“Для нас невозможны были привычные ритуалы…”

В. Постойте, а семья, вы же поженились тогда же, после университета?

О. В университете я, как уже говорил, влюблялся безостановочно. Наташа крутила свои романы. Но мы всегда были рядом. Мы и учились в одном здании, в высотке на Воробьевых горах, – мы на мехмате, они под нами, на геологическом. У парней из ее группы я постоянно стрелял деньги, потому что студенты-геологи все-таки летом зарабатывали на практике, они были куда богаче нас, математиков. Заглядывал к ним на контрольную по математике – писал за всю группу. А когда приходил к ним в компанию, мне выставляли прямо в прихожей стакан водки, и, только когда видели, что способен с ходу этот стакан опустошить, начинался мужской разговор.

Думаю, тут сошлось многое. Надо было обустраивать жизнь по-другому. Сразу после университета мы решили пожениться и уехать куда подальше – вместе.

В. Свадьба была?

О. Для нас невозможны были привычные ритуалы. Не было ни лент, ни кукол, ни цветов на машине. Самой специальной машины тоже не было. Собирались в метро доехать, но папа мой все-таки на своей машине нас отвез. Недалеко – это был не дефицитный городской Дворец бракосочетаний, а ближайший районный ЗАГС.

В качестве свадебного костюма жениха Наташина свидетельница Оля Олиферова сшила мне по моему спецзаказу блузон из парусины. Над овощными палатками были везде такие тенты полосатые. Вот она и сшила мне блузон из такой полосатой парусины, с большим романтическим воротником. А Наташино платье та же мастерица Оля даже не шила, а просто задрапировала ее в голубую подкладочную ткань – роскошно, до пят.

Но тут неожиданно возникла проблема. Из Алушты приехала бабушка, которая Наташу растила и всю жизнь собирала приданое для внучки. Вот и приехала со всеми кастрюлями, одеялами, подушками, постельным бельем. По-моему, даже перина была. Но это еще полбеды. Когда бабушка узнала, что Наташа будет невесть в чем и без фаты… Причем ее волновало больше не то, что Наташа на самой регистрации будет без фаты, а то, что на фотографиях, которые она повезет в Алушту и будет всем показывать, невеста будет без фаты. Это было невозможно.

Наташа ни в какую: какая фата, я же не официантка, чтоб салфетку кружевную на голову пристегивать. Мне стало жалко бабушку, я уговорил Наташу, и мы заняли на время костюм для жениха и платье для невесты с фатой, и сделали несколько приличных фотографий, все как положено. Но если посмотреть на эти фотографии, там для детектива есть одна странность – пара фотографий на регистрации с фатой, пара – без.

Дело в том, что когда мощная дама с халой на голове и красной лентой по диагонали бюста говорила нам про крепкую советскую семью, Наташа в этот самый торжественный момент вспомнила про свои красивые волосы. Она еще специально в кои-то веки в дорогую парикмахерскую с утра сбегала, а тут фотограф-профессионал, а она в этой дурацкой фате…

И Наташа стала сдирать с себя фату, причем прямо в тот момент, когда была кульминация про новую советскую семью. И поскольку эта дама официальная была воспитана, как и все мы, на тогдашних романтических фильмах, где невеста в самый ответственный момент срывает с себя фату и убегает искать своего любимого в Сибирь на комсомольскую стройку, то, видимо, дама решила, что именно это и происходит у нее на глазах. И онемела. И смотрит на Наташу в ужасе. Я гляжу на внезапно онемевшую даму, поворачиваюсь к Наташе, и я-то понимаю, в чем дело. И тут – Гоголь, немая сцена. Наташа сдирает фату (заколки-булавки мешают, застряли в волосах), дама окаменела, а я давлюсь от смеха. Наконец Наташа прерывает немую сцену, деловым тоном говорит: “Перестань ржать, надо хоть одну приличную фотографию сделать…” Вот такая была наша регистрация брака.

Дальше, на самой свадьбе, был уже мой блузон и Наташино голубое подкладочное великолепие. Она, правда, была в этой драпировке хороша. Никаких специальных залов-ресторанов, разумеется, не было. Квартира родительская была большая, и мы наприглашали друзей-приятелей. У родителей все-таки какие-то представления о приличной свадьбе были, и мама сказала, что она, хотя сама была небольшой кулинар, но все-таки не может присутствовать на таком безобразии. И Наташина мама была с ней солидарна. Они помогли приготовить какие-то бутерброды и ушли.

Народу на свадьбе было невпроворот. Это был первый этаж, гости входили и выходили через окна – через двери уже не получалось. В одних местах стояла водка, в других – закуска, и, поскольку было не протолкнуться, все жили там, куда их прибило. В результате одни переели, другие перепились. Смесь была гремучая, но веселая – одноклассники, однокурсники, геологи, математики, музыканты, поэты, латины, рыжий один ирландец…

Этот ирландец, кстати, удивленно рассказал, что приехал на остановку чертановскую, кругом одинаковые панельные многоэтажки, потом лес, но без схемы, без языка – куда идти? И тут какая-то женщина подходит: вы, наверное, к Жене с Наташей на свадьбу? Объяснила, как пройти, села в автобус и уехала.

Это была, естественно, моя мама. Ее версия: на остановке народу полно, толчея, а один сбоку стоит, озирается, рыжий, лохматый, по-русски не говорит, в руках гитара – не гитара, балалайка – не балалайка (это было банджо), откуда ж такой в Чертанове взялся? К кому еще мог приехать?

Помню на свадьбе пару цыганского типа, я решил, что это Наташина экзотика, она считала, что это мои кадры, в общем, мы так и не поняли потом, кто это был. Похоже, они пришли просто так. Может, шли мимо, увидели, заглянули, поели, выпили, ушли.

Подарили нам три одинаковых проигрывателя “Аккорд”. Гости были небогатые, скидывались на подарки группами, а в этот момент как раз выбросили в Москве дефицитные “Аккорды”. Вот такая у нас была свадьба.

В. Свадебное путешествие было?

О. Не сразу, но мы вспомнили, что у нас не было свадебного путешествия. И мы скопили какие-то деньги и купили билеты в Таллинн. Тогда в нем на два “л” было только одно “н”, но это все равно была для нас Европа. Туда мы и рванули. А жить-то негде!

В. А вы думали, что будет как в Алуште – бабушкина веранда?

О. Мы про такое вообще не думали, просто захотели – и поехали. Это мы сейчас сначала думаем, потом делаем, тогда было иначе. В гостиницах, естественно, мест нет. В очередной такой гостинице стал я бить на жалость, мол, бедный учитель. Мне сказали: “Вы учитель? Тут недалеко летнее общежитие учителей”. Туда мы и помчались.

Это была типовая школа, где в классах расставили раскладушки для учителей, приезжавших на экскурсию. И нас там поселили. В одной комнате с училками устроилась Наташа, в другой жил я вместе с мужиками-учителями. Медовый месяц!

Мужики-учителя, как известно, в природе встречаются редко, и если в Наташиной комнате все тридцать коек были заполнены, то нас, мужиков, оказалось на тридцать коек всего трое. Школа располагалась отлично, в самом центре, в окне виднелась серая стена старого города и башня Толстая Маргарита.

Когда я вошел, за столом сидели двое и квасили. Предложили мне, я выпил за знакомство. Один был завуч из Астрахани, второй физрук не помню откуда. И потом так повторялось ежедневно – мы гуляли весь день, возвращались поздно, а они сидели за столом. В школьных классах высокие потолки, и там, наверху, на лампе, на аккуратных плечиках в моей комнате висел белый плащ (представьте: под утро, спросонок, – и привидение на крюке…). Это было странно вообще, но еще и потому, что было очень жарко – лето, не до плащей.

Я пил с мужиками по ночам и рассказывал им про Таллинн. Они слушали с интересом. Но из школы, похоже, не выходили. С физкультурником все было понятно, а вот завуч из Астрахани был слегка помятый жизнью типичный провинциальный интеллигент. И я все-таки сказал однажды:

– Слушай, все-таки Таллинн – красивый город. Сходил бы…

Он помолчал, потом ответил вроде как невпопад:

– Знаешь, у меня в жизни была мечта.

– Какая?

– Белый плащ. – Он умолк.

– И?

– И я его купил. Здесь. В первый же день.

Мечта сбылась. Они приехали в Таллинн на неделю, это была коллективная поездка, учительский экскурсионный тур. И он терпеливо сидел в классе, ждал возвращения домой – с этим плащом. С воплощенной мечтой.

В. Тексты этого времени как-то связаны с событиями, о которых мы говорим?

О. Конечно. Ведь я вроде как сочинитель, но сочинять-то как раз и не умею. Совсем не умею. Не способен ни выдумать, ни нафантазировать ничего путного. Литературный инвалид или, как принято сейчас толерантно выражаться, – писатель с ограниченными литературными возможностями. Что вижу, то и пою. Так что нетрудно восстановить жизнь мою непосредственно по моим текстам.

До рождения сына это была скорее игра в семью. Совместный турпоход. “Мы сочинили семью сразу, нам надоело быть сыном и дочкой…” Жили на съемной квартире, плевали на быт. Когда накопилось ведро грязного белья – носки, трусы, прочее, – насыпали туда порошок, залили все горячей водой, но стирать было неохота, и мы выставили ведро на балкон. И забыли о нем – вообще. И стукнули морозы. И это все еще и замерзло. Хорошо хоть не взорвалось…

А тут – сын. Данила. Это было чудо, но трудно было – очень. Мы переехали к родителям. Ребенок – это, кроме всего прочего, ежеминутная абсолютная ответственность. Тогда же у моего старшего брата родился второй ребенок. Мы все жили в одной квартире с моими родителями – три семьи, грудные дети, сумасшедший дом. “Чертановские терцины”.

Надо было разъезжаться. “Нехорошее время размена квартир. Общежитие театра – случайно, но кстати”. Это мы поссорились с родителями, и, хотя это были мои родители, из дома ушел я. Наташа с Данилой остались – некуда было деться, а меня приютили приятели-артисты в театральном общежитии на Рогожской заставе, где жили ребята из театра Эфроса и любимовской Таганки.

Сбивчивые сонеты “Прощание с Лебяжьими островами” – про то, как я птиц кольцевал. С чего бы? Наташа сломала ключицу (авария, попала под автобус, могло быть куда хуже), попала в больницу, я остался с грудным ребенком один, и еще на работу, и в больницу, к Наташе. Ну, конечно, не совсем один, родители были живы-здоровы, но… И когда Наташа вышла, я поехал отдышаться к бабушке в Алушту. Сидеть на пляже было для меня совсем уж гиблым делом. А Наташин дядя был научным сотрудником в Крымском заповеднике, я встретился у него дома с орнитологами, которые уезжали в экспедицию. И поехал с ними – кольцевать птиц. Вот и Лебяжьи острова.

“Стихи учителя математики, написанные во время проведения контрольных работ” – понятно о чем. Пожалуй, больше никогда в жизни я столько не писал.