ЭТО БЫЛ ПИК КОММУНИЗМА

ЭТО БЫЛ ПИК КОММУНИЗМА

 «– Высшей точкой Советского Союза при социализме был пик Коммунизма...

-Интересно, как он сейчас называется? Пик Капитализма? Пик Исламизма? Пик Фундаментализма?

- Надо вернуть ему его прежнее историческое название.

– Можно и вернуть, но тогда это будет пик Сталина...»

Из разговора бывалых альпинистов

Сейчас часто любят говорить, что, мол, «все мы родом из детства». А между прочим, все наше детство, как и детство всех наших бандитов и киллеров, и олигархов, оно прошло при социализме. Кто ж знал тогда, что из этого вырастет? Знали бы заранее, что будет из Бобы Березовского или Вована Гусинского, ни за что бы не приняли в пионеры! А уж в комсомольцы – и подавно. Правда, вот в партию, конечно, могли и принять... Так сказать, «одно другому не мешает». И шли мы в те годы все – «к сверкающим вершинам Коммунизма». И официально обожали говорить на международном уровне, что все мы живем «в одном социалистическом лагере». И в горы ходили мы: кто и вправду – на пик Сталина, кто – на пик Карла Маркса или пик Энгельса, а кто – на Ленина с перевала Крыленко... А кто такой при большевиках в свое время был Крыленко? Какая-то исключительно темная личность из репрессивного аппарата. Конечно, не Берия, но из той же серии... Министр юстиции 1937 года! сам репрессированный в 1938 году. А еще легенды были, как Серго Орджоникидзе на Казбек ходил. Как Косыгин в Домбае поднимался на Алибекскую хижину: он сам по тропинке идет, а охрана с двух сторон по горло в снегу по целине «лупит»...

Лично помню Альпиниаду Кабардино-Балкарии с массовым восхождением на Эльбрус.

В кино потом показывали: с перемычки на Восточную вершину колонной по четыре в ряд шли, вы не поверите, со знаменами! Бюст Ленина установили, и митинг провели... А называлась та Альпиниада Кабардино-Балкарии в альпинистских кругах «Кабардакиадой». И в листовке, розданной всем трем тысячам ее участников, в графе «меры безопасности» было, говорят, написано: «если при движении связки по гребню один комсомолец срывается в одну сторону, другой комсомолец должен прыгнуть в противоположную...»

Все так, но только песни тех лет в альпинизме до сих пор поют, а новых альпинистских песен, сложенных в последнее десятилетие перехода к рыночным во всем отношениям, что-то пока не слышится... Но вообще-то, при большевиках альпинизм считался оборонным видом спорта, и в каком-то, Бог его знает, в «замшелом» 1930-м году было принято постановление Совнаркома, предписывающее всем директорам всех предприятий и учреждений отпускать инструкторов альпинизма летом в отпуска – на любой срок по первому требованию. Иначе можно было поплатиться партбилетом за невыполнение постановлений Партии и правительства. Это хорошее постановление и по сей день не отменено, а значит – должно действовать, только об этом сейчас никто уже и не догадывается. Именно с той поры живет в альпинистских сердцах песня:

Нам не сделать карьер производственных,

Не полюбят начальники нас.

Будем вечно проситься мы в отпуски

На Памир, на Тянь-Шань, на Кавказ.

Сколько нас на земле, сколько нас на земле

Беспокойных фанатиков гор.

Горы в наших сердцах, горы в наших мечтах –

Нас тревожит их синий простор... 

В августе 2002 года исполнятся ровно 30 лет с той поры, как мне захотелось подняться на пик Коммунизма и самому понять, правду ли говорят про этот коммунизм, как про покойника, – одно только хорошее? Тогда, в 1972 году, в стандартную «Трудовскую» экспедицию я не попал. Но меня взяли «под крыло» мои старые друзья – Фред Тупик и Юра Юшин, возглавившие в тот сезон боевую команду областного «Спартака», тоже рвущуюся в том же направлении «вперед и вверх, а там...». На самом деле – это были горные туристы, мастера – опытные, сильные и, что характерно для всех горных туристов, хитрые при том! Пару лет назад они проложили по карте свой туристский маршрут так, что в центре обязательной по их правилам «ненаселенки», оказался пик Ленина высотой 7.134 м над уровнем моря, куда лезть без специальной подготовки и разрешения они не имели никакого права. Но они влезли! И совершили траверс этой высоченной вершины. И, может быть, никто бы и не догадался, куда они слазали, если бы они на спуске не спустили «ледыху», величиной с чемодан, на голову одного своего участника, а он взял, да и помер...

И решили тогда наши опытные горные туристы непосредственно в альпинизм податься. А собственно говоря, – почему бы и нет?! После пика Ленина на пик Коммунизма – в самый раз! Ну, почти на 500 метров выше, поди, большое дело!.. И был я в этой экспедиции, где Фред Туник руководителем, Юра Юшин – нач. спасом, как бы старшим инструктором, но «за харчи», и за гору, разумеется, то есть без зарплаты. Меня это тогда совершенно устраивало, потому что в ту пору – при социализме – я и так хорошо зарабатывал литературным трудом; а при коммунизме нам обещали, что денег вообще не будет.

Продуктов опытные горные туристы на поляну Сулоева взяли с запасом. С расчетом на год. Это я только потом догадался, что они на сэкономленных на Коммунизме супчиках еще два года в свои турпоходы ходить собираются! Но надо отдать им должное: что палатку поставить, что обед приготовить, что примус раскочегарить или костер разнести – все в один момент! Мастера все-таки... Хоть и туристские. Конечно, при движении по скалам или по крутому льду (и не столько вверх, сколько вниз) отсутствие специальной альпинистской подготовки очень даже было заметно. Но не это ж на пути к Коммунизму главное!.. На Коммунизм в то лето шли многочисленные группы, просто «дети разных народов» – команды всех социалистических республик плюс англичане, французы и болгары, тогда еще тоже социалистические. И какие вещи (снаряжение), какие продукты питания эти зарубежные капиталисты на маршруте бросали – мы просто диву давались. Один сухой лимонад чего стоил! Какой он удивительный кисло-сладкий был! А как он в холодной воде растворялся и как пенился! Мы такого не видали никогда! Зато за наши титановые крючья, сделанные из ворованного титана на предприятиях нашей оборонной промышленности, «западники» готовы были душу отдать!.. И какие свитера они нам «отваливали» за пару наших деловых титановых крючьев!.. Верховодил всей этой тусовкой под Коммунизмом не кто-нибудь, а сам Абалаков Виталий Михайлович, в те годы уже похожий на старика Хоттабыча. Он бегал по всей поляне и, обнаружив за очередным валуном широкую выставку-продажу отечественного снаряжения, очень ругался – буквально предпоследними словами, и говорил о нашей национальной гордости и патриотизме.

На поляну Сулоева под начало маршрута на Коммунизм нас перебрасывали на вертолете, а до того момента, когда подойдет наша очередь, мы жили непосредственно на аэродроме, раскинув палатки прямо по кромке летного поля. А аэродром этот был города Джиргиталь, восемь месяцев в году отрезанного от всего цивилизованного мира и даже от города Душанбе – столицы Таджикистана. Вы помните, как в свое время назывался Душанбе? Сталинобад. А до Сталинобада он тоже был Душанбе, что на местном наречии означает «понедельник». У таджиков нет поговорки «понедельник – день тяжелый», у них другое: если кишлак называется Понедельник, значит там базарный день, когда продают баранов там, ишаков, верблюдов и другую «мелочь», происходит в понедельник – самый «неторговый» день. Соответственно, и кишлак считается так, бросовый... Но вот стал столицей республики – так тоже бывает!

Каждое утро в палаточном городке возле аэродрома жизнь начиналась с появлением местной почтальонши Клавы, которая разносила свежую корреспонденцию прямо по палаткам, «Тук-тук, – говорила она своим полудетским голосом, -ленинградцы здесь живут? Вам письма пришли!» Нач-спас Юра Юшин давал ей маленькую шоколадку, и она с песенкой убегала дальше. Когда мы были еще на маршруте – на Коммунизме, – наш кассир, ответственный за финансы, сходивший только на плато 6.200, решил, что с него и этого «коммунизма» хватит и «слинял» домой. А нам с вертолетчиками прислал записку: «Братва, «труба зовет»! Я эвакуируюсь. Деньги на обратную дорогу – восемь тысяч рублей – оставляю вам на почте. У Клавы. ЛИЧНО». И хотя в высокогорье деньги – химера, которая ничего не значит, именно это крупно написанное «ЛИЧНО» нас несколько заинтриговало.

-   Ни тебе квитанции, ни расписки, – пожимал плечами наш начальник Фред Туник.

-   Ничего, вон, Виноградский у нас на стадионе в Душанбе выступит, пару фельетонов прочтет, – к Новому Году дома будем! – как всегда с серьезной физиономией шутил невозмутимый Юра Юшин. Спустившись с горы и прилетев в Джиргиталь, мы пошли на почту. Чем ближе подходили мы к утлому строеньицу, тем больше охватывали нас дурные предчувствия...

-  Скажите, а вот некто Клава у вас работает? – войдя в так называемый «операционный зал», а на самом деле в тесную комнатуху, спросил громким голосом Почетный Мастер Спорта, старший инструктор, нач-спас пятой экспедиции Юра Юшин.

-  Хто? Клава? Тю-ю! – ответил кривой на один глаз телеграфист. – Так она ж вчера в отпуск ушла!

-  То есть как это – в отпуск?! – опешил Юшин.

-   В отпуск, – подтвердил одноглазый, – и дома ее не ищите. Она к родственникам улетела.

-   А это далеко – родственники?? – спросил «непробиваемый» Фред. – Надеюсь, это не Франция, не заграница?

-   Да нет, – ответил телеграфист, – это Гарм – соседнее ущелье. Если вам так надо – позвонить можно.

-   А какой у нее там номер? – поинтересовался Юшин.

-   Тю-ю! Зачем вам номер? – удивился телеграфист. – Снимите трубку, скажите: «Мне Гарм. Клаву».

Нач-спас Юшин поджал губы, что всегда служило у него признаком душевного волнения и, стреляя в нас глазами, дурным голосом произнес в телефон: «Барышня, а мне, пожалуйста, Гарм...». Прошла минута. Юра переминался с ноги на ногу, вроде как бы хотел в туалет, и, видимо! Услышав ответ, добавил: «Это Гарм? Будьте так любезны, попросить нельзя ли к телефону Клаву...» Дальше – как он рассказывает – ему из соседнего ущелья, из Гарма, сказали: «Клаву? Щас! Она у нас тут курей кормит». Минуты две прошло – появилась «на проводе» и сама Клава.

-  Робяты, вы спустились? Ну, молодцы! А у меня для вас деньги лежат.

-  Так как бы нам их получить? – задал вопрос прямо «в лоб» Юра.

-  Дык я сейчас прямо и прилечу. Ждите меня, робяты!

«Сейчас – она сказала – прилетит» – недоуменно пожал плечами нач-спас, а нас с Туником от нелепицы всего этого стал разбирать нервный смех. Но самое смешное то, что часа через два Клава и вправду прилетела. Повела нас к себе домой. Просунув руку в какую-то щель в полу, открыла дверь, из-под подушки вынули истертый платок, а из него – наши восемь тысяч – по тем временам деньги немалые!! И когда Тупик дал ей целых три шоколадки, была премного довольна, закрыла входную дверь какой-то палочкой и побежала на аэродром – лететь обратно – в Гарм к родственникам!

На аэродроме грузили нас в вертолет не по группам, а по общему взлетному весу – кто с кем попадет – по системе «давай, кидай, влезай, давай, сейчас взлетаем!» И с нами в первую «летку» попал какой-то странноватый тип «Клиент», одетый во все новенькое, что выдавало в нем кого-то из чьей-то администрации. Он сам ничего не грузил, а обхаживал какой-то большой мягкий предмет, похожий на восьмиместный спальник в рыжей оболочке. В итоге, он его, конечно, потерял. В полете нас стало трясти, кидать вверх и вниз так, что мы внизу на перевале порой даже травинки различали. И вдруг, представляете, клиент вспомнил про свой сверток: «Где мой рыжий мешок? Где он??» И давай в вертолете ящики передвигать... Фред рассудительно так говорит ему: «Зачем он Вам сейчас?! Прилетим, выгрузимся, посмотрим, если забыли, следующим рейсом прилетит...». А тот не унимается, шебуршится, ищет свою потерю. Юшин Юра не выдержал и твердо так, по-мужски, спрашивает:

- Что происходит? Зачем тебе сейчас-то твой мешок? Что у тебя там?

А «клиент» беспомощным таким голосом отвечает:

- Как что? Как – что? Парашют!!

Мы все так и обомлели: эта «зараза», значит, с парашютом летит, а мы, значит, так как есть?! «Гольем» – можно сказать?!

-  А зачем вам, собственно, парашют? – спрашивает Тупик. – Вы же на такой высоте даже воспользоваться им не сможете: купол в лопасти попадет, еще нас погубите...

-  Так что, если сеть такая необходимость, может, мы Вас так просто выбросим?

Оказалось, дело в другом! Руководство Международной Экспедиции решило «выпендриться» и «от щедрот таджикского народа» набросать идущим с пика Коммунизма иностранцам арбузов с дынями: мол, «от нашего стола – к вашему столу»! Правда, потом выяснилось, что на такой высоте вертолет «зависнуть» не может, а может только бросать дыни на «бреющем» полёте со скоростью 140 километров в час. А это значит, что дыня, эта спелая желтая тяжелая «ягода» размажется по фирну плато, как плавленый сырок по сухарю. Тогда наши умишки решили: дыни заморозить! Чтоб твердыми были! Но нам объяснили, что такими морожеными дынями этих самых иностранцев на такой скорости перебить можно, по системе «боулинг-кегли»... Вот тогда они и придумали: парашют! Но чтобы он на шесть тысяч раскрылся, его надо почти с семи тысяч бросать, а на семь тысяч – вертолет не летает! Вот такая проблема встала в связи с традиционным русским гостеприимством! Но мы-то потом решили, что это чисто восточные хитрости: нет, чтобы первым делом на поляну Сулоева сами дыни закинуть, они сначала парашют шлют! А закупленные за гос. счет дыни где?! Неужто мы бы их здесь сами не съели?!

На поляне Сулоева стоял тогда базовый лагерь Таджикской Академии наук, так называемая «Машковоская экспедиция». Занимались они вопросами кислородного голодания и какой-то космической тематикой, а для нас взялись по анализу крови перед восхождением сказать: кто дойдет до Коммунизма, а кто – нет. Мы хихикали, мол, мы сами знаем! Но были неожиданности. И ведь эскулапы оказались правы...

Вокруг домиков медиков резвилась свора роскошных собак – среднеазиатские овчарки. Один пес «увязался» за нами на тренировочный выход и ведь, собакаэтакая, взошел на плато! Правда, в двух местах его перетаскивали – там, где лазать надо было, но факт остается фактом: на 6.200 он был и вяло вилял оттуда хвостом всему миру! Деликатнейшее существо был этот азиат, – вылизывал только банки. Сервелат наш не ел. То ли стеснялся, то ли считал, что свежие суслики на поляне – лучше. А на спуске нечаянно спустил пару камней на идущих внизу. И все понял, – что нехорошо себя ведет, не по-товарищески. И уж как он извивался, извиняясь, как махал хвостом: мол, простите, ребята, вы же в триконях, а я – босой... А потом лихо съезжал по снегу на своей «пятой точке», точно подруливая хвостом... Когда мы, спустившись с горы, узнали, что его ради науки доктора зарезали, – прямо плакать хотелось! Ох уж, эти доктора!..

Во время второго тренировочного выхода, помню, идем по девственно-чистому сверкающему на солнце снегу плато и вдруг видим – капли крови, лыжные следы и... десятки мышиных хвостов! Диво-дивное! Но скоро все разъяснилось. Посередине плато – барьер – крутое возвышение метров в двадцать; именно в этом фасаде мы копали себе снежные пещеры для ночевки. Труд нелегкий и не простой. Но зато никакая непогода тебе не страшна, никакой ветер. Запалишь свечку, – все стены и потолок сверкают миллионами огоньков; раскочегаришь примус – тепло! По нашим понятиям. Главное – не забыть сделать наклон к выходу и оставить «окно», чтобы углекислый газ «стекал» на волю, иначе можно угореть вконец и запросто... У «машковцев» пещера капитальная – в ней растянута палатка. Кофе, коньячок для гостей, приемник «голосом Америки» разговаривает, научные мужи обсуждают погоду и диссертации... Перестаешь понимать, где ты находишься. Что касается капель крови и мышиных хвостов, всё оказалось просто; надоело кандидатам наук мышей в ящиках на себе по крутому скальному «ребру» на плато таскать – попросили вертолетчиков прямо сбросить. Ну, треть потеряли, – наука требует жертв!

Считается, что для того, чтобы подняться на 7.500, надо сходить на 6.500 – 6.700 и спуститься... Команда «надулась» наутро лезть на какой-то снежный «пупырь» по дороге к самому Коммунизму. Долго я смотрел на него в розовых лучах заходящего солнца... А потом спросил у собственного организма, которому доверяю больше, чем самому себе: «Дружок, скажи мне правду: ты хочешь завтра с утра лезть для акклиматизации куда-нибудь?» И организм мне четко ответил: «Если честно, то не хочу! Давай, мол, лучше выспимся и устроим «дневку». Я доложил об этом Фреду. Он улыбнулся и пожал плечами: «Ты сам уже «большой мальчик», решай! Рискуешь, конечно... Но может ты просто такой здоровый?» И я остался на ночевке.

Парни пришли обратно в середине дня. Все измордованные. Снег и сосульки торчали чуть не из ушей...

-   Еще раз ночуем? – спросил я, напоив их чаем.

Никаких ночевок! Только вниз и – рысью! – прохрипел Фред. Перед самым их выходом состоялась радиосвязь. Оказалось, наверху серьезно заболел болгарин. Его несут вниз. База просит оставить хотя бы одного человека – для ретрансляции: прямой связи со спасателями нет. Фред долго молча смотрит на меня, потом говорит: «Кто-то тут собирался еще одну ночевку устраивать?..» Я кивнул головой. Команда «посыпалась» вниз.

Я вернулся на поляну на другой день, и дальнейшие события подтвердили: мой организм меня не обманул. Влез я на этот самый Коммунизм и довольно легко. Когда стоял на самом верху, казалось: будь еще 500 метров до 8 тысяч, прошел бы и их. Так ли это на самом деле – сказать не берусь. Но тогда мне так казалось...

Самая большая группа была у грузин – человек 30. Они привезли с собой какого-то знаменитого охотника и наладились стрелять туров, которых там не меряно – стадами ходят. Грузинам нужно было не только мясо, им нужны были самые большие рога – рога вожака. Короче, эти вольные «сыны Кавказа» выследили приличное стадо, оцепили его и погнали в скальные ворота, где у них была засада. Главный охотник с первого выстрела уложил вожака. Стадо обезумело, поперло на них. Автоматов у ребят тогда не было, пришлось отбиваться от козлов прикладами. И матом... Набили их, рогатых, штук десять. Еле дотащили, зато свежее мясо потом ела вся поляна. И что мы сейчас с грузинами общего языка найти не можем?

А еще был с ними один казус: они заранее списались-договорились с поляками, что те привезут и продадут им ботинки «вибрам» – жуткий дефицит по тем временам. И хитрые поляки привезли ботинки. Но отдать хотели только после того, как сами в них на Коммунизм сходят. А в чем, простите, идти наверх гордым сынам Кавказа? В тапочках?! Еле договорились, – к свевающим вершинам Коммунизма – ходить по очереди!

А вообще, я помню, Поляна Сулоева жила своей специфической жизнью. «Машковцы» резали собак и мышек и готовили диссертации. Грузины «обделывали» рога азиатских туров. Виталий Михайлович Абалаков бегал по поляне и заглядывал за все валуны, чтобы пресечь позорную торговлю с иностранцами. Группы уходили наверх и возвращались.

Но однажды около полудня случилось форменное светопреставление. На высоте 6.200 в углу плато на фоне самого пика Коммунизма с ледника Трамплинный сорвалась огромная лавина, вызвав еще и ледопад. Все это месиво снега со льдом, с грохотом пролетев почти два километра по высоте, билось о нижнюю поверхность ледника, вставало там, наподобие атомного «гриба» и стеной двигалось на нашу поляну... Свет солнца померк. Настали сумерки. На нас «потянуло» холодным снежным ветром. Вокруг солнца появилось радужное кольцо. А еще через пару минут снежное облако пересекло ледник (а это более километра) и накрыло наши палатки, оставив на их крыльях покров снега в палец толщиной. ...Прошло несколько минут – и над покрытой свежим снегом зеленой травой поляны снова, как ни в чем не бывало, сияло солнце, и окружающий мир улыбался людям. У меня есть два слайда этой лавины – очень впечатляющее зрелище...

Рации у всех у нас были простенькие, примитивные. На связи приходилось так орать, что, казалось, голосом докричаться проще. Но зато вся поляна была в курсе того, что твориться там, наверху. Вопли радистов и начальства, дававшего указания, долетали до самых отдаленных палаток. В том сезоне на пик Евгении Корженевской шла чисто женская группа под руководством то ли Галины Рожальской, то ли Эльвиры Шатаевой – сейчас уже не помню. Как относились окружающие мужики к этим, простите, «бабским выдумкам»? А как они могли относиться? Конечно, скептически! Одно дело – хорошую тетку в сильной группе на вершину завести – это «за милую душу»! Как говорится: «Надо? Хоть паровоз затащим!» Только чтобы он не сопротивлялся. И не давал «задний ход». А пыхтеть – пусть пыхтит. Другое дело, когда женщины сами начинают своевольничать. Да, альпинизм – это школа мужества. И замужества тоже. Но чтобы одним теткам ходить – это не дело!.. И были, конечно, вокруг этого восхождения какие-то интриги, шли дамы на какой-то приз, а кого-то не взяли. Наверху их «прижало» непогодой, выбились из графика движения, того и гляди, контрольный срок будут продлевать. «Женской группе приказываю идти на спуск!!!» – по сто раз подряд три раза в день, казалось, на все ущелье кричал Абалаков. А что наши дамы? Они были не так просты: на связь выходили, но транслировали одну фразу: «Вас не слышим. Вас не слышим. У нас все в порядке, – двигаемся к вершине!» Когда «девочки» спустились, смотреть на них было страшно: обгорелая кожа отслаивалась от лица Рожальской лентами и трепетала на ветру. Но рассказы были – заслушаешься!

– Лежим это мы в палатке перед самым взлетом на «Тетю Женю», и говорят девушки – мечтательно так говорят – эх, мол, девицы-красавицы, нам бы хоть одного мужика сюда! Одного на всех!..

-   И для чего мужик вам был нужен в этом состоянии? – язвительно спросил кто-то из слушателей.

-   Мужик-то? – переспросила Галина. – А зачем мужик вообще нужен – следы топтать! Там снега навалило – по «развилку». А ты что подумал?

В том году девушки на Евгению Корженевскую своей компанией сходили. А на следующий год их женская команда в полном составе замерзла возле вершины пика Ленина... И сняли их оттуда – еще через год. Штормовой ветер порвал палатку, девчата замерзали одна за другой, но кто-то из них продолжал оставаться на связи – до последних своих секунд...

Протокол радиосвязи невозможно спокойно читать:

- Я осталась в живых одна...Через несколько минут и меня не будет... Позаботьтесь о сыне... прощайте!.. – и молчание. И сухой треск эфира...

А в ста метрах от места гибели женской группы, на другой стороне вершины – как потом выяснилось – в уютной смежной пещере, играя в карты и «гоняя» чаи, пережидала непогоду полная сил мужская группа... Но не было связи... Кто ж знал?.. Разве только одна судьба-злодейка!

Но тогда, летом 1972 года все девушки были еще живы, веселы, счастливы и горды – они были победительницами!

Прошла пара дней, и мы вышли на штурм. Вышли как-то обыденно, как на прогулку. И двинулись знакомым уже по тренировочным восхождениям путем. На маршруте после первой ночёвки меня ждал сюрприз. При обходе скального «жандарма» заглянул я за угол каменной плиты, уходящей в натечный лед, и... Диво-дивное! В двух метрах стоит передо мной мой воспитанник Витька Мальцев, который под моим чутким руководством несколько лет назад в Домбае «закрывал» то ли второй, то ли третий разряд. Потом мы с ним даже какое-то время переписывались. Парень фанатично любил горы и, чтобы быть к ним поближе, бросил свой Ржевск и приехал в Нальчик. Поступил на работу. Но... «не вынесла душа поэта!» Так и писал мне: «Что же здесь у них такое творится? Все воруют, бездельничают! Никакой советской власти! Вы представляете, Игорь Александрович?! Нет здесь места русскому человеку!» – это он тогда еще меня предупреждал – в конце 60-х!..

-   Был на вершине? – спрашиваю.

-   А то нет?! Ну и ничего особенного. Я думал: ну Коммунизм – это Коммунизм!! ...Только вид хороший.

И мы разошлись по веревкам: он – вниз, я -вверх на плато. Путь через плато – один ходовой день. Первый раз в жизни шел, укрепив сбоку рюкзака ледоруб с двумя лыжными палками. Удобно! По закрытому леднику, да по следу, – что не ходить?! Дал себе темп, и почувствовал – в форме!

Это очень трудно объяснить: что такое мышечная радость. Но она есть. И это замечательно! Коллеги не дадут соврать.

На другой день после ночевки на 6.500, Фред сказал: «Что-то мне, ребята, дальше идти неохота. Виноградский, отруководишь на Коммунизм?» Я кивнул. Мы все знали! что высота 6.500 – «пороговая». Ее пройдешь – дальше полезешь. Собственно, Фреду зачем уродоваться? Он и так – мастер. Это нам, кандидатам, есть резон. А вообще – здоровье дороже!

И Фред ушел вниз. А мне после его ухода стало тоскливо. Он был единственный в этой группе, кого я хорошо знал. Прикинул – с кем придется идти в связке. Оказалось – тоже Игорь. Спартаковец. Здоровенный. Одна шея толщиной как два моих бедра. Лицо жесткое. Спрашиваю: «Игорь, а чем Вы в обычное время внизу занимаетесь?» Тот посмотрел на меня исподлобья: «А я на мясокомбинате имени Кирова забойщиком работаю – тех бычков, что ток не берет, я их кувалдой по лбу «шарашу»...

«Черта с два ж с тобой, забойщик, вязаться одной веревкой буду!» – подумал я и полез в обледенелую палатку собирать рюкзак... Но сборы шли как-то вяло. Сказать честно, когда Фред ушел вниз, на меня навалилась тоска жуткая. Плюс, вроде как очень кстати, заболело горло. «Вот опытные и порядочные люди себя берегут, жизнью дорожат, а ты что? – говорил я себе. – И сдался тебе этот Коммунизм, да еще в одной связке с этим забойщиком-живодером, который на мясокомбинате имени коммунистического вождя Сергея Мироновича Кирова бедных телок кувалдой по лбу «шарашит»?!»

А рядом с нами на высоте 6.500 стояли новенькие высотные палатки казахской экспедиции, на которую мы «зуб имели»: в Джиргитале тренированные казахи у нас в футбол выиграли. При этом больше всех гоношился этот их врач по фамилии Малый. Заглянул я к казахам в палатку. Тренированные алмаатинцы все лежали пластом -почище наших бледных ленинградцев.

- Ну и кто тут у вас ваш знаменитый доктор Малый, который по блеску глаз повышенную температуру у человека определяет?

Из пухового мешка в углу палатки сверкнули черные глаза, и показался обгорелый нос.

-   Ну? Я – доктор Малый. Чего тебе?

-   А ну, посмотри мне в глаз, доктор, может у меня грипп начинается, может мне наверх идти нельзя?

Доктор на секунду погрузил свои очи в мои и буркнул:

- Ни черта у тебя нет. А что идти не хочешь – так это естественная реакция на кислородное голодание. Думаешь, нам охота туда переться? За значками идем!

А через пару – тройку дней я встретил казахов уже на спуске. Они неожиданно вынырнули из-за стены скального «жандарма», и вид у них был ужасающий. В сцеплении перепутанных веревок они вели вниз кого-то из своих, видимо, теряющего силы... Но дело было даже не в этом. У них у всех были какие-то абсолютно черные и при этом лоснящиеся лица с прорезями для глаз. Маски мы там все носили, но шерстяные. А эти... Алмаатинцы сделали их себе из черной кожи, из хрома, похоже, пустив на это голенища офицерских сапог. Некоторый резон в этом, конечно, был: в отличие от шерстяной, – эта маска не продувается ветром. Но выглядит просто кошмарно! И понять, кто под ней есть кто, совершенно невозможно... А была в этом какая-то необходимость. Видимо, пришла потом чья-то кляуза в руководство экспедицией, так как я где-то уже в октябре получил из Душанбе письмо – запрос: видел ли я братьев-казахов на горе, и где, и кого именно? Поди их разбери! Мы этих ребят и на поляне, бывало, путали – они для нас все на одно лицо, мы, может, потому им и в футбол «продули», а тут они еще и в масках своих ужасающих!..

Последняя ночевка перед штурмом была очень тяжелой. Надо что-то есть, но на семи километрах над уровнем моря есть ничего не хочется. Даже то, что на шести километрах «срубили» бы в момент – не идет. Кроме сала. Сало «шло» за милую душу! Может быть потому, что оно чужое – друзья-одесситы «откинули». А так – только пить, пить и пить. Спать очень трудно: нос заложен, губы растрескались, воспалены, только задремлешь, – они слипаются, и просыпаешься в кошмаре от удушья. А еще говорят, что на высоте возникает какое-то особое прерывистое дыхание Стокса, может, это оно и было? Но миновала ночь, и мы вышли с первыми лучами солнца. Идем по «пробитой» в насте тропе. Почти каждый – своим темпом. Пока можно не связываться, но наши горные туристы идут в связках. Я не препятствую – им виднее, но сам ни к кому не пристегиваюсь. Командир – я, значит, «своя рука – владыка!»... Наверное, на парней так подействовало пришедшее вечером сообщение: почти из-под самой вершины на нашу сторону «упорхнула» связка – один живой, второй разбился. Разбился наш, ленинградец... Вроде, его случайно на гребне подтолкнул кто-то из иностранцев. А он заскользил по склону и не сразу стал «зарубаться». Ну а когда набрал скорость, – было поздно... Обычная история. Когда появился в продаже коландированный капрон и прочая синтетика, все мы стали себе шить из этих материалов и анораки, и брюки. Ткань легкая, красивая, ветронепродуваемая. Казалось, то, что надо! А потом выяснилось – уж очень она гладкая: чуть поскользнешься на фирне или на льду, – на крутом склоне скорость набираешь мгновенно. А реакция на высоте замедленная, пока сообразишь, пока перевернешься на живот, скорость уже такая, что ледоруб из рук выбивает... Так, похоже, и здесь вышло.

Медленно переступая со ступеньки на ступеньку, вышли на предвершинный гребень. Налево по льду – даже смотреть страшно: отвес – не отвес, но ледовый крутяк, кажется, градусов под 80 и километра полтора по протяженности. Справа тоже склон, но более или менее человеческий. Между ними расстояние – меньше метра. И боковой ветер. Конечно, надо бы привязаться к какой-нибудь связке, но так не хочется... Придержался в одном месте за веревку – и вышел на вершину!

Пик Коммунизма наверху – как перевернутое блюдце, а посередине – скальный выход метров пять в высоту. Скалы разрушенные, и в камнях – тур с запиской. И какое-то металлическое блюдо с литой надписью «ДРУЖБА НАРОДОВ». Все фотографируются, как сумасшедшие, хотя среди профилей окрестных вершин – ни одного знакомого. Просто тоска! Ни тебе родного Эльбруса, ни тебе Ужбы. Положил в карман горсть черных камешков с вершины для подарков внизу и скомандовал: «Валим все вниз!» Чтобы не мешать тем, кто еще идет наверх, пошли другой, нижней тропой. Возле нее лежало тело погибшего, все перебинтованное какой-то блестящей лентой, готовое к транспортировке вниз. Парень, видимо, сначала разбился на скалах, а потом замерз, потому что одну руку его так и не удалось разогнуть, она, перевязанная, так и торчала перпендикулярно к туловищу. К своим палаткам вышли, когда уже совсем стало смеркаться.

Все движения замедленные, даже мысли какие-то вязкие. Снять «кошки» на холодном ветру, перед тем, как нырнуть в палатку, – проблема. Расстегнуть на груди карабин - другая. Стащить с себя обвязку – третья. А надо еще разводить примус, топить воду из снега: не попьешь на такой высоте, – завтра не будет сил даже двигаться... Поимели на пути вниз еще две ночевки. С каждым шагом, с каждым потерянным метром высоты силы наши вроде бы восстанавливались. И только на последнем подъеме от ледника на саму поляну Сулоева – ноги не хотели идти. Они как бы говорили: «Ты что, парень, с ума сошел? Зачем вверх-то? Зачем, скажи на милость?!»

Фред Туник и Юра Юшин встречали нас у самой кромки поляны. Стаскивали рюкзаки, тащили их к нашим палаткам, а нам было все равно. Ни на радость, ни на торжество сил уже не было. Только на улыбку. И взять кружку чая. И стащить с себя все это мокрое, надоевшее, переодеться в сухое, добраться до спальника и – спать!.. Спать. Спать. И Бог с ним, с этим Коммунизмом. Он у нас уже позади!

А потом было лишь три значительных события, достойных упоминания. Когда вертолет забросил нас обратно в Джиргиталь, у Алика Гутмана, моего многолетнего напарника по связке, в этом году ходившего на Коммунизм в команде «Труда», случился День рождения. Столом для яств служили ворота, снятые с одного из ангаров. Вино текло рекой. В конце был устроен фейерверк из сэкономленных на горе ракет. Минут через десять на пыльном «газоне» примчались перепуганные «погранцы»: «Кто палил ракетами в погранзоне без нашего ведома?!» Мы дали им по стакану водки. Они сразу «врубились» в ситуацию. День рождения, все-таки! Прошло еще десять минут, и после второго стакана они уже сами палили ракетами в бархатно-черное свое азиатское небо...

Второй достойный внимания факт состоял в том, что мои горные туристы-спартаковцы так торопились послать в Ленинград контейнер с экспедиционным грузом, что впопыхах отправили «малой скоростью» и мой личный рюкзак со всеми «цивильными» шмотками, в результате чего я ходил по августовскому Душанбе в том, в чем был на горе – в ковбойке, пуховке, штурмовых брюках, триконях. Даже седобородые аксакалы в своих ватных халатах и чувяках с уважением смотрели мне вслед...

Ну, а третий факт общеизвестен – коммунизм мы так и не построили.

Но я там все-таки успел побывать! И свято храню в сердце: память о моих друзьях. Юра Юшин, мы помним тебя! Фред, я всегда рад тебя видеть!