ВСТРЕЧА С КРЕСТИНСКИМ
ВСТРЕЧА С КРЕСТИНСКИМ
Наконец в начале ноября мы были приглашены повестками на заседание в совдеп.
Явившись в указанный час в столь знакомый мне дом Поклевского-Козелла, я не узнал тех чудных барских комнат, в которых так часто приходилось бывать в гостях у гостеприимных хозяев, — до такой степени всё было загажено.
Заседание было назначено на семь часов вечера. Все мы пришли без запоздания и вынуждены были ждать появления Н. Н. Крестинского (впоследствии назначенного минфином, а затем послом в Берлин) более часа. Помимо Крестинского, на заседании присутствовали комиссары Голощёкин и Малышев. Голощёкин произвёл на меня весьма неблагоприятное впечатление резкостью суждений, кои с ясностью указывали на крайнюю неосведомленность в вопросах финансового характера. Во всех его словах, сопровождавшихся резкими, характерными для евреев жестами, сквозила под видом коммуниста логика держиморды. Голощёкин же был из тех коммунистов, служивших в Ч.К., которые так охотно взяли на себя роль палачей. Не без его участия происходило как подготовление к убийству Царской семьи, так и уничтожение следов этого зверского убийства.
Крестинский, которого я видел в первый раз, был тоже евреем, но и по вежливости обращения, и по наружности оставил о себе впечатление гораздо более выгодное, чем Голощёкин.
Открыв заседание, Крестинский объявил нам, что созвал нас для того, чтобы выслушать наше мнение о предстоящей национализации банков и о нормировке в выдаче с текущих счетов.
При этом он предупредил нас совершенно откровенно, что, будучи юристом по образованию и состоя юрисконсультом одного из отделений Сибирского банка, он, тем не менее, никогда решением финансовых проблем не занимался. Банковское дело ему если и знакомо, то только в узкой области вексельного права. В силу этого он просит нас быть правдивыми в наших объяснениях и показаниях.
На заданные вопросы отвечал главным образом я, и, с точки зрения моих коллег, не вполне удачно. По крайней мере моё заявление о том, что лично я приветствую идею национализации банков — конечно, при условии вполне планомерного проведения в жизнь, — не соответствовало их взглядам. Национализацию банков я считал единственным выходом из создавшегося положения.
На самом деле, говорил я, работать при переживаемой анархии совершенно невозможно. Если бы мы и могли продолжать нашу работу, то в результате её банки вместо прибыли давали бы только убытки. Если бы прибыль и существовала, она шла бы в карманы служащих, ставки жалованья которых были непомерно увеличены с первых же дней революции. Теперь же, в переживаемых условиях, когда никто не гарантирован от наложения контрибуции и просто от грабежа, естественно, что банковское дело идти не может. Как мы можем кредитовать под векселя, когда полученная сумма завтра же может быть отобрана у нашего должника?
Саму национализацию я мыслил как акт передачи всех наших активов и пассивов казне под соответствующую расписку Государственного банка. Эта национализация меня устраивала бы больше всего.
Что же касается установления нормы в выдачах, то я просил оставить этот вопрос на решение Банковского комитета. Комитет мог бы дать гарантию, что при условии полного невмешательства в наши дела передача будет выполнена без всяких убытков и потерь.
Это заседание интересно было тем, что Крестинский, откровенно сознавшийся в полном незнакомстве с финансовыми вопросами, в очень скором времени был назначен в Петрограде министром финансов большевицкого правительства.
Мои взгляды на заседании восторжествовали, и Крестинский обещал нам поддержку и самостоятельную работу.