31

31

— КАК ТВОЙ ВЗВОД, Нат? — глаза капитана были красными. Он задал вопрос так, как будто уже знал ответ.

— Зализывает раны, сэр. Два морских пехотинца получили ранения. В моих «Хаммерах» тридцать дыр, по крайней мере, столько я насчитал. Морские пехотинцы начали интересоваться, кто здесь отдает приказы. — Сохранение мужественного вида перед взводом иногда приводит к разрядке на командире: — Тактика атаки была, на хрен, детсадовская. Все мы это знали, и никто слова не проронил. Как мне сейчас разговаривать с моими морскими пехотинцами после того, как штабные офицеры выделывают трюки с фотоаппаратом?

Капитан меня перебил:

— Хорошо. Мы все сожалеем о том, что произошло с сержантом Патриком. Это война. Направьте свое раздражение на людей, которые этого заслуживают, — на иракцев.

У нас был новый план и в соответствии с ним нам нужно было двигаться на север, к Эль-Хаю, заново пересечь мост, который мы проезжали два дня назад, и захватить Муваффигуа вместе с Третьим батальоном. На курсах нам говорили, что при атаке, в которой принимают участие несколько батальонов, мы должны захватить город за полдня. Сейчас это было нашим приговором.

Уинн, Кольберт, Лавелл и Рэйс стояли вокруг капота. Командиры групп вместе смеялись и, увидев меня, попытались изобразить на лицах серьезные мины. Я расстелил на капоте карту и начал излагать план дня, но парни никак не могли успокоиться и все время отпускали шуточки. Когда Рэйс с Лавеллом в очередной раз хихикнули, я замолчал. Черт возьми! Они что, не понимают, как все серьезно? Они что, не помнят, что сержант Патрик был серьезно ранен всего несколько часов назад? Они что, не видели, чего мне стоило вытащить их из дерьма? Я начал говорить и сам себя остановил. Я чуть не повторил слова капитана Уитмера, которые он произнес в ангаре «Пелелиу» восемнадцать месяцев назад; «Если хоть один пехотинец сегодня во время вылазки будет убит, я самолично пущу пулю вам в лоб».

Мы повернули на юг, в сторону Эль-Хая.

Переехав мост, мы повернули на север и поехали вдоль реки, по той самой дороге, которую разведывали две ночи назад.

Группы разделились. Кто-то стоял в карауле, кто-то отдыхал, а мы с Уинном обходили нашу территорию, чтобы проверить пульс взвода. Я хотел посмотреть, как Вторая группа справляется без сержанта Патрика.

Рэйс стоял на коленях рядом с «Хаммером» и что-то тёр в машине тряпкой, а Джек, держа наготове «Mark-19», стоял возле него.

— Руди, ты что делаешь?

— Привет, сэр, я оттираю с машины кровь сержанта Патрика, нашего Паппи. А то эта кровь вредит нашему ци.

— Вашему чему?

— Ци — душевной энергетике. Существует жизненная сила, которая влияет на все наши поступки. Старик потерял так много крови, прежде чем мы его вытащили из машины, так что я пытаюсь отмыть хоть немного, пока у нас есть время.

— Пулю нашел?

Руди улыбнулся:

— Я сохраню ее для Паппи.

Он протянул мне сияющую 7,62-миллиметровую винтовочную пулю. Она была лишь немного деформирована. К счастью. Если бы она была помята или расплющена, после того как пробила «Хаммер», то разворотила бы ему пол-ноги, а не пролетела бы насквозь. Я подержал ее на ладони — тяжелая — и отдал обратно.

— Священная геометрия удачи, сэр.

— Пожалуй, мне это нравится.

— Мы с Эспера уже говорили об этом. Мы можем сделать многое, чтобы повлиять на течение нашей жизни, но иногда нам это не под силу, — произнес Руди, имитируя жестами стрельбу из винтовки. — Бегущий человек стреляет в движущийся «Хаммер». Почему кто-то промахивается? Почему кто-то попадает? Почему рана поверхностная? Почему пуля не попала в бедренную артерию? Прицел и сноровка здесь не имеют большого значения. Здесь разница между жизнью и смертью выражается в секундах и в миллиметрах — вот это и есть священная геометрия удачи, — он посмотрел на пулю, пущенную из АК. — Видно, пришло время Паппи. До Ирака он был в Сомали и Афганистане — и ничего. Долго увертывался от пуль.

— Руди, как ты, как группа? Вам что-нибудь нужно? Мы все перевернем, но достанем что нужно. — «Все будет хорошо, сэр. У нас хорошая группа, да и Паппи нас всех хорошо натаскал — как-нибудь справимся без него. Просто не могу поверить, что его рядом нет, и уже скучаю». — «Я тоже». Я встал, собираясь уходить, протянул ему пулю на ладони. Руди взял ее. «Теперь вы командир группы, сержант Рэйс. Знаю, вы с этим справитесь».

Пехотный батальон прошел через Муваффигуа без сопротивления. Все иностранные боевики и фе-даины растворились, исчезли из города. Мы шли за пехотинцами, петляя по дороге, параллельной реке.

— Боже, Уинн, посмотри туда, — сказал я.

Справа от нас через реку, сбоку от маленького моста, темнела группа деревьев — место засады на нас прошлой ночью. Деревья, здания и мост были точно такими, как я их запомнил. На душе заскребли кошки. «Пулеметы, наверное, были установлены прямо здесь», — произнес я. «Рядом с нами едут машины, в нескольких кварталах от нас, вон там», — Уинн показал налево, в глубь Муваффигуа. — «Похоже, наблюдают за нами».

Я посмотрел и увидел синий седан, его пассажиры, все как один, тоже уставились на меня. Проехали квартал, они опять оказались напротив нас.

Вдруг подала голос рация: «Головорез-два, сделайте остановку, роте „Альфа“ нужно последовать вперед и проверить тайник с оружием». — Старший офицер прервал наше наблюдение приказом остановиться и пропустить роту «Альфа».

Все, кроме водителей и башенных стрелков, покинули машины — мы не станем для них легкой мишенью в узком пространстве городских улиц, не дождутся.

«Головорез-два, примите к сведению, служба радиоперехвата зафиксировала передислокацию федаинов в городе, они готовят атаки смертников, те будут управлять автомобилями, с заложенными в них взрывными устройствами. Дополнительных сведений нет».

Это заявление из штаба роты было для нас большой новостью. Мы никогда не получали от группы радиоэлектронной разведки, движущейся вместе с батальоном, предупреждений о конкретных угрозах в конкретных местах. В группе были лингвисты, владеющие арабским языком, — они как раз прослушивали иракские частоты, поэтому я воспринял угрозу серьезно и рассказал о ней своим солдатам.

Когда поступил приказ продолжить движение, мы поехали медленнее, ища хвост роты «Альфа». Мы примкнули к своим в северной части города. Головные машины роты «Альфа», отъезжая от реки, свернули налево, в сторону парка, покрытого зеленью. Мне казалось крайне глупым ехать в глубине города вместо того, чтобы через окраину продолжить движение на север, к открытым полям. Здания вокруг препятствовали обзору местности. Когда мой взвод доехал до поворота, из своего «Хаммера», припаркованного у обочины дороги, выпрыгнул майор Уитмер.

— Нат, поезжай прямо. «Альфа» повернула не там, где надо. Теперь ты во главе колонны. Проезжай вперед на несколько сотен метров и остановись, чтобы мы не успели еще куда-нибудь вляпаться.

«Впереди машина. Синий седан. Три или четыре пассажира», — лаконично рапортовал Кольберт сквозь зубы, чувствовалось, что парень жонглирует пулеметом, биноклем, рацией, при этом пытаясь одновременно проинформировать командира, отдать приказ подчиненным и спланировать следующий шаг. Если кто и может справиться с таким жонглированием, так это как раз Брэд Кольберт. Недаром он был назван батальоном «Лучшим командиром группы» того года. Да и я сам безгранично доверял ему.

«Вас понял. Скопление сил противника. Не дайте им проехать», — сказал я. А потом подумал: «Синий седан? Б…, я же его видел, ах, б…! И какая точность! Мы же только встали во главе колонны. Правильно ты, Брэд, был выбран лучшим командиром группы. Теперь прими правильное решение».

С последней радиосвязи с Кольбертом прошло, наверное, секунд пять, когда я услышал одиночный выстрел из гранатомета «М-203». Два «Хаммера» остановились на дороге. Башенные стрелки прицеливались.

Выстрел, оглушающий взрыв. Я был настолько уверен, что сейчас противник начнет пулеметную пальбу, что на секунду принял за нее скрежет своей сработавшей зажигалки. Увидев голубую машину, съезжающую с дороги влево, я понял, что стреляли наши.

У меня в душе все ликовало: взвод обезвредил машину минимальными силами, батальон был в безопасности, жертв не было. Я направил бинокль на седан.

На водительском сиденье белела фигура человека с запрокинутой назад головой. На его белом балахоне виднелось увеличивающееся красное пятно.

— Что за огонь? В кого вы стреляете? — донесся голос из рации, по тону было ясно, что обладатель голоса выше меня по рангу.

«Головорез-два только что поразил цель: машину, которая отказалась остановиться. Приближаемся для осмотра машины. Оставайтесь на связи». Поскольку все еще оставалась угроза того, что машина заминирована, мы приближались к седану осторожно, дюйм за дюймом. Потом нам было приказано проехать еще полкилометра, чтобы и там тоже заблокировать дорогу, а батальон тем временем будет выпутываться из Муваффигуа.

Когда мы проезжали мимо синей машины, я внимательно посмотрел на водителя. Он тяжело дышал и хрипел. По крайней мере, одна пуля проткнула его лицо и полетела дальше. «Боже, помоги нам, — подумал я, — и, боже, помоги ему».

Я вертел в руках свой коротковолновый радиоприемник, пытаясь воткнуть его на приборный щиток, а потом слушал ведущую программы новостей, которая говорила одновременно с работой двигателя «Хаммера» и шумом ветра. Сидя в Лондоне, она рассказывала мне и Уинну о наших действиях. Третья пехотная дивизия приближается к Багдаду, есть сведения о боях рядом с Международным аэропортом Саддама. Поступает информация о том, что морские пехотинцы захватили мост через Тигр в Нумании и готовятся к нападению на Багдад с юго-востока.

— Должно быть, там ПБГ-5 и ПБГ-7, — прокричал Уинн, чтобы его можно было услышать сквозь шум мотора. — Ну и как мы, находясь совсем рядом, окажемся в Багдаде далеко не первыми?

— Они свернули на запад и пошли через пустыню, а мы пробивали наш путь огнем через каждый дерьмовый городишко в центральной части Ирака, — ответил я. — Ты жалуешься на то, что кто-то другой уже там и скоро будет вместо нас выбивать жалкие душонки из Республиканской гвардии?

Он улыбнулся:

— Нет. Я просто удивляюсь, как сильно нам везет. Когда нам где-то везет, то обязательно следом случается какая-то хрень, чтобы уравнять счет.

У меня сменилась фаза: раньше была хроническая усталость, а теперь началась бессонница, и я вызвался добровольцем нести караул и слушать радио, пусть хоть парни поспят. Из спальных мешков доносился их храп, а я сидел на пассажирском сиденье и, думая о доме, пялился в темноту. Что сейчас делала моя семья? На Восточном побережье был день, среда, 2 апреля 2003 года. Моя сестра, скорее всего, сейчас на занятиях. Мои родители на работе. Беспокоились ли они обо мне? Я надеялся, что нет. В каждую отдельную секунду я знал, какая степень опасности мне угрожает. Обычно не очень большая. Они же, если станут беспокоиться, будут предполагать самое худшее, воображение — жестокая штука. Я так хотел сказать им сейчас, что со мной все в порядке, — пусть бы они успокоились.

После нескольких часов прослушивания шипящего радио, я разбудил Уинна и уснул.

Сон был тревожным.

Половина взвода собралась у машины. Солдаты наблюдали за битвой, разворачивающейся в нескольких километрах к северу от нас. На мосту в Эль-Куте стояли транспортные средства морских пехотинцев, и мы слышали, как они ведут огонь. В основном легкие бронированные машины, стреляющие 25-миллиметровыми разрывными снарядами из автоматических скорострельных авиационных пушек. Неожиданно, когда мы думали, что морские пехотинцы вот-вот войдут в город, они свернули с моста и поехали по автостраде на юг. Проезжая мимо, они даже не взглянули на нас.

«Головорез-два, будьте в боевой готовности, выезжаем через десять минут».

Мы начали быстро закидывать вещи в «Хаммеры», баки заполнены до отказа, лобовые стекла чистые, пулеметы в масле. К нам подошел командир роты и начал вводить в курс дела: «ПБГ-1 в Эль-Куте. Они забрались прямо на мост и начали шоу. ПБГ-5 и ПБГ-7 на севере от Тегерана и движутся к Багдаду. Мы прямо сейчас отправляемся на юг, туда, откуда пришли, а потом развернемся и перейдем Тигр в Нумании».

Я не мог в это поверить: «Вы имеете в виду, что все это было отвлекающим ударом? Все, что мы делали после выезда из Квалат-Суккара, было постановкой шоу для Эль-Кута?» Капитан кивнул: «Можешь так на это посмотреть».

Дело не в том, что я чувствовал себя обманутым. Я знал, что каждому главному удару всегда требуются действия по поддержке — ведь мы сами долгое время были главным ударом. Смешно. Получается, что отвлекающий удар в двадцать первом веке — это забраться на мост и сделать вид, что атакуешь город. Я думал о своих товарищах, находящихся с ПБГ-5, и надеялся, что они оценили наши попытки помощи им.

Мы выехали на автостраду и поехали на юг, в обратном направлении, чувствуя разочарование. Раньше каждая предыдущая миля приближала нас к Багдаду, к победе, к концу войны, к дому. Теперь мы ехали обратно, на юг, и это нас угнетало. Я как мог старался быть начеку. Для организации засады нужно лишь несколько минут, и тот факт, что мы вчера уже проезжали по данной местности, не делал ее более безопасной. На дороге были толпы беженцев. Тысячи.

Мы остановились у обочины и стали ждать дальнейших указаний. Они поступили в четыре часа дня: немедленно отправляться к мосту через Тигр в Нумании. Быть там к утру. Мы с Уинном расстилали на капоте карты. Лист за листом, лист за листом. Я свистнул.

— Боже, почти двести миль. Необходимо ехать через Эль-Хай и Квалат-Суккар, затем повернуть на запад, проехать через Афак и на север до Тигра. Что думаешь на этот счет?

— Я думаю, хватит подпирать носом карту, вперед надо ехать.

Болтая по рации и жуя на ходу, я иногда чувствовал себя как дальнобойщик, проживающий свою жизнь в кабине «Хаммера». В ногах была двухлитровая бутылка воды, к которой я добавил шесть пакетов растворимого кофе из пайков, шесть пакетиков со сливками, пакет какао-порошка и две порошкообразные ненаркотические таблетки. Кофе нужно было готовить очень аккуратно — чтобы не разлить и соответственно не отвлекаясь от дороги, чтобы не врезаться во что-нибудь — как-никак уже полночь.

Мы промчались через Афак без приключений и свернули на «Автостраду-1».

Армия и другие ПБГ оставались на «Автостраде-1», сворачивая на запад от центра сосредоточения иракского населения. Мы делали только одно: сломя голову мчались вперед, в сторону Багдада. Движение на автостраде было плотным и наэлектризованным — «Хаммеры», ракетные батареи сопротивления, танки на платформах, танки, передвигающиеся самостоятельно и бренчащие цепями, сотни танкеров, везущих топливо. На встречных полосах, ведущих на юг, в сторону Кувейта, громыхали пустые грузовики, ехали на погрузку. Мы влились в поток, испытав ложное чувство безопасности численного преимущества.

Отслеживая наш путь по карте, лежащей на коленях, я выводил свой взвод из съезда с основной дороги на автостраду-27, мы покрывали уже последние несколько миль до Нумании. Прибыли глухой ночью. между полночью и рассветом, присоединились к веренице морских пехотинцев, намереваясь пересечь мост утром. Я думал, что если я расположусь на ночь около «Хаммера», то чисто теоретически на меня может наехать танк. Поэтому я лег под него. Закрыл глаза, а сон все не шел.

Дома я бы спустился вниз и пялился в телик. Под «Хаммером» все, что я мог сделать, — это пялиться на поддон картера, находящийся в нескольких дюймах от моего носа. В моем мозгу всплыли воспоминания о разговоре с отцом, когда я рассказал ему о своем решении поступить на службу. О моей девушке, рыдающей в подушку, когда я с ней прощался в номере отеля в Коронадо. Потрескавшиеся на маленькие кусочки пятна крови на дороге. И безжалостный голос, повторяющий, как на поцарапанной грампластинке, одну и ту же фразу: «С войны нельзя уволиться».

* * *

После восхода мы продолжили свой бросок через вторую великую реку Месопотамии.

Следующая сотня миль, ведущая к воротам Багдада, была усеяна вражескими орудиями. Бронетехника пряталась в каждой пальмовой роще, артиллерийская батарея стояла в каждом поле, а в каждой аллее была или зенитная пушка, или пусковая установка для зенитных ракет. Но мы ни разу не выстрелили. Мы видели перед собой всю разрушительную мощь военно-воздушных сил Америки: каждое из этих устрашающих орудий было сейчас лишь грудой металлолома.

Прошлой ночью дивизия прокладывала здесь свой путь боем, немые свидетели сражения были везде. Мы проехали разбитый грузовик, его переднее стекло сейчас больше напоминало сито. Американские спальные мешки и другие вещи валялись на дороге. Что произошло с их хозяевами?

Мы с Уинном уставились на почерневший и покинутый танк «Абрамс».

— Я думал, эти штуки несокрушимы, — всё еще в шоке произнес я. — Как, блин, им удалось подбить этот хренов «Абрамс»?

Он покачал головой:

— Я не знаю, но давай надеяться, что тот, кто это сделал, уже мертв.

«Аккуратно!» — Я показал на объект, лежащий на дороге и выглядящий как не взорвавшийся снаряд. Подойдя поближе, я понял: это человеческая голова, слегка обуглившаяся и зачарованно смотрящая в небо. Прошли еще немного и увидели, как собаки раздирают на части другое тело.

Мы с Уинном, секунду пытаясь сдержаться, потом все-таки взорвались хохотом.

— Когда-нибудь ты мог себе представить, что увидишь такое? — спросил он. — Головы на дороге. Собаки, поедающие мертвых людей. Люди в собственном же городе ходят по пляжу и собирают «бычки».

За последние три дня я спал три часа.

— Уинн, я уже не могу здраво мыслить. Мне нужны два часа в мешке, — сказал я. На том этапе, на котором мы находились, сон не был удовольствием, он был лишь механической необходимостью — как топливо, которым время от времени нужно заправлять машину.

Сон был адским. Я плавал в загробном мире моих желаний и воспоминаний. Инструктаж взвода. Огненные шары взрывов. Прерывистое дыхание. Я стрелял из пулемета. Синие машины. Танки. Перекрестный огонь. Движущиеся тени людей в пальмовых деревьях.

Кристенсон, тряся мой мешок, пытался меня разбудить:

— Прошло три часа, сэр. Патруль возвращается.

Я сел и начал вытряхивать песок из головы:

— Какой патруль?

— Третья группа, сэр. Они пошли проверить тот танк.

— О чем ты, на хрен, говоришь?

Вниз по дороге, рядом с последним «Хаммером» взвода, в темноте, были видны фигуры сержанта Лавелла и доктора Брайана. Вокруг них, на дороге, расположилась их группа, снявшая с себя потные носки, грязные ботинки и брюки. Было ощущение, что все они были по пояс в воде.

Штайнторф бросил на меня взгляд:

— Эта хренова штука стоит там, наверное, уже лет десять. Даже если бы захотели, то все равно не смогли бы протащить его через ту топь.

Я медленно осознавал: некоторые из моих снов снами не были. Начальство сверху дало указание обследовать иракский танк, обнаруженный рядом с пальмовой рощей, задание было поручено группе Лавелла, и это я послал их туда.

— Начальство прислало человека, чтобы приказать нам пойти и посмотреть на хренов танк, вон там, в роще. А я ответил ему, что рядом с этим танком уже пол-хреновой дивизии проехало, и только после этого они решили попросить нас провести разведку.

Я кивнул и слушал дальше.

— Ну вот, он ушел и вернулся через пару минут. Сказал, что он с вами поговорил и вы дали свое согласие. Мы надели экипировку и пошли.

Я отдал приказ, даже не осознавая этого.

— Сержант Лавелл, он ко мне подошел, но я был в бреду и думал, что сплю. Так что прошу прощения.

Когда я вернулся к «Хаммеру», Уинн сидел около рации.

— Я теряю разум, Майк, — сказал я. — Я теряю свой хренов разум.