На море и в небе
На море и в небе
Пытливому, энергичному юноше не сиделось на месте. Все хотелось уехать куда-нибудь подальше, увидеть новое.
Проработал он полгода на маслобойном заводе, поджаривая подсолнечные семечки на огромных сковородках. В 1924 году перебрался в Ейск, где и закончил школу. Работал мотористом на дизеле. Затем стал помощником шофера автобуса..
Был Анатолий Ляпидевский парнем плотным, мускулистым, много занимался гимнастикой, играл в футбол, управлял автомобилем.
Другими словами, кому, как не ему, было пойти в летную школу, когда комсомол призвал молодежь в авиацию.
В Ростов со всего края прибыло 170 юношей, мечтавших о крыльях. Строгие комиссии отобрали из них только пять. В том числе и Анатолия Ляпидевского.
В авиационной школе в Ленинграде будущий летчик расстался с пышной шевелюрой. Свою гитару с красным шелковым бантом Ляпидевский повесил над жесткой казарменной койкой.
…Стране нужно было много летчиков и как возможно скорее. Теоретический курс, рассчитанный на полтора года, курсанты прошли за восемь месяцев. А затем школа морских летчиков в Севастополе. Для Анатолия здесь слились вместе два самых больших его увлечения — небо и море.
Прежде чем овладеть специальностью морского летчика, курсантам пришлось изучить несколько матросских профессий. На крейсере «Червоная Украина» Ляпидевский был и кочегаром, и рулевым, и сигнальщиком. Его первый морской поход совпал с маневрами Черноморского флота, на которых присутствовали видные военачальники: Ворошилов, Буденный, Якир. Все они находились на флагмане «Червоная Украина».
Когда эскадра выходила из Одесского порта, курсант Ляпидевский стоял на сигнальной вахте. К нему подошел командующий и приказал:
— Дать «Коминтерну» единицу!
По семафорному коду того времени «единица» значила — «следовать в кильваторе за мной».
Ляпидевский лучше других курсантов изучил сигнальный код, но в эту ответственную минуту от волнения забыл, как надо подавать «единицу». Корабли выходили из порта, уже нужно им заворачивать в открытое море, а куда идти — ни один капитан не знает. Что делать? Как сигналится эта проклятая «единица»?
К счастью, тут подоспел старшина сигнальщиков, увидя его, Ляпидевский сразу все вспомнил.
Он лихо отмахал флажками точку и четыре тире.
…Ляпидевский учился летать у отличных инструкторов. Среди них были те, с которыми через несколько лет он стоял в одном строю героев — Василий Молоков, Сигизмунд Леваневский.
Наконец наступила долгожданная минута, когда к стойкам самолета, на котором Ляпидевский летал с инструктором, привязали красные флажки. Они показывали, что учлет идет в самостоятельный полет. Другие самолеты, которые летают в воздухе с инструкторами, должны уступать дорогу такой разукрашенной машине.
И вот мелькают под крылом белые коробочки домов, сады, синеет море. Куда хочешь, туда самолет и идет. Все прошло прекрасно: и полет и посадка. Леваневский пожал своему воспитаннику руку, поздравил его.
Почти каждый день начинающий летчик поднимался в воздух. Сначала полеты на учебной машине, затем — на боевой. Разведка. Стрельба с воздуха по наземной цели. Длительные полеты по два-три часа в Ялту и Евпаторию.
И вот курсанты, ставшие летчиками, в новеньких синих кителях и фуражках с «крабами», застыли в строю.
Зачитывается приказ Реввоенсовета республики о присвоении им звания командиров Рабоче-Крестьянского флота. Это было 2 июля 1929 года.
Вскоре недавний учлет сам стал учить будущих нилотов. Ляпидевский вернулся в Ейск, куда бегал босоногим мальчишкой, чтобы посмотреть самолеты. Теперь он прибыл сюда как инструктор новой школы морских летчиков.
Весной 1933 года Ляпидевский демобилизовался и перешел на работу в гражданскую авиацию. Его направили рейсовым летчиком на Дальний Восток.
Ляпидевскому было легче, чем мне. Он летал уже но оборудованной трассе, без всяких приключений и аварий, доставлял почту и пассажиров из краевого центра па Сахалин. Летал он и в северную часть Сахалина, па нефтепромыслы в Охе.
Вначале ему нравилась линейная служба, привлекали незнакомые места, встречи с людьми. Потом облетанная «от куста до куста» трасса надоела. Рейсовый пилот заскучал. Ему не терпелось сделать что-нибудь замечательное, удивительное, что до него никто, никогда не делал. Подвиг? Нет, просто что-нибудь очень нужное Родине. Ляпидевского неудержимо тянуло туда, где потрудней.
Самым трудным для полетов местом были тогда необозримые просторы Дальнего Севера. И самолет был здесь особо желанным, но пока еще редким гостем.
Об Арктике Ляпидевский не имел ни малейшего понятия. Но рассказы побывавших там летчиков настолько увлекли, что он отправил письмо в Главное управление Северного морского пути с ходатайством о переводе его в полярную авиацию.
Летная работа в суровых условиях Арктики не для одного Ляпидевского была уравнением со многими неизвестными. Жестокие морозы, частая многодневная пурга, отсутствие ориентиров в ровной снежной пустыне, почти полное безлюдье — все это делало необыкновенно сложным и в то же время романтическим труд полярного летчика.
На громаднейшей территории Чукотского полуострова свободно бы разместился десяток малых и средних европейских государств, а жило здесь около пятнадцати тысяч чукчей и эскимосов. Вдоль северного побережья тянулась редкая цепочка крохотных селений, разбросанных на десятки, а иногда и. сотни километров друг от друга. У моря было сосредоточено две трети всего населения Чукотки, промышлявшего морского зверя. Шкуры моржа, тюленя, нерпы — это крыша над головой и одежда, мясо — единственный продукт питания, жир — освещение и отопление жилищ.
В глубине полуострова, в тундре кочевники. Их богатство — олени и пушной зверь.
Горные хребты были здесь очень приблизительно нанесены на карты без указания высоты вершин.
Связь Чукотки с внешним миром поддерживалась через две-три радиостанции.
Ни одной регулярной авиалинии, конечно, на Чукотке не было, а эпизодические перелеты считались большой редкостью. Средством сообщения летом служили баркасы, а зимой — ездовые собаки.