Памятник

Я при жизни был рослым и стройным,

Не боялся ни слова, ни пули

И в привычные рамки не лез,—

Но с тех пор, как считаюсь покойным,

Охромили меня и согнули,

К пьедесталу прибив ахиллес.

Не стряхнуть мне гранитного мяса

И не вытащить из постамента

Ахиллесову эту пяту.

И железные ребра каркаса

Мертво схвачены слоем цемента,—

Только судороги по хребту.

Я хвалился косою саженью —

Нате смерьте!

Я не знал, что подвергнусь суженью

После смерти,—

Но в привычные рамки я всажен —

На спор вбили,

А косую неровную сажень —

Распрямили.

И с меня, когда взял я да умер,

Живо маску посмертную сняли

Расторопные члены семьи.

И не знаю, кто их надоумил,—

Только с гипса вчистую стесали

Азиатские скулы мои.

Мне такое не мнилось, не снилось,

И считал я, что мне не грозило

Оказаться всех мертвых мертвей,—

Но поверхность на слепке лоснилась,

И могильною скукой сквозило

Из беззубой улыбки моей.

Я при жизни не клал тем, кто хищный,

В пасти палец,

Подходившие с меркой обычной —

Отступались, —

Но по снятии маски посмертной —

Тут же в ванной —

Гробовщик подошел ко мне с меркой

Деревянной.

А потом, по прошествии года —

Как венец моего исправленья,—

Крепко сбитый литой монумент

При огромном скопленье народа

Открывали под бодрое пенье,—

Под мое — с намагниченных лент.

Тишина надо мной раскололась —

Из динамиков хлынули звуки,

С крыш ударил направленный свет,—

Мой отчаяньем сорванный голос

Современные средства науки

Превратили в приятный фальцет.

Я немел, в покрывало упрятан,—

Все там будем!

Я орал в то же время кастратом

В уши людям.

Саван сдернули — как я обужен,—

Нате, смерьте! —

Неужели такой я вам нужен

После смерти!

Командора шаги злы и гулки.

Я решил: как во времени оном,—

Не пройтись ли, по плитам звеня? —

И шарахнулись толпы в проулки,

Когда вырвал я ногу со стоном

И осыпались камни с меня.

Накренился я — гол, безобразен —

Но, и падая, вылез из кожи,

Дотянулся железной клюкой,—

И когда уже грохнулся наземь,

Из разодранных рупоров все же

Прохрипел я похоже: «Живой!»

И паденье меня и согнуло,

И сломало,—

Но торчат мои острые скулы

Из металла.

Не сумел я, как было угодно,—

Шито-крыто,—

Я, напротив, ушел всенародно —

Из гранита!