Глава 2

Некоторое время Он лежал, приходя в себя. Навязчивая строчка звучала все тише и тише. В конце концов Он открыл глаза и взглянул на часы. Было 11:45. Он вспомнил, на 12 у него встреча с братом, который хотел познакомить Его со своей невестой и пообедать втроем в каком-нибудь небольшом ресторане. Он пошел в ванную, побрился, уложил волосы, немного смазав их бриолином, поразглядывал себя удовлетворенно и, одевшись, вышел на улицу.

Брата Он увидел издалека. Тот стоял, не замечая его, и оживленно беседовал с маленькой светловолосой девушкой, которая то и дело заливалась слезами. Единственная ее примечательность была в том, что она была одета.

– А, привет! – сказал брат. – Погоди, я сейчас, мигом, – добавил он и наотмашь ударил девушку по лицу. Ее отшвырнуло на несколько шагов, и какой-то прохожий старик подхватил ее и, подталкивая в спину, повел к своей стоявшей неподалеку машине.

– Что, раздумал жениться? – спросил Он. – Ну тогда я пошел.

– Да нет, просто решили пару недель повременить. Пойдем куда-нибудь, перекусим.

Они замолчали.

– Ну как она тебе? – набравшись храбрости, спросил брат. – Ничего, да?

– Ничего, – ответил Он. – Странная какая-то.

– Нет, она просто нездешняя, не обвыкла еще. Но зато пока еще готовить умеет.

– Что готовить? – опешил Он.

– Ну соль, сахар, там, перец черный, – сказал брат. – Я-то не очень разбираюсь в этом.

– А-а… – протянул Он.

В это время из окна соседнего дома застрочил пулемет, и праздничная толпа сразу задвигалась, зашумела, побежала. Некоторые падали, нелепо выворачивая шеи. Некоторые останавливались и тихо садились на асфальт, привлеченные видом текущей из них крови.

– О Господи! Опять этот треск! – застонал Брат. Неужели хоть на воскресенье нельзя помолчать.

Он равнодушно пожал плечами и, отпихнув попавшуюся под ноги дамскую сумочку, толкнул дверь, на которой была табличка:

«Ресторан Командир».

Через час они вышли из ресторана и, достав по папиросе и прикурив, уселись на старой белой скамейке, исписанной именами, телефонами и просто словами. Чаще всего было написано слово «рука», иногда оно сопровождалось изображением этой части тела.

Вдруг Он заметил между ног странную надпись: буквы В, А, изображение квадрата, буква Г и треугольник (и затем… бесконечность… в конце), после которого стояло: Она. Он достал записную книжку и, сам не зная зачем, зарисовал этот странный шифр, затем достал перочинный нож и тщательно срезал надпись, а по свежему срезу аккуратно написал: (АССА) «Рука». Брат, взглянув на часы, забеспокоился.

– Ой, у меня же еще куча дел, а я тут раскурился, – страшно закричал он, а потом добавил, перейдя уже на визг: – Позвони в конце недели. Дело есть.

На последнем слове он закашлялся. Жестами показав, что говорить больше не может, он похлопал себя по карманам, порылся в одном и, достав оттуда смятую купюру, расправил ее и аккуратно положил Ему на голову. Затем коротко пожал (брату) руку и засеменил в сторону стоянки такси. Но асфальт под ним вдруг начал проваливаться, и Брат, с каждым шагом погружавшийся на сантиметр глубже, в конце концов завяз в нем крепко и, убедившись в невозможности продвижения дальше, достал из внутреннего кармана очки (и) томик Пушкина и погрузился в чтение.

Он некоторое время рассматривал спину брата, потом встал и праздной походкой отправился гулять по улицам города.

– Как странно, – подумал Он, глядя на прохожих. – Ведь в голове у каждого из них есть сходный с моим мозг, и, может быть, кого-то мучают похожие на мои проблемы, кто-то ищет ответы на те же вопросы, кто-то, может, уже нашел.

Он напряженно вглядывался в лица людей, но лица были довольно одинаковые и в конце концов слились в одно большое детское лицо, в котором Он с удивлением узнал себя в возрасте восьми лет. Несколько секунд Он рассматривал его, потом слегка толкнул ладонью, и оно рассыпалось на тысячу лиц, которые то улыбались, то искажались гневом, то принимали снисходительно-безразличное выражение. Через некоторое время он почувствовал, что ему жарко. Он снял пиджак и, проходя мимо старого клена, ловко раскрутил его и забросил (на) почти на верхние ветви, где пиджак сразу обмяк, потом под дуновением ветра расправился и, наконец, затрепетал, как самое настоящее знамя. Он подобрал упавшую записную книжку, сунул ее в карман брюк и побрел дальше.