Ливан. «Не имеющая аналогов эвакуация наших»

Ливан. «Не имеющая аналогов эвакуация наших»

Про Ливан я впервые услышал ещё в детстве — мне тогда было лет шесть-семь. Там шла война. Из детских воспоминаний всплывают выпуски новостей советского телевидения, «израильская оккупация», «американская военщина», «лагеря палестинских беженцев», «гражданская война», «городские бои», «разрушенный Бейрут». Эх, Бейрут, Бейрут! Не город, а сказка.

В июле 2006 года я попал на ливано-израильскую войну. С ливанской стороны работал я с оператором Владиславом Дубовицким, а в Израиль поехал — корреспондент Борис Кольцов с Вячеславом Спиридоновым. Мне дали карт-бланш — как напутствовал Пиво, «максимум репортажности». А это значит, что можно показывать не войну политиков и официальных заявлений, а рассказывать об обычных людях, жителях этого ближневосточного курорта, вмиг ставшего зоной боевых действий. Правда, начальник Пётр Орлов, заботливо предупредил: «Слишком не рискуй — это не наша война».

Ливанцы мне очень понравились. Страна ассимилированных арабами финикийцев постоянно жила в состоянии внутренних и внешних угроз. Результат — не знающий уныния характер её жителей, оптимизм и стремление наслаждаться каждой минутой жизни. Гражданская война в 80-ых и 90-ых, а потом израильская оккупация превратили страну в руины, но ливанцы буквально за несколько лет отстроили и реконструировали почти всю страну. Я ожидал увидеть другое. И только редкие остовы-развалины домов, с прошитыми снарядами и пулями стенами, говорили о жёсткости шедших здесь уличных боёв. А у нас с перестройки минуло 20 лет, а многие города на постсоветском пространстве выглядят как во время блокады. Да что там. Вы бы видели Ржев, Дорогобуч или город Сычевка и его окрестности в Смоленской области! Словно Великая Отечественная недавно закончилась — остатки колючей проволоки, выбоины в стенах, взорванные церкви, солдатские кости под ногами в окрестностях. Но зато мы самые умные!..

Особенно мне понравились бейрутцы. Бейрут — это город тусовок и непрекращающегося праздника. К иностранцам они относятся, как к своим — будто, тебя все здесь знают давно, любят, ждут, но ты вышел ненадолго, отлучился — покурить, а теперь опять вернулся. Здесь нет снисходительного отношения к иностранцам западных европейцев, заискивания перед ними индийцев, рефлексивной почтительности к гостям из Запада и презрительности к остальным чужакам россиян.

И неизменное благодушие, улыбки. Город, люди в котором никогда не унывают. Типичный эпизод, характеризирующий бейрутцев, да и вообще — ливанцев. Однажды я, оператор Владислав Дубовицкий, прожившая в Ливане около 20 лет рязанка Ольга Гоноскова-Шарафеддин, её 18-летняя дочь Лина и её подружка Зена Жабер (Zena Jaber), внучка известного местного политика, бывшего спикера парламента Хусейна эль-Хусейни (Hussein el-Husseini) сидели в популярном кафе в христианском районе Бейрута. В зале играла расслабляющая музыка, за соседними столиками очень прилично одетые люди спокойно ели и беседовали, смеялись. Подавленных лиц я не видел. Наоборот. Такой обычный вечер. Да и по виду Ольги нельзя было сказать, что эта весёлая женщина лишь вчера вырвалась из почти полностью разрушенного на тот момент южно-ливанского города Тира, где жила со своим мужем-ливанцем — уважаемым местным врачом Абедом Шарафеддин. И вдруг где-то в двух кварталах раздались подряд несколько взрывов — израильтяне начали вечернюю бомбежку. Все на мгновение затихли, прислушались и, как ни в чем не бывало, продолжили спокойно есть, беседовать, смеяться — отдыхать. Я был поражён реакцией людей. А 18-летняя Лина, путаясь в русских словах, объяснила:

— Все понимают об опасности. Но не по этому клубу же попали, правда?.. Ну, и к тому же, хорошо сидим.

В Ливане было очень легко исполнять свои профессиональные обязанности. Российские журналисты, попав за рубеж — исключая болевые страны типа Грузии, Латвии, Эстонии, Украины — вдруг превращаются в «четвёртую власть». Там нас уважают.

На следующий день после приезда в Ливан вечером, сделав уже третий материал за день и передав его в Москву, мы пошли ужинать в забегаловку рядом с нашей гостиницей в бейрутском районе аль-Манар — надо было набраться сил перед вечерними и ночными съёмками. Было ещё светло. В двухстах метрах находился маяк — достопримечательность этого престижного района ливанской столицы. Днём мы его снимали для городских адресных планов. Собирались уже уходить, как вначале затряслась земля, а потом донёсся оглушающий звук близкого взрыва. Бросились на улицу, на бегу Влад включил камеру. Из башни маяка шёл дым. В этот момент — шелестящий звук и второй взрыв. Погода была ясной, в море судов не было видно, но, как потом стало ясно, били палубными орудиями с военных кораблей. Израильтяне работали ювелирно. Оба раза попали точно в «голову» — по круглой смотровой площадке верхней части башни маяка, т. н. маячное помещение и фонарный отсек, полностью её разрушив.

Мы направились в гостиницу — нас ждала ливано-либерийская семья, сбежавшая с юга страны. Закончив съёмку через полчаса, идём к маяку, чтобы доснимать крупные планы. Там уже было с десяток коллег журналистов, группа ливанских военных во главе с генералом и рядом с ними, если не ошибаюсь, старый американский бронетранспортёр M113 (или что-то очень сильно его напоминающее), ещё какая-то техника — французского производства, судя по изяществу и глупому виду брони.

К журналистам подошёл молодой офицер.

— Мы приносим свои извинения. Не надо снимать этот объект. Удалите, пожалуйста, съёмку, — попросил он на хорошем английском.

— Я не собираюсь удалять отснятый материал. С какой стати? — довольно резко по привычке ответил я.

— Извините, но это военный объект. У меня приказ.

— Это тупой приказ! Кто Вам дал такой тупой приказ?

Всё-таки, я ошибался насчёт уровня образования ливанских военных.

— Извините, но это мой приказ, — неожиданно для меня на ещё лучшем английском невозмутимо, но вежливо заговорил ливанский генерал.

«Блин. Ты смотри. Кто ж думал? Ну, ладно. Что же теперь-то жалеть?»

— Но мы не можем это удалить. Мы приехали в Ливан, чтобы снимать и показывать эту войну. Это наша работа.

— Но это секретный объект, — сделал крупный «силовик» последнюю попытку убедить.

— Секретный для кого? Для израильтян?

— …

— ???

Генерал задумался.

— Извините, — произнёс он наконец и отошёл в сторону.

«Военные везде похожи. Приказы не обсуждать, портянки лучше носков, по уставу думать не положено, копать от забора до обеда и т. д. Однако, оказалось, что местным силовикам законы логики известны», — немного позже говорил я Владу, а сам вспомнил, как во время одной из чеченских командировок пьяный полковник порвал и выбросил моё удостоверение, а меня посадил в яму за то, что я ему «просто не понравился». Через два дня выйдя из запоя, подобрел: «Вали отсюда быстрее, пока я трезвый». А что уж говорить про обоюдную жестокость к мирному населению во время обеих войн в Чечне.

Когда мы с Владом и ещё с двумя «героями» нашего репортажа попали в руки парней из «Хезболлы», наш «плен» продолжался всего-то полчаса — и бойцы с нами беседовали очень корректно, вежливо. Проверили, отпустили. И… извинились (!) передо мной, что не могут пригласить (!) в гости (!) — мол, их родной квартал на юге Бейрута весь в развалинах. А уж журналюгой, трупоедом — как обычно бывает: всех под одну гребёнку — меня там ни разу никто не назвал. Поверьте мне. Даже когда снимали молодого парня, у которого во время взрыва оторвало обе ноги. Ему было очень тяжело, но, думаю, он понимал, что я делаю свою работу и не отвечаю за редакционную политику и умственные способности сотрудников «The Sun», «Твой день», «Life.ru» и «Ты не поверишь!»

Вообще, сама та война была странной. Я такую войну не понимаю. Посудите сами. Если при израильской бомбёжке или обстреле погибали мирные граждане, официальный Тель-Авив приносил извинения на уровне руководства страны — согласен, убитых не вернуть, но признают, сволочи, свою ошибку. А депутаты в парламенте и журналисты считали естественным разбирать все просчёты и ошибки своих военных. Например, когда бойцы «Хезболла» подбили флагман ВМС Израиля ракетный корвет «АХИ Ханит» («Копьё») типа «Саар-5», в Кнессете и в СМИ, несмотря на идущие военные действия, началось обсуждение этой «болезненной оплеухи Израилю». И быстрое расследование пришло к выводу, что «Хезболла» наказало израильтян за их раздутую самоуверенность и разгильдяйство. Суперсовременный корабль, построенный с применением технологии пониженного радиообнаружения «стелс», был подбит запущенной с берега китайской ракетой С-802 Silkworm образца 80-90-ых годов прошлого века. Такой корвет мог сбить и не такую ракету, но военные даже не задействовали средства ПВО, считая, что у противника нет серьёзного оружия. В результате, погибли 4 моряка, само судно до конца войны было выведено из строя, и израильтянам ещё повезло — так как 165 килограммовая китайская боеголовка не взорвалась. Я с удивлением читал в Бейруте на сайтах израильских русско- и англоязычных газет, как в их обществе открыто обсуждался этот результат беспечности военных и, вообще, о претензиях СМИ, парламентариев и обычных налогоплательщиков израильским спецслужбам, не располагавшим информацией о реальном вооружении «Хезболла». И никто это не то что не запрещал, а даже не заикался про «военное положение» и цензуру.

Конечно, тут были кровь и смерть. Но война эта показалась мне самой, если можно так сказать, корректной из тех, которые я видел. Да, действия Тель-Авива были очень жестокими и циничными по отношению к гражданским жителям Ливана, а «Хезболла» хотя и блистательно доказала, что, выбрав правильную тактику, можно достойно воевать с любой армией, но также опустилась до уровня своего противника — обстреливая неуправляемыми ракетами населённые пункты севера Израиля. И всё же.

В Москве решили всё-таки использовать «не нашу войну» для внутренних целей. На четвёртый день командировки Пётр Орлов обратился ко мне с ценными указаниями:

— Ты молодец! Всё очень нравится. Как вы там себя чувствуете?

Я представил его себе — сидит в кресле, положив ноги на стол. И чешет бороду.

— Денег может не хватить, Петя.

Накануне ужинали с коллегами с телеканала «Россия», корреспондентом Михаилом Солодовниковым, оператором Евгением Лагранжем, звукооператором Виктором Казаковым, и выяснилось, что их бюджет в четыре раза больше, чем у нас. А работа была, мягко говоря, полегче — только прямые включения с лайф-позиции у Beirut Media Center в правительственной зоне столицы. Эту часть города израильтяне не бомбили по договоренности с ООН. Коллеги жили там же, недалеко — в одной из самых дорогих гостиниц Бейрута. Мы же жили в более или менее нормальном отеле Bella Riva, но в самых дешёвых номерах. Холодную воду давали несколько часов в день. Мебели почти не было — писать приходилось лежа на полу, иногда по четыре материала в день. Экономили на всём, хотя и разрывались на съёмках. Нет, парни свой бюджет заслужили — ведь зона боевых действий. Но у нас после того ужина настроение испортилось. Влад упёрся — гостиницу будем менять, я не сопротивлялся. Правда, так и не переехали.

— Блин, как же нам отправить деньги? Банковский перевод очень трудно будет сделать, — задумался Орлов, умирая от жары в своём кабинете в Москве, и выдал любимую фразу. — Надо подумать! Будем решать.

«А я предупреждал, Петя. Мы же на войну ехали».

— Но, я о другом хотел… Про эвакуацию наших россиян — будь точнее в формулировках. Внимательнее. Понимаешь? — Орлов на что-то намекал, я его знаю. Намекал, как он всегда считал, очень тонко. — Мы своих не бросаем.

— Что? Кого не бросаем? В каком смысле?

— Ну, бл. ть?! Как?! «Русские своих не бросают»! Вот!

— Ааа! Понятно. Петя, ты знаешь — как готовятся эвакуировать россиян? Списков пока нет, люди не знают — как поедут, кто поедет…

— Нет, нет. Ты пойми. Это очень важно для руководства.

— Руководства канала?

— И канала тоже. Но я имел в виду — для руководства более высокого. Готовится эвакуация наших, которая не будет иметь аналогов — самая масштабная со времён Великой Отечественной войны, — озвучил Орлов спущенную сверху формулировку-суждение и сделал заговорщическую паузу, а потом дополнил ЦУ: — И наша страна не оставит своих граждан, эта эвакуация — то есть наша! — станет примером для других стран и так далее. Мы лучшие и так далее.

«Что-то я здесь такого не заметил. Может, я чего-то упустил? И посольству, наконец, дали зелёный свет на серьёзную операцию?»

— Петя, а что значит «и так далее»?

— Ну, что Россия думает и о гражданах СНГ, их тоже мы эвакуируем, а они благодарят русских. Надо показать, как наша эвакуация отличается от эвакуации «буржуев». Понимаешь? Поищи! Подумай! Обращай внимание на акценты, Эльхан! Мы должны думать о себе! Ты понимаешь важность момента?

Орлов сказал последнюю фразу очень торжественно. Думаю, произнося её, он посчитал нужным спустить ноги со стола.

«Нет, я не понимаю важность момента. Я понимаю только то, что вижу».

— Ты только, пожалуйста, мне чаще звони, дорогой Эльхан.

— Угу. Конечно.

Эвакуация россиян отличалась от эвакуации «буржуев». Очень. Не так, как думал Петя Орлов. Но я об этом не говорил. Я старался это показать в репортажах — особенно, посредством «картинки» — с нашими и с ними. Пусть сам зритель делает выводы.

С первого дня командировки сотрудники посольства в откровенных беседах жаловались, что Москва очень безответственно относится к судьбе россиян, находившихся в Ливане. Граждан России в этой горячей точке было более трёх тысяч. Ещё были русскоязычные подданные других государств, в основном СНГ — их тоже считали своими. Очень немного, если сравнить с несколькими десятками тысяч французов и американцев. Греков, немцев, англичан, канадцев, турок в Ливане тоже было немало. Основная часть русских — жёны местных шиитов, то есть наиболее пострадавшей в той войне общине ливанцев. Так сложилось, что в своё время шииты были самой бедной частью населения, и в их среде всегда пользовались популярностью левые настроения. Потому и основная масса ливанских студентов, получивших образование в Советском Союзе, были шиитами. Многих из них почти бесплатное образование в Союзе вывело в люди. И России эта часть ливанцев очень симпатизировала.

Аэропорт Бейрута был уничтожен в первый же день войны, со стороны моря страна была заблокирована ВМС Израиля. Из Ливана самостоятельно можно было уехать лишь в Сирию — на север и восток. Но передвигаться по этим дорогам было опасно из-за постоянных бомбёжек.

Все иностранцы надеялись на власти своих государств. Первыми эвакуацию начали французы. С первых дней Париж заявил, что к берегам Ливана направляется фрегат ВМС, а также гражданский паром, которые должны были забрать французов и часть остальных европейцев. Турки тоже использовали и гражданские суда, и военные из своего средиземноморского флота. У греков были задействованы два суперпарома, силы ВМС, вертолеты, а часть порта оцепили войска спецназначения Греции — внешне, так себе спецназовцы — чем были очень недовольны местные власти, но официально молчали. Англичане рассчитывали на американцев, которые задействовали несколько военных кораблей, катера, вертолеты, надувные шлюпки. Говорили, неофициально, что и подлодка. Такая демонстрация военной мощи перед остальными странами и заботы о собственных гражданах — перед своими налогоплательщиками. Эвакуация морем была самой безопасной. Из европейцев лишь немцы завили, что только небольшую часть своих эвакуируют на автобусах — восточной дорогой до Дамаска, и украинцы.

А в российском посольстве работали, не жалея сил — разрывались между Москвой и людьми, беспокоившимися из-за бездеятельности, неповоротливости чиновников из центра. У здания посольства постоянно в неведении толпились люди. В российской столице о чём-то думали, официально — «проводится работа по составлению списков эвакуируемых».

Вообще, российские посольства — это особая вселенная. Чуждая и непонятная. Неторопливость, высокомерие и подозрительность. А как кадровые дипломаты одеваются…. Серые невзрачные костюмы, галстуки того же стиля. Где они берут такую обувь? Где такое ещё продают? Это мода с советских времён осталась — не выделяться. И безразличие, безразличие, безразличие. Белая кость, элита, блин. Читаешь у них во взгляде — «журналистов здесь не хватало». Ты им сейчас мешаешь, они выполняют какую-то серьёзную работу, у них запланированы важные дела. Завтра? Завтра ты тоже им будешь мешать. «Откуда у вас мой мобильный? Звоните, на городские. Никто не подходит? Но уже четыре часа вечера! Да, мы занимаемся этими моряками (туристами, паломниками, погромами, взрывами, пострадавшими). Идёт согласование с Москвой. Ждите официального заявления». Наладились личные отношения или встретил адекватного человека — можешь рассчитывать на искреннее понимание. Но системы в их работе не существует.

Потому, лично я был очень удивлён сотрудниками российского посольства в Бейруте. Во время войны увидел там сочувствие к людям, желание им помочь. К нам очень тепло относились. Начиная с технического персонала. А обнаружившиеся в посольстве «альфовцы», увидев нас однажды перед посольством, предупредили:

— Парни, если будет наземная операция в Бейруте, перебирайтесь к нам. Мы здесь хорошо подготовились. Вообще, если мы чем-то сможем помочь — не стыдитесь дать нам знать.

А может, посольским было «за державу обидно». Один высокопоставленный сотрудник мне рассказал, что обращался за помощью к коллегам-грекам — дескать, «православные, возьмите часть наших людей на свои суда, у вас столько места». Те попросили обратиться официально. Но всё равно сразу не стали отвечать. Объявились через два дня — смогут взять около 30 человек на следующий на Кипр паром. Дипломат мне рассказывал со злостью: «Это ведь как подачка! Очень неприятно было. Но, стиснув зубы, пришлось их даже благодарить за эту милость. И снова умолять взять ещё какое-то число наших людей».

С финансами у посольских тоже было туго. Вся эта информация мне передавалась неофициально, «на камеру» дипломаты говорили только жизнеутверждающее. Особенно, просили про историю с греческим паромом умолчать, и я согласился — потому что мог подставить эвакуируемых, на отправку которых дали добро…

Наконец, стало окончательно известно — «морская держава» Россия решила эвакуировать своих граждан… на автобусах в Сирию. Потом, уже в Москве, знакомый подводник объяснил, что можно было к берегу Ливана направить всего один большой десантный корабль Черноморского флота, как самого близкого к ближневосточному региону. За один раз такое судно могло бы взять на борт несколько тысяч человек — ему даже специально оборудованный пирс не нужен для подобной операции. Если, конечно, смог бы доплыть до ливанских берегов…

У буржуев сама процедура эвакуации проходила очень чётко — всем заранее сообщали о дате, люди приезжали, становились в очередь, потом спокойно садились в автобусы или проходили на суда. Французы перешучивались, немцы, сидя на чемоданах, попивали местное пиво «Алмасы» — бутылки в бумажных пакетиках — и ели заранее припасённые сосиски и бутерброды. Бюргеры на пикнике. Шума и эмоций было меньше, чем в очереди на получение загранпаспорта в каком-нибудь московском УФМС в ЦАО. То есть без драйва. Скучно, одним словом. Только эвакуация американцев обещала стать эффектным шоу, но вечером. У украинцев было уже поинтереснее. Нас окружили несколько оставшихся семей с детьми — про эвакуацию они вообще не знали. «Мы с Ивано-Франковска, мы с Черкасской области». Высказали нам всё, что думают про своих дипломатов. В основном, ненормативное. Сотрудница посольства, куда мы прошли, встретила нас недипломатично жёстко — мол, посол и военный атташе уехали утром, а потом закричала, чтобы мы «убирались с украинской территории», так как всё «российское телевидение — главный враг Украины». Всё-таки, как много общего между двумя братскими странами.

На вторник 18 июля запланировано было начало эвакуации россиян. Накануне вечером встретились с Асадом Дейя, главой «Дома русской культуры» в Набатийе [1]. Утром он добрался до Бейрута со своей семьёй. Максимум трехчасовой путь на автомобиле преодолели за несколько дней, по дороге от бомбёжек прятались в брошенных домах. Вещей с собой не было — уезжали, в чём были. Но по нему, по его жене-москвичке Лилии Волченко и детям и не скажешь, что пережили столько трудностей — настроение у них было приподнятое, шутили, смеялись.

— Мне соседи сказали — у меня дом разрушен. Я так и думал… Мы ведь жили совсем рядом с границей. С крыши израильские пограничные посты было видно. У нас такой большой и красивый дом был, — живо описывал Асад.

— Что-то ты не выглядишь грустным, — удивился я ему.

— Семья-то цела, — в свою очередь Асад удивился мне. — Я смог вытащить семью. Скоро они будут в Москве.… А дом я ещё отстрою. Мы с женой молодые — успеем.

Всё же, позитив ливанцев мне очень нравится. Накануне этого разговора, сидим с Владом на ступеньках Beirut Media Center, молча курим одну за одной — только что еле унесли ноги из-под бомбёжки около разрушенного аэропорта, и вдруг ему звонит жена из Москвы — вся в слезах и пытает его: «У меня сейчас утюг сгорел. Что же мне делать?»

Одну ливано-русскую семью мы с Владом решили приютить у себя в гостинице. Али Саади и Таня Шинелина с маленьким сыном жили в южно-ливанском городке Майфадун. В Бейрут добирались в забитой беженцами машине. Идти им было некуда. Хотя у себя в городе Али был очень известным и состоятельным зубным врачом. Очень трогательная молодая пара. В начале Али радовался, что есть, где жить, и что жена с ребенком попали в списки эвакуируемых. А вечером за ужином постоянно ёрзал на стуле. А потом мне признался:

— Понимаешь, у меня там пациенты остались. Я одному ровно накануне начала войны поставил пломбу и сказал, чтобы приходил через неделю — надо доработать… Что он сейчас будет делать?

Мне стало смешно, но сдержался и попытался его утешить:

— Ну, война. Ничего не поделаешь. Сделаешь, когда это всё закончится — со скидкой.

— Нет, ты что? А если он сидит там и меня ждёт, ищет? Надо возвращаться. Вот только Таню с сыном отправлю… А здесь в Бейруте мне что делать? Страшно, правда, очень ехать…

Они ночевали в моём номере, а я перебрался к Владу. Узнав про это, директор гостиницы, ливанец, пришёл пожать нам руки.

Вообще, люди бывают разные. Без «добрых» людей мир тоже не обходится. В Ливане я был так рад, что в моём родном Баку НТВ не транслируется — родителям обещал, что больше в «горячие» точки ездить не буду. И вдруг однажды поздно вечером звонит мама:

— Мне здесь знакомые звонили, у кого есть спутниковые тарелки. Говорят, ты в Ливане на войне. Соседка сейчас заходила — смотрела тебя в Бейруте…

— Да нет, мама. Какой Бейрут. Я на Кипре, — у меня запланирована была командировка на Северный Кипр, и родители про это знали, но началась ливанская война. — Лежу в номере, очень жарко.

В этот момент началась очередная бомбёжка — израильтяне не желали спокойной ночи бейрутцам. Но я не беспокоился — мать плохо слышит.

— Не забывай есть там фрукты, дорогой…

Потом, через пару месяцев, когда был у родителей, мать опять вспомнила:

— Я им тоже всем говорю, что ты на Кипре. Какие странные люди — Ливан от Кипра отличить не могут. Как им географию в школе преподавали? Знаешь, сейчас в школах вообще ничему не учат.

— Нет, мама. Их в семье ничему не учат. Как можно пожилым людям рассказывать такое про их сына? А я и в правду тогда на ливанской войне был.

Мать весь вечер меня ругала. А я вспомнил, как меня мой друг писатель и журналист Валех Рзаев учил: «Журналист не должен забывать, что его репортаж про обычных людей могут смотреть их родные и близкие. Есть самая простая проверка, что этично, а что нет — поставь себя и своих родных на их место». Но у меня это тоже не всегда получается.

Утром перед российским посольством сразу попали в родную среду. Эмоции, неразбериха. «Мы комментарии для тиви не даем. Окей?», с претензией сказал высокий загорелый парень в шлепанцах и с большой замотанной скотчем сумкой, откуда выглядывала длинная доска для сёрфинга. Тиви? Окей? Так разговаривают наши «белые воротнички», считающие, что они тоже из гламурной тусовки. Как ты-то сюда попал? Точно, человек зол, что не дали всласть покувыркаться в тёплых ливанских волнах. Могу поспорить, что работает в западной компании в Москве или в Питере. Точно, в Питере. Не знаю — как понял, но ставлю 200 долларов.

— Вы не из Петербурга, случаем?

— Да, из Питера. А что? — поразился сёрфингист и с подозрением посмотрел на свою доску.

Ещё одна. Пожилая женщина, дочка которой упала в обморок от эмоций и жары, толкнув меня в грудь: «Ах, вы журналюги, что же вы это тут снимаете. Вы лучше, сделайте так, чтобы мы отсюда уехали. Нас тут все забыли».

— Ну, ты что, коза, делаешь-то?

Это группа девушек — пьют пиво и легко себя ведут. Представились, как «девочки из Белоруссии», и засмеялись. Катя (имя изменено) ругалась сиплым голосом и горячилась — была очень недовольна уровнем дипломатических отношений между Бейрутом и Минском. Видимо, с непривычки путала официозную речь с просторечно-матерной:

— Лука сказал, что здесь, блять, нет белоруссцев. Нам из Минска родные звонят — сказал по телевизору. Говорит, на консульском учёте граждан Беларуси нет. И никто не обращался в дипломатические представительства, блять, на Ближнем Востоке. Нет там наших, говорит. Всё! Эвакуировать некого. Хотя здесь очень много девочек из Белоруссии. А тут — война. Ну, не мудак, а? А мы что — не люди, блять?

Девушкам обещали эвакуировать их со второй группой россиян на следующий день.

Списки были, но когда разрешили садиться в автобусы, люди бросились к ним, как за хлебом в начале 90-ых, с давкой и криками. В первой группе могли уехать только 250 человек — и те, кто только вырвался с пылающего юга Ливана, кричали, что их надо увозить в первую очередь. Некоторые, кто был в списке первой группы, так и не попали в автобус. Еле-еле посольским удалось взять ситуацию под контроль. На погрузку ушло несколько часов. Кстати, отправляя вторую группу, учли все ошибки — людей запускали по спискам на территорию посольства и там сажали на транспорт.

Северная дорога в Сирию лежит вдоль моря и намного длиннее, чем восточная Бейрут-Дамаск. Но последняя тогда была очень опасна из-за бомбёжек. Чтобы израильские летчики не палили по транспорту с россиянами, прямо на территории посольства на крыши автобусов краской рисовали российский триколор.

А что в это время делала Москва — официальное руководство? У большинства российских политиков были летние отпуска. Путин отдыхал в Сочи после саммита «большой восьмёрки» в Санкт-Петербурге 15–17 июля. Да, 18 июля — перед самым отдыхом — была встреча президента с членами правительства в Кремле. Говорили и о способах эвакуации россиян из Ливана. Для телекамер. Пиарились.

Глава МИД Сергей Лавров был не похож на себя. Вначале заявил, что со всеми россиянами, которых планируется эвакуировать — а это полторы тысячи человек — «установлен контакт». Потом оговорился:

— Усугубляется положение тем, что часть наших граждан (ничего себе «часть» — ещё столько же — Э.М.) охватить этой операцией невозможно — поскольку они на юге Ливана проживают и оказались отрезанными от столицы Бейрута. Какой-либо надёжной связи и, тем более, сообщения транспортного найти пока не удалось.

— А через Израиль их нельзя… как бы… [вывезти]? — спросил чушь Владимир Владимирович.

— С израильской стороной мы в постоянном контакте. Они сообщили, что наиболее безопасным является наземный маршрут, — солгал Сергей Викторович.

Солгал профессионально. Однако тут же проговорился — непрофессионально:

— У нас есть предложения Франции и Греции — безвозмездно принять наших граждан на борт их судов…

Но поняв, что сам себе противоречит, глава МИД стал изворачиваться — дескать, что морской путь «менее надёжный».

После этого компания перешли к более приятным темам — воспоминаниям о прошедшем в Санкт-Петербурге саммите, раздаче наград чиновникам, работавшим над его организацией, об «освоении финансирования» на восстановление Чечни, то есть банальном роспиле и так далее: шутили, иронизировали. У всех у них начинался отдых. Они заслужили.

Опять звонит Пётя Орлов. Поздоровался со мной недовольно. Понял, что он надолго и сказал, что если у него ничего срочного, то я занят — у меня была съёмка.

«Он-то чего боится? Мне же будут говорить».

Пожаловался на Орлова вечернему выпуску. Там успокоили:

— Да не обращай внимания на него. Он же хоть и дурило, но безобидный.

Коллеги «обсасывали» тему эвакуации ещё несколько дней. Однажды вечером, наконец, смог посмотреть по спутниковой тарелке эфир «России» и «Первого канала». Утром, увидев Олега Грознецкого с «Первого», с иронией ему:

— Ну, как — у вас в эфире всё ещё продолжается «самая масштабная со времён Великой Отечественной войны эвакуация»?

Коллега всё понял — он хотя и любит накалить страсти в своих материалах, нагнать жути, но парень хороший и очень неглупый.

— Олег, тема-то была новостью только два дня. Когда людей отсюда забирали. По крайней мере, если её делать в таком… ммм… жизнеутверждающем ключе. Ты сам-то не устал одно и тоже ваять?

— Мне руководство сказало, чтобы мы продолжали делать эту тему. Не все же до Москвы пока добрались. Кажется… А у тебя нет знакомых оставшихся здесь в Бейруте россиян?..

«Думаете, никто из коллег не понимал? Все всё понимали. Как же так можно — против своих же. «Русская баба ещё нарожает» — как для царя, как для первого секретаря, так и для президента не народ, а пушечное мясо, разменная карта. И я ещё рефлексировал! Что Салманов? Что Нахичеванский? Если к своим такое отношение? Если великий Андрей Платонов, чтобы выжить, работал дворником — под конец жизни, умирающий от туберкулёза. Если Цветаеву довели до того, что в голодном отчаянии согласна была мыть грязную посуду Литфонда. Кто я-то такой? О чём я думал? Кому эта лапша предназначена? Им, на Западе? Смешно. Тогда — своим? Зачем? Вам не народ нужен, а стадо? Это позор, хуже захвата советского посольства израильскими восками в Бейруте в 82-ом году».

Через восемь дней нашей работы заменить нас приехали корреспондент Евгений Сандро (Примаков) и оператор Антон Передельский, которым я передал все свои наработки, незаконченные темы. И в тот же день я узнал, что, наконец-то, до Ливана добралась первая съёмочная группа ТВЦ. ТВ Цирк.

После Ливана надо было уезжать из России. Теперь вот жалею. Буржуи долго переманивали, деньги предлагали хорошие, командировки, правда, продолжительные обещали, но интересные. Так нет, остался. Ведь Кул (Кулистиков — Э.М.) звонил в тот же день, когда я вернулся в Москву: «Ты — мужик! Если что, заходи, поболтаем». А Антон Хреков перехватил в коридоре на восьмом этаже: «Такие материалы нам и надо делать в будущем»…. и даже цитировал часть текста одного из моих репортажей по памяти. Я был ошеломлён! Хреков? Да от него «спасибо» не дождёшься. Я же просто работал и не считал, что делал что-то героическое — мне в Ливане были интересны истории людей, их жизнь на фоне войны, а не военные сводки, кульбиты и интриги политиков. Даа. И я поверил. Знал бы прикуп, жил бы… в Лондоне. Лишь Пиво просто:

— Молодец. Спасибо. Но надо ещё поработать над собой.

«Это тебе, Лёха, спасибо! — подумал я тогда. — Это ты меня в прайм-тайм пустил и вообще выездным сделал».

И вдруг во время нашего разговора замечаю краем глаза — чьи-то ноги в чулках, что-то рыжее выбежало из-за угла перед комнатой вечернего выпуска, оттиснув Алексея, обняло меня и… и стало целовать. В щеку, потом — в другую.

— Татьяна Ростиславовна? Это Вы?

— Что же ты приехал и не заходишь, не звонишь???

— Да я… собственно, к Вам и шёл, — так и было, думал зайти под самый конец; оставил её на десерт.

— Ты — молодец!! Очень хорошо поработал! И Владимир Михайлович (Кулистиков — Э.М.) тобой очень доволен! Я в тебе не ошиблась!

Я покосился на Пиво, Пиво — на меня, и, усмехнувшись, он ушел в ньюсрум. Эх, Лёха, Лёха, Алексей.

Source URL: http://ostankino2013.com/livan-ne-imejushhaja-analogov-jevakuacija-nashih.html