Правда Михаила Трепашкина

Правда Михаила Трепашкина

Разве история Михаила Трепашкина — не урок всем остальным? Не важно, где ты работал, и какие у тебя заслуги — а у бывшего полковника ФСБ, более 20 лет проработавшего в органах безопасности, медали «За отвагу», «За безупречную службу» III и II степени, «За отличие в воинской службе», почетная медаль «70 лет Вооруженным силам». Но если ты посмел сделать шаг в сторону, стал подвергать сомнению действия начальства, посмел иметь собственное высказанное публично мнение — «Встать и выйти из ряда вон» [1] — ты получаешь волчий билет. Тебе будут мстить.

Согласен, Михаил Трепашкин — фигура очень противоречивая: мне рассказывали его бывшие коллеги, которым доверяю, что он, как человек Системы, участвовал во многих неоднозначных операциях ФСБ. Но для них он уже не свой. К тому же не молчит. И потому власть его очень боится. И всячески пытается сломать. Чтобы никому неповадно было. По принципу уголовного мира — вход рубль, выход — два.

С Михаилом Тепашкиным я договорился об интервью в октябре 2003 года. Его обвиняли тогда в разглашении сведений, составляющих гостайну, в злоупотреблении должностными полномочиями и в незаконном хранении боеприпасов. Сам он утверждал, что дело против него было сфабриковано после того, как он отказался собирать для спецслужб информацию об Александре Литвиненко, а также за помощь Общественной комиссии Сергея Ковалёва в расследовании взрывов в 99-ом году жилых домов в Москве.

Мой непосредственный начальник Игорь Сидорович — тогда директор Дирекции информационного вещания и первый заместитель главного редактора информационных программ НТВ Татьяны Митковой — не обрадовался моим планам:

— Да ну… Тебе это надо? Нет указаний. Да и дело тёмное, — и отказался выделить мне оператора для съемки.

Но я все же встретился с Трепашкиным. С собой позвал знакомого стрингера с его оператором.

Встретились мы с ним поздно ночью в центре Москвы. Трепашкин попросил пересесть в его машину, поездил в переулках и, наконец, привёз на какую-то квартиру. Она была в очень плохом состоянии, понятно было, что здесь не живут: в комнатах стоял застоявшийся воздух. Мебель старая, потёртая. Трепашкин сел в кресло — такое зеленое мягкое кресло, мечта советской домохозяйки — а у него прямо над плечом оказалась дырка. «Никак не спрятать, всё равно будет в кадре», — сказал оператор. Так и снимали.

— Теперь и Вы обвиняемый?

— Это всё смешно. Я изымал целые склады боеприпасов — гранатометы, огнеметы и т. д. И не один раз. А тут подкинули несколько патронов, и делают из этого такое страшное преступление. Меня обвиняют по трем составам — это злоупотребление должностными полномочиями, вызвавшее тяжкие последствия. Разглашение сведений, составляющих государственную тайну. И незаконное приобретение, хранение, перевозка боеприпасов. Это всё чистая провокация. Всё дело сфабриковано.

— Что это за государственная тайна?

— В 2002 году примерно где-то с мая месяца из многих источников у меня была информация, что в Москве, в особенности на Западе и Юго-западе — район метро «Юго-Западная», «Университет», проспект Вернадского, гостиница «Салют», улица Академика Анохина, Солнцево, Кунцево, Крылатское — на различных встречах и «стрелках» часто стали появляться чеченцы, которые, никого не боясь, открыто ходили с оружием. Очень тревожная информация. Я их знал. Люди Радуева.

— Радуевцы в Москве?

— Да, да. Я их знаю еще с 95-го году. Мы задержали тогда часть этих бандитов. Так называемая группа Абдуллы. Около двух лет мы с ними работали. Реально тогда осудить удалось лишь троих. Один из них — Новиков Висруди. Мелкая сошка. Новиков — эту фамилию он взял после фиктивного брака, чтобы в Москве легализоваться. Его, не самую крупную фигуру из всей этой группы, Салман Радуев персонально поменял в декабре 96-го года на троих пленных пензенских ОМОНовцев.

Ещё по троим из них мы установили точно, что они полевые командиры, близкие к Салману Радуеву. Это Абдулл — его еще назвали Кровавый Абдулл — Турпал и Иса. Были и конкретные фамилии, я только называю их по каким кличкам они проходили. У них одна из баз была в Вышнем Волочке — это Тверская губерния. Довольно-таки приличная база. И о них знали, они даже находились под покровительством местных правоохранительных органов. Ну, конечно, за деньги.

У членов банды Кровавого Абдулла на руках была кровь — похищения, вымогательства, убийства в Москве, истязания, физическое насилие. В том числе и против российских солдат в Чечне. Было признание конкретно о судьбе одного солдатика, которого эти садисты на куски в подвале в Чечне разрезали. Об этом давал показания свидетель по фамилии Лернер в здании РУОП на Шаболовке. Вся информация в их уголовных делах есть. Когда уже пошла раскрутка и пошла интересная информация об их делах в Москве, от Патрушева Николая Платоновича [2] — тогда он был начальником Управления собственной безопасности ФСБ — была дана команда не работать, и этих всех лиц отпустить. И все эти бандиты были отпущены. Эти боевики спаслись именно благодаря Патрушеву! Я тогда был крайне возмущён. Два года коту под хвост. Мы не успели даже все раскопать по этому делу. Только начали изымать принадлежащие этой группе склады с оружием в Москве.

Более того, в отношении меня начали служебное разбирательство. 20 декабря 95-го года я получил медаль «За отвагу» именно за изъятия нескольких складов в Москве и ликвидацию ряда группировок. И в тот же день, 20 декабря, служебное разбирательство по этому же делу. Всё это делалось, чтобы заблокировать работу по группе Кровавого Абдуллы. Тогда в 95-м году после заступничества Патрушева он рванул в Турцию, и тут, в мае 2002-го, появился в Москве.

Так вот. В мае 2002 у меня появилась эта информация, а в августе у здания Никулинского суда я встретил одного из своих старых знакомых, бывшего сотрудника КГБ СССР, Евстигнеева Александра. В 90-ые он как раз работал юристом в банковских структурах и фирмах, которые та самая группа Абдуллы крышевала. Помогал им по оформлению документов, по обналичке, по другим юридическим вопросам. Такая мелкая работа. Потом он ушел от них, работал адвокатом. Ну, мы разговаривались. И он мне говорит, что тоже видел вот этого Абдуллу. А он в 95-ом угрожал нам обоим. Ещё и Гагаеву Александру, бывшему сотруднику КГБ, который был внедрён в банду и потом дал подробную информацию о ней. Абдулл однажды сказал — мол, ничего, мы подтянем силы, и вас всех перестреляем.

В это же время ко мне довольно-таки часто приезжал, звонил, очень навязчиво искал встреч Шабалин Виктор [Виктор Шабалин — один из членов группы по ликвидации президента Ичкерии Джохара Дудаева] — это полковник ФСБ, уволенный в 95-м году. Он был на той самой знаменитой пресс-конференции в ноябре 98-го года, когда сотрудники ФСБ, в том числе и я, изобличали своё руководство в использовании неправовых методов в работе, организации убийств и т. д.

— Это тот, который сидел в маске?

— Да, да. Это Шабалин сидел в центре в маске и скомпрометировал саму идею этой пресс-конференции. Потому что пресс-конференция была направлена против произвола отдельных руководителей ФСБ, а не против всей структуры. Я сам никогда маску не надевал, даже когда работал в спецподразделениях, на спецоперациях — всегда работал только под своей фамилией, даже очки никогда не надевал. Всегда представлялся. Потому что я беспределом не занимался, действовал только правовыми методами. Это была моя работа.

Так вот. После той пресс-конференции начались преследования Александра Литвиненко, поскольку он главный организатор выступления был. Его незаконно осудили. И Шабалин испугался, что он следующий, побежал в ФСБ и предложил своё сотрудничество. Как я понял, в качестве источника информации. Он сам мне рассказывал, что его оформили как негласного сотрудника. И дали команду собирать всё, что только можно по Литвиненко. Шабалин утверждал, что рано или поздно дело доведут до конца, что ледоруб Троцкого Литивиненко не пропустит. Говорил мне, что если будет Литвиненко звонить, передай, что ледоруб Троцкого его ждёт. Еще постоянно меня просил собрать сведения о родственниках Литвиненко. Мол, есть команда, которая всех их перебьёт. Но тут же — что сам он, Шабалин, к этому, мол, непричастен. Это в его характере — сам организовывает, а мне говорит, что к этому не причастен. И в очередной раз мне звонит и спрашивает: «Вот помнишь, ты там встречался с отцом Литвиненко?» Можешь, мол, узнать, нам это очень-очень надо. И опять — потому что команда будет их всех… и матерное такое слово употребил. Я ему: «Ну, ты вообще втягиваешь меня в какие-то дела непонятные. Ты что — хочешь поубивать их всех? А я тебе адреса? Литвиненко в Лондоне — и забудь. Я на эту тему с тобой вообще не хочу контактировать. А вот интересная есть информация не из одного источника, что концентрация какая-то непонятная на юго-западе Москвы. И, главное, там Кровавый Абдулл. Сказал, что у меня в компьютере сохранилась на банду информация. Я ему еще про базу в Вышнем Волочке в Тверской области всё рассказал. Напомню, что лица, которые захватывали «Норд-Ост» в октябре 2002 года, следовали вначале из Твери. То есть они где-то в Твери готовились, потом прибыли в Москву, пробыли в районе Юго-Западной, а потом уже по третьему кольцу двинулись туда, в «Норд-Ост». Шабалин обещал передать своим шефам.

Потом 19 октября произошёл взрыв у ресторана «Макдоналдс» в Москве у метро Юго-Западная. И через четыре дня — 23 октября — «Норд-Ост». Мне звонит Шабалин, и я ему говорю, что неспроста эти люди здесь базировались. И скорее всего, они причастны. Мы встретились, и я ему передал то, что у меня осталось по этим лицам — где их искать, где они базировались. И ещё передал ему информацию о других лицах, которые могут быть причастны к «Норд-Осту», в том числе и оперативную разработку на Гольяновсую преступную группировку, на конкретных чеченцев. Я ему говорил, чтобы подняли дело в Управлении безопасности, я точно знаю, что это дело не уничтожили, оно находится у них. Я уверен, что следы там общие, потому что не могла такая группа прийти в Москву в абсолютной тайне.

В ФСБ, они действительно нашли всю информацию, о которой я говорил — сводки телефонных переговоров еще с 95-го года, адреса, контакты. Но отреагировали странно! Шабалин пришел в Главную военную прокуратуру, и заявил, что вот Трепашкин передал мне на хранение секретную информацию. И мне вменили это как разглашение сведений, составлявших гостайну, раскрытие методов и планов работы ФСБ. То есть, например, в разговоре двух бандюганов — можно понять о будущих планируемых акциях ФСБ? В данном случае методы работы — это только об использованной секретной спецтехнике. Но в обвинении о спецтехнике вообще ничего не упоминалось.

— А что это за лица, о которых Вы передавали информацию? Фамилии можете назвать?

— Я не могу это сказать. Но это были конкретные лица по «Норд-Осту». На допросах я говорил спецслужбам, вот, посмотрите, вот тот-то и тот-то. Еще в конце 90-ых задерживался с оружием, вот здесь снова возникает по такому-то делу. А здесь, видите, он вырисовывается в связи с «Норд-Остом». А мне эксперты из ФСБ говорят, что они считают это разглашением государственной тайны. В частности капитан Петров из Управления безопасности, который и закон о гостайне никогда не читал. И они как эксперты вынесли решение, что тут, оказывается, гостайна Российской Федерации, разглашение которой может причинить ущерб безопасности страны.

— У Вас еще 21 патрон нашли…

— Это, вообще, анекдот. Следствие утверждало, что якобы эти патроны я возил в Брянск, потом обратно. И в Брянске хранил их. Указывают конкретный адрес: улица Рылеева, дом 4, квартира 4. Я настоял на проверке этого адреса. Они резко меняют тактику. Толи я просто в Брянске на проспекте Ленина их хранил, толи их приобрел в период работы в Налоговой полиции. Потом снова — якобы, я их приобрел в Брянске у какого-то паренька-малолетки. А по номерам на патронах стало ясно, что они числятся за ФСБ и Налоговой полицией. Но если они числятся за этими ведомствами, тем более в центральном аппарате, как в Брянске я их мог приобрести у какого-то паренька? Они подсунули мне патроны в письменный стол. Там, где канцелярские принадлежности у меня лежат. Скорее всего, либо незадолго перед обыском, либо в момент обыска. Перед обыском ко мне приходили сантехники, вели себя странно — мол, снизу затекает. А у меня в ванной сухо. Через два дня опять — нет, у вас снова протекает. Раздолбили стенку, чтобы работать, я в это время уехал, оставил их с соседкой. Потом спрашивал внизу — не протекало ничего. В домоуправлении заявили, что никто из сантехников по указанному адресу не выезжал.

Ещё во время обыска у меня дома, якобы, обнаружили книжку со списком агентуры ГРУ Генштаба РФ. Это я оспаривал в суде. Просил суд первой инстанции, второй. Нет, все писали, что да, у меня обнаружен такой материал. После того, как уже вступило в силу судебное решение, мне пришла официальная бумага — извините, мы проверили, у вас действительно, никакой книжки со списком агентуры ГРУ Генштаба РФ не было. И таких моментов, где видно, как грубо фабриковалось это уголовное дело, наберётся с десяток.

Вообще, первое дело против меня возбудили после того, как я покритиковал Николая Платоновича Патрушева за плохую организацию расследования взрывов жилых домов в Москве. Это было в декабре 2001 года. Я выступал по РенТВ в программе «Черный квадрат», которую после этого закрыли. У меня стаж работы как-никак более 20-ти лет, от младшего следователя до старшего следователя по особо важным делам, руководил следственными бригадами по разработке крупных международных ОПГ. И тогда я сказал в эфире, что, имея такой мощный аппарат и таких хорошо подготовленных специалистов, следствие нормально не ведётся. Если дело до сих пор не раскрыто, значит — либо плохая организация, либо незаинтересованность в реальном расследовании. А я склоняюсь ко второму выводу. Я тогда предположил, что вот этих перевозчиков, мелких сошек, их найдут и дадут сроки немалые. А те, на которых укажут как на исполнителей, их убьют. И всё! Дело как бы раскрыто, кто-то понёс наказание. А кто в действительности заказывал, кто приводил в действие — это, скорее всего, окажется неизвестным. Почему? Потому что вырисовывалась заинтересованность в этих взрывах определенных лиц, находящихся ныне у власти. Об этом я сказал по телевидению в декабре 2001 года, а в январе начались ко мне визиты. Первый обыск провели у меня 22 января 2002 года. Основание было смехотворное. Все знали, что Литвиненко находится в Лондоне. Он давал там интервью. Спецслужбы за ним следили там, пытались прослушивать. И вдруг у меня дома приезжают искать Литвиненко. Такой надуманный и грубый способ. Ну и патроны подкинули, чтобы возбудить дело. Это стандартный способ для обыска у всех бывших офицеров запаса.

— Вы были адвокатом Литвиненко?

— Не совсем. Я знаком с его делом. Я смотрел его материалы, в частности, по Костроме. У меня были видеокассеты по делу Вячеслава Бабкина, которого он якобы избивал при допросе. На кассете видно, что Бабкин сидит в наручниках, целый, невредимый, курит и с таким бахвальством рассказывает, как он изготовлял мины дистанционного взрыва, где у него находятся гранаты. Потом утверждали, что гранаты якобы Литвиненко подбросил. Тоже фабрикация. И я, как юрист, как бывший следователь — хотя у Литвиненко был очень опытный адвокат — тем не менее, своё видение тоже ему иногда подсказывал. Консультировал, какие ходатайства лучше подавать и т. д.

— Давно Вы с ним знакомы?

— С Литвиненко, Гусаком, Понькиным, Шабалиным, Щегловым до октября 98-го года вообще не был знаком. О Гусаке мельком слышал. Когда я работал в Управлении перспективных программ ФСК РФ — которое потом стало Управлением по разработке преступных организаций — и к нам на должность начальника 7 отдела обещали прислать Гусака. Хотя у нас была своя кандидатура — Пащенко, которого мы знали, такой опытный, умелый руководитель. Сказали, что «нет, вот, придёт какой-то супер-боевик Гусак».

Мы все познакомились, когда расследовалось вот это дело по покушению на Березовского. Незадолго до пресс-конференции от знакомых из ФСБ узнал, что на меня готовилось покушение. Я говорю: «За что?» А мне: «Ты же судился с ФСБ, говорят, и они посчитали, что у тебя какие-то компрометирующие материалы на них». Я никогда компромата не собирал, тем более на руководство. Да, действительно, Патрушев прикрывал, так это все знают. Мне еще сообщили, что меня вызовут в Главную военную прокуратуру. Действительно, меня вызвали в Главную военную прокуратуру, это было 2 или 3 октября, я прибыл туда, и там стоят вот эта вся команда — Литвиненко, Гусак, Понькин, Шабалин, Щеглов. И начали мне представляться: «Литвиненко — киллер», «Понькин — киллер», «Шабалин — киллер»… Шутя. Так я с ними познакомился.

— Как Вы познакомились с Борисом Березовским?

— Когда ещё работал в Управлении перспективных программ, которое создано было по указанию Председателя Государственного совета России Александра Лебедя. Кстати, в основу нового подразделения Федеральной службы контрразведки лег Отдел физической охраны сотрудников и членов семей и лиц, приближенных к ним. Это бывший «Вымпел», «Альфа» с их спецоружием. Мы начали собирать информацию по разным лицам. Основное направление — Чечня, ну, и всё, что связано с чеченскими ОПГ. Как они финансируются и прочее. И тогда мы стали работать и по Березовскому. Якобы, ещё работая в «Логовазе», он находился под крышей чеченцев, которые с 91-го года заявили о себе на уголовном поле Москвы с подачи Хасбулатова. И команда была собрать информацию на Березовского, чтобы его привлечь к уголовной ответственности. И было довольно-таки солидное досье на него.

Потом я уволился. Потом была вот эта пресс-конференция.

Когда уволили Литвиненко, Шабалина, Гусака, Понькина, их Борис Абрамович взял работать к себе в секретариат СНГ. Я тоже подался туда. Когда Березовского избрали депутатом Госдумы, он предложил работать у него помощником. И я занимался подготовкой проектов нормативных актов. Например, по созданию единого следственного комитета. С середины 80-х эта идея висит. Кстати, имеет очень хорошую перспективу. Путин вначале, в принципе, на этот проект тоже обратил внимание, но там против был, как мне известно, Патрушев и Устинов, генеральный прокурор. Поэтому проект этого закона так и остался под сукном. Эта работа в Госдуме длилась недолго, потому что Березовский сложил с себя полномочия и уехал.

— Сейчас какие у вас отношения с Березовским?

— Абсолютно никакие. Я даже не знаю, где он живет. У меня есть его мобильный, но никогда ему не звонил. У меня отношения с ним фактически нулевые. Я не участвовал с ним ни в каких мощных проектах, не говоря уже о коммерческой деятельности, о политических делах. Занимался своей юридической работой конкретно. Но, тем не менее, меня причислили к близким к Березовскому людям.

— Вы говорите, что уголовное дело против Вас сфабриковано. Кому это нужно?

— Много факторов. Я имел своё мнение. Кроме того, руководство ФСБ было очень недовольно моим отказом собирать информацию об Александре Литвиненко. Ещё за то, что я поддержал его во время этого беспредела, который против него учинили. Далее. За моё сотрудничество с Общественной комиссией по расследованию взрывов домов в Москве. За Березовского. Мне неоднократно говорили из ФСБ бывшие коллеги — «Ты человек Березовского, а нам дана команда мочить всех березовцев». И, вообще, Патрушев мне давно мстит.

Искали повод. Мой разговор с Шабалиным — это единственный случай, когда я что-то рассказал кому-то. И они за это зацепились, чтобы мне выдвинуть обвинение. Да и Шабалин мой бывший коллега, и всю информацию я хотел донести через него его шефам в ФСБ. Это очень меня возмутило. Я искренне желал помочь со своей стороны. И не только я один. Думаю, помимо меня и другими бывшими коллегами тоже делались попытки донести информацию о «Норд-Осте».

— Почему же это никому не нужно было?

— По тому, как идёт расследование теракта на Дубровке, по тому, как срочно убрали этих террористов в зале, видно, что это больше напоминает имитацию. Конкретную информацию о том, что за терактом на Дубровке стоят люди у власти, я не имею. Но отдельные моменты, логический вывод ясно указывает на то, что эта связь была. Такое количество террористов, центр города, подготовка. Они ведь не сразу приехали в Москву откуда-то. Была разработка маршрута. Были задействованы лица, которые здесь жили, которые знали хорошо Москву, которые их сопровождали. При тех возможностях ФСБ — кадровых и агентурных…

В Москве ведь везде есть и глаза, и уши ФСБ, ещё с давних времен, со времён КГБ. Операция была мощная, тем более, снова вернулись к политическому сыску, который покруче, чем раньше «Пятое управление». Не знать такую информацию — невозможно. Если даже мне поступала такая интересная информация оперативного плана… Значит, была заинтересованность. Похоже, это был политический пиар. К сожалению, на крови. Принёс лицам, стоящим у власти, большие политические дивиденды за «удачно проведенную операцию». 130 жизней мирных граждан и 700 потенциальных инвалидов. И количество погибших переводить в процент от общего количества, кто мог погибнуть и прочее, ну, это кощунственно. Я считаю, что люди были просто-напросто убиты ради определенного пиара, ради получения новых звёзд, наград.

— Кто должен отвечать за «Норд-Ост»?

— Прежде всего, лица, которые не обеспечили безопасность своих граждан. Но мне уже сейчас ясно, что никто не будет привлечён, а дело будет прекращено в связи со смертью террористов.

Кто допустил такое в Москве? Да в любом другом государстве руководителей службы безопасности за это привлекли бы к уголовной ответственности за халатность, как минимум. Потом — сами спасательные работы. Людей выносили, укладывали штабелями, развозили на любых подручных средствах, без медицинского сопровождения. Возможность сразу оказывать медицинскую помощь была. Даже на практике в расследовании уголовных дел, когда даже есть опасность потерять следы на месте преступления, тем не менее, к раненным сразу допускают медиков. На Дубровке почему-то долго не пускали. Ведь большинство погибло от того, что у них запали языки. Если бы сидел рядом медик, люди бы остались живы. Тридцать минут после поступления газа людям не оказывалась помощь. Долго не признавали, какой газ был применён. Тем более, этот газ был с примесью наркотика. Не говорили, какие антидоты колоть, чтобы люди выжили. Это прямая халатность спасательных служб и организаторов этой акции. Одна 13-летняя девочка погибла от асфиксии. Ее перевозили на УАЗике, и она оказалась под грудой тел 30 заложников. Раздавили грудную клетку ей.

Нужно будет обязательно поднимать вопрос, почему ликвидировали всех находящихся там террористов? Ведь некоторые из них находились в беспомощном состоянии, и по Конституции их должны были судить. А перед этим хорошенько допросить. А им нужно было обрубить цепочку. Потому что начнётся расследование, начнётся раскрутка и выяснится: не было ли это, как я сказал, пиаровской акцией. Чтобы не выяснилось во имя чего организовали этот теракт и чтобы не установить реальных организаторов! Но есть у меня информация, что в момент освобождения заложников выводили и несколько арестованных террористов. Вот куда они потом делись, кто это были такие, мы так и не знаем.

Много вопросов. Две убитые шахидки соединили концы проводов, сработал взрыватель — у обеих была разорвана брюшина. То есть сработали взрыватели, но не взорвалась взрывчатка. Значит, она была, скорее всего, муляжом. Когда в зал пустили газ, террористы бегали, как в муравейнике, и кричали заложникам — «Мы же вас не убиваем, почему и вас, и нас здесь травят?» Да они могли сто раз подорвать взрывчатку!

— Фраза из Путина: «Газ не был вредным, он был безвредным».

— Не знаю, на основании чего был сделан такой вывод. Этот газ, мне говорили, применялся впервые. Получается, что впервые испытали на людях? Врачи в приватных разговорах признают, что основная причина смерти — это воздействие газа, а не официальная версия — якобы, из-за стресса, хронических болезней заложников, отсутствия воды, пищи и «длительного неудобного положения».

Я сам участвовал в освобождении заложников. Одного, двух человек. И мы знаем, что при освобождении заложников в небольших помещениях применение газа бывает эффективно. Он вырубает мгновенно всех. После чего заложникам и террористам быстро оказывают медпомощь. Использование газа на Дубровке — это был величайший риск. Многие террористы не отключились. Оставалась стопроцентная вероятность взрыва всего здания — если учитывать, что взрывчатка там всё же была!

— А как же правительственные награды за операцию? В том числе и депутатам Мосгордумы?

— Это сложный вопрос. Сотрудники спецподразделений смело шли под пули. Это их личное мужество и героизм. Вне всяких сомнений они достойны наград. Депутаты, которые вели переговоры? Они же вели переговоры с террористами. Для этого тоже нужно иметь мужество, ведь могли отказаться. Не думаю, что все они знали, что этот захват — имитация. Они шли на смерть!

Но с другой стороны, Героев России получили Патрушев, Рушайло, разработчик вот этого газа за то, что эффективно подействовал. Вот это меня очень коробит!

— Мы узнаем правду?

— Вряд ли в ближайшее время узнаем. Если только общественность не поднимется и не потребует подробного расследования. Власть нагло врёт! Нагло! Надеясь на безответственность. Что по взрывам домов, что по «Норд-Осту». Когда знаешь, что ответственности никакой, что хочешь — говори, что хочешь — делай, с тебя ответственности никакой. Главное — всё сделать так, чтобы удержать власть, после четырёх лет ещё один срок просидеть у власти одним и тем же лицам. А там — хоть трава не расти. Там уже забудется и сотрётся всё за эти четыре года. Я думаю, что Путин со своей командой сделают всё, чтобы за два срока стереть все эти следы, в том числе и следы «Норд-Оста», чтобы потом с них не спросили: «А почему это произошло? Кто виноват? Почему в других государствах за теракты снимают министра безопасности, а у нас он, наоборот, получает Героя России?» Только у нас такое возможно!

— Почему же народ безмолвствует?

— Ну, это наш российский менталитет. Кроме того, у нас люди потеряли надежду на правовые методы. Многие в душе и хотели бы. Даже с расследованием «Норд-Оста». Многие пишут жалобы, обращения. Людей просто футболят, ущемляя их законные права на проверку каких-то сведений, на исполнение процессуальных норм. И никто на это не реагирует.

Я могу сказать про спецслужбы. В системе ФСБ сейчас расставляют контролируемых людей. Своих людей. Не всегда высокой квалификации, специалистов. Может, конкретный сотрудник человек хороший, но как специалист — не очень. Главная цель — взять под свой контроль суд, прокуратуру. То есть органы, которые должны наблюдать за законностью и за правами граждан. Через ротации кадров, через специально созданное подразделение ФСБ, якобы предназначенное для борьбы с коррупцией в судах и прокуратуре, а фактически — для выполнения политического давления. Чтобы диктовать, какое решение суду принимать по важным политическим, экономическим, судебным делам.

Поэтому, люди просто не видят реальных путей, как они могут повлиять на власти. Идти каким-то силовым путём, путём вооруженных восстаний — это бред, это невозможно. Все понимают, что это противоправно. А правовыми методами — не дают! Поэтому терпят, пьют, наркоманят.

— Ваш Отдел занимался ликвидацией людей? Неправовые методы в работе использовал? Мне ваши коллеги рассказывали.

— Я — нет. А Отдел… Это секретная информация…

Когда я работал еще в КГБ СССР, меня почему-то относили к демократам. Потом в 90-ые — к коммунистам. Но я всегда стремился в работе к соблюдению прав человека, чтобы не было подавления личности. Когда приходят очень много силовиков к власти… В этой среде не все порядочные. И они надеются на свою безнаказанность. А это приведёт к халатности и коррупции.

Вот пример. Частный, но в нём отражение общего. Я недавно представлял интересы родственников погибшего в ДТП в центре города на Комсомольском проспекте. Ехал он на «зелёный», а в это время несётся БМВ, набитое людьми, со скоростью за 200 км в час. БМВ таранит его машину. Взрыв, пожар, все участники ДТП погибли. Выясняется — в этой машине были сотрудники ФСБ. Я понимаю, когда выезжают на спецзадания, тогда используют спецсигналы. Почему же они ездили вот так? Да потому что они из ФСБ. «У нас ксива, а сила у нас. И никто не имеет права нам препятствовать, иначе всех поразгоняем». Не раз сам слышал такое. Хотя сам я, конечно, силовик и всегда за силовую структуру. Особенно в вопросах государственной безопасности. Я за неё руками и ногами!

— Александр Литвиненко связал смерть Щекочихина и Юшенкова [3] с тем, что они были членами Общественной комиссии по расследованию взрывов жилых домов в Москве и Волгодонске и «учений» — так называемых — в Рязани в сентябре 1999 года?

— Юрий Щекочихин был уважаем многими лицами. Не терпел внешнего давления, имел собственное мнение, всегда его высказывал. Человек был независимый, неподконтрольный. И я думаю, поскольку идёт новая предвыборная кампания [предвыборная в Думу и президентская — Э.М.], Щекочихин мог обнародовать имеющуюся у него информацию и о взрывах, и о коррупции и т. д. И тем более по «Норд-Осту». Его ничего бы не остановило. Он был нежелательной фигурой. Очень нежелательной! Больше я ничего сказать не могу.

Что касается Сергея Юшенкова… Общественная комиссия работала благодаря большой организующей роли именно Юшенкова. Он добыл очень много информации через своих знакомых и источников. Я сам в Комиссию попал через Юшенкова. Это человек абсолютно неподкупный и принципиальный. Его нужно было как-то убрать. Ещё важный момент. «Либеральная Россия» при Юшенкове имела все шансы преодолеть пятипроцентный барьер в Думу. Я знаю, чем закончится расследование. Найдут какого-нибудь больного, который его пристрелил якобы из-за каких-то коммерческих, либо криминальных или ещё каких-то дел. Хотя это дело — политическое. Всё! Больше этого на этот вопрос сказать не могу.

— У Вас есть доказательства причастности спецслужб к организации взрывов жилых домов в Москве в сентябре 1999 года?

— В конце месяца на заседании суда по этому делу я приведу свои факты. Если доживу. Если попаду на заседание.

— Вы сказали, что Патрушев Вам давно мстит. За что?

— Это давняя ещё история. Связана с международной террористической группой, куда входили сотрудники спецслужб. В 1994 году в марте месяце я перешёл работать в Управление собственной безопасности тогда еще ФСК (сейчас ФСБ) Российской Федерации в Отдел физзащиты сотрудников и членов их семей и лиц, приближенных к ним. Приблизительно в конце апреля меня вызвал к себе бывший начальник Управления собственной безопасности ФСК генерал-майор Варламов Валерий Иванович. Он предложил мне заняться делом, связанным с взрывами в Азербайджане и на юге России — в Минеральных водах, Кисловодске и т. д. Варламов сказал буквально следующее: «Михаил, материалы самые серьезные, их необходимо реализовать как можно скорее. Террористы убивают людей. Там будут продолжаться взрывы. Так что на тебе, Михаил, огромная ответственность! Я санкционирую все мероприятия по этому делу. Вперед!». И я начал заниматься этим делом.

В 93-м году поступили первые оперативные материалы из Азербайджана, из Министерства национальной безопасности, о том, что там задержан некий Хотковский, готовивший взрывы.

До меня этим делом занимались другие сотрудники ФСК. Наработано было уже немало. В частности, по Калининграду, по югу России, по Москве уже вырисовался определенный круг лиц, причастный к этим взрывам. Я собрал эти разработки, изучил, составил план. Варламову сказал, что мне нужны специалисты в области проведения допросов, умеющие тактично допросить, нужно готовить срочно документы на проведение обысков и т. д. Он дал мне большие полномочия, сказал, чтобы я набирал команду из ребят, которых знаю из других управлений, утвердил список, нам их откомандировали на время реализации. В основном я выбрал бывших следователей, которые работали в Управлении экономической контрразведки. Например, Анатолий Яковенко, это Управление собственной безопасности, Евгений Лжевский и др.

Команда была большая, объяснил им ситуацию — что, как, подготовил документы. Десять дней понадобилось, чтобы проанализировать эту информацию, доказательства какие есть и какие нужно закрепить, составить конкретную картину. И после этого мы приступили к реализации. В Москве был задержан Джан Оганесян. Это бывший сотрудник КГБ СССР, потом он оказался в Главном управлении национальной безопасности (ГУНБ) Армении — руководил Отделом по проведению спецопераций на территории противника. У нас он проходил как руководитель группы, можно смело называть её террористической группой. У Оганесяна было соответственно несколько паспортов — как потом установили, изготовленных спецслужбами Армении, их оперативно-техническим отделом. У него в Москве была то ли вторая, то ли третья жена, был ребенок, которые жили на Дмитровском шоссе. Когда задерживали Оганесяна, у него дома в детской кроватке нашли пластид, как сказали специалисты, достаточный, чтобы разнести целый квартал в Москве. Потом мы изымали ещё склад оружия и боеприпасов этой группы в Калининградской области, в городе Славске, в некоторых других точках. Потом наша спецгруппа обнаружила динамит и замедлители для мин в Минеральных Водах.

Второй, кто там вырисовался, это подполковник Борис Симонян, сотрудник Управления по борьбе с терроризмом (УБТ) ФСК РФ. Я сейчас не помню точно его должность — кажется, старший оперработник по особо важным делам. Ещё ряд лиц, это жители города Москвы со званиями, бывшие сотрудники КГБ и т. д.

— Какие цели были у группы?

— Перед Оганесяном была поставлена задача втянуть Россию в конфликт с Азербайджаном на стороне Армении. Каким путем это планировалось? Планировалось подкладывать взрывчатку в поезда, следующие из Москвы в Баку, либо, например, с Северного Кавказа в сторону Баку. Притом минные замедлители должны были устанавливаться так, чтобы взрыв произошёл уже на территории Азербайджана. Потом разбрасывают листовки, что к этим взрывам причастно лезгинское движение «Садвал», возглавляемое в то время генералом в отставке Мугудином Кахримановым. В Азербайджане начнут задерживать, лезгины поднимутся, прежде всего, члены этого движения. А лезгины проживают как на территории Азербайджана, так и на территории Дагестана — уже Российская Федерация. И вот это пламя возгорится, со стороны России начнётся давление на Баку, боевые действия против Азербайджана. Вот такова была задумка. Но помимо этого, были и конкретные цели диверсионных акций.

— Как удалось раскрыть эту группу?

— В августе 93 года в Баку местная спецслужба задержала Игоря Хатковского. И значительную часть информации мы получали из его допросов. Для этого я несколько раз ездил в Азербайджан. Главным его куратором в Москве был Симонян, который хранил у себя на работе, на Лубянке, в сейфе взрывчатку, минные замедлители и т. д. Иногда он же передавал Хатковскому, когда тот прибывал в Москву, подробное задание на очередную его акцию — что, как делать.

Игорь Хатковский — бывший морской разведчик. После развала СССР остался не у дел. Жил в Калининграде, где было много беженцев-армян — они там даже целую колонию создали. Хатковский общался с ними. Армяне на разных собраниях, встречах обрабатывали людей — описывали жуткие картины, что азербайджанцы творили с армянами. У Хатковского, кстати, очень специфическое мышление, он искренне поверил, что это так и есть. Он согласился «разобраться с этими нехорошими лицами». После этого его переправляют в Армению, где обучали в Центре по подготовке диверсантов. Хатковский говорил, что там были и другие такие же завербованные — всех их курировал Джан Оганесян. Их обучали, как изготовлять бомбы для терактов, устанавливать взрывчатку, как устанавливать муфты и т. д. Им обещали ещё и платить. Кстати, он встречал в этом Центре и некоторых армян, которые проживали и до сих пор проживают в Калининграде под видом беженцев.

Кстати, есть ещё одна причина, по которой он начал сотрудничать с армянскими спецслужбами. Он работал в это время в городе Советске (Тильзит, до 1946 г.), там издавалась газета «Демократический Тильзит». Ну, какой он корреспондент? Он сам писать не мог, он сотрудничал с ними, кое-какую информацию туда давал. В этом городе он держал довольно-таки приличное фермерское хозяйство. И он не мог тянуть хозяйство по финансам. Нужны были деньги, чтобы это фермерское хозяйство поднять. А армяне обещали ему платить очень прилично. То есть, была идеологическая обработка, но, главное, и он потом говорил, что главное — финансы!

После подготовки в Армении, прибыл в Москву. Здесь должны были ему задание дать. Перед этим проверяли, как он может выполнять акции. Он поучаствовал на территории России в нескольких криминальных разборках. Какие-то мелкие разборки по поручению местных армянских авторитетов в Минеральных Водах и, если не ошибаюсь, в Кисловодске.

— С жертвами или без жертв?

— Не могу сказать, потому что эти дела мы не поднимали. Я думал, что поднимет Главная военная прокуратура, но они, по-моему, тоже не стали поднимать.

После этого перешли к основным заданиям. Одно из заданий было такое — берёшь толстую книгу, вырезаешь, закладываешь туда динамит и муфту вкручиваешь. Садишься в поезд Москва — Баку и книгу оставляешь на полке. Он говорит, но тут же погибнут и русские. Ему говорят: «Ну, и что? Поезд Москва — Баку, ты посмотри, какие хрюшки едут. Ну, что ж там русских несколько попадётся, ничего страшного» — примерно так. Он от этой акции отказался. Из всех таких акций по взрывам поездов, он только в одном случае поставил взрывное устройство, которое рвануло на территории Азербайджана. Разнесло вагон в той части, где туалет. И из людей никто не пострадал. Хатковский рассказывал — был очень доволен, что вроде и взорвал, отчитался, а с другой стороны, там люди не погибли.

О каждой такой акции он писал отчет. Ещё в одном случае он заложил взрывчатку, а поезд переадресовали, и он ушёл в Поволжье. Хатковский также рассказал про взрыв в Гудермесе [4]. Но он утверждал, что это не его рук дело, этот теракт организовала другая группа, которой также руководил Джан Оганесян. Этот теракт мы не смогли изучить — военная прокуратура сказала, что там — в Чечне — творится бардак, мы туда не сможем проникнуть и кого-нибудь допросить.

— Какие диверсионные акты успел совершить Хатковский в Азербайджане?

— Перед Хатковским стояли задачи не только по проведению диверсий — ему также был поручен сбор политической информации. Поэтому он завербовал одну женщину, работающую в аппарате бывшего президента Азербайджана Абульфаза Эльчибея. Фамилию ее не помню, но звали ее Софочка. Еврейка по национальности, бакинская еврейка. Контактировал и с другими лицами из окружения Эльчибея, собрал большое количество документов. Хатковский должен был организовать ликвидацию конкретных лиц. Но главное — это взрывы в метро, на газопроводах, электрических подстанциях. Например, он нашёл место, где совершив теракт, можно было оставить половину Баку без электричества.

Он проделал огромнейшую работу по подготовке терактов, периодически приезжал в Москву с отчётами. Чтобы к нему было меньше внимания, Хатковский часто ходил с какой-нибудь русской девушкой, уроженкой Баку. Он говорил, что если идёшь с русской девушкой в обнимку, то останавливают очень-очень редко, даже в комендантский час. На все встречи, особенно, когда взрывчатку с собой приносил, старался встречаться с девушкой. Хатковский очень видный парень, очень много девушек завербовал в Баку. С некоторыми из них он приезжал сюда в Москву.

В Москве он получал задания, взрывчатку. Жил в гостинице «Измайлово» через возможности Федеральной службы контрразведки. Симонян либо кто-нибудь другой бронировали там ему номер. Среди людей, которые участвовали, помогали бронировать номера в гостиницах, Хатковский называл Гроппа — это начальник Симоняна, сейчас служит в Молдавии. Еще упоминалось имя Овчинникова, начальника отдела кадров Управления по борьбе с терроризмом ФСК РФ (друг и будущий заместитель генерал-майора Евгения Хохолькова, руководителя группы по ликвидации Джохара Дудаева). Кстати, он в последующем получил звание генерала. Его отношение к этой террористической группе до конца не было установлено. Кстати, с Симоняном в одном кабинете сидел его бывший однокурсник Виктор Шабалин — тот, который потом оговорил меня, якобы я выдавал ему гостайны. На его показаниях строится моё обвинение. Вот так вот получается.

Деньги и взрывчатку Хатковский получал из рук Джана Оганесяна, иногда из рук Симоняна. Правда, Симонян не играл главенствующую роль в группе, на мой взгляд, это было мелкое звено. Хотя сам по себе факт поразительный — сотрудник Управления по борьбе с терроризмом ФСК хранит в своём кабинете на Лубянке взрывчатку, которую потом выдает человеку для совершения диверсионных акций.

Было много комичного в работе этой группы. В первый свой приезд в Москву Хатковский должен был встретиться со своими кураторами на армянском кладбище. У Хатковского была 25-рублевая купюра, разорванная пополам. Говорит: «Стою, вижу — идёт Джан» — а они раньше уже встречались — «он ко мне сразу не подошёл, устроил целое представление. Потребовал купюру, приложил — подошла». Только после этого стал общаться с Хатковским. Якобы так его готовили внутренне к конспирации. Хотя, он говорит, смешно даже было на это смотреть.

Взрывы в Баку Хатковский не совершил. У него были психологические проблемы. Паспорт у него был на свою фамилию. Боялся, что если его поймают или убьют, по паспорту выйдут на его семью. А у него в Калининграде жили жена, дети. Просил дать ему поддельный какой-нибудь паспорт на другую фамилию. Ему обещали, но не дали. Как не давали и денег, помимо необходимых на его деятельность. Ни разу не получил оплаты, а обещали много. После последнего отчета в Москве, он сообщил, что готов, наконец, совершить теракт. Получил взрывчатку и поехал в Баку. Готовился уже заложить взрывчатку на газопроводе. Потом его дёрнуло — что-то не то. Разобрал детонатор — оказалось, что взрыв произошел бы через 50 минут, а не через два часа, как должно быть. А ему ведь нужно вначале подготовиться — он же не на месте там это всё устанавливает: нужно время, чтобы донести и установить. Он понял, что его решили убрать. Говорит, я бы от этого взрыва, учитывая, какой там радиус поражения, должен был погибнуть. Видимо, они не хотели деньги платить ему или другие какие-то причины были.

— Почему же он не пришёл в спецслужбы?

— Куда? В ФСК? Хатковский боялся. Видел, что Федеральная служба контрразведки замешана. И ему никуда не скрыться, всё равно найдут. Он видел, с кем встречается Джан Оганесян. Очень солидные связи. И он решил сдаться азербайджанским властям. Подошёл к постовым милиционерам. Показывает взрывчатку. Спрашивают: «Как взрывчатка?» Говорит: «Вот так, взрывчатка». «Где нашёл?» «Да не нашёл, говорит, я вообще-то диверсант». Ему: «Да ну, кончай шутить. Рассказывай, где нашёл». Отвели в отделение милиции. В отделении: «Как диверсант?» А Он: «Ну, не верите, поехали в посёлок Ахмедлы [5], покажу — у меня там целый склад со взрывчаткой». Поехали, точно — обнаружили там склад. После этого завертелось вот это дело. То есть присутствовал психологический аспект — попытка его убрать привела к тому, что Хатковский сам раскололся. Это было потом учтено — насколько мне известно, он получил не высшую меру наказания.

— Дело Хатковского свидетельствует о неэффективности азербайджанских спецслужб? Хатковский провозил в страну взрывчатку, вербовал людей…

— Ну, не знаю. Он очень контактный, он очень контактный. Хатковский мог с любым познакомиться. Ребята из азербайджанских спецслужб, с которыми я сталкивался и которые работали с Хатковским, произвели на меня очень хорошее впечатление. Я не знаю, где они сейчас, на каких должностях работают. Но в то время они неплохо поработали, они довольно-таки прилично раскрутили это дело. Единственное, чего они не добились, это выдачи Азербайджану Джана Оганесяна и Бориса Симоняна. Но у нас в России тогда вообще странные изменения пошли.

— У Вас забрали это дело?

— Я недолго работал с этим делом, где-то месяца два-три — не больше. Потому что в дальнейшем это дело взяла под свой контроль Главная военная прокуратура, и меня потом вызывали в суд, который проходил в Тамбове. Почему Тамбовский суд рассматривал это дело, мне до сих пор не ясно. Главная военная прокуратура вела это дело, я бы сказал, безобразно. Было сделано всё, чтобы его развалить.

Члены этой террористической группы после задержания дали признательные показания в первые же дни — и Оганесян, и Симонян, и Голоян. В том числе, и по вербовке других лиц, помимо Хатковского, для совершения диверсий, и по взрывам в Азербайджане, на юге России, и по ликвидации отдельных лиц. Но Главная военная прокуратура не пошла на детальное расследование — то, что им передали, они быстро там обработали, есть такое выражение — «обсосали» вот эти эпизодики и отправили в суд.