрозрачными.