( Надоедливую монотонность тяжкого существования...)

( Надоедливую монотонность тяжкого существования...)

Надоедливую монотонность тяжкого существования нарушали краткие летние выезды на отдых. В сентябре, после окончания мною первого курса мы с мужем отправились отдохнуть в Мендзылесье. Отправились вдвоем, оставив восьмимесячного сына моей матери, бабушке и Люцине, спасибо им. Правда, оказалось, что окно нашей комнаты в доме отдыха выходит прямо на ручеек, вытекающий из сортира, но погода стояла прекрасная, и нас никто не заставлял сидеть дома. По целым дням мы пребывали на свежем воздухе и, пожалуй, были довольны жизнью.

Прошла неделя беззаботной жизни. Вечером мы вернулись с прогулки в горы очень довольные, хотя муж и умудрился скатиться со склона. Возможно, немного было в том моей вины, так как я попросила его нарвать орехов, а куст лещины рос очень неудачно – на крутом склоне горы. Вернулись мы, значит, вечером в свой дом отдыха и узнали, что нам пришла телеграмма. Нет, самой телеграммы не было, просто приходил почтальон и не застал нас. Сейчас вечер, почта уже закрыта, но почтовый служащий живет здесь неподалеку.

Отправились мы с мужем к почтовому служащему. Он подтвердил, что телеграмма была, и даже две телеграммы, но их содержание ему неизвестно. Принимал телеграммы телеграфист, но он живет в поселке на верхушке горы, идти надо через лес, дорожка прямая, сама доведет.

Отправились мы к телеграфисту. В темноте идти по лесу было не очень легко, но вверх – еще туда-сюда. Добрались до поселка, разыскали телеграфиста. С большим сочувствием он сообщил нам содержание телеграмм. Первая была простая и в ней сообщалось, что ребенок заболел. Вторая была срочная; «Ребенок очень болен, немедленно возвращайтесь». Телеграммы мы так и не увидели, они лежали на запертой почте.

В жуткой спешке мы помчались обратно, до сих пор не понимаю, как в темноте, спускаясь с большой крутизны, мы ног не поломали и шей не свернули. Добравшись до дома отдыха, побросали вещи в чемоданы и отправились в путь. Автобусы уже не ходили, до ближайшей железнодорожной станции было десять километров. Муж тащил оба чемодана, один из которых, мой старый, еще оккупационный, был жутко тяжелый сам по себе, даже пустой. Тот самый, тяжеленный чемодан из свиной кожи, с которым я мчалась под обстрелом в сорок четвертом по замерзшему осеннему полю.

Около трех часов ночи мы добрались до станции и на каком-то поезде доехали к девяти утра до Вроцлава. Не помня себя от беспокойства, ввалились в агентство ЛЁТа, но билетов на самолеты до Варшавы не было. Правда, оставался один, забронированный для кого-то, и, если до двенадцати его не купят, мне его продадут. Я осталась в ЛЁТе ждать, а муж помчался на железнодорожный вокзал, чтобы ехать поездом. Тогда в любом случае один из нас доберется до Варшавы.

Стиснув зубы, дождалась я двенадцати, а вместе со мной ждала и переживала за меня молоденькая кассирша. Она продала мне билет с последним ударом часов, и я еще не успела отойти от кассы, как она в волнении крикнула:

– Бегите скорее, вон идет тот человек!

Я схватила билет и сбежала и уже в два часа была в Варшаве. Сын действительно был болен, причем неизвестно чем. Сильный жар, температура под сорок. Не помню как, но я моментально связалась с частным детским врачом, думаю, помогла тетя Ядя, но откуда я звонила врачу? У нас дома телефона не было. Врач поставил диагноз: воспаление лимфатических желез. Выписал лекарство, я купила его, принялась лечить сына, и через три дня он был здоров.

Только тогда я набросилась на родичей – неужели они сами не могли вызвать врача, если ребенок заболел, неужели для этого непременно требовалось давать панические телеграммы, доводя меня до безумия? Ну ладно, пусть бы дали телеграммы, но ведь одновременно можно было и врача вызвать, не ожидая моего приезда. Та же тетя Ядя с успехом помогла бы связаться с тем же врачом.

– Говорила я твоей матери, чтобы не волновать вас, – ответила Люцина, – но ты же ее знаешь...

Я только рукой махнула. Мать я действительно знала, о ее болезненной склонности к катастрофизму и панике писала в первом томе.

Раз уж речь зашла о болезни ребенка, должна сказать, что в таких случаях муж бывал просто незаменим. Как только кто-нибудь из сыновей заболевал и я, сама обеспокоенная и взволнованная, сообщала мужу эту новость, тот лишь радостно отзывался:

– Заболел? Чудесно! Вызовем врача, и тот сразу вылечит малыша.

И такая убежденность звучала в голосе мужа, что я моментально успокаивалась. Да и по опыту знала – он прав. Вызывали врача, и он быстро ставил ребенка на ноги. Правда, за исключением одного случая, но это произошло значительно позже и при весьма драматических обстоятельствах.

Летом следующего года мы все трое – муж, я и ребенок отправились отдыхать в Венгерскую Горку, и там довелось мне пережить шок, когда на моих глазах муж с ребенком скатились с крутого склона этой Горки.

Думаю, на месте я не скончалась лишь потому, что не успела: ребенок тут же засмеялся от радости, а муж быстро вскочил с земли, тоже живой и невредимый. Но вот уж при отъезде на вокзале в Катовицах я могла помереть десять раз.

В этой поездке у нас с собой был другой чемодан, так называемый эспандер, привезенный мужем еще из Англии, чудовищных размеров. Крышка его поднималась на петлях, благодаря чему вместимость монстра удваивалась, а кроме того, он обладал способностью, в случае необходимости, расширяться еще и во всех других направлениях. Не только приподнять, но даже сдвинуть с места эту махину я не могла. И вот с ней и маленьким ребенком нам предстояло втиснуться в поезд Катовице – Варшава.

Представление на вокзале началось в двадцать два тридцать. Тесно сбитая толпа запрудила перрон, хуже, чем во времена оккупации. Поезда еще не поставили, но было ясно, что вот-вот начнется штурм, будущие пассажиры настроились на борьбу не на жизнь, а на смерть. Один крепкий мужчина, возможно, еще как-нибудь бы и втиснулся в вагон, нам же. с багажом и ребенком, нечего было и надеяться. И мы пошли на отчаянную меру: наняли носильщика за безумную сумму в двадцать злотых, чтобы он внес наш чемодан и занял место в купе.

Носильщик легко отыскался, в те времена немного было таких расточительных пассажиров, народ жил бедно. И вот я с ребенком заняла безопасное место под стеночкой вокзала и с этих позиций с ужасом наблюдала за происходящим. Медленно подтянулся поезд, а муж все еще вел переговоры с носильщиком, где-то тоже в задних рядах ожидающих, и они с носильщиком почему-то вырывали друг у друга из рук злополучный чемодан. До предела раскаленная толпа ринулась по вагонам, и я стала свидетельницей невероятного факта.

Битву за чемодан выиграл носильщик. Повторяю, в тот момент, когда подали состав, он находился в задних рядах чрезвычайно решительно настроенной толпы. И вот, когда вагон второго класса (первых тогда еще не было) поравнялся с ним, он каким-то совершенно непонятным образом пробился со своим багажом через живую стену и влез в поезд первым! Клянусь всеми святыми, я видела это собственными глазами и до сих пор не понимаю, как ему это удалось, может, расталкивал народ своим шкафом? Ведь чемодан размерами был с хороший шкаф. А потом, секунды через две, он появился в окне вагона, и я подала ему в окно ревущего ребенка. Втиснуться в вагон нам с мужем удалось с большим трудом, хотя в распоряжении обоих были свободные руки. До самого отхода поезда я боялась, что в Варшаву отправится носильщик с нашим чемоданом и ребенком.

Ребенок рос, ему понадобилась прогулочная коляска. Как я уже говорила, Ежи был ребенком крупным, и в обычной коляске уже в возрасте полугода не помещался. Я пришла в отчаяние. Не говоря уже о хроническом отсутствии денег, в те годы было очень трудно купить прогулочную коляску. От полнейшей безнадеги я решилась приобрести лотерейный билет, хотя никогда в лотереях не участвовала. Билет стоил злотых десять, но для меня и это был большой расход. Тем не менее купила билет и сразу выиграла! Не поверила своим глазам, когда прочитала в газете, что на мой номер пал выигрыш в целых триста пятьдесят злотых! Коляска стоила триста тридцать или около того, не помню точно. Окрыленная, помчалась я в «Детский мир», и тут произошло второе чудо – выбросили коляски! Я немедленно приобрела коляску и потом, неимоверно гордая, возвращалась с ней пешком через всю Варшаву, а люди на улицах то и дело останавливали меня и спрашивали, где дают, а потом со всех ног тоже мчались в «Детский мир», на Братскую. В Польше как раз наметился демографический взрыв.

Во избежание недоразумений замечу, что позже ни разу ни в одной лотерее мне выиграть не удавалось.

С финансами в моей семье стало малость получше, потому что на третьем курсе Зигмусь Конажевский организовал мне потрясающую халтуру – переписывание статистических отчетов. Отчеты писали конструкторы, работавшие в поте лица день и ночь. Они получили срочное задание составить перечень всех столбов тока высокого напряжения, покрывающих Польшу от края до края. Требовалось при этом учесть множество факторов, начиная от вида грунта и кончая материалами, из которых делались столбы. Вот они в спешке и собирали все необходимые данные в своих списках, а я должна была уже их каракули переносить на нормальные чертежи, на кальку, вставляя в нужных местах формулы и схемы. С чертежами я всегда справлялась легко, основами конструкций уже овладела, о начерталке тоже имела понятие. Работала я быстро и с поразительной пунктуальностью, ничего не упуская. Платили щедро, семь пятьдесят за страницу, целое состояние!

Вдохновленная перспективой потрясающего заработка, я работала с энтузиазмом и вскоре дошла до того, что могла сделать пять страниц в час, если мне никто дома не мешал. В свою очередь, работодатели, убедившись, что на меня можно положиться, стали относиться с доверием и называли реальные сроки, без запроса, с точностью до минуты. Я не преувеличиваю. Помню, однажды я обязалась привезти готовые страницы к пятнадцати часам десяти минутам, в другой раз – к восьми двадцати. Я же считала делом чести не подвести и выдержать сроки, что чуть было не привело к моему преждевременному разводу.

К этому времени муж работал уже в редакции Польского радио. Его исключили с третьего курса института за хроническую задолженность, и он поступил в редакцию радио, где требовались специалисты со знанием иностранных языков. Разумеется, его заработка нам не хватало, поэтому мне и приходилось подрабатывать. Использовала я каждую свободную минуту, все воскресенья и праздники, а также понедельники. По понедельникам студенты мужского пола должны были заниматься на военной кафедре, в связи с чем у студенток день получался свободным от занятий. Работала я также по вечерам и ночам. Особенно много работы было под конец года, ведь известно, что начинался всеобщий аврал, так что мне было не до Рождества и не до Нового года. Разумеется, из-за такой моей занятости очень страдала наша светская жизнь.

На радио у мужа появились знакомства, в том числе в высших сферах. Как-то его с супругой пригласили на второй день рождественских праздников в гости к какому-то высокому иностранному дипломату. Мы собрались пойти, но мне требовалось сразу же после праздников отдать срочную работу, я рассчитала все не только до дня, но и по минутам и еще не сделала своей нормы на тот день. Сидела, склонившись над доской, а муж топал ногами за моей спиной. Я время от времени отгоняла его, то ругаясь, то со слезами умоляя дать мне еще минутку. В результате мы опоздали, муж решил вообще не идти, не желая скомпрометировать себя, а мне устроил грандиозный скандал.

Очень угнетало меня сложившееся в нашей семье правило, которое установил муж и которое нашло безусловную поддержку среди моих родных. А именно: все деньги в семье поступают в распоряжение жены, а уж она ими распоряжается. Знаю, дочитав до этого места, большинство моих читательниц в лучшем случае с недоумением покачают головой, а в худшем выразительно покрутят пальцем у виска. Но уверяю вас, для меня такое положение дел было невыносимым ярмом, а я была настолько глупа, что покорно целые годы тянула это ярмо, вместо того чтобы с самого начала восстать и сбросить его. Нет, дорогие паненки, поймите меня правильно, ведь кто правит, тот и несет на себе ответственность за все происходящее в семье ли, в стране ли... И на примере нашей страны очень хорошо видно, что бывает, когда это золотое правило нарушается и правящий пытается уклониться от ответственности. Когда-нибудь я напишу большую статью на эту тему, пока же продолжу.

Ответственность за финансы в семье согнула меня в три погибели. Муж говорил наставительно, упрекая меня за транжирство:

– Экономить надо.

– Заработать надо, – отвечала я. – Интересно, на чем я могу экономить?

Попыталась на еде, но мужу это не понравилось, как всякому нормальному мужчине. По его мнению, на чем угодно экономить, только не на еде. Если же учесть, что денег нам с трудом хватало только на еду, я не видела никакой другой статьи семейного бюджета, на которой можно было бы сэкономить. И неприятный разговор повторялся изо дня в день. Грозно насупившись, муж задавал идиотский вопрос:

– Ну и что мы теперь сделаем с этими деньгами? Идиотский, потому что следовало спросить: что мы сделаем БЕЗ этих денег? В первые годы семейной жизни я еще пыталась с улыбкой успокоить мужа, говоря:

– Не беспокойся, дорогой, я что-нибудь придумаю.

Суровая действительность быстро воспитала меня, и через несколько лет на такой вопрос я просто пожимала плечами или ворчала:

– В нужнике на гвоздик повесим.

Дополнительные финансовые сложности создавала моя мать, которая лично закупала все необходимое ребенку. С одной стороны, не знаю, что бы я без нее делала, ведь времени стоять в очередях у меня не было, и без нее ребенок остался бы наг и бос. Но, с другой стороны, рос он как на дрожжах, и не успевали ему купить обувку или одежку, как он из нее уже вырастал и хорошо, если хоть раза два попользовался. Я уже сама могла бы открыть магазин детской одежды. А ведь платить за все приходилось мне. Время от времени помогала Люцина, оплачивая материнское расточительство. Помня оказываемое ею благодеяние, я не стану тут поносить тетку, которая этого заслуживает за разные свои поступки. Наверняка главным достоинством Люпины не был ее мягкий характер...

Точно так же, как мой отец, в своей семье источником получения денег была я, а то обстоятельство, что я при этом училась и не могла поступить на работу, как-то всеми игнорировалось. Поэтому, дай Бог здоровья Зигмусю Конажевскому и столбам высокого напряжения! Без них я просто не выбралась бы из финансовой пропасти.

К проклятым финансам я еще не раз вернусь, пока же хватит о них, ведь и сейчас мне становится худо, как только припомню те трудные годы. Дышать трудно, словно давит ночной кошмар. Странно, что я тогда еще не свихнулась от всего этого.

– А может быть?..