ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Я, Cпок, или «Решающая равнина» на улицах Сан-Франциско
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Я, Cпок, или «Решающая равнина» на улицах Сан-Франциско
Вот что мне известно.
Я — Спок, сын Сарека Вулканского и Аманды Землянки. Я — ученый, кавалер высших наград и степеней, присуждаемых Вулканской Академией Наук. Я провел свои ранние годы под бдительным взором родителей и саркастическими взглядами юных соучеников, насмехавшихся над моим смешанным происхождением. Временами я эмоционально реагировал на их высказывания, что служило только к увеличению их презрения и давало основания для их утверждений, что я никогда не смогу действовать, как настоящий вулканец.
В результате я посвятил свою жизнь обретению логического мышления, свободного от эмоциональных помех. Это послужило причиной некоторого расстройства моей человеческой матери — но она понимает, поскольку ей самой пришлось пройти через некоторое приспособление по этому вопросу. Она сделала выбор жить среди вулканцев — пусть даже и не по-вулкански. Можно сказать, что она нашла способ жить, как они, не пытаясь стать одной из них.
Я, с другой стороны, нахожу определенную гордость в том, чтобы называть себя вулканцем.
Вот то, что мне известно, и более — я покинул дом и семью в результате проблематично сложившихся обстоятельств, чтобы вести жизнь среди многоязычного собрания разных рас из разных миров, сведенных вместе организацией, известной, как «Звездный флот», созданный Объединенной Федерацией Планет. В течение некоторого количества лет службы на борту «Энтерпрайза», сперва под руководством капитана Пайка, а затем под командованием капитана Кирка, я принял участие в ряде опасных миссий, одна из которых привела к моей смерти.
Я рассказываю об этом сейчас так, как это было рассказано мне. После моей гибели несколько моих товарищей по команде рискнули карьерным положением и даже своими жизнями, чтобы отправиться на планету «Генезис», поскольку у них были причины верить в надежду меня спасти. Фактически, они это сделали.
Это была с их стороны поспешная и рискованная авантюра, абсолютно нелогичная и совершенно человеческая.
Я благодарен.
Мои друзья вернули мое тело на Вулкан, где физическая оболочка была соединена с духовной сутью, катрой, с помощью древнего вулканского ритуала. С тех пор я мне удалось вспомнить, а также выяснить с помощью множества расспросов, обсуждений и исследований, кто эти люди. Я также усвоил большое количество научных и исторических сведений для того, чтоб я мог оказаться полезным своим товарищам в нашем будущем путешествии — чтобы вернуться на Землю, и предстать перед трибуналом за их действия, совершенные для моего спасения.
Потеряв большую часть памяти о своем опыте, я обучился всему с нуля. Однако, несмотря на вновь обретенное образование, есть многое, чего я до сих пор не знаю. Есть старинный афоризм, который гласит: «Тот, кто не ведает о своем неведении, есть глупец, которого следует избегать».
Моя мать настаивает, что мне предстоит обнаружить, что у меня есть чувства. Пытается ли ее человеческое сердце выдать желаемое за действительное? Она предлагает мне любовь. Возможно, однажды я найду способ откликнуться.
Но сейчас — время отправиться в путь вместе с моими друзьями. Я поднимаюсь на борт клингонской «хищной птицы», корабля, который доставит нас на Землю. Но в атмосфере этого путешествия есть что-то от сна — встающие в памяти зеркальные образы, отражающие друг друга.
Кажется, у меня есть доппельгангер, призрачный двойник.
НИМОЙ: Спок, ты пройдешь через эту дверь. Саавик только что рассказала капитану Кирку об обстоятельствах смерти его сына. Она пожелает вам счастливого пути, и ты ответишь: «Долгой жизни и процветания, лейтенант». Затем она уйдет, ты обменяешься кратким диалогом с Кирком. Ты извинишься за отсутствие униформы. Он скажет тебе занять твое место, и затем ты выйдешь. Ну, на протяжении всей сцены ты слегка сбит с толку — пытаешься собрать воедино кусочки мозаики.
СПОК: Очень хорошо. Когда мне следует это сделать?
НИМОЙ: Подожди за дверью. Я скажу «Мотор!». Когда Кирк и Саавик закончат обмен репликами, дверь откроется. Ты входишь и начинаешь.
СПОК: Очень хорошо.
Информация, которую я получил, несомненно, называется «режиссерские указания». Она ясна, лаконична и полностью по делу. Адмирал Кирк, Саавик и я выполняем свои функции два, три, даже четыре раза, хотя причина повторения остается для меня загадкой — ведь я каждый раз точно следую инструкции.
Наконец, «режиссер» говорит: «Хорошо! Поехали дальше». Я видел его раньше. Когда мои коллеги привезли меня на Вулкан для фал-тор-пан, ритуала воссоединения. Я был без сознания, но после процедуры, когда я встретился лицом к лицу с Кирком и остальными, он был там.
Я пребывал в потрясении и плохо осознавал, что меня окружало, но я знал — он был там, «режиссер Нимой».
Сейчас я гораздо лучше осознаю его присутствие. Он энергичен, решителен, и, похоже, хорошо подготовлен и квалифицирован для выполнения своей работы, и, однако, есть какая-то настойчивость, невысказанный подтекст, который окрашивает его действия. Я чувствую, здесь что-то таится, что-то личное поставлено на карту, как это было со мной, когда я готовился к проходу через «решающую равнину».
НИМОЙ: Что это, Спок? Ты уже второй раз упоминаешь о ней с тех пор, как я начал снимать «Звездный путь-III».
СПОК: «Решающая равнина» — это испытание, призванное полностью раскрыть таланты, которые долгое время усердно развивались. И, в то же время, это попытка достичь личностной целостности.
НИМОЙ: То есть, это вулканская практика?
СПОК: Да. Но она обладает универсальной приложимостью. Это выражение применимо везде, где есть проверка, контрольное испытание умений и достижения полной целостности.
НИМОЙ: А что за испытание?
СПОК: На Вулкане простирается огромная, плоская, безжизненная пустыня, известная под названием «равнина намерений». Сложилось так, что она символизирует высшее достижение.
На одном конце равнины стоит тысячелетний фрагмент стены. На другом конце пустыни, на расстоянии примерно вашего земного километра, возвышается тонкий обелиск. Жарким днем проходящий испытание выступает от стены и медленно идет к обелиску. Каждый шаг, каждое движение каждого мускула должны быть внимательно сосчитаны, измерены и тщательно запомнены. Даже скорость и направление ветра должны быть учтены.
НИМОЙ: И в этом и состоит задание?
СПОК: Только половина. Когда работа выполнена, проходящий испытание ждет до темноты, и в безлунной тьме вулканской ночи возвращается к фрагменту стены. Чтобы это сделать, требуется в точности воспроизвести все то, что мозг ранее запомнил. В противном случае, индивидууму предстоит бесцельно блуждать в темноте. Это не просто физический трюк, это требует полного единения тела, разума и духа личности. Юные вулканцы стремятся к этому испытанию. Немногие получают такую возможность, и, когда такое происходит, весь наш народ знает об этом и ожидает результатов. В случае успеха прошедший ритуал получает право носить символ Колинара — великого достижения.
НИМОЙ: Значит, это не просто физический трюк.
СПОК: Именно. Совершив его, личность достигает гармонии и обретает мир с собой.
НИМОЙ: И ты думаешь, что я занимаюсь именно этим? Или чем-то вроде?
СПОК: Да. Ты пытаешься обрести цельность. Возможно, мы оба пытаемся.
Спок знал, о чем говорит. «Звездный путь-IV» определенно подверг испытанию все мои умения, моральные и физические. Но, когда фильм был снят, чувство удовлетворения определенно стоило всех преодоленных трудностей. Я хотел чем-то отблагодарить Спока и «Звездный путь» — а с этим фильмом, по моим ощущениям, как раз появилась такая возможность.
Но давайте начнем с начала, когда сюжет «Звездного пути-IV» был всего лишь огоньком в глазах Харви Беннета и блеском в моих собственных.
Мы с Харви оба решили, что атмосферу пора сделать повеселее. «Звездный путь: Фильм» (или, как называют его некоторые фанаты, «Звездный путь: Стоп-кадр») был унылым, мрачным упражнением в спецэффектах, в «Звездном пути-II» была смерть Спока, а в «Звездном пути-III» смерть сына Кирка, Дэвида, плюс уничтожение «Энтерпрайза». В четвертом фильме пришла пора вернуть в «Стар Трек» чуток легкомыслия, того, что Харви называет «чечеткой» — умением привнести веселье, чистую радость жизни даже в самый драматический момент.
Конечно, в то время у меня самого было весьма легко на сердце. После успеха «Поисков Спока», я переехал в новый офис на студии «Парамаунт». У меня были замечательная еда в студийной столовой, отличное место для парковки и бодрый шаг. Было ясно, что студия признала, что четвертый фильм станет событием не только для «Звездного пути», но и для «Парамаунт».
Я едва-едва устроился за моим новым столом, как зазвонил телефон. На трубке был Джефф Катценберг:
— Леонард, — сказал он. — Мне надо обсудить с тобой одну идею. Она может, самая лучшая на свете — а, может, и самая ужасная. Готов?
— Ага.
— Я тут вчера вечером обедал с Эдди Мерфи. Мы обсудили массу вещей, и я упомянул твой будущий фильм. У Эдди глаза загорелись, и он заявил: «Джефф, да я на убийство готов, чтоб там появиться!» Так что я пообещал ему поговорить с тобой.
Я помедлил, обдумывая это. На первый взгляд казалось потрясающей идеей объединить две франшизы — Эдди Мерфи и «Звездный путь» — в надежде, что это привлечет фанатов Мерфи, которые иначе бы на «Звездный путь» не пошли. Но это значило невероятное вложение денег и талантов в один фильм — и гораздо более пристальное внимание критиков. Если бы затея не сработала, это повредило бы и Мерфи, и «Стар Треку». Так что я осторожно ответил:
— Ты прав. Это или самая лучшая идея на свете — или самая ужасная.
— Ну, ты же с ним встретишься, чтобы это обсудить, да, Леонард?
— Конечно, — сказал я Джеффу, и он согласился все устроить.
Тут я должен вам всем напомнить, что в 1985 году, о котором идет речь, Эдди Мерфи был очень, очень яркой звездой «Парамаунт». Это было вскоре после того, как он добился невероятного успеха в «48 часов» и первым фильмом «Полицейский из Беверли-Хиллс». С тех пор его карьера немного подугасла, но в то время мало было более популярных актеров. На студии «Парамаунт» Эдди был кем-то вроде пресловутого 800-фунтового павиана: он мог ночевать, где хочет.
И, что само по себе поразительно, он был Огромным фанатом «Звездного пути» — с большой буквы «о». Собственно, история о том, как он подписывал контракт со студией, стала легендой. Вот как ее рассказывают.
«Парамаунт» углядела Эдди в «Воскресный вечер в прямом эфире», когда он был блестящим и голодным молодым талантом. Студия поняла, что у него есть потенциал, как у киноактера — абсолютная мечта любого, кто находился бы на месте Мерфи. Так что он ударил по рукам с «Парамаунт», условившись, что, когда контракт будет подписан, он получит бонус в миллион долларов.
Вы думаете, Эдди скрежетал зубами от нетерпения расписаться в нужном месте и получить чек, да?
Нет. Когда парни из руководства приехали с контрактом и чеком на руках в Нью-Йоркскую студию, где Эдди репетировал, им пришлось ждать. Почему? Нет, не потому, что он работал. Нет, Эдди прилип к телевизору, где как раз шла серия «Звездного пути», и отказался отвлечься от просмотра. Парням с «Парамаунт» пришлось сидеть и ждать, пока не пройдут последние титры под бодрую музыку Александра Кораджа. И только тогда Эдди подписал контракт и забрал свой миллион долларов. Что поделать, у человека были свои приоритеты.
Держа все это в уме, в назначенный день я от имени «Парамаунт» приехал домой к Эдди на Голливуд Хиллс. Дом был огромный, даже роскошный, но, когда ассистент ввел нас внутрь, я обнаружил, что в нем почти нет мебели. (Думаю, Эдди тогда его снимал). Так или иначе, мы проделали наш путь по огромным пустым комнатам и обнаружили Эдди, ждущего нас в гостиной. К счастью, в этот раз он не смотрел «Звездный путь», так что после обмена вежливыми рукопожатиями мы смогли перейти прямо к делу.
— Ну, — сказал Эдди, — что тебе сказал Катценберг?
Это был прямой вопрос, и я ответил так же:
— Он сказал, что ты готов на убийство, только чтоб сняться в «Звездном пути».
Он блеснул зубами:
— Точно!
Мы немного поговорили. Я рассказал ему, что мы с Харви собираемся обсуждать идеи для фильма и готовы принять его просьбу совершенно всерьез. Но вдобавок я сказал ему:
— Эдди, ты нам нравишься, и мы нравимся тебе. Знаешь, если будет озвучено, что ты в нашем фильме, куча критиков-снайперов усядется в засаде с ружьями наперевес, готовясь расстрелять нас, если что-то пойдет не так. Я думаю, что твоя роль должна быть великолепной — или ее не должно быть вовсе, потому что мы не хотим навредить твоей карьере, и, я знаю, ты нашей тоже не хочешь навредить.
— Тогда держите меня в курсе, — сказал Эдди. — Дайте мне знать, как там у вас развиваются идеи фильма.
Я согласился, ведь так каждый мог соскочить с поезда, если заметит, что он идет куда-то не туда.
Тем временем мне предложили роль в минисериале NEC по мотивам «И восходит солнце», который снимали в Париже и Сеговии. Я его принял, зная, что за два месяца в Европе у меня будет масса времени, чтоб поразмыслить над сюжетными поворотами для нового «Звездного пути». А пока мы с Харви решили как следует взяться за основную идею фильма.
Так что, прежде, чем улететь в Европу, я связался с тремя ведущими космическими учеными — Фрэнком Дрейком из Калифорнийского университета в Санта-Круз, Полом Горовицем из Гарварда и Филиппом Моррисоном из Массачусетского технологического института. Я представился по телефону и объяснил, что собираю информацию для нового фильма по «Звездному пути». Все трое великодушно согласились встретиться со мной, и в итоге у мне с ними сложились чудесные вдохновляющие беседы.
Эти три человека находились на самом переднем крае науки, занимающейся контактами с неземным разумом. Все трое внесли свой вклад в SETI, Программе поиска внеземного разума. Фрэнк Дрейк — отец уравнения Дрейка, которое показывает вероятность нахождения разумной жизни на других планетах, основываясь на числе планет, чей период обращения сходен с земным и чьи солнца сходны с нашим. Пол Горовитц показал мне разработанное им оборудование, которое устанавливается на радиотелескопы и многократно увеличивает шансы уловить признаки присутствия высокоразвитой цивилизации где-нибудь во вселенной. А Филипп Моррисон помог мне понять трудности коммуникации с другими расами — ведь для инопланетян, у которых губы, зубы и языки отличаются от наших, сама попытка выговорить что-нибудь на нашем наречии оказалась бы трудной, если не невозможной. Ну, добавьте тот факт, что их мозг и мыслительные процессы могут заметно отличаться, и вы начнете понимать, с какими проблемами они — и мы — можем однажды столкнуться, когда впервые попробуем заговорить друг с другом.
Эти встречи снабдили меня богатой пищей для размышлений в отношении следующего фильма. Тем временем Харви тоже много размышлял — и смотрел серии «Звездного пути». Он сел и составил свой собственный список лучших эпизодов, и обнаружил, что вкусы у него совпадают с фанатами сериала! Почти все серии, которые он выбрал, были среди бестселлеров на видеокассетах. Одним из самых любимых его эпизодов был придуманный Харланом Эллисоном «Город на краю вечности». Так что, когда мы с Харви собрались обсудить исходные положения «Звездного пути-IV» перед моим отлетом в Европу, он сказал:
— Леонард. Мы должны устроить путешествие во времени.
Я подумал, что это отличная идея, и мы уже давно сошлись на том, что пора развеять атмосферу. На этом я улетел в Европу. Мы с Харви собирались продолжить работу над идеями для фильма по отдельности, а потом встретиться и продолжить в Париже вместе.
Работа моя в Испании и Франции шла гладко, оставляя мне массу времени на то, чтоб начать придумывать сюжет. Конечно, были определенные хвосты, которые следовало подобрать из предыдущего фильма. К примеру, наш экипаж был сейчас на Вулкане и был объявлен в Федерации вне закона, поскольку нарушил прямой приказ, запрещающий отправляться на Генезис. Также мы знали, что «Энтерпрайз» уничтожен, и единственный доступный корабль — это клингонская «Хищная птица», которой в «Звездном пути-III» командовал Коммандер Крюге. Было логично предположить, что Клингонская Империя взъярится на Кирка за смерть своих граждан и угон их корабля. А что до Спока — ну, он вернулся на родную планету и опять стоит на ногах, но его разум похож на опустошенный компьютер, жаждущий информации.
Итак, следует ли нашему доблестному экипажу вернуться на Землю и предстать перед судом или еще немного побыть в мятежниках? Мне казалось, что они бы ответственно согласились отправиться домой — но могли попасть во временную дыру. И, чтоб поддержать их еще больше, я решил, что их путешествие в прошлое скорее должно быть намеренным, чем случайным.
Сойдясь на этом, мы с Харви начали думать о том, в какую эпоху могла бы отправиться команда «Энтерпрайза». Мы перетасовали массу всевозможных вариантов — Древний Рим, Дикий Запад, Война за Независимость… Но больше всего нам — и, как мы надеялись, значит, и зрителям тоже — понравилась мысль о современной Америке.
Вскоре Харви присоединился ко мне во Франции, и в вестибюле парижской гостиницы мы набросали черновик, который требовала от нас «Парамаунт». (На самом деле, я думаю, если бы мы просто сказали: «Мы тут решили сделать повеселее», их бы вполне устроило.) Мы дали им знать, что Великолепной Семерке предстоит отправить домой — после небольшого путешествия в наши дни, в Сан-Франциско (в конце концов, ведь именно там находится Штаб Звездного Флота).
Но настоящий-то вопрос был: «Зачем?» Очевидно, наши герои отправлялись в прошлое, чтобы решить какую-то проблему. Но какую именно и как тут могло помочь путешествие во времени?
Тут следует упомянуть, что в это время я читал «Биофилию», только что опубликованную книгу гарвардского биолога Эдмунда Вилсона. В своей работе Вилсон рассказывает об огромном числе вымирающих видов и предсказывает, что к 90-м годам Земля будет терять по 10 тысяч видом в год. Это один вид в час! Что хуже всего, многие из этих видов даже не были каталогизированы — у нас никогда не будет шанса узнать, что они из себя представляли, или какую функцию выполняли в природе. Они просто исчезнут, не оставив и следа существования.
Мрачное будущее, нарисованное в «Биофилии», преследовало мои мысли. Какие важные виды мы теряем прямо сейчас — и как эта потеря может повлиять на будущее человечества через три сотни лет? Я уверился — вот наша тема, грехи отцов, падающие на детей. Я почувствовал, что знаю, что это был за основной «грех», но что именно было потеряно и какова будет расплата?
Некоторое время я покрутил мысль, что, возможно, в 23 веке случилась масштабная эпидемия, смертельная болезнь, чье лекарство было уничтожено веками раньше, вместе с джунглями. Но изображение тысяч больных и умирающих людей казалось довольно страшным для нашего «легкомысленного» фильма — а мысль о том, что наш доблестный экипаж должен преодолеть шесть сотен лет в прошлое и обратно, только чтоб привезти какого-нибудь дартера-молюскоеда совершенно не казалась захватывающей!
В конце концов, после нескольких недель ломания головы, у меня случилось озарение. Это случилось во время заполночного разговора с другом, Роем Данчиком. Мы говорили о «Биофилии» и обсуждали вымирающие виды, когда Рой упомянул горбатых китов. Горбачи — настоящие гиганты, весящие по 20 тонн каждый, и в то же время они кроткие млекопитающие, обладающие поразительной тайной — своей песней.
Самцы китов издают серии вздохов, протяжных возгласов и щелчков, которые складываются в «песню» длиной несколько минут. Эти «песни» нетронутыми передаются от стаи к стае по мировым океанам — а когда песню меняет один-единственный кит, ее меняют все.
Но как? Никто не знает. Не знаем мы и того, какую функцию носит песня — служит ли она поиску пары в брачный период, или охране своей территории или ориентации в пространстве. Она остается одной из самых интригующих тайн природы… и вокруг этой тайны и можно было бы закрутить сюжет.
Я провел бессонную ночь, размышляя о таинственном китовом пении. И на следующий день ранним утром я позвонил Харви и сказал: «Давай-ка поговорим».
Только он переступил порог офиса, как я встретил его словами:
— Только сразу скажи, сошел я с ума или мы и правда сможем это протащить — экипаж «Энтерпрайза» отправляется назад в 20 век, потому что для того, чтобы решить проблему, нужна пара горбатых китов.
Ну, он не сказал: «Ты сошел с ума». Он вообще на некоторое время дар речи потерял, но я просто мог видеть, как вращаются шестеренки в этой его продюсерской голове. В конце концов, он произнес:
— Ну, горбатые киты не поддаются дрессировке, как касатки, а про касаток и так слишком много фильмов.
Но еще он добавил:
— Вопрос в том, существует ли необходимые нам отснятый материал с китами, или нам придется его снимать? Давай-ка это выясним.
Вот так мы и начали. Наняли монтажера, чтоб он просмотрел часы существующих морских съемок, и вскоре у нас был ответ.
И он был не тем, который мы хотели. Нам придется снимать большую часть самостоятельно. Тем временем, возник еще один вопрос — что это за проблема стряслась в 23 веке и как пара китов сможет ее разрешить?
Позвольте мне еще раз отвлечься и сказать, что меня всегда привлекали истории о взаимопонимании. Вот почему «Дьявол в темноте», с его идеей ужасных последствий, которые несет недостаток взаимопонимания, остается одним из самых моих любимых эпизодов «Звездного пути». Собственно, один из моих любимейших фантастических рассказов — «Ревун» Брэдбери, рассказывает об огромном морском чудовище. Создание решает, что его одиночество осталось позади, когда слышит вдали крик, так похожий на свой собственный — но его надежды разбиваются вдребезги, когда оно обнаруживает, что звук — это всего-навсего сирена с маяка. В гневе оно уничтожает источник звука.
Этот рассказ пришел мне на ум, когда я ломал голову над китовым вопросом. И я подумал: «Мы не знаем цели пения китов. А что, если бы оно предназначалось для сообщения с инопланетным разумом?»
И в день смерти последнего горбача песни эти песни умолкли бы навсегда. Потеря сигнала привлекла бы на Землю гостя, ищущего потерянного друга, как я или вы могли бы навестить дом своего друга, не сумев до него дозвониться. Наконец, концепция программы SETI, и идеи Моррисона о нелинейной коммуникации начали находить себе место в сюжете: песня китов — это язык, который мы не понимаем, но воспринимаемый инопланетным разумом. Но, когда песни прекращаются, к Земле отправляет зонд, чтобы исследовать океаны. Это исследование вызывает страшные ураганные грозы, в буквальном смысле угрожающие утопить планету. Только песнь китов может успокоить зонд и заставить его вернуться туда, откуда он прибыл.
И вот наконец-то у нас с Харви сложился основной сюжет, теперь пора было приступать к сценарию. Были наняты Стив Меерсон и Питер Крайкс, которые сразу же уселись за работу. Мы все сошлись на том, что местом назначения команды должен быть Сан-Франциско 20 века, где ей предстояло начать свои поиски горбатых китов.
Но тут пришло время отвечать еще на один большой вопрос — какую роль в истории будет играть Эдди Мерфи?
Мы бились над этим неделями. То задумывалось, что он сыграет профессора из колледжа, то — афериста. Самое большое, на что нас хватило — что Эдди сыграет «исследователя экстрасенсов», ведущего ночную передачу на радио, посвященную проблемам в стиле «Нэйшнл Энквайэр» — жив ли Элвис? Могут ли физики и вправду предсказывать будущее? Бродят ли по нашей планете пришельцы?
Конечно, в сценарии пришельцы еще как бродили — или, по крайней мере, бродил один полувулканец! Персонаж Эдди должен был заподозрить, что мы настоящие пришельцы, и гоняться за нами по пятам на протяжении всей истории, пытаясь найти доказательства своей правоты. Если честно, его персонаж пошел не очень, он просто повторял одну и ту же реплику снова и снова. В конце концов, мы решили, что это было недостаточно хорошо ни для Эдди, ни для нас, так что он перешел к другим проектам.
Стив и Питер усердно потрудились и выдали нам несколько черновых вариантов, но в итоге стало ясно, что нам нужен свежий взгляд. Ник Мейер согласился нас вытянуть, и, когда он пришел обсудить проект с Харви и мной, я сказал ему:
— Слушай, Ник. У нас есть шанс снять что-нибудь доброе. В этой истории никто никого не убивает. Ни одного гневного выстрела. Злодеями выступают обстоятельства, недостаток информации и нехватка образования.
Ник принял это замечание близко к сердцу, и они с Харви поделили между собой сценарий. Ник обладает чудесным сарказмом, так что он согласился написать среднюю часть, в которой наши герои странствуют по Сан-Франциско 20 века. (Вклад Ника начался с реплики Спока: «Судя по уровню загрязнения, мы попали в конец 20 столетия»). Харви, со своей стороны, написал начальные и завершающие сцены, весьма военные и четкие — его конек.
Я добавил несколько моментов лично для Спока — вроде взаимодействия Спока с компьютером и бессовестного применения вулканского шейного захвата к панку в автобусе. (Сценка выросла из моего собственного опыта на Каламбус Авеню в Нью-Йорке. Как-то я застрял за юнцом с орущим бумбоксом — и ничего мне так не хотелось, как отправить его с его музыкой в беспамятство!)
Отправляя панка (Кирк Тэтчер) в беспамятство
Я должен сказать, что Ник и Харви сотворили фантастический сценарий. Собственно, Ник Танем, который был руководителем студии, отвечавшем за выпуск «Звездный путь-IV», сказал нам после прочтения: «Я бы снял этот фильм, даже если бы это не был «Звездный путь»!»
Вскоре началась подготовка к съемкам. Как раз тогда я поднимался вверх по лестнице с кем-то из съемочной команды, обсуждая рабочие вопросы, когда внезапно начал задыхаться. Мне пришлось замолкнуть, просто чтоб суметь подняться по ступенькам.
«Вот дела! — подумал я. — Пора бросать курить и приводить себя в форму».
Кто-то когда-то сказал мне, что снять фильм — то же самое, что съесть слона. На первый взгляд это кажется невозможным, но если откусывать от него по кусочку каждый день, в итоге он закончится. «Звездный путь-IV», я знал, был довольно большим слоном — и, разумеется, гораздо больше, чем все, за что я брался до этого, и, с логистической точки зрения, сложнее всех фильмов, что мы делали до этого. (Если третий «Звездный путь» снимали, в основном, в павильоне, четвертый предстояло снимать в разных местах от Сан-Диего до Сан-Франциско, в сотнях миль друг от друга). И, в отличие от «Поисков Спока», где я как актер принимал микроскопическое участие, четвертый фильм требовал от меня массу игры.
Я знал, что это будет самый физически тяжелый проект, в котором я когда-либо участвовал. Я знал — мне понадобится вся выносливость, которую я только смогу собрать, так что я записался в программу по борьбе с курением. Одновременно я начал заниматься в спортзале на студии «Парамаунт». Я там до сих пор довольно регулярно занимаюсь, и с тех самых пор не выкурил ни одной сигареты. Собственно, я думаю, что «Звездный путь-IV» очень помог мне в улучшении здоровья и продлении жизни.
Первый «кусок» слона состоял в розыске мест для съемок — нудное и отнимающее много времени занятие. Вместе с нашим оператором и парой продюсеров я провел бессчетные часы в самолетах, машинах и трейлерах — в основном, в северной Калифорнии. Мы отыскали парк «Золотые ворота» в Сан-Франциско для посадочной площадки невидимой «Хищной птицы», которая стала тем самым местом, где Кирк приказал Сулу приземляться.
К сожалению, как раз перед тем, как нам предстояло начать там съемки, все вокруг затопило сильным дождем и земля стала слишком грязной для нашего оборудования. Нам пришлось переключиться на «Государственный парк имени Уилла Роджерса» в Лос-Анджелеса, который, собственно, отлично подошел.
Телепортируясь в парк «Золотые Ворота» (а на самом деле — в «Государственный парк имени Уилла Роджерса» в Лос-Анджелесе)
Мы также разыскали Монтерейский океанариум — и в этот раз провели съемки с большим успехом. Смонтировав кадры, снятые там, с кадрами, снятыми в бассейне в Лос-Анджелесе, мы смогли создать впечатление, что наши горбатые киты и в самом деле жили в огромном закрытом бассейне в океанариуме. На самом деле, разумеется, в океанариуме никогда не было никаких китов. Не существует достаточно большого бассейна, чтобы их держать.
Китовые спецэффекты были созданы несколькими очень талантливыми людьми, особенности — специалистом по визуальным эффектам Кеном Ралстоном и художником-постановщиком Нило Родисом из «Индастриал Лайт энд Мэджик». Я очень надежно чувствовал себя в руках Нило и Кена, просто потому, что они — лучшие в своем деле. Они подключили талантливого специалиста по роботам, Уолта Конти, чтобы разработать «китов-марионеток». Предполагаю, что большинство людей, видевших «Звездный путь-IV», так никогда и не поняли, что с живыми китами в этом фильме было всего два кадра — один с горбачом, совершающим прыжок над поверхностью океана, предоставленный нам Марком и Дебби Феррари, и другой — с быстро всплывающим горбачом во время сцены охоты, когда русский корабль преследует китов. Все остальные кадры с китами были созданы или с помощью миниатюрной механической модели, или с помощью воспроизведенной в натуральный размер какой-нибудь части китовой анатомии (например, хвоста).
Интересно, что как только началась работа над разработкой китовых спецэффектов, в залив Сан-Франциско заплыл кит-горбач по имени Хамфри. (На съемочной площадке шутили, что он приплыл к нам на прослушивание!) К сожалению, нам не удалось снять на пленку что-нибудь, что можно было бы использовать в фильме, но наш отдел спецэффектов сумел заполучить себе кое-что из отснятого материала, и это оказалось полезным при разработке радиоуправляемых кукол. Множество впечатляющих, правдоподобно выглядящих подводных сцен с китами на самом деле были сняты с участием четырехфутовых механических кукол в бассейне школы неподалеку.
Джордж и Грэйси, механические киты, спасибо «Индастриал Лайтс энд Мэджик»
Пока наши спецы по китам были заняты своей чудо-магией, нам с Харви пришло время заняться выбором актеров. Разумеется, мы уже решили, что хотим собрать из «стартрековской семьи» всех, кого только можно, так что Робин Кертис была приглашена опять на роль Саавик. Мы так же добавили Грейс Ли в роли Дженис Рэнд и Мэйджел Баррет в роли Коммандера Чапел ради их собственных коронных моментов в штабе Федерации. И родителей Спока, Сарека и Аманду, сыграли Марк Ленард и Джейн Вьятт.
Новичком в фильме стала героиня Джиллиан Тейлор, биолог, изучающий китообразных, которой предстояло в итоге помочь экипажу «Энтерпрайза» переправить китов обратно в 23 век. Кэтрин Хикс, которая выдала замечательное представление, была выбрана на эту роль.
Кэти принесла с собой восхитительный дух свежей, ясноглазой наивности, смешанной с бытовым цинизмом, который отлично пошел к роли. Когда она впервые приехала на прослушивание в моем офисе, я решил, что нам надо прочитать сцену, в которой Джиллиан находит в итальянском ресторанчике с Кирком и хочет знать, с чего это Кирк так интересуется китами. Во время разговора Кирк (к своему разочарованию) получает на коммуникатор звонок от Скотти, который называет его «адмиралом». Так что она говорит:
— Дайте-ка я угадаю. Вы из космоса.
— Нет, — отвечает Кирк. — Я из Айовы. В космосе я просто работаю.
И Джиллиан на это отвечает:
— Я так и знала! Я так и знала, что до космоса обязательно дойдет!
Когда Кэти Хикс читала эту реплику мне в офисе, она произнесла ее, как человек, который поверил, без всякого сарказма. Я-то ожидал, что она произнесет ее с интонацией: «Ладно, ребята, вы мне тут лапшу на уши вешаете». Это поразило меня — и весьма приятно, ведь, как ни странно, это было именно та реакция, которую мы задумывали для «исследователя экстрасенсов» Эдди Мерфи — вера в происходящее. Было что-то невероятно очаровательное в наивности ее героини.
Кэтрин Хикс в роли Джиллиан Тейлор, собственно, в сцене с «Я так и знала, что до космоса обязательно дойдет!»
Как только я указал, что Джиллиан реагирует цинично, Кэти немедленно перестроилась и ее манера подачи попала прямо в яблочко. Я впечатлился так, что через несколько дней пригласил ее пообедать со мной и Биллом. Мы отправились в Центр конного спорта в Бербанке. Кэти очаровала лошадей — что, конечно, очаровало Билла. Мы прелестно побеседовали за обедом, и, когда мы с ней уходили, я украдкой глянул на Билла через плечо, чтобы оценить его реакцию. Билл, подмигнув, кивнул, так что я повернулся к Кэти и сказал: «Добро пожаловать на «Звездный путь!»»
Мы остались очень довольны нашим выбором, ведь Кэти атаковала свою роль весьма отважно и энергично. Она была очень правдоподобна — может быть, чуток чересчур правдоподобна, с точки зрения ее партнера Скотта Де Венни, который играл ее коллегу по океанариуму. У них была совместная сцена, в которой Джиллиан вбегает в китовый бассейн и обнаруживает, что китов переправили в открытое море раньше, чем планировалось, без ее ведома или одобрения — и Боб, персонаж Скотта, был в этом замешан. В гневе Джиллиан бьет его по лицу, а потом в ярости выбегает прочь.
Когда мы занимались постановкой сцены, Кэти повернулась ко мне и спросила:
— Ну, как сильно мне его лупить?
Я ответил:
— Покажи свой гнев. Заставь нас в него поверить.
— Ладно, — сказала она, с легким намеком на этакую «будьте-осторожны-с-тем-что-просите-а-то-вы-можете-это-получить» интонацию в голосе. Когда камеры заработали, она улучила момент и врезала Скотту со всей силы, прямо в челюсть. Я хочу сказать, она правда ему вломила! Глаза бедолаги явственно наполнились слезами, но я должен отдать ему должное. Он мог бы запороть сцену, но он стиснул зубы и продержался все время, пока мы продолжали съемку. К счастью для него, Кэти с первого раза столь убедительно ему вдарила, что нам не пришлось делать много дублей.
Когда все актеры были выбраны, начались съемки в Сан-Франциско — с Великолепной Семеркой с «Энтерпрайза», болтающейся по улицам. Правда, было несколько нанятых нами «случайных прохожих», но тротуары еще были вдобавок полны обычных пешеходов, которые отнюдь не находились у нас под контролем, что делало ситуацию весьма захватывающей (и действующей на нервы — если вы режиссер, которому приходится молиться, чтоб никто не вошел в кадр и не испортил дубль). Самое удивительным был тот факт, что нас никто не потревожил, хотя лица актеров из «Звездного пути» хорошо известны. Сан-Франциско славится тем, что привлекает колоритных, эксцентричных людей — и по большей части пешеходы принимали нас за обычных городских сумасшедших и просто игнорировали.
Но сцена, в которой Кирк выходит на дорогу и чуть не попадает под машину, потребовала тщательной постановки (я совершенно не собирался позволить Биллу Шатнеру по-настоящему выбежать на проезжую часть и оказаться раскатанным в блин, хотя уверен, что он бы не возражал), и снять ее оказалось нелегко. (Водитель должен был назвать Кирка «тупицей», а Билл должен был ответить: «Сам двойной тупица!») У нас было дюжины две машин, управляемых нашими людьми, и потребовалось очень точно рассчитывать время, чтобы они все добрались до нужного перекрестка в нужный момент, когда наши актеры переходили дорогу — и чтоб нужная машина почти сбила Кирка. Потребовалась чертовски сложная хореография — мы портили и портили дубли — и, что самое плохое, каждый раз, как нам нужно было переснимать, требовалось как минимум 20 минут, чтоб наш маленький караван машин опять разъехался по кварталу и прибыл к нужному перекрестку.
Мы снимали сцену снова, и снова, и снова — и примерно через трех часов неудач я начал волноваться, потому что начали расходиться слухи, что мы тут снимаем «Звездный путь», и вокруг, наконец, начали собираться зрители. Стало все труднее и труднее убирать зевак из кадра. Я начал подумывать, что нам, наверное, стоит бросить съемку… и тут, после ковырнадцатой попытки все внезапно получилось как по волшебству. Все машины подъехали к перекрестку вовремя, мы, актеры, переступили через бордюр, и взбешенный «двойным тупицей» водитель умудрился произвести впечатление, что он практически сбил Адмирала Кирка, практически не задев Билла Шатнера.
Я издал глубокий вздох режиссерского облегчения и мы двинулись дальше, к сцене, когда наша отважная команда натыкается на автомат, продающий газеты, и вытаскивает одну из коробки. Я озадачился подходящим заголовком для газеты (для сан-францискского «Реджистера», если быть точным) — таким, чтобы выглядел уместным и подходящим для современной аудитории, и в то же время достаточно расплывчатым, чтоб, когда через несколько месяцев фильм выйдет в кинотеатрах, заголовок не выглядел бы устаревшим.
В итоге я остановился на «РАЗГОВОРЫ О ЯДЕРНОМ ОРУЖИИ ЗАГЛОХЛИ», потому что решил — что там ни произойдет в политике в ближайшие месяцы (или даже годы), но кто-нибудь где-нибудь обязательно будет с кем-нибудь вести переговоры о ядерном оружии. Следующие сцены — Кирк, отправляющийся в антикварную лавку и продающий свои старомодные очки, забирающий свою сотню долларов и делящих их между своей командой — прошли довольно просто. (Кстати, антикварная лавка была настоящей!)
На уличных съемках мы сталкивались и сталкивались и с тем, что тщательно спланированные сцены шли наперекосяк — и с тем, что вдруг чудесным образом непредвиденные обстоятельства складывались нам на пользу. К сожалению, вскоре у нас опять все застопорилось — на сцене, которая дала бы герою Джорджа Таккея, Сулу, прекрасный экранный момент. Идя по улице, Сулу — который, как мы заранее решили, родился в Сан-Франциско — сталкивается с маленьким мальчиком, который принимает его за своего дядю. После короткого разговора Сулу понимает, что это его прапрадедушка!
Из соображений экономии актер-ребенок был выбран из Сан-Франциско — иначе нам пришлось бы везти его из Лос-Анджелеса и платить за размещение его и его матери. Таким образом, агентство по выбору актеров из Сан-Франциско предоставило нам несколько видеозаписей местных детей. Мы с Харви их просмотрели и сошлись на самом многообещающем кандидате.
Но, когда подошел день съемок, у нас просто ничего не вышло, несмотря на всю тщательную подготовку. Ребенок прибыл на съемочную площадку и чувствовал себя настолько неуютно, что стеснялся разговаривать, на кого-нибудь смотреть и вообще что-нибудь делать, а не плакать. Мы изо всех сил старались уговорить его присоединиться к другим актерам произнести свои реплики, но он отказался двинуться с места. Джордж героически пытался его развеселить, и на английском, и на японском, и я даже пытался ему в этом помочь (в полном Споковском облачении) — но мы просто ничего не смогли сделать. Чем больше мы пытались заставить мальчика и его мать расслабиться, тем больше они смущались — пока, в итоге, съемочный день не подошел к концу, а малыш все еще отказывался к кому-нибудь приближаться и прекратить плакать. Это было мое самое первое столкновение с ситуацией, когда актера просто невозможно убедить вступить на съемочную площадку и произнести свои реплики. Нам нужно было готовиться снимать новые сцены на следующий день, так что мы были вынуждены двигаться дальше. Естественно, я очень сочувствовал Джорджу, ведь я знал, что это для него много значило, и это была бы очаровательная сцена в фильме.
Возможно, самый мой любимый «уличный эпизод» в «Звездном пути-IV», который нам удалось снять, — с Уолтером Кенигом в роли Чехова и Нишель Николс в роли Ухуры. Именно во время его съемок произошел один из этих счастливых случаев. Тут я должен обозначить декорации, сказав, что в 1986 году Россия еще была Советским Союзом, и среди американцев в массе еще считалось, что русские — наши главные соперники в ядерном противостоянии. Именно из-за этого мы с Харви и сценаристами несколькими неделями ранее придумали сцену с Чеховым, который — в попытках раздобыть радиоактивные материалы, нужные чтоб запустить клингонскую «Хищную птицу» — расспрашивает людей, где он может разыскать «atomnije krejseri».
Я решил снимать эту сцену в стиле «скрытой камеры», засев с камерой в засаде так, чтоб она была не слишком заметна и сняв реакции прохожих на вопросы Нишель и Уолтера. Сцены была в огромной мере сымпровизирована, не было ни заранее продуманного диалога, ни сценария. Я просто сказал Нишель: «Поспрашивай людей, где военно-морская база». И сказал Уолтеру: «Ты спрашивай то же самое — но при этом убедись, что четко и ясно произносишь термин «атомные крейсеры».
Так что камеры начали работать, а Уолтер и Нишель начали задавать вопросы. Некоторые из проходящих мимо людей были наняты нами — а некоторые нет. Собственно, в кадре есть коп на мотоцикле, молча смотрящий на Уолтера сквозь темные полицейские очки. Он не актер, а настоящий полицейский из Сан-Франциско, который был подключен, чтоб помочь нам обеспечить безопасность и контроль над уличным движением.
Нишель и Уолтер сделали именно то, что от них требовалось, и все прошло просто великолепно. Большинство пешеходов, включая тех, кто был не в теме, просто смотрели на них так, будто они сумасшедшие и молча проходили мимо. А затем в кадр вошла эта женщина с длинными темными волосами, которую никто из нас никогда не видел, остановилась выслушать Уолтера и затем любезно ответила: «Я думаю, они за Заливом, в Аламиде». Ее реакция была настолько искренней и просто безупречной, что мы завершили дубль и в итоге заключили с ней контракт, так, чтоб мы смогли заплатить ей за беседу. Это был чудесный счастливый случай, и с нашей точки зрения, и с ее.
Единственное недоразумение со спецэффектами было ближе к концу фильма, когда таинственный зонд (разработанный блистательным Нило Родисом) наконец-то связывается с горбатыми китами, отвечающими «китовой песней».
Тут позвольте мне вернуться назад. Когда я встретился с ученым из SETI, Филлипом Моррисоном, я спросил его, помнит ли он фантастический фильм «День, когда остановилась Земля» (снятый режиссером Робертом Уайзом, который так же был режиссером СТ-ТМП). В особенности я имел в виду произведшую на меня огромное впечатление сцену, в которой у выдающегося эйнштенообразного ученого (в исполнении Сэма Джаффе), в его кабинете была большая черная доска, на которой было длинное математическое уравнение, занимавшее всю доску. В конце уравнения стоял знак равенства, но не было ответа, уравнение не было решено. Ну, и когда инопланетянин, в исполнении Майкла Ренни, входит в офис ученого и видит уравнение, он подходит прямо к нему и вписывает ответ.
Джаффе отчетливо понимает, что находится в присутствии высшего разума, так что, ухмыльнувшись и сверкнув глазами, он оборачивается к Ренни: «У меня к вам масса вопросов!» Он явно предполагает, что Ренни представляет цивилизацию, далеко обогнавшую нашу, которая, возможно, успешно справилась с сумятицей, через которую мы сейчас проходим.
Я детально описал сцену Моррисону и спросил:
— Если бы вы обнаружили себя рядом с настолько развитым пришельцем, какой вопрос вы бы задали? — Я ждал, что он ответит что-нибудь вроде: «Как вылечить рак?» или «Как вы пережили атомную эпоху?»
Но Моррисон не сказал ничего подобного. Собственно, он ответил довольно пылко:
— Оно работает не так! Вы исходите из ложной предпосылки, что другие разумные формы жизни пройдут тот же самый эволюционный путь, что и мы, что они будут думать тем же самым линейным способом, как и мы, и общаться сходным с нами образом.
Но это не так! Во-первых, у них будет совершенно другая форма существования, радикально отличная от нашей культура, и, вероятно, у них не будет нашего линейного мышления. Вопрос Сэма Джаффе, вероятно, не имел бы для них смысла — они не смогли бы его понять, даже если бы вы смогли перевести его на их язык!
Ответ Моррисона оказал чудесный и очень глубокий эффект на мой образ мысли по этим вопросам. (И на сценарий к «Звездному пути- IV», где Спок говорит Маккою: «На Земле существуют и другие разумные формы жизни, доктор. Только человеческое высокомерие заставляет предполагать, что сообщение зонда предназначено людям») Поэтому я был абсолютно уверен, что нам не следует очеловечивать зонд. И поэтому, когда киты и зонд общаются между собой, я чувствовал, что мы не должны пытаться «перевести» их разговор для нашей человеческой аудитории с помощью субтитров. Сделать это означало бы оскорбить тайну, я не мог не думать о том, как провалилась «Космическая одиссея: 2010», попытавшись объяснить тайну и магию «Космической одиссеи: 2001».
К сожалению, со мной согласились не все — включая Харви Беннета. Из-за моей настойчивости в этом вопросе между нами возникли трения — особенно когда Харви выслал руководителям студии записку, предполагающую возможность диалога между зондом и китами. И, конечно, на съемках фильма между нами всегда были какие-то трения просто поскольку, как выразился Джефф Катценберг, двигался я теперь «без ходунков». После «Звездного пути-III» у меня прибавилось уверенности, так что я стал больше склонен настаивать на своем. И к тому же сказался опыт Харви на телевидении — там последнее слово всегда остается за продюсером, поскольку режиссеры нанимаются на каждую серию отдельно. Но с полнометражными фильмами дело обстоит прямо наоборот — режиссер получает последнее слово и кино считается «его». Естественно, у нас происходили столкновения по некоторым вопросам. Только после очень настойчивых уговоров мне удалось убедить «Парамаунт» все-таки отказаться от субтитров и позволить тайне зонда остаться именно тайной.