Глава 18 Доктор Сэкер и мистер Хоуп

Его решения, рожденные существом и душой метода, и в самом деле кажутся чудесами интуиции.

(Эдгар Аллан По, «Убийство на улице Морг», пер. Р. Гальпериной)

 «Запутанная нить», – черкнул Артур Конан Дойл в одном из своих дешевых, расписанных под мрамор красных блокнотов¹. Он перебирал возможные названия и образы для детективной повести, которую начал создавать в своем воображении. Делая эту пометку, писатель, возможно, вспомнил яркий образ месье Лекока из опубликованного в 1867 году романа Эмиля Габорио «Преступление в Орсивале». В одном из отрывков Габорио передает размышления сыщика: «Самое трудное и самое главное – сразу же ухватиться за кончик зачастую весьма запутанной нити, которая через лабиринт уверток, умолчаний и лжи виновных в преступлении в конце концов приведет к истине»²[44]. Этот роман был переведен на английский язык в 1871 году, всего за два года до смерти Эмиля Габорио. В то время Артуру было двенадцать лет.

Позже Конан Дойл зачеркнул название «Запутанная нить», заменив его на «Этюд в багровых тонах». Объяснение этому он дал в четвертой главе своей повести. «Я вам очень благодарен, доктор, – говорит Холмс Ватсону, который убедил его расследовать таинственное дело. – Я вам очень благодарен, доктор. Если б не вы, я, пожалуй, не поехал бы и пропустил то, что я назвал бы интереснейшим этюдом. В самом деле, почему бы не воспользоваться жаргоном художников? Разве это не этюд, помогающий изучению жизни? Этюд в багровых тонах, а? Убийство багровой нитью проходит сквозь бесцветную пряжу жизни, и наш долг – распутать эту нить, отделить ее и обнажить дюйм за дюймом»³[45].

В высказывании Холмса эхом звучат отголоски фразы Габорио. Остановившись на новом названии для своей повести, Артур Конан Дойл, казалось, стремился к более высокому художественному стандарту, чем тот, что задавала господствовавшая тогда в остросюжетной литературе «кровавая мелодрама». Ведь этюд для художника – это предварительный эскиз, а в литературе – вдумчивый анализ. Воспользовавшись этим термином для названия законченного произведения и упомянув при этом вполне определенный цвет, Конан Дойл тем самым поставил себя в ряды так называемого эстетического движения, в которое входили такие писатели и критики, как Уолтер Патер и молодой Оскар Уайльд. Изданная в 1873 году книга Уолтера Патера «Очерки по истории Ренессанса» считалась у британских «эстетов» сакральным текстом, а в 1880 году известный декадент Алджернон Чарльз Суинберн опубликовал книгу «Этюды в песне». Движение эстетизма исповедовало девиз «искусство ради искусства». Подразумевалось, что искусство должно быть освобождено от бремени нравственного воспитания, под которым оно сгибалось в течение многих столетий. Одним из самых известных художников среди «эстетов» был обосновавшийся в Лондоне американец Джеймс Эббот Макнил Уистлер, прославившийся такими работами, как картина «Симфония в белом № 1: девушка в белом» (1862 год) или портрет его матери «Аранжировка в сером и черном. Мать художника» (1871 год). Таким образом, название «Этюд в багровых тонах» сообщало повести Конан Дойла нотку трепетного, «артистического» предвкушения порока.

С самого начала Артур продумывал свое будущее произведение по эпизодам. Написав в блокноте предполагаемое название, он обозначил под ним:

«Перепуганная женщина бросается к извозчику. Вдвоем они отыскивают полисмена. Джон Ривз служит в полиции 7 лет; Джон Ривз следует за ними».

Вскоре Конан Дойл стал возвращаться в своих воспоминаниях к Джо Беллу в Эдинбурге, наглядно представляя себе сцены из прошлого. Он вспоминал его орлиный профиль, его острый, проницательный взгляд⁴. Он представлял себе, как внимательный исследователь, похожий на доктора Белла, занимаясь не медициной, а расследованием преступлений, мог бы сочетать в себе наблюдательность и научные знания – комбинация, способная решать практически все задачи, – по крайней мере в мире художественной прозы.

Реальный же мир уголовного розыска был более стихийным и непредсказуемым. Криминалистике, как и любой другой науке, приходилось преодолевать сопротивление замшелой традиции. Начало одного из самых выдающихся достижений в области уголовного розыска – применение дактилоскопии как метода идентификации личности – было положено в Индии еще в 1850?х годах. Однако системный подход к этому методу был предложен лишь недавно, в 1880 году, шотландским хирургом Генри Фулдсом. В 1886 году, когда Артур Конан Дойл написал повесть «Этюд в багровых тонах», Генри Фулдс представил свою идею полицейскому управлению Лондона – однако она была отклонена как нереальная и непрактичная⁵.

Однако пока еще Артура мало интересовало реальное расследование уголовных дел. Вместо этого он задумывал своего детектива как вызывающего благоговейный трепет гения, который должен поразить озадаченный мир своей проницательностью. Такой всеведущий персонаж казался бы нестерпимо самодовольной личностью, бахвалящейся своими успехами. Если же при этом читателю был бы известен и ход его мыслей, то он смог бы слишком быстро сложить вместе отдельные детали мозаики преступления. Таким образом, как и Дюпену у Эдгара По, ему требовался свой биограф. Артур превратил врача, который вдохновил его на литературное творчество, в детектива, а его помощника – во врача. Полученная научная подготовка и широкий медицинский кругозор прослеживались во многих темах, за рассмотрение и описание которых брался Конан Дойл.

На новой странице своего блокнота он написал сверху: «Этюд в багровых тонах». Ниже этого нового названия он перечислил основных персонажей, начиная с имени врача-рассказчика: «Ормонд Сэкер [46] – из Судана»⁶. Имя Ормонд, вероятно, вспомнилось Артуру в связи с больницей на Грейт-Ормонд-стрит возле Британского музея в Блумсбери. Основанная в начале 1850?х годов как детская больница (первое подобное заведение в Англии, имевшее всего десять коек), она затем превратилась в крупный медицинский центр, известный врачам и студентам-медикам по всей стране. Одним из первых ее покровителей был Чарльз Диккенс.

Фамилия Сэкер или Секер могла быть дана литературному персонажу по имени небольшого переулка Сэкер-стрит за церковью Святого Иоанна рядом с другим важным медицинским центром Лондона для бедноты – Королевской больницей Ватерлоо для детей и женщин. Возможно, Конан Дойл подобрал для персонажей своей повести несколько имен, просто взглянув на карту Лондона или же прогуливаясь по его окрестностям. Время от времени он навещал в городе своих родственников и друзей и всегда с удовольствием изучал местность в ходе этих прогулок. От улицы Сэкер-стрит до Королевской больницы Ватерлоо шла улица Стэмфорд-стрит, и вторым персонажем, появившимся в повести, стал молодой человек по имени Стэмфорд⁷.

Артур Конан Дойл был страстным любителем прогулок и часто бродил по улицам района Саутси или дальше через Портсмут вместе со своим братом Иннесом или же без него. Всего в квартале от его дома на Элм-гроув параллельно располагалась улица Белмонт-стрит, на которой жил некий Уильям Ранс⁸. Вероятно, Артуру был хорошо известен этот человек или же он прочел где-либо его имя – так или иначе, он окрестил так полицейского констебля, который первоначально фигурировал в его записях как Джон Ривз. Другие имена в повести «Этюд в багровых тонах», возможно, также появились под впечатлением прогулок по окрестностям города. Мадам Шарпантье, владелица пансионата в повести, могла получить свое имя от соседа Конан Дойла, Эрнеста Дж. Шарпантье. Вниз по улице Элм-гроув после «Буш-Виллас» находился «Саннисайд», дом некоего Джеймса Каупера, чья фамилия будет дана персонажу повести – мормону⁹.

Артур Конан Дойл дал одному из полицейских инспекторов французскую фамилию, достаточно редкую для Англии, – Лестрейд. Эту фамилию можно было найти в адресных справочниках Лондона того времени. Нельзя исключать, что Артур вспомнил Джозефа Александра Лестрейда¹⁰, своего однокурсника по колледжу в Стоунихерсте и Эдинбургскому университету, который в 1883 году получил степени бакалавра медицинских наук и магистра хирургии. Во время учебы в университете они могли хорошо узнать друг друга.

Другому полицейскому инспектору Конан Дойл дал менее необычное имя – Грегсон, возможно, вспомнив миссионера, активного проповедника умеренности преподобного Дж. Гельсена Грегсона¹¹, который был выдающимся служителем баптистской церкви на Элм-гроув, неподалеку от «Буш-Виллас», где проживал Артур. В 1882 году (именно в этом году Конан Дойл переехал в район Саутси) преподобный Грегсон опубликовал воспоминания о своей миссионерской деятельности во время второй англо-афганской войны «Через Хайберский перевал в лагерь под Шерпуром и Кабул». Предисловие к этому изданию было написано в Саутси. Артура всегда привлекали книги такого рода, и он часто обращался к ним. Преподобный Грегсон, оптимистично настроенный основатель Солдатской ассоциации полного воздержания от алкоголя, удалился на покой, поселившись в районе Саутси, в 1886 году – в этом же году Артур Конан Дойл написал повесть «Этюд в багровых тонах».

Определяясь с персонажем в качестве детектива, Артур Конан Дойл не хотел следовать по пути Чарльза Диккенса, дававшего своим героям «говорящие» имена. Только не «мистер

Шарпс или мистер Ферретс[47]»¹², как сказал он позже. Ему хотелось чего-то необычного. Он исписывал целые списки, составляя различные комбинации придуманных им имен и фамилий, в их числе был Шеррингтон Хоуп¹³.

Наконец он остановился на фамилии Холмс – вероятно, из-за своей любви и любви всей своей семьи к произведениям Оливера Уэнделла Холмса. Однако имя Холмс достаточно часто встречалось по всей Англии. У многих читателей оно ассоциировалось прежде всего с Лондоном из-за книги «Великая столица Холмса, или Виды и история Лондона в XIX веке», публикация которой была приурочена к Всемирной выставке 1851 года. «Шеррингтон» тем временем превратился в «Шерринфорда», и новый герой Конан Дойла должен был стать Шерринфордом Холмсом.

«Сдержанный, – писал Артур Конан Дойл о своем герое в красном блокноте, – молодой философ с сонными глазами». Он наделил его чертой, напоминавшей персонажа Эдгара Аллана По: тот «коллекционировал редкие скрипки, в том числе Амати» (итальянский «клан» скрипичных мастеров одного уровня со Страдивари и Бергонци).

Вспоминая доктора Белла, Конан Дойл дал Холмсу «острые и проницательные» серые глаза и тонкий нос, придававший его лицу орлиную стать и сторожкость. На этом, однако, физическое сходство заканчивалось. Артур Конан Дойл изобразил своего героя в физическом отношении более впечатляющим, чем низкорослый, прихрамывающий Белл: у Холмса был квадратный подбородок, темные брови, рост более шести футов[48]; он был худым и поджарым, как гончая. В произведении он излучал уверенность и напор. Когда Ватсон встретился с ним, руки Холмса были испачканы чернилами и лабораторными химикатами, а рукопожатие было на удивление крепким. Наряду с этим Холмс тонко, мастерски манипулирует научными инструментами.

Артур продумывал и другие полезные детали. У него был запас образов со времен учебы на медицинском факультете Эдинбургского университета, и он решил ввести в повествование «химическую лабораторию». Что же до «молодого человека», то Конан Дойл представил Ватсона и Холмса примерно одного с ним возраста. Ему в начале 1886 года было двадцать семь лет.

Однако имя Шерринфорд не устраивало автора, и он продолжал перебирать варианты. Помимо своего однокурсника из колледжа Стоунихерста Патрика Шерлока и Уильяма Шерлока, встречавшегося в произведении Томаса Маколея «История Англии от восшествия на престол Якова II», а также вымышленного персонажа Кармела Шерлока из романа Шеридана Ле Фаню «Потерянное имя», Конан Дойл должен был также столкнуться с именем Шерлок в контексте борьбы с преступностью. Во время учебы на медицинском факультете Эдинбургского университета в штате полиции Большого Лондона числился главный инспектор Уильям Шерлок¹⁴ из подразделения «Л» (действовало в лондонском районе Ламбет), имя которого часто упоминалось в газетах. О действиях этого полицейского сообщали «Таймс» и «Хоум крониклер», а также другие издания. Согласно переписи 1881 года, инспектор Шерлок проживал по адресу: улица Кеннингтон-роуд, район Ламбет¹⁵. В феврале 1881 года «Вечерние новости Портсмута» рассказывали о расследовании убийства в городе Чатем в северном графстве Кент, куда для помощи местной полиции был откомандирован главный инспектор Шерлок¹⁶.

Начиная с 1882 года, после переезда в район Саутси, Артур внимательно читал «Вечерние новости Портсмута» и другие газеты, совмещая обычное желание узнавать новости с вновь появившимся у него стремлением получить максимум информации о ранее неизвестном ему обществе. В январе 1883 года газета сообщила о драке в гостинице «Анкор» на пользовавшейся дурной славой улице Йорк-стрит. Драка завершилась арестами, вследствие чего инспектор Шерлок присутствовал в суде в Вестминстере¹⁷[49]. На той же неделе газета «Таймс» сообщила о других делах Шерлока¹⁸.

В 1881 году в адресном почтовом справочнике появился второй Шерлок из полицейского управления Лондона – главный инспектор Джеймс Шерлок из подразделения «Б» (район улицы Рочестер-роу)¹⁹. В справочнике упоминались даже инспектор Томас Холмс и инспектор Джон ле Кок, напоминавший о персонаже Эмиля Габорио. Артур Конан Дойл мог пользоваться этим справочником и принять к сведению информацию в нем. Он «организовал» преступление по адресу: «Лористон-гарденс, 3, на улице Брикстон-роуд». Этот район находился в зоне ответственности полицейского подразделения «Л» и, таким образом, под юрисдикцией главного инспектора Уильяма Шерлока²⁰. Хотя Брикстон-роуд была реальной лондонской улицей, вероятно, Артур Конан Дойл выдумал «Лористон-гарденс» в память о своем родном городе. Прогуливаясь по Эдинбургу, он не мог не зайти на Лористон-стрит, Лористон-плейс или в Лористон-парк.

По причинам, которые никогда не будут точно известны, Артур Конан Дойл решил заменить имя Шерринфорд на Шерлок. Сохранив полюбившуюся ему фамилию, он назвал своего детектива Шерлоком Холмсом.

Наряду с наречением именем своего гениального детектива Артур Конан Дойл изменил вычурно звучавшее имя своего рассказчика – Ормонд Сэкер – на более прозаичное: Джон Ватсон. Это имя, возможно, пришло ему на ум, когда он вспомнил доктора Патрика Херона Ватсона из Эдинбурга или своего друга Джеймса Ватсона, который жил в Саутси (хотя Артур мог встретить его уже после создания Холмса). Следует также упомянуть члена Консервативной партии, адвоката и видного шотландского юридического деятеля Уильяма Ватсона, барона Ватсона, деятельность которого в качестве генерального прокурора по делам Шотландии, а затем в качестве лорда-ординария апелляционного суда активно освещала пресса, когда Конан Дойл жил в Эдинбурге. Помимо этого, Артур мог находиться под влиянием известного сэра Томаса Ватсона²¹, чья смерть в конце 1882 года привлекла повышенное внимание к девяностолетнему доктору. Бывший президент Королевского колледжа врачей, а также личный врач королевы Виктории, сэр Ватсон считался благородным воплощением профессии врача. Артур Конан Дойл мог слышать о сэре Ватсоне еще во время учебы на медицинском факультете, поскольку знаменитый врач также учился в Эдинбурге²². И Артур не мог пропустить хвалебные некрологи сэру Ватсону в медицинских журналах «British Medical Journal», «The Lancet», а также других многочисленных изданиях, в том числе в «Таймс», которая назвала сэра Ватсона «выдающейся личностью». Очевидно, писатель был знаком с трудами сэра Томаса Ватсона. Для одного из более поздних рассказов о Шерлоке Холмсе[50] он заимствовал запоминающийся образ из тома «Лекций о принципах и практике медицины» (1843 год)²³. В нем реальный сэр Ватсон упоминал старика, который, страдая подагрой, как говорили, мог «суставами мелить бильярдный кий». Откуда бы ни взялось это имя, окончательный выбор Конан Дойла, очевидно, основывался на том, что «Джон Ватсон» звучит как имя типичного англичанина. Писателю требовалось представить образ приземленного, уравновешенного Джона Булля[51] для создания контраста эксцентричному и гениальному детективу.

Эдгар Аллан По не сообщил практически ничего о своем безымянном рассказчике, который существует главным образом для того, чтобы восхищаться способностями и причудами Дюпена. В романах Эмиля Габорио наставник и эпизодический компаньон Лекока папаша Табаре ничего не рассказывает о происходящих событиях. У Артура Конан Дойла были гораздо более масштабные планы в отношении спутника своего детектива. В конце концов он даже ввел подзаголовок в повесть «Этюд в багровых тонах» – «Из воспоминаний Джона Г. Ватсона, доктора медицины, отставного армейского врача» – и начал ее с краткого описания жизни доктора Ватсона до момента его судьбоносной встречи с мистером Холмсом.

Конан Дойл, возможно, часто читал в книге Альфреда Гаррода «Materia Medica» об Университетском колледже Лондона. Известное ранее как Лондонский университет, а затем как Университет Лондона, это было то заведение, где преподавал Альфред Гаррод. Здесь же работали Рингер и Маррелл, авторы серии статей о гельземиуме в журнале «The Lancet», которая, вероятно, подтолкнула Артура к рискованному эсперименту с самоотравлением в 1879 году. Такие ассоциации могли вдохновить писателя на то, чтобы связать доктора Ватсона с этим учреждением. Конан Дойл писал, что в 1878 году Ватсону в Университетском колледже Лондона была присвоена степень доктора медицины – в это время учеба на медицинском факультете создателя этого персонажа была в самом разгаре. Конан Дойл явно стремился приблизить возраст Ватсона к своему собственному.

Пересматривая военный опыт Ватсона, Артур Конан Дойл вычеркнул в своем блокноте «Судан» и взамен написал: «Афганистан». Несмотря на то что он сам никогда не служил в армии, он представлял Ватсона как имевшего ранение военного ветерана, человека храброго и находчивого. Как результат окончательного поражения Наполеона при Ватерлоо в 1815 году у обширной Британской империи не осталось могущественных соперников, за исключением России. Некоторые представители английской военной элиты проявляли обеспокоенность (как вскоре выяснилось, необоснованную) возможностью выдвижения русских войск в Азии по направлению к Индии, которую англичане, как известно, считали «драгоценным камнем в короне» Британской империи, построенной на грабеже и захватах чужих земель. Первая англо-афганская война (1838–1842 гг.) положила начало кровопролитной «большой игре» между Англией и Россией за контроль над Центральной Азией. В 1838 году объединенные силы британских и индийских войск вторглись в Афганистан²⁴, однако на протяжении трех лет войны оказались не способны удержать у власти марионеточное правительство и потерпели поражение. В 1878–1880 годах (во время учебы Конан Дойла на медицинском факультете) Англия снова вторгалась в Афганистан. Несмотря на активные боевые действия, перемежавшиеся попытками заключить мирный договор, афганцы в конечном итоге смогли отразить агрессию.

Артур Конан Дойл решил отправить Ватсона служить в Кандагар, столицу Афганистана, в составе реально существовавшего 5?го Нортумберлендского стрелкового полка. По словам Ватсона, он принимал участие в битве при Мейванде в составе Беркширского полка (полное название – Королевский Беркширский полк принцессы Шарлотты Уэльской). Мейванд, поселение в пятидесяти милях северо-западнее Кандагара, стало местом жестокого и сокрушительного поражения Британии в 1880 году. Конан Дойл вплел в текст произведения события недавней истории, подогревая интерес читателей к своей повести. В 1886 году, когда был написан «Этюд в багровых тонах», в городе Рединге (графство Беркшир), постоянном месте дислокации 66?го Беркширского пехотного полка, в память о британских солдатах, погибших в Мейванде, была установлена гигантская железная статуя льва²⁵.

На момент битвы при Мейванде Беркширский полк на самом деле назывался 66?м пехотным полком; как и Нортумберлендский полк, он получил собственное наименование лишь в следующем году. Однако Артур не беспокоился о таких деталях. Считая, что никто и никогда не будет вникать в подобные второстепенные мелочи, писатель размашисто водил пером по страницам, придумывая идею за идеей, точное соответствие реальности которых он не удосуживался проверять. Он, например, присвоил Ватсону звание младшего хирурга, не зная, что оно было отменено еще в 1872 году. В реальной британской армии в конце 1870?х годов Ватсон был бы скорее всего нештатным хирургом, что соответствовало тарифному разряду лейтенанта²⁶. Позже Артур Конан Дойл напишет также о небрежном отношении Холмса к «этой небольшой вещице Шопена», которую он когда-то слышал в хорошем исполнении чешской скрипачки Вилмы Неруды-Норман, и добавит: «Тра-ля-ля-лира-лира-лей». И не важно, что Шопен никогда не писал пьес для соло на скрипке²⁷ и что нет никаких упоминаний о том, что мадам Неруда-Норман когда-либо играла Шопена. В конце концов, это ведь просто художественное произведение.

Ватсон как-то заметил, что у него «нет ни друзей, ни родственников в Англии, поэтому он свободен, как ветер». По его словам, его, «естественно, потянуло в Лондон, в этот отстойник, куда непреодолимо стекаются все праздношатающиеся бездельники империи»²⁸. В этом отношении Конан Дойл вторит рассказчику Эдгара Аллана По, который замечает: «И с тоской в сердце такой скиталец устремится назад, в оскверненный Париж, ибо в этом средоточии скверны она все же менее бросается в глаза». Артур Конан Дойл все еще находился под существенным влиянием своего литературного предшественника.