Его война?

Известие об ультиматуме Крюгера застало Родса в Кейптауне. Вечером того же дня, 9 октября, он выскользнул из дома и, стараясь быть незамеченным, сел в поезд, идущий в Кимберли.

Почему он так сделал? Ни один из биографов Родса толком на это не ответил, да, кажется, никто даже и не задался этим вопросом. Кто-то написал, что Родс несколькими днями раньше, еще до войны, объявил, что он туда едет в связи с какими-то делами. А кто-то счел, что во время войны Родсу и полагалось быть в столице своего алмазного королевства.

Ну, допустим, он не думал, что попадет в ловушку. Но ведь все равно, уезжая из Кейптауна, он оказывался вне центра событий. Решения британской стороны в этой войне должны были приниматься в Кейптауне или идти из Лондона через тот же Кейптаун. Родс сразу же ставил себя в положение, когда он не мог влиять на события. Он — человек действия и еще раз действия!

Может быть, он поехал, чтобы показать, что никакие внешние события, даже война, не заставят его менять принятые решения? Или он считал, что война не продлится и нескольких дней? Возможно, он боялся, что в Кейптауне с ним и с его мнением не станут считаться в той мере, как ему хотелось бы, и это будет ежечасно оскорблять его самолюбие. Или втайне надеялся, что его хватятся, поймут, что без него нельзя.

Так ли он думал, кто знает. Во всяком случае, он вряд ли предвидел, как развернутся события. Не только он, никто вообще не ждал, что первый период войны пройдет при явном превосходстве буров.

Поезд, на который сел Родс, оказался последним, прибывшим в Кимберли. Буры сразу же отрезали и окружили город.

Появлению Родса жители города не обрадовались. Он был для буров исчадием ада, и его присутствие в Кимберли обостряло нависшую над городом опасность, могло ожесточить буров, усилить их стремление захватить и без того ненавистную им алмазную столицу, порождение английской алчности.

Еще 4 октября, видя приближение войны, мэр Кимберли от лица горожан послал Родсу телеграмму с просьбой отложить приезд. А один из жителей Кимберли обратился к Родсу с этой просьбой еще раньше, 1 октября: «Вы ведь знаете, что буры считают Вас первопричиной всего зла и что надвигающуюся войну они тоже отнесут на Ваш счет».

Родс оказался заперт в Кимберли на 124 дня, больше чем на четыре месяца. Правда, Джемсон был на еще больший срок заперт в Ледисмите, а полковник Баден-Пауэл, оказавший такие услуги Родсу во время восстания ндебелов и шонов, — в Мафекинге.

Всесильной «Де Бирс» принадлежало в Кимберли все. Отряды волонтеров, защищавших город, состояли из ее рабочих и служащих. Продовольственные склады, лошади, повозки — все было собственностью «Де Бирс». Женщины и дети прятались от бурских снарядов в шахтах «Де Бирс». Один из инженеров этой компании сумел во время осады даже сконструировать крупное артиллерийское орудие. Его назвали «Длинный Сесил», и оно било по бурам снарядами с надписью «Привет от С. Д. Родса».

Считая себя полновластным хозяином Кимберли, Родс вел себя соответственно. Публично игнорировал начальника гарнизона, подполковника Кекевича, нарушал его приказы, оскорблял его. Не зная военного дела, во многом мешал организовать продуманную оборону.

Во время осады Родса вряд ли можно было упрекнуть в отсутствии храбрости. Но раздражительность, вспыльчивость и нетерпимость в его характере становились все сильнее. Он писал резкие письма английским генералам, упрекал, что они медлят с освобождением Кимберли. Дошло до того, что Кекевич вынужден был пожаловаться высшему командованию и пригрозить Родсу арестом.

…15 февраля 1900 года английские войска заставили буров отойти от Кимберли.

Каким героем, должно быть, чувствовал себя Родс! Каких почестей, какого поклонения и восхищения ожидал. И как человек, вынесший 124-дневную осаду, и как политик, видевший во всей этой войне результаты своих многолетних страданий.

Но там, в осаде, он был изолирован от мира в течение бурных четырех месяцев, когда определилось отношение к этой войне и во всем мире, и в самой Англии. Не знал, что престиж Англии упал, как никогда, и что на Британских островах война становилась все менее популярной.

Родс не мог всего этого знать в своем блокированном городе алмазов. Да при его характере, манере мышления и эгоцентризме ему это и не легко было бы понять. И уж совсем трудно было представить, какие обвинения обрушивались на его голову.

Во французском журнале «Рир» появились карикатуры, где Родс с торжествующим видом разгуливал среди гор трупов английских солдат. А в кейптаунские газеты «С. А. ньюс», «Кейп аргус» и другие приходили письма, в которых его, Родса, объявляли виновником бесчисленных жертв войны, сравнивали с Нероном, называли войну его ужасным триумфом.

Английские социал-демократы напоминали, что они еще до войны постоянно разоблачали действия Сесила Родса и что в журнале «Социал-демократ» Эдуард Эвелинг, муж одной из дочерей Карла Маркса, опубликовал статью «Разбойник Сесил Родс и его «Привилегированная компания». Когда Конан Дойл своими книгами стал защищать действия Родса, он сразу получил отповедь в вышедшей в Лондоне брошюре «Кровь и золото в Южной Африке. Ответ д-ру Конан Дойлу».

Как было Родсу осознать, что правителям Англии приходилось учитывать эти настроения?

Родс видел все в ином свете. В Кимберли он чувствовал себя запертым в клетке. Вместо того чтобы управлять ходом войны, давать указания фельдмаршалам, был обречен пререкаться с каким-то безвестным подполковником, начальником маленького гарнизона.

Но вот, наконец, освобождение. Долгожданный момент, когда Томми Аткинсы своей кровью заставили буров снять осаду. И сразу же разочарование, как ледяной душ.

На командные высоты войны его не пускают. Ему ничего не поручают, в его услугах не нуждаются.

Какой страшной несправедливостью казалось ему все это. Идет его война. Но обходятся без него. А в левых газетах пишут даже, что другим приходится расхлебывать кашу, которую заварил он. Ему припоминают его слова, поступки, но не так, неверно, несправедливо, извращенно.

До сознания Родса его новое положение дошло не сразу. Поначалу он пытался бурно включиться в политическую жизнь. Осада в Кимберли была снята 15 февраля, а уже через неделю, 23-го, он выступил с программной речью на собрании пайщиков «Де Бирс». Он говорил, какой должна стать Южная Африка, объединившись под британским флагом после завершения бурской войны.

По этой речи видно, как энергично он ринулся снова на политическую сцену.

Тут-то он и написал фразу, которую потом, после его смерти, цитировали чаще любых других его слов. Больше того, она стала пропагандистским кредо всей британской колониальной политики и в этом качестве десятилетиями печаталась на обложках журналов и других изданий Южной Африки, Родезии и самой Англии.

Фраза эта зачастую приводилась в таком виде: «Равные права всем цивилизованным людям к югу от Замбези». Трактовали ее впоследствии расширительно: равные права всем цивилизованным людям не только в Южной Африке, а повсеместно. Назвали даже «принципом Сесила Родса».

Несколькими годами раньше он с предельной ясностью выразил свое отношение к европейски образованным африканцам: «Ученый негр — крайне опасное существо».

Политические лозунги нередко меняют смысл под влиянием обстоятельств. Так произошло и тут. В речи, произнесенной 23 февраля 1900 года, Родс упомянул не «цивилизованных», а «белых». Одно слово, а смысл сказанного иной. Фраза была рассчитана на буров. Родс надеялся привлечь на свою сторону хоть какую-то часть бурского населения. Он снова стал добиваться их доверия, которого всегда домогался и которое сам же разрушил набегом Джемсона.

Но формулировка о равных правах только для белых вызвала возмущение среди метисов — цветного населения Капской колонии. А именно в это время, в связи с бурской войной, английские власти особенно настойчиво заявляли о либерализме, даже демократизме своей колониальной политики, противопоставляли ее открытому расизму бурских республик, утверждали, что Англия борется за человеческие права небелых, попранные бурами.

Ассоциация цветных избирателей послала Родсу номер газеты «Истерн провинс гералд» с текстом его выступления и задала вопрос, как же понимать фразу о правах. Вот тогда-то Родс и изменил свой первоначальный лозунг. Он вернул газету, написав на полях: «Мой девиз — равные права каждому цивилизованному мужчине, живущему южнее Замбези. Кто может считаться цивилизованным? Каждый — как черный, так и белый, — если он достаточно образован, чтобы написать свое имя, а также обладает недвижимой собственностью или заработком. И конечно, не бродяга».

Через десять лет вся эта история была воспроизведена в кейптаунской газете «АПО», которую издавали цветные.

Самому Родсу эта фраза дала политический капитал только посмертно. Тогда же, при жизни, даже этот ход не помог ему восстановить утраченное место на официальной сцене.

Какие-то знаки внимания он, разумеется, получал. Приветствия. Даже от мусульманской общины города Кимберли. Но разве об этом он мечтал…

Родс стал метаться. Приехав из Кимберли в Кейптаун, он почти сразу же отплыл в Англию, а оттуда вскоре опять вернулся в Африку, но не в те страны, где шла война и куда, казалось бы, его должно было тянуть. Нет, он отправился на несколько месяцев путешествовать по Родезии. И в июне, когда в Капской колонии возник правительственный кризис и произошел раскол между министрами, которых Родс когда-то «выводил в люди», он у себя в Родезии даже постарался быть вдали от телеграфа, чтобы не слышать неприятных вестей.

Но в октябре 1900-го он все-таки снова приехал в Кейптаун, снова выступил с речью. Вероятно, он ясно осознал, что весь мир видит в нем виновника войны, неожиданно оказавшейся такой кровавой. Должно быть, поэтому он и обратился к аудитории со словами:

— Вы все время слышите, что эту войну вызвал вот такой-то или такой-то. Я скажу вам подлинную причину войны.

И он возложил вину… на нескольких депутатов капского парламента.

К этому времени Родс уже и сам, кажется, перестал претендовать на крупную политическую роль. Честолюбие было непоправимо уязвлено, и это пагубно сказывалось на здоровье. Так в отступающих войсках болезней и недомоганий всегда больше.

Друг и душеприказчик Родса писал: «У него уже не было иллюзий. Дело его жизни фактически подошло к концу».

Следующий, 1901 год в неожиданных и не очень оправданных поездках: Кимберли, Булавайо, Мафекинг, опять Кимберли. Потом Англия, Италия, Египет. В начале 1902-го — Англия и сразу же опять Кейптаун.

Все вокруг должно было казаться ему несправедливым и даже непонятным. Сколько бы еще ни упрямились буры, придется им идти на мир. А мир — это значит объединение бурских республик с английскими колониями, создание южноафриканской федерации в составе Британской империи. То, к чему он, Родс, стремился столько лет, ради чего жил. И враги помнят это, не прощают.

А собственная страна, Англия, — разве она благодарна ему? В такой мере, как того заслужил?

И другая несправедливость. Столько было событий, в которых он, Родс, лично не участвовал, не рисковал жизнью, не разделял всех тягот, и все же их связывали с его именем, его считали героем. Так было в войне с ндебелами, в 1893-м, и в походе пионеров, в 1890-м. А тут? Он четыре месяца был в осаде, кругом грохотали снаряды. И если бы Кимберли пал, буры могли его просто растерзать. Так разве не должны все вокруг понимать это, ценить?

Но нет, ничуть не бывало.

Для одних герои этой войны — бурские генералы. Луис Бота, новый трансваальский главнокомандующий, преемник старого врага, Пита Жубера. Или Девет. Из Оранжевой. Его фотографиями полны газеты всего мира. Деларей. Ему приписывают изобретение траншей, этих щелей в земле, где можно прятаться от шрапнели. Чуть не побратались когда-то с Делареем, внуков его крестил… Но все это — до злополучного набега… Из-за Деларея и из-за таких, как он, и схватили тогда доктора Джима…

Да даже Крюгер. Армию его громят, столицу заняли, пришлось ему бежать в Европу, а он все в героях. Ну, кайзер Вильгельм его, слава богу, в Германию не пустил. Но Франция-то, Франция! Весь Марсель высыпал встречать его. Банкет на четыреста персон устроили. Всюду только и разговоров, что о нем, о его окладистой бороде, черном сюртуке, о его неизменной трубке. Да о том, что Библия у него всегда в руках. И лицо его почему-то всем кажется добродушным.

А сами-то! Ведь и о бурах толком ничего почти не знают. Прибыли мальгаши на Парижскую выставку, так их приняли за буров, кричали: «Да здравствуют буры!»

И все равно речи Крюгера идут в Марселе под гром аплодисментов. Потом так же бурно в Лионе, потом — в Дижоне. Кто-то даже сравнил этот триумф с тем, как Наполеон, покинув Эльбу и высадившись на юге, победно шествовал по Франции.

На знаменитой Парижской выставке 1900 года в центре внимания — экспонировавшаяся там бурская ферма. Парижане спрашивают друг у друга:

— Ты видел ферму?

А какой-то Эдмон Ростан, уроженец Марселя, еще молодой, но, говорят, уже известный, написал даже стихи «Гимн Крюгеру»:

Когда ты в городе моем сошел на берег,

Все знали, что ты побежден, — никто не верил

И я, как все, затрепетал — Старик! Воитель!

Ты в моем сердце встречен был как победитель.

А какой каскад насмешек французы обрушивают на него, Сесила Родса. В журнале «Рир» Джон Буль говорит Родсу:

— Теперь понятно. Величественные деяния — это кровь других людей.

Ну, это все у тех, кто не любит Англию и болеет за буров.

А соотечественники? Они-то кого выбирают себе героями?

Пожалуйста — лорд Робертс.

Прозвище — Бобс.

Фельдмаршал, командующий…

Краснорожий чародей —

    …Крошка Бобс…

В ад пойдет с ним всяк, кто цел, —

    Веришь, Бобс?

Что ж, он в своем деле не последний. Но и лошадей таких рослых тоже выбирает не зря. Как величествен верхом! Не разглядишь, какой он маленький и что ему уже под семьдесят.

Или Китченер… Холодными глазами его восторгаются, а что лицо зачастую брезгливое — не замечают. Да, начальник штаба у самого Робертса, а вскоре — и на месте Робертса… Как любили они, Родс и Китченер, ранним утром проехаться верхом по лондонскому парку… Как это было недавно! И давно…

Но Китченер, как и Робертс, дослужившись до высоких воинских званий, воевал ведь пока только с азиатами и африканцами. Правда, Китченер повидал и франко-прусскую войну. Но тогда ему было только двадцать, и у французов он был просто добровольцем…

Посмотрим еще, смогут ли они довести дело до конца… Конечно, под их началом сражаются и части, которые дрались в Крымскую кампанию, под Балаклавой, да с той-то поры воды утекло немало…

Сколько пишут о Киплинге! Как создал отряд волонтеров, как навещал раненых, как собирал деньги для солдатских семей, как отдавал на войну гонорары за свои стихи и поэмы!

И вокруг Баден-Пауэла создали шумиху. Ну, бедняга, пожалуй, заслужил. Его все-таки держали в осаде почти на сто дней дольше. На этот маленький Мафекинг буры выпустили двадцать тысяч снарядов! Бог с ним…

…Но вот хоть этот молоденький репортер Уинстон Черчилль, сын того недотепы, что ездил по Родезии в 91-м… Ну, бежал из плена. Ну, назначили буры за его голову 25 фунтов. Не ахти как высоко оценили. Но вернулся в Лондон этот мальчишка — львом сезона стал, в парламент сразу выбрали!

Даже его тетка, леди Сара, и та ходит в героинях, и только потому, что сумела пробраться в осажденный Мафекинг к своему мужу, офицеру.

Газетных восторгов на всех хватает…

А его, Родса, никому не приходит в голову считать героем! К нему относятся как к тому мавру, который сделал свое дело и которому остается только уйти.

На самом деле, конечно, было не совсем так, а может быть, и совсем не так. Правители Англии не собирались делать из Родса козла отпущения. Но сделать его героем этой войны было трудно — слишком многие видели в нем виновника потоков лившейся крови.

Да и сам Родс подставлял себя под удары. Анекдотические рассказы о его распрях с военными во время осады Кимберли не составили ему славы.

А потом еще скандал из-за счета, который «Де Бирс» предъявила британскому казначейству. Речь шла об убытках, понесенных компанией во время осады Кимберли. Счет был на триста тысяч фунтов. И даже такие:

За венок, возложенный на могилу убитого офицера 19 ф. 10 ш

За наем кеба для корреспондентов, находящихся при компании… 20 ф.

Посыльным, доставлявшим из Молдеррифира в Кимберли газеты для Сесила Родса.. 788 ф.

За доставку письма Родса в Мафекинг… 25 ф.

Правительство вернуло счет с намеком, что надо бы совесть иметь. Но компания не прекратила своих домогательств, она лишь сократила их до 54 641 фунта 4 шиллингов 9 пенсов. Один из депутатов — ирландец — сделал в палате общин запрос по поводу этого счета, огласив возмутительные, с его точки зрения, требования компании.

Могло это способствовать популярности Родса? Он, всегда чувствовавший настроения публики, теперь вредил себе. Да еще как!

Несколькими годами раньше сам бы прекрасно понял, что такие поступки совершенно недопустимы, во всяком случае до той поры, покуда не кончилась война и страсти не поостыли. Теперь — нет. Не понимал. Может быть, сам себя убеждал, что Кимберли отстояли навербованные им волонтеры. А если так, то вроде бы можно…

Но настроения вокруг были иные. Понять это и тем более смириться он никак не мог.