1882

1882

1882 год

1/13 генваря 1882. Пятница.

Дух. [Духовная] Миссия в Тоокёо.

Суругадай.

Предыдущие 10 лет прошли для северо–востока Японии. Наступающие 10 л. [лет] должны быть употреблены преимущественно для юго–запада. Это общая мысль будущих десяти годов. Частности же кто уследит в прошедшем, и кто назначит для будущего?

Душа человеч. [человеческая] ежедневно призма, отражающая — не 7, а 7 сот цветов с их бесчисленными переливами. В предыдущее десятилетие я вступал — с каким чувством острой боли! И как же разнообразно оно было — это 10–тилетие — чувствами, мыслями, действиями! В следующее — теперь вступаю с вялым ощущением, — Уже в усталости жизнью и службою? И сам себе не могу еще дать отчета. Быть может, у всех 45–тилетних бывает это какое–то спокойствие жизни, происходящее от того, что все определилось, — не ждешь ничего неизвестного, все знаешь наперед за день, за месяц, за год; мудрость эта житейская — так и называется она; только не лучше от нее, не теплее на свете. Не знаю, что–то напишется по истечении еще 10 лет, если рука не будет в то время в гробе. А ныне — что–то серо, незначительно, нерадостно, хоть и манит даль, и есть несокрушимая ничем уверенность в общем успехе в будущем. Ничтожность я сущая — так и сознаю себя искреннейше; но уже не я один, ради моей ничтожности не может остановиться дело. Играет луч света, если оглянуться кругом, и на том, и на этом, и на другом; тут, видно, дело не личностей, а дело дела, дело Божье и дело массы. Будем довольствоваться и тем скромным упованием, что из–за нашего недостоинства Господь не остановит своего дела и спасения многих.

Утром обычные поздравления учеников, прислуги и друг., причем и обычные расходы на гостинцы. Обедня была начата за полчаса до 10–ти ч. [часов], чтобы поспеть потом служить молебен в посольской Церкви. После завтрака у Струве, хотел было отправиться в Йокохаму, чтобы разом кончить все визиты, но так как гости заявили, что собираются к нам, то и нужно было вернуться домой, чтобы принять. Из иностранцев был Германский посланник. Плохой по погоде день кончился довольно вялым вечером.

2/14 генваря 1882. Суббота.

Утром поехал в Йокохаму, чтобы побыть в банке и сделать визиты; после завтрака у Пеликана побыл на «Азии» и «Стрелке». Ко всенощной поспел домой. С почтой последней получен указ Св. [Святейшего] Синода, чтобы я поставил священника и диакона из китайцев, вследствие представления о. Флавиана, начальника Пекинской Миссии. Значит, нужно ждать сюда гостей из Пекина.

3/15 генваря 1882. Воскресенье.

После обычного богослужения было собрание христиан прихода Ситая, жаловавшихся на своего катихизатора. Разбирательство длилось с 12–ти часов до 6–ти вечера; христиане все время оставались без обеда, являя тем и терпение, и усердие к церковным делам. Причин больших к недовольству никаких не выяснилось; Лука Кодзима, кажется, немножко горд и груб с христианами; главное же, употреблял иногда вместо себя для проповеди одного христианина — Хрисанфа Иноуе; а этот и всем бы был хорош — учение знает, говорит хорошо, усерден, да выбранил однажды зауряд всех прежних катихизаторов, проповедовавших в Ситая, мол, до сих пор ничего не было, а вот теперь так будет; прежние христиане и оскорбились за своих наставников. Так как не желающих Луку Кодзима иметь больше своим катихизатором оказалось несравненно больше, чем желающих, то он устранен из Ситая, с тем, однако, чтобы он проповедывал, как и доселе, новым слушателям, собранным им; но за то они будут считаться уже принадлежащими к приходу Асакуса, в котором собственно и состоит Кодзима. Хрисанф Инбуе также перечислен в приход Асакуса, чему, повидимому, очень обрадовались все бывшие из Ситая; прочим сторонникам Луки Кодзима предложено было, если хотят, также перечислиться, но бывшие на лицо (двое) никак не захотели этого, у отсутствующих двоих после о. Павел Сато спросит о их желании. Ситая пока осталась при Симоне Харано, старике, очень недостаточно для катихизатора знающем вероучение, и при Иосифе Абе — номинальном фукуденкёося; кроме того, о. Павел Сато раз в неделю будет делать там кооги; больше ничего нельзя устроить, по неимению свободных проповедников. Кончилось собрание очень мирно; все взаимно попросили прощения, Лука и Хрисанф у христиан, эти у них.

4/16 генваря 1882. Понедельник.

До полудня переводил расписки к отчетам. Все прочие в доме были в классах, сегодня началось учение после святочного отдыха. В начале вечера приехал из Йокохамы Пеликан и просидел до 10–ти часового поезда — «уехал от какого–то обеда», говорит. Рассказывал, что хлопочет о концессии на разработку меди на «Медном острове», что д-р Герц в Америке застрелился, что стало быть, уплаченные им, Пеликаном, за Герца $ 2600 совсем потеряны, что по поводу этого экстренного расхода, да еще поездки жены в Россию, стоившей 3 тысячи рублей (да, следовало бы, кажется, прибавить страстишки к картишкам) у него теперь 7 тысяч долларов долгу, который не знает как выплатить, и по причине которого и в Россию в отпуск не может уехать; просил, впрочем, о долге не говорить его жене, чтобы ее не беспокоить, а она, поди, — яснее его знает все.

Начали сегодня рассылку содержания катихизаторам на 2 и 3 месяцы. Андрею Яцуки, в Хиросима, на днях требовавшему телеграмой, без объяснения всяких причин, присылки телеграмой 20 ен, написано строгое письмо, чтобы вперед не делал этого, и что вообще денег им в Хиросима, сверх определенного, не будет высылаемо ни по каким их требованиям; больно уж дорого стоят эти крикуны (Мидзуно и Канамори там еще), а пользы Церкви от них в этом году еще никакой.

5/17 генваря 1882. Вторник.

Целый день ныли зубы, должен был просидеть в комнате, чтобы больше не застудить; день прошел превяло. После всенощной пришли двое христиан из прихода Асакуса жаловаться на своего катихизатора Луку Кодзима; действительно, дрянной характер у этого человека, не даром его все не любят; как видно, горд, гневлив, властолюбив, скряга (свою жену голодом морит). А о. Павел Сато слаб; жаловались христиане ему, что Кодзима выгнал их из Церкви и пр., а о. Павел ничего не разобрал и заявил себя мирволящим Луке. Обещался разобрать и исправить расстройство, с Божьей помощью. Были еще Харие [Хорие?] и Оогое советоваться, как пустить наши книги в продажу по Церквам.

6/18 генваря 1882. Среда. Богоявление.

Утром приготовление к богослужению. Литургию совершал о. Владимир, проповедь и Водоосвящение — я, последнее вместе с ним. Я окропил бывших в Церкви; о. Владимир — все комнаты в доме и в Женской школе. Утром с о. Павлом Сато не успел переговорить о вчерашней жалобе на Кодзима, так как о. Павел совершал крещение одной девицы из Мито, мастерицы по шелкоделию, пришедшей в Тоокёо для крещения, после чего должен был торопиться в Сиба для совершения Литургии. После обедни хватился Луки, а он уже ушел — в чем, как видно, поторопился, заметив своих врагов — вчерашних жалобщиков. Последним я сказал, что на днях извещу их, что дальше будет сделано, так же дело остаться не может, вражда в Церкви должна быть устранена, хоть бы для этого нужно было созвать всю Церковь Асакуса и перед всеми производить разбирательство и суд.

Были офицеры с «Азии» и «Стрелка» (те, которые в Церкви все время проповеди простояли на коленах), пили чай во 2–м и 3–м часу. В это же время приходил знакомиться какой–то ученый японец, которого, к сожалению, секретарь Нумабе не удержал, пока я освобожусь от русских гостей, не удержал на том основании, по его словам, что ученый слишком гордым себя заявляет и разговор с таким субъектом одна пустота.

Вечером из Маебаси явился Спиридон Оосима просить еще двоих катихизаторов; в Маебаси дело проповеди идет превосходно. Старые христиане до того усердны, что в 3 часа утра (т. е. еще ночью) собираются для чтения и толкования Свящ. Пис. [Священного Писания] Днем — дети — мужского и женского пола, вечером — новые слушатели. Словом, нет сил одному справиться. Предложил ему завтра попросить у о. Павла Сато, А. Икава и у о. П. [Павла] Ниццума кого–нибудь; буду очень рад, если дадут. Романа–певца для исправления пения и дальнейшего научения пусть берет, пока я отправлюсь по Церквам. Черкасову, в 3–м месяце, как предполагают, тоже, — отчего не взять для толкования женщинам.

Арсению Ивасава, пришедшему посоветоваться касательно работы для Церк. Вестника; посоветовал переводить «Примеры благочестия древних христиан» Арх. [Архиепископа] Макария.

О. диакон Крыжановский приходил сетовать, что пропали ящик с посылкой руб. на 200 и 100 долларов, посланные чрез Пеликана.

7/ 19 генваря 1882. Четверг.

Утром позвал о. Павла Сато, чтобы поговорить о Луке Кодзима; долго слушал его объяснения; кажется, как будто немного мирволит Луке.

Сказал, чтобы завтра Луку прислал ко мне, наперед ему внушивши, что если дело кончится миром, то не иначе, как по взаимном извинении; первым же извинение должен будет попросить он, чтобы подать пример собою.

Отправился на Цукидзи к Rev. Wright посмотреть книги, которые он продает по случаю отправления в Англию; но никого не застал дома. На обратном пути заехал к Струве, чтобы спросить вчера пришедшую почту, — не добился толку; как и следует быть, Посланник от совершенного безделья (какие ж дела Русскому посланнику в Японии!) почти с ума сошел; развилась раздражительность и гневливость до такой степени, что, напр., об англичанах заговорить нельзя, тотчас начинает ругать «рыжих чертей» с пеной у рта.

Спир. [Спиридон] Оосима опять отправился в Маебаси; А. Икава и Роман завтра последуют за ним; больше никого нет.

8/20 генваря 1882. Пятница.

Вчера Посланник просил прислать Тихая, чтобы сделать опись церковных вещей в Посольской Церкви. Утром сегодня Тихай и отправился. Но о. Анатолий — «Как же? Ведь и я должен быть при этом! И я должен знать церковные вещи!» — «Да чего их знать, кроме того, что вы обычно употребляете при богослужении, больше там и нет ничего», — «Нет, я должен тоже идти», — и пошел. Как он, по–видимому, рад, чтобы найти хоть какой–нибудь предлог отлынуть от классов. Бедная Катихизаторская школа! Недалеко она уйдет с таким наставником! Ни одного класса не просидит, придет поздно, уйдет рано, как объясняет лекции — Господь его знает, но с таким духом лени, едва ли хорошо; вечера все — бездельничает у брата; утром встает поздно, когда же готовиться? Куда лучше его был о. Гавриил, гораздо прилежней. Не знаю, что будет дальше с о. Анатолием; но таким вяльем [!] и гнильем отзывается, что сомнительно, протянет ли долго. Думал, в России освежится, — а он око…ял [?] еще больше. По–видимому, ни к какому серьезному делу настояще не расположен; хотел он заняться исправлением своего японского языка, и учителя пригласил, и проповеди отложил говорить «до исправления», — да так с учителем — кажись — ни одного путного урока не имел, и не будет иметь — куда ему! Время урока нужно на чаепитие, или на болтовню у брата. Жаль больше всего Катихиз. школу!

Лука Кодзима приходил, и из объяснений его не явствует, чтобы он был так виноват, как об нем говорят; это приятно. В воскресенье после обедни христиане Асакуса соберутся здесь, чтобы пред всеми обвиняющие Луку и он сам высказались, и вражда, если можно, совсем устранена была.

Икава, при отпуске его, дано наставление, чтобы он не иначе приступал к каждой катихизации, как усердно приготовившись к ней; на помощь Господа нужно крепко надеяться — но только тогда, когда свои собственные усилия употреблены.

9/21 генваря 1882. Суббота.

Утром опять отправился к Wright-y, и выбрал книги, кое–что очень полезное для нашей библиотеки; всего на 190 долл, [долларов], — но и цены же кое–каких книг поставил приятель ужасные; напр., за В. 3. [Ветхий Завет] толкований Wordsworth’a 38 дол., когда он в продаже новый 6 ф. 6 шил. Райт показывал резолюцию, к которой пришло их общее миссионерское собрание — касательно ихнего Епископа, о получении которого из Англии они все хлопочут; в резолюции этой опираются на пример Русской Церкви, прося, «чтобы Епископ не был назван Японским (как Американский), а хоть начальником Миссии (как Русский); Русский же де назван лишь начальником Миссии потому, что японцы очень ревнивы к своей юрисдикции», — сказали да и соврали; при названии русского вовсе не было рассуждений о том, насколько японцы ревнивы; хоть бы они и нисколько не были ревнивы, русский не был бы назван Епископом чужой страны. Интересен Rev. Harratt [?] со своим уважением к Правосл. [Православной] Церкви, всегда почтительно целует руку и просит благословение; но присоединиться к Православию едва ли решится, слишком мягок для этого трудного подвига.

10/22 генваря 1882. Воскресенье.

До обедни был один из Никко, по виду почтенный и солидный: по рассказу его, он состоятельный торговец, счастливо вел дела, особенно же повезло ему когда один сосед его подорвался в торговле, и он — радуясь несчастию ближнего — загребал барыши; но вдруг ему попалась одна христианская книжка (Тендоосогей); прочитавши ее, он уразумел, как не хорошо своекорыстно радоваться несчастию ближнего, так как все люди братья, и все дети Бога; эта мысль до того поразила его, что он сдал дела свои младшей сестре своей и пришел вот просить дальнейшего наставления в христианстве и крещения. Я адресовал его к катихизатору Конданокёоквай — Гавриилу Ицикава, у которого, в церковном доме, он может и жить; кстати же там с сегодняшнего вечера о. Павел Ниццума начинает ряд катихизаций — ежедневно вечером.

После обеда было, на собрании христиан Асакуса, разбирательство неудовольствий между катихизатором и некоторыми из его прихожан. Всех домов в тамошней Церкви 24. Из них четыре дома недовольны Лукой, остальные все очень довольны и никого другого не хотят туда в катихизаторы. Недовольные стали излагать свои причины, но на первых же порах были остановлены, «неправда» — мол, и произошел шум большой, насилу мы с о. Павлом Сато остановили. Тотчас видно стало, что пути не выйдет из объяснений, больно сердиты друг на друга — все христиане, т. е. довольные Лукой на недовольных и обратно.

Разделение, собственно, вышло из–за того, что Кодзима стал побуждать своих прихожан к постройке храма и стал собирать деньги на этот предмет; Макита же и Миягава не захотели жертвовать, да кроме того оскорбились, что дело идет вперед и без них; начались взаимные перебранки и кляузы, накопившийся ворох которых и вызвал настоящий суд. Макита с его женой и Миягава с матерью и здесь кричали и шумели на Кодзима и всех прочих христиан нестерпимо. Дело длилось до 5–ти часов и доброго ничего не предвещало, если бы длилось и еще столько же. И потому я закончил разбирательство, сказавши, чтобы недовольные Лукою, отделясь от прихода Асакуса, присоединились к Хондзё. Все христиане были очень рады выделению их; все прочие, по–видимому, единодушны и любят своего катихизатора. Отделившимся я сказал, чтобы они постарались умириться душевно и изгнать чувство вражды, притом такой безосновательной, к Луке, иначе для них и спасение невозможно.

Так как все голодны были, то велел дать японского чая и кваси. Приятно, по крайней мере, за Луку было, что взводимые на него обвинения почти все оказались кляузами, хоть то правда, что он несколько горд и вспыльчив; то же, что он жену морил голодом, оказалось, что они с женою условились, по благочестию, не есть по воскресеньям до обедни.

11/23 генваря 1882. Понедельник.

Утром приходила Черкасова, наболтала с три короба, наплела тут же несообразностей, напр., «вы меня называете воровкой». Это из того, что она не дала дверей от своего дома — ненужных ей — в женскую школу. А я сказал, «что ж, пусть сделают новые щиты». Как связать одно с другим, ни по какой здравой логике не дойдешь. Или вы говорите: «хоть умирай, мне все равно». Это потому, что на запрос ее — может ли она оштукатурить свою комнату, я отвечаю, «почему же нет? разумеется, можете». Начала шуметь, жаловаться, что миссионеры–де и больше жалованья получают, и живут в каменном доме, а [не] работают. «Что Владимир–де делает? Ни одной проповеди еще не сказал» и т. д. Я должен был заключить: «Нехорошо вам здесь, поезжайте в Россию». И жаль, в самом деле, что я остановился отослать ее в прошлый раз, как она сделала скандал. Едва ли прок выйдет. Пусть, впрочем, живет, лишь бы без скандалов.

Вечером из Идзу пришел посланец, младший брат Руфины Судзуки, просит туда катихизаторов, 5, 10— «всем дело будет». Обещан один— Павел Эсасика, у которого в Сакура мало слушателей, хоть он и предназначался было для Дзенкоодзи.

Из писем, ныне прочтенных, поражает Ефрема Ямазаки из Акита; пишет, что там обычай убивать детей свыше 2–3–х; у христиан, мол, нет уж этой жестокости; но один христианин ныне состоит под этой необходимостью — убить дитя, так как его родители еще язычники (дед и баба имеющего быть умерщвленным младенца); просит Ямазаки написать письмо христианину, чтобы не поступал по–язычески. К сожалению, нет имени этого христианина, ни других подробностей. Завтра же письмо пойдет — на имя Ямазаки — с возможным убеждением не убивать дитя. Экое варварство еще в этой стране!

Из Дзёогецудзуми прислали план построенной небольшой Церкви; просят икон; пошлются.

О. Анатолий приходил с вопросом: «Отчего–де о. диакону и Яблонскому [?] нет казенного отопления и освещения?» Т. е. ему об них нет никакого дела, и не об них он заботится, а о брате своем Тихае, по внушению которого, очевидно, и предложил сей вопрос. Ответил, что каждый получает достаточное жалованье, чтобы отопляться и освещаться, больше же у Миссии нет никакой суммы на это. «А сумма на учеников?». «Она должна и идти на учеников, не красть же нам из ней; мы и сами здесь в Японии для учеников и т. д.». Эк ведь бессовестность у этого Тихая! Кроме того, что почти ровно ничего не делая (минут двадцать занимается ежедневно с хором, да кое–что изредка положит на ноты), занимает миссийскую квартиру и получает от Миссии 1000 руб., [1 нрзб.] хочет еще и больше грабить Миссию, хоть бы то было в виде воровства у воспитанников Миссии!

12/24 генваря 1882. Вторник.

Из Хакодате приехал о. Димитрий. С о. Владимиром никак ие хочет жить. «О. Владимир де пустил обо мне молву, что я сумасшедший. Жить с ним значит согласиться с ним, а после он будет хвалиться, что вылечил меня от сумасшествия». «Сами Вы пустили о себе молву; одна ваша телеграма домой, чтобы приготовились к светопреставлению, посланная чрез офицера со „Стрелка” до Владивостока, сделала [?] то, что теперь и на обоих военных судах на рейде, и в Посольстве и в Консульстве думают, что вы помешались». «Телеграма ничего не значит, смысл ее нужно читать между строками, ее понимают только посылающий и получающий» и т. д. Разговор ни к чему не ведущий — в смысле сохранения надежд, что, авось–либо [?] еще о. Димитрий приспособится здесь, чтобы он наконец принялся за дело (за изучение языка, на первый раз), чтобы стал слушаться, не странничал, не ставил себя поверх всякого начала и власти и поверх всех людей — об этом и думать нечего; считает себя только гонимым и непонимаемым. Господь с ним, пусть едет в Россию. Как там говорил, что «в Академии нечему учиться», так здесь думает и на деле показывает, что «в Миссии ему нечего делать». Жаль потраченных на него денег. По моей же вине — я выбрал (т. е. выбирать–то не из чего было, а взял), так поди, проникни в сердце человеческое! За это, должно быть, и на Страшном Суде не будут судить — безвинно виноват!

Вечером с о. Анатолием были у Wright’a на чае; пели они, a Harret играл на корнет–пистоне, — говорит, «удобно собирать слушателей по деревням летом этим инструментом». Wright просил у меня рекомендательного письма к Епископам в Англии — отчего ж не написать? Только пусть даст форму, не знаю, как адресовать. Что–то странное, по нашим понятиям, чужой чужого рекомендует чужим, пот. [потому] что не могу же я считать аглицких Епископов своими brothers по служению, хоть они, быть может, как люди в тысячу раз достойнее меня перед Богом.

13/25 генваря 1882. Среда.

Простудился и целый день сидел дома. Погода была дрянная; вечером лечился ванной и читал «Las Casas». Вчера пришло еще письмо из Акита, деревни Оою, от христ. [христианина] Тимофея Циба, тоже с просьбою посодействовать искоренению ужасного обычая давить новорожденных и бросать в реку. Сегодня посланы письма и к нему и к Ефр. [Ефрему] Ямазаки с укорами и убеждениями. Авось даст Бог, хоть у христиан–то не будет этого.

14/26 генваря 1882. Четверг.

Был Rev-d. Harrett — сказать адрес, кому писать letter of introduction for Mr. Wright. Оставил между прочим выписки из письма Liddon’a к нему и пр., свидетельствующие о желании Англиканцев единения с нами. Постараюсь написать письмо. Но мы можем сказать только правду. А понравится ли она?

Получена почта; о. Федор, между прочим, советует заняться воспитанием о. Димитрия. Воспитание здесь русских никогда не входило в мои планы. Русские здесь должны прямо учить, а не представлять зрелище, как сами учатся, — для этого есть Россия.

15/27 генваря 1882. Пятница.

Писал письмо по запросу Wright’a и Harrett’a. Посмотрим, будет ли оно представлено, куда следует. Если будет, то значит у них есть люди со смирением, и — думать о присоединении их не непозволительно.

Струве вечером приезжал известить, что им получена телеграмма о переводе его в Вашингтон. С Богом! Миссия не видела от него поощрения своему делу, что, впрочем, зависело не от него, невинного немца, а от реалистки — бабы, его жены, для которой, кроме плоти ее, ее детей и мужа, кажется, ничего в мире не существует достойного внимания. До Струве был я знаком с японскими министрами, что не неполезно было для дела Миссии в некоторой степени. Струве раззнакомил меня с ними! Будь он здесь в начале дела Миссии, затерта была бы Миссия и влачила бы существование жалкого деревенского причта где–нибудь в глуши России. Да, помянуть будет нечем Миссии о Струве. И исчезнет память его здесь скоро, п. ч. [потому что] кроме дела Дух. [Духовной] Миссии, здесь пока нет дела России. Расстаемся, конечно, со Струве благоприлично, наружных неприятностей никогда ни на волос не было. У немца сегодня на глазах несколько раз навертывались слезы, когда я говорил, что очень жаль и проч., что говорится в подобных случаях. Желает, чтобы я окрестил его сына Бориса. Что ж, можно. Только и тут: «Когда?». «Да это будет зависеть и от него (от сына Бориса), как он покушает или будет спать, — вообще после обедни (в воскресенье), но затем будет зависеть от него». Ох уж эти обрядники, для которых не существует, по–видимому, ничего серьезного и в таком таинстве, как крещение! Вместо должного благоговения и молитвенности нанесут пять термометров смотреть воду, да будут орать, что долго длится (хоть сокращено до 15 минут), что мучают ребенка — словом, отвратительны такие матери, как милая Мария Николаевна; быть может, оттого, что так долго сидела в девках, у нее развилась такая уродливо–несуразная, болезненная чадолюбивость. И несчастные же будут ее дети, будут терпеть муку от нее!

16/28 генваря 1882. Суббота.

Из писем — самое неприятное, что о. Павел Таде очень болен, лежит в госпитале в Оказаки. Оборони Бог — помрет!

После всенощной, на которой была вкратце рассказана жизнь Св. Антония Великого (335). В 11–м часу приходил Антонин Такамура (22 года от роду) проситься в монахи. Сказано, что раньше 30 лет нельзя сделаться монахом, пусть свое намерение хранит в сердце, и если воля Божья, в должное время может он быть пострижен в монахи, но только пусть это не мешает ему исполнить самое первое и высшее его намерение — служить Церкви проповедником, потому пусть хорошо учится. Ушел со слезами умиления, видно, что был в истинно–хорошем настроении.

Из Идзу очень просят икон разных святых; но так как их нет, а просят часто и другие, то мы сегодня делаем попытку литографировать иконы здесь со святцев. Хорошо, если бы удалось.

О. Владимир приходил сетовать на о. Димитрия, что тот стащил у него из стола письма — свои и его, и пытался разломать ящик. Платится о. Владимир за свою само[на?]деянность наставить еще о. Димитрия на путь истинный.

17/29 генваря 1882. Воскресенье.

За обедней проповедь сказана тотчас после Евангелия, что дало возможность поспеть к концу обедни в Посольскую Церковь и совершить Крещение сына Посланника — Бориса — тотчас после обедни; немножко только пришлось подождать, сидя во всем архиерейск. [Архиерейском] облачении в алтаре, пока «их величество изволил проснуться», как выразился о. Анатолий. Потом их величество изволило орать неумолкаемо во все время совершения таинства, потому что ему не дали покушать, «де–принимать пищу до ванны вредно», как и объяснялись; а чтобы ванна была сообразно желанию их величества, все время плавал по купели безобразнейший термометр и служанка стоя прибавляла или убавляла воды разных температур. Чтобы дитя не орало, я посылал просить, нельзя ли дать ему грудь или сосок; но Мария Николаевна не осмелилась прийти в Церковь успокоить ребенка грудью хоть немного, на том основании, что ее первый сын умер вероятно оттого, что она была при крещении его.

От посланника заехал в Коодзимаци к о. Павлу Ниицума — узнать насчет литографий для печатания обихода.

18/30 генваря 1882. Понедельник.

Японский праздник — память отца Императора; и потому не учились. После полудня был в Йокохаме взять у Пеликана паспорт в Россию о. Димитрию; да и попался: Пеликан попросил в долг тысячу долларов. «Истратил–де деньги Софии Абрам. [Абрамовны] Алексеевой, и жена посланника теперь гору [?] роет». Дал 500. Что будешь делать? Не нашелся отказать, а до смерти жаль денег; уже, значит, 1200 доллар, он мне должен, и едва ли когда отдаст, потому что картежник, от таких людей взятки гладки. Экономишь тут до того, что вот сегодня едва решился истратить 60 сентов на гребенку по крайней нужде в ней, экономишь, конечно, не для денег, а для Миссии, и вдруг этакую сумму в трубу ни за что ни про что! Просто потому, что ближнему не повезло в карты, и из–за того, что сему ближнему не повезло в карты, нескольким десяткам японцев нужно отказать в помощи по воспитанию, или по чему другому, — и Церкви изъян!

19/31 генваря 1882. Вторник.

Извещение, что о. Павлу Таде все хуже и хуже. Послали сегодня письмо к его жене, чтобы оставила ребенка (трехлетнего) на руки бабушке и поспешила сюда и отсюда в Оказаки ухаживать за больным. Вот беда!

О. Димитрию выдан паспорт, так как не обещает ни заниматься яп. [японским] языком, ни слушаться вперед, и выдано на дорогу, до Марселя по 2–му классу: $332, и жалованье за генварь $125; значит — до Петербурга — с избытком; тут же, впрочем, несмотря на мой протест, он стал распоряжаться деньгами по–своему: «Мне, мол, хоть в 4–м классе». Господь с ним, лишь бы освободил от себя Миссию поскорей!

Из Мориока прибыл по отзывам замечательный по способностям ученик Оосима.

Василий Кикуци умер, сегодня известили телеграмой. Ухаживай тут за семинаристами! Лишь только польза от него, глядь, и нет его! Виссарион Авано тоже близок к тому; сегодня из Тооносава извещал, что ему и Павлу Морита нужно по 14 ен в месяц, не жаль, пусть лишь будут здоровы; да едва ли оправятся! Этакие слабые организмы! Не знаешь, учить ли, или полу–учить!

20 генваря/1 февраля 1882. Среда.

После утренней молитвы отслужили панихиду по Василию Кикуци.

Целый день читал сочинения учеников катихиз. [катихизаторской] школы и выправлял с Харие кеймоосики; вечером было много катихизаторских писем; везде помаленьку дело идет вперед. Больше и больше открывается потребность в учителях пения; Роман Циба услан на север, Яков Маедако — на юг, в приход о. Павла Таде, оттуда должен в Оосака, а пения и сам–то путем не знает; в Преображенской же Церкви слепец Александр Комагай обучает, и тому везде рады. А. Яцуки пишет, что и в Хиросима начинают собираться слушатели.

21 генваря/2 февраля 1882. Четверг.

Писал в Св. [Святейший] Синод рапорт об отправлении о. Димитрия, тоже в Миссион. [Миссионерское] Общество, к Высок. [Высокопреосвященному] Исидору и сотрудникам. Выправлял кеймоосики. На дворе мокрый снег. Из Петербурга японский секретарь Оомай доставил письмо от О. Е. [Ольги Ефимовны] Путятиной и коробку сухого варенья от игумении Евстолии.

22 генваря/3 февраля 1882. Пятница.

Кончил корреспонденцию, отослал на почту, кстати, и «Сейкёо–Симпоо» р. 26–28.

Сегодня о. Димитрий уезжает в Йокохаму, а завтра утром на французском пароходе отправится дальше. Все–таки грустно расставаться. Э-эх, человеческая жизнь! Точно слепец — бредешь — наткнешься и, так как внутренних глаз нет, столкнешься, да потом–то уже, когда начинаешь ощупывать, точно улитка слепыми щупальцами, находишь, что или жестко, или колется, или не по месту, ну и назад, щупальцы спрячешь и бежишь. Так я уже от четверых убежал (оо. Григорий, Ефимий [?], Моисей, Димитрий); первых двоих сам же первоначально принял. Если бы прозорливость, внутреннее око, видящее более или менее душу ближнего, разумеется, ни мне бы ломки, ни мне бы горя и печали не было. Очевидно, для Миссии они все не годятся; но для чего же–нибудь годятся; не брать бы их в Миссию, служили бы они инде и, может, с большою пользою для себя и других… Но знать, errare humanum est — всякому суждено повторять из глубины души.

В 7–м часу вечера о. Димитрий приходил прощаться, принес крест и отчеты. Жаль очень стало его, и от всей души я советовал ему вновь поступить в Академию, чтобы довоспитаться, говорил ему, что написал к Высокопр. [Высокопреосвященному] Исидору и к сотрудникам Миссии о том же (письма — уже отправлены); и ему, как видно, не весело; но все–таки не признает себя ни в чем виноватым, значит «я», «гордость», ледяною корою стоит между ним и делом, каким бы ни было. Ну и Господь с ним! Пусть с миром уезжает; для Миссии же он не годен, и печалиться о нем нечего, мир ему и нам!

23 генваря/4 февраля 1882. Суббота.

«Menzalet» [?] сегодня утром увез о. Димитрия от берегов Японии. Господь с ним! Одним беспокойством меньше; полно и думать о нем! Уже ли же Господь никогда не пошлет настоящего миссионера в Японию? Не может быть — приедет, явится он наконец, где–нибудь растет и зреет он. Будем терпеливо ждать. Какие качества д. б. [должны быть] настоящего миссионера? Да прежде всего смирение. Приедет он смиренным, незаметным, молчаливым. «Что и как здесь? Научите, пожалуйста», — да в год, много в два овладеет языком, завоюет симпатии всех христиан, войдет в течение всех дел по Миссии, все узнает внутри и вне; при всем этом, ни на волос не будет в нем заметно усилие проявиться, дать себя заметить. Он будет, напротив, везде устраняться, стушевываться. «Я, мол, только учусь»; но сила будет говорить сама за себя, и будет возбуждать к себе доверие и симпатии. Мало–помалу он скажет: «Позвольте мне заведывать тем–то (напр., изданием газеты, преподаванием такого–то предмета, таким–то проповедническим пунктом)». «Сделайте одолжение». Заведуемое идет гораздо лучше, чем прежде; все видят это и ценят; быть может, у кое–кого и зависть возбуждается, и недоброжелательство шевелится, и змея противодействия и вражды родится, но обстоятельства говорят сами за себя — их ни изменить, ни вырубить нельзя (как теперь, напр., нельзя уничтожить явления, что о. Павел действительно превосходный священник и проповедник, а как бы многим хотелось затереть это!); миссионер молчит — себе ничего не приписывает, простодушно не замечает, если есть недоброжелательство; а дела открывается все больше и больше. Кому же? Да ему — он охотник делать; и понемногу дела стягиваются в его руки, п. ч. [потому что] другие руки и рады выпустить все, там только язык силен болтать. И глядь, миссионер, сам по скромности не замечая того, оказывается центром, около которого вращается все, сила из него истекает и вращает все и придает жизнь и быстрое движение всему. Много бы можно пофантазировать, да где он? Будет ли когда?.. А сам ты отчего не таким [?]? Куда нам!

Освятили сегодня поправленный старый дом для Женской школы; будет там столовая и ванна, место для пьянино, для больных; есть место и для приходящих гостей женского пола — как теперь, напр., здесь Руфина — жена Иова Цуда, идущая к нему в Аик[?]а.

24 генваря/5 февраля 1882. Воскресенье.

Утром, когда, прогуливаясь, обдумывал проповедь (неделя блудного сына), Нумабе остановил возражением: христианин из Оотавара с женой вчера исповедались, чтобы сегодня приобщиться Св. Таин, но сегодня утром, зайдя в Женскую школу, нечаянно, по неведению, выпили по чашке чаю. Так как жена имеет остаться в Женской школе (для изучения церковного пения), то ей — приобщиться в следующее воскресенье, мужу же, который сегодня возвращается в Оотавара, попросил о. Анатолия, вчера его исповедовавшего, разрешить его грех неведения — принятием от него вновь исповеди и прочтением разрешительной молитвы. За обедней муж и приобщен. Христианин из Мукоодзима приходил просить послезавтра сказать у него в доме проповедь; обещано.

Вечером были Харие для объяснения непонятных ему мест в переводимой Свящ. летописи Властова, отец Василия Кикуци, на днях умершего семинариста, Руфина Цуда прощаться — завтра едет в Маебаси, и попросит икону.

25 генваря/6 февраля 1882. Понедельник.

До полудня окончил перевод и приготовил к переложению на ноты Катавасию: «отверзу уста моя». После полудня проверил и сдал в печать обряд оглашения, потом посетил больного о. Павла Ниицума. Дай Бог ему выдержать себя; а искушений немало; и тревога проникает в душу, не поспешно ли было пострижение? Впрочем, Господь милостив; хорошо то, что и откровенен о. Павел.

26 генваря/ 7 февраля 1882. Вторник.

Ввел в каталог книги, купленные у Wright’a, a Lapide и пр., побыл с поздравлением с днем Ангела у Марии Н. [Николаевны] Струве, вероятно, последний раз в жизни; обещала оставить в миссийскую библиотеку старые журналы — наградить! Вечером был на катихизации в Микавадзима, в доме И. [Иоанна] Симидзу. Говорил прежде Симон Яктаи [?] к полусобравшейся аудитории, говорит ничего себе, лучше, чем я ожидал, хоть несколько ошибается в объяснениях (объяснял место из Евангелия — «се мати и братия»), но я от него почти ничего не ожидал. Собралось, наконец, человек 50; в четверть 8–го я начал катихизацию, продолжавшуюся до без четверти 9. Хозяин в заключение приглашал соседей и вперед в его доме слушать спасительное учение. Возвращаясь, чуть не заблудились в темноте — хорошо, что скоро догадались вернуться в деревню и попросить проводника по месту, где дороги расползаются, как реки.

27 генваря/8 февраля 1882. Среда.

О. Павел Ниицума исповедался. Укрепи его Господь противустоять разным искушениям.

Хакугоку приходил просить за бабу Вис. [Виссариона] Авано; две дочери у ней за чиновниками, а питать некому, одна так жестоко обращается, что старуха не может жить у ней; другая держать не хочет, мол, тесно в доме (это для матери–то нет места!); ссовывают старуху на руки внуку, а этот еще и сам требующий питания птенец, к тому же больной; уж несколько лет по 5 ен ежемесячно шло бабе на содержание от Миссии, и при этой помощи все–таки дочери не хотят держать старуху. Ну уж и народец японцы! Благородства чувств — с огнем поискать. Миссию эксплуатируют все, и настолько, насколько есть хоть малейшая возможность! И тут, не будь Виссарион — воспитанник миссийской школы, и не получай на бабу 5 ен в месяц (дело единственно христианского сострадания, равно как бывшее содержание его безногого отца, под предлогом катихизаторства его — безногого отца!), дочери держали бы мать, а теперь как не попытаться добыть еще больше от Миссии, не то совсем спровадить старуху; вот она пресловутая, конфуцианская любовь к родителям! Нет, пока христианство не преобразует японцев, вечно у них будет так поражающая нас теперь низость чувств, двоедушие, сердечное варварство. Велел поискать поблизости к Миссии квартиру для старухи, нечего делать.

С пустым внутренним содержанием и полированным внешним видом, японцы ужасно надоедают иной раз; вчерашние, у кого проповедывал, целою гурьбою пришли благодарить сегодня — ну что за нелепость! И сами время теряют, и тебе мешают! Пусть бы пришли и язычники, которым можно бы было при этом назидание сказать, а то — катихизатор, старшина церков. и христианин, у которого была проповедь. И улыбайся им, и раскланивайся! А сказать, зачем, мол, попусту бродите, и мне мешаете, — не поймут и обидятся.

Вечор выправляли правила Всел. [Вселенских] Соборов с М [?] Уеда. Во время работы пришел Павел Эсасика, ныне лечащийся здесь от коросты катихизатор, со счетом за трачение им в 1–м месяце жалованья за 2–й; рассердился я и за то, что мешает, и за то, что мерзкое дело. Уж об них ли не заботился я, об катихизаторах, все нужды предусмотрел, во всем снабжены отсюда, из Миссии, кроме того, что местные христиане к их услугам; и не предвиденные, сверх положенного, нужды все исполняются беспрекословно, на все высылаются деньги, лишь бы хоть малая причина сказывалась. А тут тратят без всяких спросов, без всякой мысли о том, что нужно же дать отчет, иначе, пожалуй, и денег не дадут. Этот самый П. Эсасика заложил за 6 ен свое платье в 1–м месяце, имея отсюда полное содержание, да на дорогу сюда истратил, да на платье взамен заложенного, и все я беспрекословно платил; сегодня же когда я, чтобы поскорей прогнать его, ни слова не говоря, сунул ему 1 ену, наполовину не разобравши, на что ему нужна, лишь по намеку одному его, он изволил обидеться — «После, мол, попрошу», «Да бери», «После», «Бери», — и с этим спровадил из комнаты, чтобы заняться делом, для которого тут же [нрзб.] сидел; нет, пришел и еще, рассерженный и с криком грубым: «Я, мол, истраченные деньги лишь занял у вас», — «Без отдачи», — «Я возвращу их», — «Тогда и приходи ругаться». Таких катихизаторов, впрочем, мало. Больше тратят и обманывают без крика, иные даже с покаянным сердцем, как Козаки и др.

28 генваря/9 февраля 1882. Четверг.

Пришла почта, принесшая между прочим, в 56 No. [номере] Руси за 1881 г., отповедь философа В. Соловьева на послание Св. [святейшего] Синода к правосл. [православным] христианам. Сущая правда. Но бездейственны все эти истины! Кто в Синоде встрепенулся бы, как бы истина ни клюнула в глаза? Уж не субъекты ли в роде Бажанова — этого тоже в своем роде нигилиста, издевающегося в приличной, конечно, форме над всем? Из–за того, что царский поп, этот отец, ставит себя на такую высоту, что и с архиереями не хочет служить, чтобы не стоять–де ниже их! Уж в этом одном факте высказываются и поп царя, да и сам царь! Нет законов Божьих, и нет, значит, Бога, ни для попа царского, ни для царя; недаром, стало быть, бьют царей, ставящих сами себя вне законов Божьих! Пусть справляются своими и своих попов законами, коли не хотят знать законов Христа Спасителя и Его Церкви! Эк ведь, охота людям, из–за своего властолюбия ли, корыстолюбия, или просто глупости, ставить себя вне всяких законов! Ну и бьют — как беззащитных и беззаветных! Вне закона, что же за человек! Вечером было собрание «Сейкёоо Симпо». Так или иначе, а Семинария начинает приносить свою пользу. Симпо — труд семинаристов, хоть бы они были такие дети, как Арсюшка [Арсений] Ивасава или Павел Морита.

О. дьякон приходил жаловаться на Тихая, что обиход отбирает. Сказал, чтобы без церемонии брал у него обиход и другие певческие книги, по мере надобности, так как все эти книги казенные, или мною привезенные, или купленные Тихаем в Москве на миссийские деньги.

29 генваря/10 февраля 1882. Пятница.

Так как Игнатий, маленький сын Тихая, сегодня именинник, то купил ему на рубашки кусок шелку и игрушек.

Телеграмма из Хакодате — дать 200 ен на покупку земли в Суцу, для постройки дома проповеднику; а по предыдущему письму о. Гавриила же, в Суцу слушателей — ни единого. Что за нелепость!

Покупаем здесь на Суругадае место для семинаристов, А[йа?]йся, о. П. Сато, Харие, и [1 нрзб.], место Оохара, за 7000 ен. Хорошо, если все благополучно состоится. Хорошо бы еще купить внизу место для храма, а через дорогу, внизу или вверху, место для Женской школы; подряд же с Оохара хорошо бы приобрести место, бывшее Оокуса, для Семинарии. Если бы все это устроилось, то учреждение Миссии стало бы на твердую ногу. Конечно, место для храма нужно бы приобрести на наше имя, а не на японское, чтобы не был подвержен храм нелепым случайностям; но дипломатия наша согласится ли? Вот еще болячка России! Ее пролежень, ее вонючий струп, заставляющий подозревать, что Россия больна и слаба, — коли вовсе этого нет! Ох, эти немцы, с царем полунемцем во главе! Когда Россия освободится от этой больной головы и от этих ноющих членов! Надежда в перспективе на К. П. [Константина Петровича] Победоносцева; не без хитрости однако, д. б. [должно быть] ведено дело, если на то пойдет (на приобретение куска земли под храм); но как это противно русской натуре! А что поделаешь, коли немцы, как вши и клопы, разъедают тело России!

30 генваря/11 февраля 1882. Суббота.

Классов не было, так как Японский праздник (начала Империи). Целый день был занят в библиотеке окончанием каталога.

Был Ниси, служивший Поверенным в Делах в Петербурге. По–видимому, Японию не откроют для иностранцев и при нынешнем пересмотре трактатов; говорит Ниси, что это единственное их орудие против иностранцев, пока последние не согласятся на японскую юрисдикцию.

Недурно, если бы Ниси опять поехал в Россию представителем Японии — и знает Россию, и не ненавидит ее, а это редкость, не только у японцев, но и у всех иностранцев.

После всенощной, как обычно, рассказ о жизни завтрашних святых.

31 генваря/12 февраля 1882. Воскресенье.

Служба и проповедь.

Илья Фурута — с бесконечными толками касательно вновь покупаемого места со зданиями для Семинарии и проч. Как в таких случаях нужно говорить, до слова все обдуманно, и ни звука лишнего! Мне хотелось возможно скорей заключить сделку, чтобы начать приспособление зданий к нашим потребностям. А Илья 14–го числа (н. ст. [нового стиля]) решил покупку. «Начать поправки тотчас же за тем можно?» — «Ну нет; теперь занимающие здания выйдут не раньше 25 числа». — «Так зачем же торопиться и покупкой? Мы покупаем место и здания, а не людей — пока люди там, а нам нельзя занять здания, нечего и покупку делать; или же по крайней мере нужно точно определить кто когда выбирается, чтобы потом нам не было затруднений.» Ушел Илья трактовать. Вечером пришла жена о. Павла Таде — на пути из Сендая в Оказаки к мужу. Но, к удивлению моему, с нею явился один христианин в качестве провожатого, ужели насчет Церкви? Женщинам в Японии и одним путешествовать очень удобно, особенно коли не пешком.

1/13 февраля 1882. Понедельник.

Масленица.

Целый день сидел на 3–м этаже, убирая ризницу и разбирая иконы, в которых постоянный недостаток и спрос. За обедом пришел Илья; опять бесконечный гам [?], касательно покупки; а глуп порядочно он! Совершенно не понял или извратил меня; решил 14–го ч. [числа] покупку без отношения к сроку очищения зданий от жильцов, и оказывается теперь, если не заключить купчую 15–го числа и не выдать 6500 ен, то задаток — 500 ен — пропадут. А купит, потом до 25–го числа все–таки нельзя войти в здания. Нечего делать, приходится выдавать деньги, хоть с риском будущих затруднений и неприятностей. Дай Бог, чтобы все обошлось хорошо.

Путешествие Mm-е Таде от Сендая до сюда обошлось в 20 ен; до Оказаки просит 30 ен. Спутник, мол, только в долг просит, а потом возвратит. Возмутительно! Все то путешествие на дзинрикися можно сделать в 18–20 ен, а тут давай 50! Какие терпение и благодушие нужно, чтобы выносить всю бессовестность японцев!

Сегодня же гам касательно 4–х цубо, за них за 4 месяца, давай, хоть задним числом, с нас и против закона все возьмут! Отстоявши всенощную, однако, успокоился, привел дух в равновесие, и с милейшею улыбкою отказал Мацумото — спутнику Текусы Таде, «мол, для своей нужды пришли, так и ладно» (а только что сказали, что он пришел по своей нужде); рожа была у него сконфуженная, видно, что очень не по нутру было, что не дали руку запустить дальше в церковный карман. Впрочем, говоря правду, на их же улице праздник; в Сендай 20 ен обещал отослать, здесь Текусе дал 20 ен, на которые и троим можно не пройти, а проехать до Оказаки. Э-эх, кажется, терпение скоро оборвется, и уеду из Японии! Вечно в грязной луже стоять — очень уж опротивело. Хоть бы какое благородство чувства здесь, о благочестии и упоминать уж нечего! Постоянно корысть, тунеядство, надувательство, низость, свинство — из души воротит!

2/14 февраля 1882. Вторник.

Масленица.

Отца дьякона попросил съездить в Йокохаму за деньгами на уплату завтра; взято $4500, в размене стало: 7474 1/2 ены.