ФРЕГАТ

Удивительное обстоятельство, которое трудно объяснить, — за относительно короткий срок кафе посетила масса народа, пересекавшаяся со мной в форносовском учреждении и знакомая по музыкально-галёрным тусовкам из прошлой вольной жизни. Чуть-ли не каждый день я видел из-за стойки знакомые лица. Меня узнавали, завязывались разговоры. Бывшие сидельцы рассказывали о себе, как устроились на свободе, хвалили, — ведь работа бармена была пока престижна. В совковом понимании престижна, не значит почётна и интересна, а успешна в финансовом плане. Кто бы спорил?! Пока не ослабевал поток посетителей, пока инфляция не взяла за горло наших кормильцев, дела обстояли неплохо. Мы с Вадиком Алиевым выкладывались на полную катушку. За плечами халдейская закалка. Общепитовские правила и производственные процессы понятны. Требовалось не так уж много: поддерживать ассортимент алкогольных напитков и наливать по первому требованию. А как же, ведь наша деятельность есть важная составляющая производственных мощностей «Фрегата».

В первый же год работы на меня чуть ли не силком надели хомут председателя профкома. Общественная нагрузка не давала никаких льгот и отнимала массу времени. Зато я был частым гостем в василеостровском тресте столовых и кафе. Связи и знакомства в среде управленческого аппарата сослужили службу во время трестовских ревизий. Проверок было немало, если бы только свои, а то грозная государственная торговая инспекция, рейды ОБХСС, пожарные осмотры, санитарные инспекции, в конце концов, набеги собственного начальства. Искушённому сотруднику понятно, отчего чиновники так любят общепит, достаточно просто пообщаться с упитанными дядьками в очках и благоухающими дамами.

Самые насыщенные по событиям времена наступили в первые месяцы после развала Союза. Толпы посетителей не только питались в кафе, но и, с несвойственной раньше смелостью, вступали с обслуживающим персоналом в коммерческие отношения. Поскольку стойка бара находилась ближе всего к входной двери, то мне или сменщику с порога предлагали поменять валюту, приобрести золотые изделия, столовое серебро, иконы, инструменты и, далее, по нисходящей: книги, шмотки, бижутерию и всякую мелочь. Пройдя мой первый кордон, народ отфутболивался в зал, где с продавцами работали официантки и администратор. В последнюю очередь звали кухонных и бухгалтерию. И все, без исключения, чего-то приобретали, меняли, примеряли, занимали друг у друга деньжат.

Однажды заглянули моряки с сухогруза и предложили сливочное масло в двадцати пяти килограммовом брикете из запасов судового камбуза. До причальной стенки было рукой подать, через пятнадцать минут я подымался по трапу. Вместе с маслом я приобрёл у матросиков газовый револьвер — пусть будет.

А сколько я прослушал жалоб, исповедей и прочих страстей под бесчисленное количество выпиваемых рюмок и фужеров. Народ метался и путался в непривычных рыночных отношениях. Несуны множились. Людям гораздо сподручней было что-нибудь стащить с хиреющих заводов, фабрик, учреждений, чем разбираться в хитросплетениях новой жизни. Всё продавалось за бесценок, а затем торжественно пропивалось. Для подобных акций барная стойка — идеальное место! Это тебе не портвейн из горла на троих, принятый в обшарпанной парадной. А в кафе всегда уютно, тепло и свободные уши буфетчика рядом. Бармен, хотя и порядочная сволочь, но всегда нальёт и даже выслушает. Это был естественный отбор: расслоение общества на сильных, инициативных, наглых с одной стороны, и слабых, безвольных, не привычных к самоотдаче, растерявшихся граждан, с другой.

Старшим братом, добрым опекуном я был ровно до тех пор, пока не появлялись щедрые «малиновые пиджаки», братва, уголовники и прочие элементы. Тут внимание переключалось, и забулдыги отходили на второй план. Попробуй не угоди или откажи нафаршированным деньгами кичливым и капризным новым хозяевам жизни. А уж когда начинались разборки, я падал под стойку, там ждал, когда стихнут крики, прекратятся удары и звон разбиваемой посуды. Отбой тревоги знаменовался топотом ног, дебоширы спешно покидали кафе. Невесело, скажу вам, когда подымаешься из-за стойки и обозреваешь поле боя: испуганных, помятых и окровавленных людей; разбитую мебель. Глаза режет от едкого угара газового оружия, спасибо, что не боевого. Да я такого беспредела на зоне не видел!

Когда количество драк и погромов выросло до неприличия, в кафе стали дежурить сотрудники милиции. Менты были из сержантского состава, в основном из ППС. Милицейское начальство, стало быть, наша «крыша», изредка мелькала в банкетном зале. Сержанты-же стояли на довольствии, и, надо сказать, частенько отводили беду.

Но, к счастью, к нам захаживали и достойные люди или, как принято сейчас говорить, — медийные лица. Я отлично помню, как за чашечкой кофе ломала голову над какими-то своими проблемами ныне известная журналистка Ольга Сорокина. Появлялась в зале живущая по соседству начинающая певица Татьяна Буланова. Несколько раз застенчиво подходил к стойке киноактёр Юрий Кузнецов (помните Мухомора из сериала «Улицы разбитых фонарей»). Заказывал сотку водки, залпом осушал, вежливо благодарил и исчезал. Однажды я не выдержал:

— Оказывается, актёры и водочки могут себе позволить!

— Мы тоже люди, — виновато произнёс Юрий Александрович, — спасибо, до свидания.

В другой раз заглянул сатирик Альтов — чашка кофе и коньяк. Его тут же окружили наши официантки и стали кокетничать. Известный артист вежливо поддерживал разговор, но чувствовалось, как человеку хочется побыть одному.

Летом 1993-го прошла приватизация заведения. Коллектив стал именоваться ТОО «Фрегат». Большинство стало пайщиками, в том числе и я. Теперь вместо сержантов из 16-го отделения на входе сидели крепкие ребята, а в торговом зале чаще стали мелькать деловые господа с переносными телефонами, которые мобильными назвать язык не поворачивался, хотя это были они — первые образцы переносных аппаратов со снимающейся трубкой. Громоздкий ящичек небрежно выставлялся на обеденный стол и к развлечению зевак иногда подавал голос, а хозяин небрежно что-то бросал в трубку, поправляя золотую цепуру на шее.

В сентябре, когда президент Ельцин стал разгонять съезд народных депутатов, страну встряхнуло в очередной раз. Но, несмотря ни на что, кафе работало в обычном режиме. Мы слушали новости из Москвы, испуганно таращась на радиоприёмник, из которого диктор с упоением вещал, что пуля из автомата способна пролететь до трёх километров. Как подбирают зевак, подстреленных этими самыми пулями-дурами. Когда всё устаканилось, народ кинулся праздновать победу. В первые дни после расстрела Белого Дома в кафе было не пробиться. Наступил звёздный час «Фрегата». Вадик к тому времени уволился и влился в команду торговцев левым коньяком (об этом расскажу в заключительной главе). Моим сменщиком теперь вновь стал Володя Хорев (Вацик). Такой вот круговорот буфетчиков в рамках замкнутого пространства общепита.

Но скоро ушёл и Володя, а я так и тащился по течению, хотя поступали заманчивые, но авантюрные предложения. Ближе к новому 1994-му году тяга людей к развлечениям упала. Завсегдатаи, благодаря инфляции, сильно потеряли в заработках и если навещали нас, то всё реже. Чтобы привлечь публику директор нанял музыкальную группу, а затем вышедшего в тираж эстрадного певца. Артистов отличал откровенно халтурный подход к своим обязанностям и желание всенепременно выпить на халяву. Мне это не нравилось — своих нахлебников хватало.

Нахлебники постоянно индексировали свои потребности в строгом соответствии с ростом инфляции. Порядок цифр передавался мне в приватных беседах. С одной стороны, надо было "отстегнуть капусты" директору и ряду лиц, с другой, — выдержать наезды зама, умело вскрывающей негативные стороны моей деятельности. К подобной практике я не привык: раз берёшь, то и не лезь в мой огород! Вот и получалось, что я, как пайщик довольствовался нищенской зарплатой и не получал никаких дивидендов, будучи совладельцем предприятия. А в качестве компенсации милостиво разрешалось (в пределах разумного) использовать приёмы из тайного арсенала бармена с левым коньяком. А почему нельзя работать честно и получать достойную зарплату? Такие вопросы всё чаще не давали мне покоя. Я пару раз осторожно намекнул директору на некоторую несправедливость. И этим предрешил свою дальнейшую деятельность во «Фрегате».

Незадолго до нового года я умудрился не поделить дорогу с трамваем. На скользком диабазе[1] автомобиль кинуло на поворачивающий трамвай. Трамваю-то ничего, он большой, а вот моя «пятёрка» пострадала. Мы встали на перекрёстке, тут же образовалась пробка. Из кабины вылез немолодой облезлый вагоновожатый, привычно окинул взглядом ДТП и буднично произнёс:

— Пузырь мне и «штука» за ремонт.

— Мужик, ты чего, с дуба рухнул?! Да на твоём монстре пара царапин, а мне крыло менять и бампер рихтовать!

— Тогда вызываю ментов, будешь ещё за нарушение графика платить.

Каюсь, во мне сидело грамм сто крепкого алкоголя, и встреча с гаишниками совсем не входила в мои планы. Пришлось припугнуть жадного мужичка, иначе грозило лишение прав. На мне был длинный кожаный плащ и высокая пыжиковая шапка, то есть вид далеко не гопницкий, а непонятно какой.

— А если я тебе сейчас ногу прострелю? — Я полез за отворот пальто. — Не понял, козёл драный?

Ага, стало доходить. Для пущего эффекта я уверенно вытащил газовый револьвер. Трамвайщик шустро запрыгнул в вагон.

— Ладно, ладно. Подай назад.

Мы разъехались: он по маршруту, а я к знакомым кузовщикам на Косую линию. Стресс надо было срочно снимать. Ноги сами понесли во «Фрегат», где, на мою голову, ждало ещё одно нехорошее событие.

В зале народу хватало, за ближним столиком сидел Юра «Сказка», старый знакомый ещё по дискотекам в «Поганке», к тому же, мой коллега — бармен. С ним я несколько раз пересекался по рабочим вопросам. Одним словом, вполне подходящий собеседник и собутыльник. У Юрки имелись «Жигули», уж он то меня всегда поймёт.

Пьяная гулянка в кабаке всегда предполагает раскованность, свободу и веселье. Что и говорить про родные стены — отрывались по полной. Наступил тот момент, когда возникают провалы в памяти, а до того послушные конечности перестают подчиняться. Но то, что произошло за нашим столом, мне запомнилось навсегда. Появились какие-то незнакомые люди, затем ссора, красавец и ловелас Юра нависает над невзрачным хмырём. В следующий миг со всего маха бьёт фужером в шею. Сперва брызнули осколки стекла, затем хлынула кровь из раны. Пострадавший вскочил и захрипел, зажимая салфеткой рассечённую кожу:

— Стоять, я офицер милиции! Вызовите скорую!

Юрку словно корова языком слизнула — он мгновенно исчез. Мент сполз под стол. Девки кинулись на помощь, администратор вызвонил медиков и милицейских. Прибежал растерянный охранник, на тот момент оказавшийся в другом месте. Я подошёл к стойке.

— Ты видел? Ну, что за урод этот «Сказка», вечно ищет на свою жопу приключений, — обратился я к сменщику, — а из-за чего драка, то?

— Думаешь, я понял что-нибудь, сейчас набегут менты, вот тогда и начнутся разборки!

— Тогда забери и спрячь подальше. — Я передал буфетчику кобуру с газовиком.

Дежурный наряд не заставил себя долго ждать. Кто-то из посетителей указал на меня, как участника происшествия. Старший наряда, не раздумывая, уронил меня мордой в пол и надел наручники. Тут за меня вступились официантки и сменщик. «Браслеты» сняли, но приказали никуда не уходить. Пока медики оказывали помощь пострадавшему; пока разбирались, кто начал; пока командир милицейского наряда расспрашивал раненого коллегу; я отрешённо стоял у стойки и думал о несчастливом дне, в котором так неожиданно переплелись сразу два происшествия. На извечный вопрос: «кто виноват?», тут же нашёлся правильный ответ: алкоголь и сучья жизнь.

Меня и ещё двух свидетелей доставили на набережную лейтенанта Шмидта в 16-й отдел милиции. Свидетелей быстренько допросили и отпустили. А на меня никто не обращал внимания. Я возмутился и начал шуметь. Из дежурки выполз знакомый сержант, ещё недавно охранявший порядок в кафе. Начал успокаивать, но поздно — меня понесло. В русском разговорном есть прекрасный синоним подобного состояния, да вот как-то не принято его употреблять в печати. Наконец, на шум появился человек в штатском с наплечной кобурой:

— Пройдёмте со мной.

На дверях кабинета висела табличка «Оперуполномоченный к-н Вышенков Е. В.»

— Стало быть, вы и есть капитан Вышенков?

— Да. Присаживайтесь, рассказывайте, что у вас там произошло. Вопрос важный, пострадал сотрудник МВД.

— Пригласили за стол, выпили, затем драка. Что ещё?

— Вот и расскажите, кто пригласил, как зовут, адрес?

— Блин, а я откуда знаю? Два часа меня маринуете! Я домой хочу, а вы задерживаете… Сейчас адвокату позвоню! Ваша работа — разбирайтесь, а честных людей-то держать за что?!

Начался отходняк: тут надо либо похмеляться, либо спать. Тяжёлой походкой опер подошёл ко мне и шлёпнул по морде.

— Это ты — честный? Хозяин жизни! В кожаном плащике щеголяешь, понты качаешь. С тобой по-людски, а ты мне тут истерики закатывать!

Я дёрнулся, но взбодрился. Капризничать расхотелось, за плечами зековская школа выживания, зачем провоцировать и злить опера.

— Зря ты так, капитан, зачем сразу в харю бить! Любой подтвердит — я во «Фрегате» три года, как барменом работаю. Меня все знают. Вот пригласили за столик бухнуть, а что за люди, — мне почём знать.

— Я тебя не бил, бармен, а в чувство приводил. Скажи по совести: если твоего напарника или официантку кто обидит, ты не захочешь разобраться? Наказать виновного?

— Захочу и разберусь в силу своих возможностей.

— Вот и я хочу найти твоего знакомца и наказать за коллегу. Он в больнице сейчас лежит, хорошо, что жив, а могло быть и хуже.

— А зачем менту болтаться по кабакам и пить с кем попало?

— Так и у меня встречный вопросик: чего бармену пить с посторонними?

— А вот и нет, товарищ капитан. Вопросик твой не канает. Тут я у себя дома, работа такая, могу, конечно, и не пить, да днём неприятность случилась, вот и решил стресс снять в родных стенах.

— Поделись, что за проблема? Ты мне поможешь — я тебе.

— Вот ведь, сразу видно, опер! Начал убалтывать. Я и не скрываю, парня того звали, вроде, Юра… а что они с вашим не поделили, извини, — не знаю. Помощь мне твоя без надобности, свои проблемы сам разрулю.

Опер был на сутках, время текло медленно, постепенно разговор скатывался на общие темы. Чувства неприязни к менту я не испытывал, скорее наоборот, проникался симпатией — мужик не глупый. Другой вопрос: на своём-ли капитан месте? Он достал из ящика стола початую бутылку водки, налил мне и себе. Выпили.

— Ты человек взрослый, должен понимать: наказать того урода — дело чести. Уголовное дело заведено и то, что мы найдём твоего кореша, не сомневайся. Ладно, ладно, не кореша, посетителя, с которым ты так легкомысленно выпивал. Не вздыхай. Кому сейчас легко, когда вокруг такое творится? Блатата голову подняла, беспредел. Все крутые, все свои права знают… Эх!

— Понимаю, не вчера родился. Вот ты, капитан, называешь меня хозяином жизни. Да о чём речь? Разве дело в плаще? Я этих «новых русских» каждый день наблюдаю. Сделай — подай — принеси! Наши девки угодить им не могут, носятся как угорелые. Видел бы, как избивали официантку за то, что та огрызнулась. Я заступиться боюсь — инвалидом сделают или прибьют на хрен. А ты говоришь — хозяин жизни. Заложник профессии, вот так правильнее будет. Четырнадцать часов на ногах, а кого это касается. Улыбайся, угождай, — такая твоя работа. Вот и квасим, снимаем стресс традиционным русским напитком. Не так?

— Ну, знаешь, Вадим, не я тебе работу выбирал. Наша служба тоже не сахар: столько дерьма приходится перелопачивать. Я вот твою профессию почти не знаю, а наша известна всем. Фильмы, книги, газеты трубят… Куда ни кинь — всюду клин! Ладно, больше не задерживаю. У меня до конца дежурства ещё дела. Протокол только подпиши и свободен. Наши ребята о тебе хорошо отзывались, нос не задираешь, всегда плеснёшь если надо.

— Заходи, капитан, в гости, угощу. Моя смена завтра. Спокойного дежурства…

Бросил взгляд на часы — уже наступило завтра. Через несколько часов мне предстояло выходить на работу. Я прошёл по гулкому коридору. Дежурный кивнул: мол, проходи, не задерживайся. Я толкнул старую дверь, сделал шаг навстречу мокрому снегу и привычной питерской хмари.

В начале января 1994-го года наш хваткий директор, Круганов Владимир Петрович, предложил мне написать заявление об уходе. Я согласился, но выдвинул свои условия: вернуть проиндексированный пай и заплатить отступного. В качестве альтернативы назвал другой вариант: сохранить долю, но отчислять ежемесячные проценты с оборота. Шеф развеселился и напомнил о бренности всего земного, об опасностях, подстерегающих человека на улице, и прочих напастях в нашем неспокойном мире. Я всё понял и взял расчёт без всяких оговорок. Тогда в очередной раз убедился, как плохо быть букашкой и ползать под кем-то.

Пора было начинать новую жизнь — третью по счёту, без подлых начальников, жадных опекунов, без грязи и криминала. С верой, что лучшие времена ещё впереди.