Самолет едет поездом
Самолет едет поездом
Началась челюскинская эпопея. Штаб спасения и его председателя Валериана Владимировича Куйбышева буквально осаждали сотни телефонных звонков, писем, теле
грамм с различными, часто фантастическими способами вызволения челюскинцев. Так, один товарищ хотел спасти их канатами с кошками-крюками, при помощи которых людей зацепили бы и втянули со льдин в самолет. Другой проектировал особый конвейер — канат с корзинами, забирающими пассажиров на движущийся самолет. Третий придумал какие-то шары-прыгуны…
Все эти «изобретения» появились потому; что мало кто верил, что самолеты в тяжелых зимних условиях смогут сесть на неровный лед. И все-таки основная надежда возлагалась на самолеты.
Правительственную комиссию засыпали просьбами. Все хотели принять участие в спасательной экспедиции. Писали рабочие, студенты, служащие, журналисты, моряки, а особенно, конечно, летчики.
Я пошел к начальнику Трансавиации и рассказал ему, что самолет, на котором собираюсь лететь на Камчатку, мною переоборудован так, что я могу летать на нем в любых условиях.
Что вы хотите от меня? — спросил он.
— Я хочу просить вашего разрешения лететь не на Камчатку, а спасать челюскинцев.
Начальник поднялся из-за стола.
— Никуда вы не полетите. Сколько человек на льдине?
— Сто четыре, — ответил я.
— А когда прилетите вы, будет сто пять. Сломаете там машину, вас еще спасать придется. — И, немного подумав, добавил: — Полетите на Сахалин и обратно с почтой. К двадцать пятому февраля представите мне календарный план на утверждение. Все!
На другой день вызывает меня заместитель начальника Трансавиации и говорит:
— Полет на Сахалин отставить!
— Как? — удивился я.
— Полетите на Каспийское море спасать тюленьих бойцов, их отнесло в открытое море на оторванной льдине.
— Слушаюсь! Будет выполнено!
Товарищи из редакции «Правды» посоветовали мне написать письмо Куйбышеву, а товарищ Мехлис взялся его передать.
В два часа ночи звонят из Кремля.
— Товарищ Водопьянов? — услышал я голос в трубке. — К десяти часам товарищ Куйбышев просит вас явиться к нему в Кремль.
— Утром вылетаю на Каспийское море спасать людей, — ответил я.
— Туда поедут другие летчики, не опоздайте в Кремль!
Когда я вошел в кабинет, навстречу мне поднялся высокий человек в темно-синей гнмнастерке, подпоясанной узким кавказским рением, на ногах белые фетровые сапоги. Его вьющиеся волосы были зачесаны назад над высоким лбом.
— Самолет ваш готов к полету?
— Я должен был сегодня утром вылететь на Каспийское море, но…
— Понятно…
Валериан Владимирович пригласил меня к географической карте:
— Покажите, каким маршрутом думаете лететь в ледовый лагерь?
— От Москвы, — волнуясь, ответил я, — до Николаевска-на-Амуре я буду идти по существующей трассе. От Николаевска я полечу в Охотск, бухта Ногаева, Гижига, Анадырь, а дальше — через Анадырский хребет, Ванкарем и — на льдину.
Куйбышев попросил меня зайти на следующий день.
Сутки мне показались вечностью — что я только не передумал. Лететь от Москвы до Чукотки? Да еще зимой? Наверняка откажет комиссия, безусловно, откажет. И это проклятое правое крыло!
Я догадывался, что мой П-5 будет осматривать комиссия.
Рано утром помчался на аэродром. Действительно, вскоре появились члены комиссии. В ангаре, где стояла машина, было не очень светло, и я заслонил спиной злополучное место на правом крыле. Его не заметили.
И вот я снова в Кремле.
— Полет комиссия разрешила, — коротко сказал мне Куйбышев, но не из Москвы, а из Хабаровска. А сейчас разбирайте самолет, погрузите его на платформу, ее прицепят к курьерскому, — и… счастливо!
— Что же получается? Я — летчик, и буду трястись в хвосте у поезда!
— А вы посчитайте, от Москвы до Хабаровска поезд идет девять суток, а сколько участков надо пролететь?
— Десять, — ответил я.
— Это значит, лететь вы будете десять суток. Что же выгоднее?
— Я хотел днем и ночью лететь.
— Спасибо! Вы в прошлом году летели ночью, а долетели только до Байкала, а нужно, чтобы вы до Чукотского моря дошли.
И на прощание Валериан Владимирович добавил:
— Летите спокойно, не торопитесь, помните, что люди ждут, чтобы их спасли летчики.
В Хабаровске я присоединился к летчикам Доронину и Галышеву.
Семнадцатого марта в десять часов утра три самолета вылетели на Чукотку.
Пробиваясь через пургу и циклоны, выжидая погоду на базах, одиннадцатого апреля мы с Дорониным долетели до Ванкарема. У Галышева испортился мотор, и он отстал в Анадыре.
На челюскинской льдине к тому времени побывали Ляпидевский и Слепнев, прилетевший сюда со стороны Америки, куда он был командирован вместе с Леваневским, а также Каманин и Молоков. Они уже успели перевезти на Большую землю большинство челюскинцев.
Эвакуация пленников льдов завершалась.
Двенадцатого я тоже вылетел в лагерь. Курс пятьдесят градусов. На горизонте я должен увидеть черный дым от костра — это и есть льдина челюскинцев.
Более пяти тысяч километров пролетел я от Хабаровска до Ванкарема, но так не волновался, как на этих ста пятидесяти километрах. До боли в глазах я смотрел на горизонт, стараясь увидеть черный дым костра.
Погода была ясная, мороз тридцать градусов, горизонт чист. И наконец, через сорок минут полета справа от курса я увидел черный дым. Наконец-то долетел! Я вспомнил слова товарища Куйбышева: «Лети спокойно, не торопись, на льдине ждут тебя люди».
Я сделал круг над лагерем. Среди ледяных нагромождений приютились закопченные палатки. Вблизи палаток — наскоро сколоченный барак. На мачте — красный флаг, четко выделяющийся на снежном фоне.
В стороне — посадочная площадка, границы которой сама природа резко обозначила торосами. Она была похожа на вытянутый треугольник.
В тот день я сделал два рейса и вывез со льдины семерых челюскинцев.