«Блюмкин проявлял большую активность». Чекист

В 1918 году в Москве и Петрограде ходила такая частушка:

Мальчик просит папу, маму:

«Дайте сахар и чайку». —

«Замолчи, кадет поганый,

Отведу тебя в ЧеКу».

Когда именно в «ЧеКу» пришел Блюмкин? Мартин Лацис в показаниях по делу о левоэсеровском выступлении 6 июля 1918 года в Москве сообщает: «Блюмкин начал работать в комиссии в первых числах июня месяца». Тогда же в ВЧК ему выдали этот документ:

«Удостоверение /на право ношения оружия/

Настоящее удостоверение выдано проживающему по адресу Леонтьевский пер., 18, т. Блюмкину Я., в том, что он имеет право на ношение и хранение при себе револьвера системы „кольт“ за № 77093 (напротив номера пометка „англ. заказ“. — Е. М.), что подписью с приложением печати удостоверяется».

Удостоверение за номером 36 подписали левый эсер Григорий Закс — член Коллегии ВЧК (вероятно, за Дзержинского, так как подпись стоит против должности «председатель»; одно время он исполнял обязанности «товарища Председателя ВЧК», то есть заместителя Дзержинского), а за управляющего делами — некто Шилов. Документ выдан 1 июня, но год не указан (очевидно, что 1918-й). Удостоверение напечатано по старым правилам русского языка — с твердыми знаками, «ятями» и буквой «i».

И еще. Пометка об «английском заказе» позволяет уточнить, какой именно пистолет получил Блюмкин, — тогда это было суперсовременное и мощное оружие.

Наверняка многие знают — хотя бы по фильмам о Гражданской войне, — что основным личным оружием красных командиров, белых офицеров, чекистов, милиционеров, бандитов и т. д. был револьвер системы «наган». Он состоял на вооружении русской армии с 1895 года, затем на вооружении РККА и Советской армии — аж до конца Великой Отечественной войны (а милиционеры, инкассаторы, геологи им пользовались гораздо дольше).

Был еще не менее знаменитый и более мощный, чем «наган», «маузер С96» в деревянной кобуре. Широкого распространения в армии он не получил из-за большого веса и сложного устройства, но матросы, комиссары, командиры и чекисты любили носить это мощное и эффектное оружие. Таким и остался образ «классического чекиста» в кино и литературе — в кожаной куртке и с маузером на боку.

Но Блюмкин получил в ЧК не наган и не маузер.

Удостоверение на право ношения оружия, выданное т. Блюмкину Я. в ЧК 1 июня 1918 года

В 1911 году на вооружение американской армии был принят самозарядный пистолет Кольта калибра 11,43 миллиметра. Тогда же им заинтересовалось и русское военное ведомство. Пять лет спустя, по просьбе русских союзников, британское правительство разместило в Америке заказ на 100 тысяч пистолетов. Летом 1916 года первые партии кольтов были отправлены в Россию через Великобританию. До Февральской революции Россия получила более сорока семи тысяч пистолетов. На рамке с левой стороны у этих пистолетов штамповалась надпись «Англ. заказъ». Правда, в России эти самозарядные пистолеты с привычными сегодня сменными обоймами в рукоятке (с «толстенькими», по выражению Валентина Катаева, патронами) тогда тоже именовались револьверами.

Именно такой вот кольт за номером 77093 и был выдан Блюмкину. Потом о нем тоже будут вспоминать как о «чекисте с маузером на боку», но начинал он свою карьеру в ЧК с американским пистолетом. Эффектное оружие — бой резче, чем у «нагана», калибр больше, скорострельность выше, да и к тому же производит куда более сильное впечатление, чем привычный револьвер. Для Блюмкина, всегда придававшего большое значение внешним эффектам, это было немаловажно.

* * *

Сведений о службе Блюмкина в ЧК до 6 июля 1918 года известно очень мало. Возможно, из-за одного весьма странного обстоятельства.

Бывший начальник Центра общественных связей ФСБ Александр Зданович в книге «Свои и чужие. Интриги разведки» указывает, что в архиве ФСБ, в деле, где сосредоточены протоколы заседаний президиума ВЧК, решавшего все основные ее задачи и организационные вопросы, за протоколом от 20 мая 1918 года сразу следует протокол от 1 октября. Остальные исчезли неизвестно куда.

«Чтобы исчезли документы за четыре с лишним месяца — это просто невероятно, — замечает несомненно компетентный автор, генерал-лейтенант госбезопасности. — И каких месяца — данный период отмечен не только созданием контрразведки, назначением Блюмкина… но и такими исключительно важными для истории нашей страны событиями, как убийство германского посла графа Мирбаха, левоэсеровский мятеж, аресты союзнических дипломатов, включая Локкарта, убийство руководителя Петроградской ЧК Урицкого, покушение на жизнь председателя СНК Ленина, объявление вслед за этим красного террора».

Действительно, странно. Возникает впечатление, что архивы потом «подчистили». Что именно из них хотели убрать — остается только догадываться. Вполне возможно, что эта, опасная для «чистильщиков» информация и не имела отношения к Блюмкину, а всё, что касалось его назначения в ВЧК, было изъято «за компанию». Одно очевидно — в первый год после революции происходило много такого, что потом никак не вписывалось в рамки канонического изложения ее истории.

В 2007 году в Москве вышел в свет пухлый том документов — более семисот страниц — «Архив ВЧК», в котором были опубликованы и протоколы заседаний коллегий отделов этого ведомства. В том числе и Отдела по борьбе с контрреволюцией, в который входило и отделение Блюмкина. Но никаких документов за период с 20 мая по 27 июля 1918 года в сборнике тоже нет.

Считается, что Блюмкину покровительствовал его товарищ по партии и заместитель Дзержинского Александрович. Именно он предложил назначить Блюмкина начальником отделения по борьбе с международным шпионажем. В своих показаниях Следственной комиссии при ВЦИКе, созданной в связи с событиями 6 июля 1918 года, Дзержинский это подтверждает: «Блюмкин был принят в комиссию по рекомендации ЦК левых эсеров для организации в отделе по борьбе с контрреволюцией контрразведки по шпионажу».

В этом назначении тоже много странного с точки зрения сегодняшнего дня. Восемнадцатилетнего молодого человека ставят на весьма важный пост в контрразведке. В прежние, дореволюционные, времена, чтобы оказаться на подобной должности, офицерам соответствующих служб приходилось доказывать свои способности не один год. А что весной 1918 года было известно о Блюмкине? Практически ничего. Молодой боевой командир (таких тогда было много), левый эсер, участвовавший в какой-то мутной истории с экспроприацией денег на Украине… Вот, по сути, и всё.

Конечно, все это можно объяснить логикой той революционной эпохи, когда главнокомандующим армией мог стать прапорщик Крыленко, военно-морским министром — матрос Дыбенко, банком распоряжаться — рабочий, а контрразведкой — едва достигшие двадцатилетия боевики с туманной биографией. И все же непонятно: почему Блюмкина даже не удосужились проверить как следует? Трудно представить, чтобы Дзержинский и его коллеги-большевики по ВЧК всерьез считали, будто рекомендации ЦК партии левых эсеров более чем достаточно.

Позже все они в один голос будут говорить, что с самого начала не очень-то доверяли Блюмкину. «Я Блюмкина особенно недолюбливал и после первых жалоб на него со стороны его сотрудников решил его от работы удалить», — заявлял, к примеру, Лацис. А Дзержинский вообще сказал следующее: «Блюмкина я ближе не знал и редко с ним виделся». Не очень убедительно.

Кстати, сам Блюмкин в автобиографии утверждал прямо противоположное: «Вся моя работа в ВЧК по борьбе с немецким шпионажем, очевидно, в силу своего значения, проходила под непрерывным… наблюдением председателя Комиссии т. Дзержинского и т. Лациса. О всех своих мероприятиях (как, например, внутренняя разведка в посольстве) я постоянно советовался с президиумом Комиссии…»

В целом со стороны Дзержинского и Лациса все это напоминает довольно неуклюжие попытки оправдаться в халатном отношении к делу и кадровому вопросу. Если, конечно, не подозревать руководителей ВЧК в чем-то большем. Например, в согласии с тем, что сделает Блюмкин в июле 1918-го. Но об этом мы еще поговорим.

* * *

Заняв пост начальника отделения, Блюмкин с головой погрузился в новую работу. Даже Лацис, когда давал показания Следственной комиссии после убийства Мирбаха, признавал, что Блюмкин проявлял большую активность, стремился расширить свое отделение «в центр Всероссийской контрразведки» и не раз подавал в Комиссию свои проекты. «Но там, — подчеркивал Лацис, — голосами большевиков <они> были провалены. В моем отделе я Блюмкину не давал ходу».

И здесь загадка. Если Блюмкин подавал несерьезные в профессиональном отношении проекты, то почему так и не сказать? А если проекты были полезны, то почему их проваливали именно большевики? Трудно понять, что происходило на самом деле. По данным Александра Здановича, в архивах ФСБ почему-то не сохранились ни «проекты Блюмкина», которые он подавал в ВЧК, ни вообще бумаги отделения «по борьбе с международным шпионажем».

Однако о кое-каких успехах Блюмкина сведения все же сохранились. Он, например, прилагал много усилий для того, чтобы получить схему планировки здания германского посольства. И это ему удалось.

Однажды в кабинете Блюмкина появился человек с чемоданчиком. Звали его Александр Исаевич Вайсман, и служил он монтером в компании «Московское общество электрического освещения 1886 года». У Вайсмана имелась подписанная Дзержинским бумага с разрешением на проверку электрооборудования в здании ВЧК.

Хозяин кабинета, сам по первой специальности электротехник, с ним разговорился. И тут выяснилось: в район, который обслуживает компания Вайсмана, входит и особняк германского посольства. Более того, сам Вайсман имел право его посещать для проверок оборудования и проведения ремонтных работ.

Блюмкин очень быстро завербовал монтера. Он составил для него целую инструкцию о том, что именно нужно разузнать при очередном посещении посольства:

«I. Проверить донесение о находящемся в доме складе оружия. По сведениям, он находится в одной из пристроек: конюшне, каретнице, сарае.

II. Узнать:

1. Подробный план дома и начертить его на бумаге.

2. Имеется ли в доме тайное радио?

3. Технику приема посетителей (принимает ли сам Мирбах или его секретари). Кто может проходить к самому Мирбаху?

4. В какой комнате (ее расположение от передней) находится и занимается Мирбах. Есть ли в его кабинете несгораемый шкаф?

5. Характер посетителей, приходящих в посольство.

6. Приблизительная численность служащих посольства.

7. Охраняется ли здание и кем? По сведениям, среди охраны есть русские. Кто превосходит численностью?

8. Общее впечатление».

Отказаться от предложения, сделанного одним из начальников из всемогущей и обладающей зловещей репутацией ЧК, Вайсман не посмел. Так что в один прекрасный день в особняке Берга появились два человека в рабочих спецовках. Они показали немцам разрешение на работу в здании их миссии (интересно, кем оно было выдано?) и сказали, что им необходимо проверить электропроводку. Видимо, монтеры все же вызвали у немцев определенные подозрения — после этого визита они решили изменить правила безопасности в посольстве. Теперь, как писал в дневнике майор фон Ботмер, «были даны строгие указания никого не пускать без проверки допуска, оформляемого компетентными органами, не допускать работу в здании без надзора». Но было уже поздно. Эти рабочие приходили «от Блюмкина».

«Теперь я вспоминаю, — показывал Лацис, — что Блюмкин дней за десять до покушения хвастался, что у него на руках полный план особняка Мирбаха и что его агенты дают ему все, что угодно, что ему таким путем удастся получить связи со всей немецкой ориентацией».

Блюмкин сам подбирал сотрудников для своего отделения. Он, как рассказывал все тот же Лацис, делал это, «пользуясь рекомендацией ЦК левых эсеров. Почти все служащие его были эсеры, по крайней мере Блюмкину казалось, что все они эсеры». Одним из таких людей был и Николай Андреев, принятый на должность фотографа при отделении Блюмкина.

Об этом человеке известно довольно мало, а между тем он тоже, как и Блюмкин, вошел в историю в качестве убийцы Мирбаха. Более того, некоторые историки считают, что он-то, а не Блюмкин, и убил германского посла.

На фотографии, имеющейся в следственном деле «О мятеже партии левых эсеров в Москве в 1918 г. и об убийстве германского посла Мирбаха», изображен худощавый человек в гимнастерке с солдатским Георгиевским крестом на груди. Иногда высказываются предположения, что настоящая фамилия Андреева была другой, но в истории он так и остался под псевдонимом.

Андреев то ли родился, то ли позже оказался в Одессе, где и познакомился с Блюмкиным. По специальности он тоже был электротехником. Блюмкин позже рассказывал, что Андреев имел склонность к изобретательству — например, изобрел походную радиостанцию для корректировки артиллерийской стрельбы, и эта радиостанция «отличалась чрезвычайной портативностью и помещалась в небольшой сумке». В конце 1917-го — начале 1918 года он занимался в Одессе революционной работой — выступал на митингах, организовывал боевые дружины левых эсеров. Участвовал в боях с войсками украинской Центральной рады и лично вывел из строя украинский броневик, защищавший вокзал.

После падения Одессы, взятой «белыми», Андреев перебрался в Москву, где вскоре устроился на работу к Блюмкину. По некоторым сведениям, вторым «монтером», проверявшим электрооборудование в германском посольстве, а заодно и составлявшим его схему, был как раз Николай Андреев. Но странно, как немцы не опознали его через несколько дней, когда он пришел уже с Блюмкиным убивать посла.

* * *

Лацис рассказывал о Блюмкине в своих показаниях: «Единственное дело, на котором он сидел, — это дело Мирбаха-австрийского. Он целиком ушел в это дело, просидел над допросами свидетелей целые ночи». Здесь, правда, снова возникает вопрос: а как же многочисленные проекты Блюмкина, о которых выше говорил тот же Лацис? Но «дело Мирбаха» действительно было самым крупным в его карьере чекиста.

Был такой старый советский фильм — «Его звали Роберт». О роботе, который как две капли воды походил на человека и очень хотел им стать. Пожалуй, и всю историю про «Мирбаха-австрийского», которую так талантливо провернул Блюмкин, можно было бы назвать так же, как и тот фильм.

Началась эта история в начале июня 1918 года в московской гостинице «Элит», где покончила жизнь самоубийством шведская актриса Ландстрем. Почему это произошло — точно неизвестно, но ВЧК заявила, что самоубийство может быть связано с «контрреволюционной деятельностью» актрисы. Вскоре начались аресты «подозрительных» постояльцев отеля.

Здесь нужно обратить внимание на один любопытный момент. Дело в том, что Блюмкин сам жил в «Элите». Следовательно, он вполне мог знать тех, кто квартирует по соседству с ним. И наверняка знал, что в отеле проживает постоялец, которого зовут Роберт Мирбах. Разумеется, человек с такой фамилией не мог не быть арестован чекистами.

В этой истории, как и вообще в биографии Блюмкина, много туманного и непонятного. Остается загадкой, арестовали ли его случайно, в числе прочих, или аресты начались для того, чтобы чекисты смогли захватить этого Мирбаха. А может быть, и самоубийство актрисы Ландстрем тоже было «устроено» ради этого же? Вот такая вот конспирология.

Кем же был вышеозначенный Роберт Мирбах? И здесь масса неясностей. По одним данным, бывший военнопленный австрийской армии, офицер, барон и племянник того самого графа Мирбаха — германского посла в РСФСР. Такой была версия ВЧК. По другим данным, никакого отношения к послу и к австрийской армии этот барон вообще не имел, а происходил якобы из обрусевших немцев, жил в России и до революции служил в хозяйственной части будущего «штаба революции» — Смольного института благородных девиц. Если верна вторая версия, значит, Блюмкин и его коллеги просто переписали его биографию и заставили арестованного барона Мирбаха с ней согласиться.

Блюмкин действительно просидел несколько ночей подряд над делом «Мирбаха-австрийского». Он предъявил ему обвинение в шпионаже. Условному австрийцу грозил расстрел. Но Блюмкин обещал ему жизнь и свободу — в том случае, если он даст подписку о готовности сотрудничать с ВЧК. Что еще ему оставалось делать?

«Обязательство

Я, нижеподписавшийся, венгерский подданный, военнопленный офицер австрийской армии Роберт Мирбах, обязуюсь добровольно, по личному желанию доставить Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией секретные сведения о Германии и о Германском посольстве в России. Все написанное здесь подтверждаю и добровольно буду исполнять. Граф Роберт Мирбах».

Любопытно, что текст «Обязательства» написан на русском языке одним почерком, а последнее предложение на русском и немецком (с ошибками) и подписи по-русски и по-немецки — другим почерком.

В результате «работы» Блюмкина и других чекистов с арестованным на свет появилась следующая версия: племянник германского посла Роберт Мирбах служил в 37-м пехотном полку австрийской армии, был пленен, попал в лагерь, но освободился из заключения после ратификации Брест-Литовского мирного договора. В ожидании отъезда на родину он снял комнату в «Элите» и занимался шпионажем, за что и был арестован.

Об аресте Мирбаха чекисты сообщили в консульство Дании, которое представляло в Советской России интересы Австро-Венгрии. После переговоров с представителями ВЧК датчане связались с немцами, которые вдруг подтвердили — у посла Мирбаха действительно есть некий дальний родственник из Австрии Роберт Мирбах. Немцы через датчан просили отпустить его на поруки.

Для Блюмкина операция складывалась как нельзя более успешно. Посол Мирбах ни разу в жизни не видел своего австрийского родственника, а это значительно облегчало дело. По крайней мере, на некоторое время, пока немцы не смогут установить истину. Встречаются утверждения, что Блюмкин, разрабатывая эту операцию, уже тогда имел в виду убийство посла. Но, думается, это не так. Скорее затея с «племянником Мирбаха» первоначально задумывалась для того, чтобы обеспечить чекистам доступ в германское посольство.

В лице «племянника», подписавшего обязательство о сотрудничестве, они получали ценный источник информации, а с его помощью — самые конфиденциальные сведения об обстановке в посольстве, а возможно, и о замыслах графа Мирбаха. Блюмкин наверняка рассчитывал, что после освобождения «племянник» сможет свободно посещать «дядю» и станет своим человеком у него.

Блюмкин не без оснований считал, что хорошо провел эту операцию. Казалось, что посол уже прочно сидит у него на крючке. Блюмкин даже начал хвастать о своих успехах в контрразведывательной работе во время посиделок в кафе. А вот это уже было зря.