СВАДЬБА НАТАШИ

СВАДЬБА НАТАШИ

Приблизительно в конце апреля в нашей семье произошло крупное событие. Однажды вечером Наташа, вернувшись домой с прогулки, заявила, что Николаевский сделал ей предложение и завтра будет официально просить нашего согласия. Для меня это было полной неожиданностью.

— Послушай, — сильно волнуясь, говорил я Наташе, — неужели мы заслужили так мало доверия, что ты не могла посоветоваться по столь важному вопросу несколько ранее? Что я могу сказать теперь? Ясно, что я вынужден дать согласие. Наконец, как быть с Шевари? Ты так обнадёживала его всё время, что мне совестно за тебя перед человеком.

— С Шевари переговорит Лев Львович. Я его не люблю и замуж за него не выйду.

На другой день после несколько натянутого объяснения с женихом предложение было принято, и Наташа вскоре была официально объявлена невестой.

Помолвка произошла за ужином.

К вечеру того дня мы пригласили немногочисленных знакомых: Рудневых, Циммерманов, Арцыбашевых. Подали ужин, во время которого я предложил выпить по бокалу вина за здоровье жениха и невесты.

Начались обычные в подобных случаях тосты и пожелания. Вечер прошёл весело и оживлённо.

Однако то обстоятельство, что Лев Львович со своей особой манерой шутить, при которой было трудно разобраться, шутит ли он или говорит серьёзно, неоднократно хвалил большевиков, заставляло Рудневых быть с ним осторожными. И на вечере произошла характерная для того времени история.

Мой сослуживец по банку Александр Фёдорович Циммерман произнёс милый тост, в котором со свойственным ему ораторским талантом остроумно уронил несколько ядовитых фраз в адрес большевиков. Настало неловкое молчание, после которого Елизавета Александровна Руднева, уведя в другую комнату Циммермана, сказала:

— Будьте осторожней в этом доме, ведь Николаевский и его товарищи большевики.

Со свадьбой наши наречённые торопились, почему и решено было устроить её 23 мая.

Несмотря на скудность средств, хлопот было много. Целыми днями Наташа с матерью бегали по модисткам и портнихам. Наконец настал и день свадьбы. Мы украсили, насколько могли, нашу небольшую квартирку.

Особенно, помню, много возни было с установкой столов. Гостей пригласили сорок человек, а места не хватало. Но голь на выдумки хитра. Мы поставили стол поближе к стене, у которой вместо стульев стояли сундуки, накрытые разными гардинами, и затем к нему с обеих сторон придвинули узкие столики, взятые из кофейной. К нашей радости, все приглашённые разместились в одной комнате. Сервировка была привезена ещё из Иркутска. Стены комнаты очень остроумно раскрасила Е. А. Руднева, прибив на небольшом расстоянии друг от друга плоские жестянки из-под китайской водки. В них налили воду и поставили цветы.

Вся комната превратилась в беседку из цветов. Преобладали белая сирень и черемуха.

Ни обеда, ни завтрака мы сделать не могли, сервировали чай с тартинками и заготовили в большом количестве крюшон, который так вкусно умел готовить Толюша.

На свадьбу шаферами были приглашены Русьян и Щербаков — к жениху, а Толя и Шаравьев — к невесте. Все четверо носили аксельбанты, что делало обряд венчания парадным. К тому же генерал Болдырев и начальник его штаба Антонович любезно уступили свои автомобили, что было совсем шиком.

Венчание совершалось утром в университетской церкви, куда против обычая проехал и я с женой. Хор певчих был великолепен и тронул меня до глубины души. Дома встретили молодых, как водится, благословением образом и хлебом-солью, а затем принялись за классически холодный крюшон.

Молодёжь сильно подвыпила, говорилось много тостов, хороших слов и пожеланий.

Но я был настроен далеко не весело. Грустно было расстаться с дочуркой, да ещё при таких исключительно скверных обстоятельствах — неустойчивости политического положения, материальной нестабильности и полной необеспеченности завтрашнего дня. Тяжёлое настроение внезапно вылилось в моей небольшой речи, которую совершенно неожиданно для себя я закончил почти слезами, чувствуя от этого себя виноватым перед дочуркой.

Часов в пять вечера молодые в сопровождении шаферов выехали на двух автомобилях на дачу Липарских, где нам удалось нанять для молодых хорошенькую комнату, общими силами уютно меблированную.

Гости, не исключая генералов Болдырева и Антоновича, засиделись далеко за полночь.

На следующий день особенно остро почувствовалось наше одиночество. Настало время, семья созрела, и птенцы вылетели на волю, оставив в гнезде лишь нас, стариков.

День был хороший, и я отправился на сопку Орлиное Гнездо, что высилась против наших окон.

Улегшись на землю, смотрел я в бесконечную глубину полного величавого спокойствия неба и горячо молился Всевышнему о том, чтобы выйти из затруднительного положения и найти работу, дабы смочь содержать семью.

Какой величавый вид открывался с этой горы и на прекрасный город, и на причудливые берега многочисленных бухт и заливов, и на бесконечное, местами точно завесой прикрываемое спускавшимися туманами, сверкающее на солнце зеленовато-голубыми волнами море.