Когда учителю учиться?

Когда учителю учиться?

28 ноября

Опять сегодня не хватило времени даже на просмотр газет. Между тем хотелось бы почитать только что полученный том последних сочинений Толстого; давно уже ждет очереди интересная книга Алферова; а мысль о занятиях немецким языком уже давно пришлось оставить. Проведя в гимназии 5 уроков, я просидел потом около 2 часов на конференции. Вскоре после обеда отправился в библиотечную комиссию Школьного общества, где я состою членом. А придя оттуда, все остальное время (часа 2,5) просидел за подготовкой к урокам, не успев даже заняться проверкой тетрадей, которых у меня лежит около 80 штук, а в конце недели получатся опять новые.

То же предстоит и завтра, и послезавтра, потому что завтра надо идти в заседание совета Школьного общества, потом в Общество вспомоществования учащимся в средне-учебных заведениях. Можно бы, конечно, отказаться от участия в этих обществах, но, по-моему, это и так небольшая общественная деятельность, ниже которой стыдно спускаться. Интеллигенции в нашем городе, правда, немало; но лишь незначительная часть ее участвует в какой-нибудь общественной работе, и многочисленные общества, возникшие здесь за последние годы, обслуживаются почти одними и теми же лицами, которым приходится чуть ли не разрываться. И при такой бедности в активных работниках стыдно совершенно устраняться от всякой общественной деятельности, тем более что она способна все-таки до некоторой степени дать нравственное удовлетворение.

«Но тогда откажись от слишком большого числа уроков!» — можно, пожалуй, сказать. Но и это тоже легче сказать, чем сделать, потому что, работая для гимназии часов по 8–10 в сутки, получаешь за это лишь столько, сколько при самой скромной жизни едва хватает до следующего месяца. Отказываться же, например, от VIII класса, это значит остаться при 50 рублях в месяц. И обидно становится, когда смотришь, что столько же, а то и больше получают какие-нибудь чиновники, не имевшие иногда даже и среднего образования и занимающиеся только с 10 до 3-х, да и в эти часы иногда не знающие куда девать свободное время.

1 декабря

Сегодня на совете составляли расписание полугодичных репетиций в VIII классе. И вот с 10 декабря на протяжении больше чем недели придется прервать нормальные занятия в VIII классе и употреблять время на спрашивание и выставление баллов. При этом спрашивание не в обычной, а в особо нервирующей учениц обстановке: с зеленым сукном, ассистентами, начальством и прочими атрибутами экзаменов. Сами создаем ненормальность этого; но не нами установлено, и потому приходится подчинятся. А между тем эти репетиции — сплошная нелепость! Они имели бы еще смысл при лекционной системе или, по крайней мере, в том случае, если бы можно было в течение полугодия не аттестовать ученицу баллами. Между тем с нас требуют аттестовать их каждую четверть. Поэтому значительную часть времени приходится употреблять на спрашивание (особенно если большой класс); а теперь, например, едва окончится спрашивание для вывода четвертных баллов, начнется спрашивание на репетициях. В этом и проходит время. А между тем из-за тех же репетиций приходится совершенно останавливать занятия, которые, без сомнения, дали бы больше ученицам, чем нервничанье перед зеленым сукном.

Циркуляры, вводящие все это, давно уже существуют. Но в годы освободительного движения они замерли. В первый год моей службы репетиций не было; не требовалось в VIII классе и четвертных баллов, а только полугодичные. Потом пошли различные напоминания из округа; да и ближайшее начальство, почуяв, откуда подул ветер, начало снова вспоминать забытые циркуляры. И формалистика «все растет да растет, все на школу с боем идет».

Сегодня, например, читали опять новый циркуляр, рекомендующий нашему вниманию предложение Синода о внедрении в учащихся религиозного духа. И чего тут только нет! И обязательное посещение богослужения, и чтение Евангелия на молитве, и присутствие на ней преподавателей, и внеклассные собеседования на религиозные темы. Одним словом, целый ряд уже испытанных мер, которые, как известно, конечно, и Синоду, — создают из семинаристов наиболее яростных атеистов. Хорошо еще, что у нас в совете не нашлось ни одного сторонника этих мер, и все обсуждение циркуляра сводилось к тому, нельзя ли как-нибудь обойти его.

2 декабря

Отношения с восьмиклассницами постепенно налаживаются. Б-вой я ни слова не говорил по поводу ее выходки, и она после нескольких дней выжидания сама стала разговаривать со мной. Да и я сам, думавший, что никогда не забуду этой обиды, на самом деле не могу долго сердиться на своих учениц.

А между тем у них «всякое лыко в строку», но только в том случае, если задета ученица же. В основе этого, конечно, доброе чувство товарищества, но и оно переходит нередко просто в своего рода групповой эгоизм, щепетильный к своей чести, но не считающийся с чувствами других — «не наших». Так было и в день инцидента с Б-вой и М-вой. Оскорбление, нанесенное мне Б-вой, прошло для класса совершенно незамеченным; замечание же, сделанное мной чуть не до истерики хохотавшей В-вской, превратилось в устах учениц в намерение выгнать ее из класса, хотя замечание было в гораздо более мягкой форме, чем слова Б-вой, брошенные по моему адресу. Сама В-ская, с которой я говорил потом после урока, видимо, вовсе не чувствовала себя обиженной, она согласилась, что мешала заниматься и обещала больше так не делать. А между том версия о том, что я чуть не выгнал со из класса, пошла гулять по гимназии. И когда однажды я пришел на урок в VIII класс, на доске было написано стихотворение относительно меня: «Укажи мне такую обитель, я такого угла не видал, где бы наш педагог и учитель нас из класса в три шеи не гнал. Ставит он во журнале колику…» Стихотворение это очень больно меня задело; но я, прочитав его, ни слова не сказал ученицам и стал заниматься как обычно; и урок прошел вполне мирно.

Мирно же прошел и урок грамматики со специалистами. В начале его И-и начала разговор о поставленных мной единицах, в чем ее поддержали и другие. Я постарался объяснить им, что единицы ставил не для исправления («единицами нас не исправите», возражали они), а как оценку их знаний, и что если существует балльная система и против пятерок они, например, не протестуют, то не могут протестовать и против единиц, так как сами сознают, что слабо знают грамматику. Отвечали на этот раз они довольно прилично, так что я в заключение даже похвалил их.

3 декабря

Нервность нынешних учениц опять дала о себе знать. Одна семиклассница, ответив урок на 4, закатила после этого истерику, объясняя это просто волнением при ответе. Тем же кончилось дело и у одной восьмиклассницы, которая не знала урока по педагогике. А на уроке грамматики произошло небольшое столкновение с недалекой но уму, но очень щепетильной М-вой. Отвечала она плохо, видимо, без всякого понимания. Нередко соседки подсказывали ей, и она пользовалась этим, иногда даже перевирая то, что подсказали. А когда я заметил, чтобы не подсказывали, М-ва категорически заявила, что ей не подсказывают и что самолюбие не позволило бы ей пользоваться подсказами. Такая беззастенчивая ложь взорвала меня, и я спросил: «Как же Ваше самолюбие позволяет Вам лгать в глаза? Очень оно у Вас странное!» Но на нее это, по-видимому, особенного впечатления не произвело.

7 декабря

Вчера по случаю именин получил поздравления от 14 бывших своих учениц разных выпусков, а теперь учительниц и курсисток (причем 4 из них даже телеграфных). Были поздравления и от нынешних учениц, а именно коллективное от VIII класса и еще отдельные поздравления от 7 учениц. Приятно сознавать, что, очевидно, есть все-таки ученицы, которые вспоминают меня добром. Такое отношение учениц — лучшая награда для учителя.