4

4

Поскольку я знал характер кайзера и понимал, как трудно будет ему дать созреть этому делу и отказаться от излишних выступлений, я попросил (11 октября) министра иностранных дел повлиять на него в том смысле, чтобы он воздержался от преждевременного упоминания о морском вопросе во время предстоявшего спуска корабля его величества «Карл дер Гроссе». Граф Бюлов с готовностью согласился на это и со своей стороны был озабочен возможностью каких-либо политических высказываний, связанных с указанным событием.

Спуск корабля состоялся в Гамбурге 18 октября и сопровождался привлекшей общее внимание речью кайзера, который со свойственной ему манерой выражаться раскрыл наши планы, находившиеся в подготовительной стадии, не посоветовавшись об этом ни с рейхсканцлером, ни со статс-секретарем. Словами «горькая необходимость заставляет нас строить мощный немецкий флот» кайзер взял на себя инициативу перед народом. После этого морскому ведомству стало еще труднее бороться против обвинения в том, что оно действует под абсолютистским влиянием, от которого надо защищать имперскую конституцию.

Сразу же после речи кайзера мне стало ясно, что я не могу молчать и должен либо затормозить дело, либо дать ему полный ход. В первом случае рушились все надежды. Во втором нужно было работать с чрезмерной поспешностью и ломать намеченный график. Все же другого выбора не оставалось. Однако я хотел подождать хотя бы до созыва рейхстага, чтобы поговорить с депутатами.

Кайзер, напротив, требовал немедленного внесения новеллы. На этом настаивал и кабинет по гражданским делам: Бисмарк написал всю конституцию в 24 часа; чего же вы медлите? Внимание общественности хотели отвлечь от «тюремного законопроекта», а для этого нужно было сделать объектом дискуссии флот.

Итак, мы неслись вперед, вслед за речью кайзера, а морское ведомство занималось еще первыми подготовительными работами.

Захват англичанами пароходов имперской почты, имевший место в конце года, внес момент национального оскорбления в энтузиазм, с которым германская общественность относилась к сопротивлению буров, и облегчил внесение новеллы в начале 1900 года, на чем категорически настаивал кайзер. К тому же благодаря работе экономистов общественное мнение было привлечено на нашу сторону в большей степени, чем я рассчитывал.

Россия приветствовала новеллу, и князь Гогенлоэ рассчитывал на молчаливое согласие Франции. От Англии следовала ожидать иного, хотя вернувшись оттуда в конце ноября 1899 года, кайзер считал, что заручился одобрением британского двора, министров и морских офицеров.

При разработке второй судостроительной программы мы долго думали над тем, следует ли включать в ее обоснование возможность столкновения с Англией. Я предпочитал не затрагивать Англию. Но, выставляя столь необычное требование, как удвоение морских сил, невозможно было совершенно обойти его действительную подоплеку. Нашу общественность все равно невозможно было приучить к молчанию в отношении Англии: в сознании своего миролюбия и безвредности она считала необходимым выражать свое нравственное возмущение действиями угнетателей буров. Наконец, когда наши усилия прекратить брань по адресу Англии не дали результатов, мы решили отрезвить общественность своими заявлениями в прениях о флоте.

Итак, я решился ясно указать в обосновании судостроительной программы, что боевым назначением флота является почетная оборонительная политика, и в декабре 1899 года заявил в рейхстаге, что общий тоннаж и состав германского флота должен быть рассчитан на ведение войны в самых неблагоприятных условиях. Такие условия создадутся в случае столкновения с крупнейшими из возможных противников на море. На этот случай необходимо создать флот, способный в ходе оборонительной войны в Северном море дать морское сражение противнику.

Невоенному человеку нужно указать здесь на различие между тактическим и политическим наступлением. Всякий военный корабль и всякий линейный флот технически и тактически являются орудиями нападения; дух их руководства «должен быть пронизан волей к наступлению», как писал мне Штош. Но в политической области проектировавшийся германский флот являлся для Англии наилучшей гарантией мира, потому что при двойном или даже тройном превосходстве британского флота было бы безумием спустить с цепи войну, имея столь мало шансов на победу над морскими силами Англии.

Мы стремились к тому, чтобы силы наши достигли такого уровня, при котором столкновение с нами стало бы для британского флота рискованным при всем его превосходстве над германским. Таким образом, оборонительная политика соединилась с тактической волей к битве в оборонительной войне{80}.

Таким образом, высказанная нами мысль о том, что наш флот не должен быть ни большим, ни меньшим, чем нужно для того, чтобы даже сильнейшая морская держава считала нападение на нас рискованным предприятием, приобрела известную популярность. Эту мысль следовало дополнить тем соображением, что внушающий почтение флот увеличил бы ценность союза с нами. То, что мы говорили и думали по вопросу о рискованном нападении, совершенно определенно относилось к обороне, но английская пресса систематически искажала эти высказывания.

В 1900 году повсюду чувствовалось, что Германия намеревается сделать неизбежный для перехода к мировой политике шаг, с тем чтобы ее торговля впредь хоть приблизительно следовала за ее флагом. Чем меньше громких слов было бы при этом произнесено, чем меньше перспектив открыто (по совету, данному мне Бисмарком в Фридрихсруэ), тем лучше было бы для нас. Поскольку я жалел о том, что воля к превращению в мировую державу, основанная на стихийном развитии экономики и естественном перемещении сил, получала вследствие программных деклараций ложное освещение, принимая характер сознательного решения и порыва, я выразил свои убеждения в следующих словах, обращенных к кайзеру в Роминтене: Когда цель будет достигнута, вы, ваше величество, будете располагать такой эффективной силой, как 38 линейных кораблей со всем, что к ним относится. Этот флот будет уступать только английскому. Однако географическое положение, система обороны и мобилизации, миноносцы, тактическая подготовка, планомерная организационная работа и единое руководство обеспечат нам хорошие шансы на успех при столкновении с Англией.

Когда условия борьбы станут для нас не безнадежными, Англия потеряет всякое желание напасть на нас, исходя из политических соображений общего характера и трезвой точки зрения делового человека; тогда она согласится на такое увеличение нашего престижа на море, при котором наши справедливые заморские интересы не будут уже страдать. Из четырех мировых держав – России, Англии, Америки и Германии – две уязвимы только с моря; поэтому могущество на море все больше выдвигается на первый план.

Предсказание Солсбери о том, что большие государства будут расти и усиливаться, а мелкие – слабеть и уменьшаться, соответствует современной тенденции к концентрации сил и трестированию. Поскольку морское могущество Германии отстает особенно сильно, для нас становится необходимым наверстать упущенное. Лучшее средство сохранить германским прирост населения – это превратить Германию в мировую торгово-промышленную державу. Это развитие непререкаемо, как закон природы. Если бы на пути этого потока захотели бы поставить плотину, он прорвал бы ее. При таком развитии торговли и промышленности растет число точек соприкосновения и столкновения с другими народами; поэтому Германии необходимо морское могущество, иначе она быстро придет в упадок. Но здесь встают политические вопросы, связанные, в частности, с союзами и не входящие в мою компетенцию.

В январе 1900 года я высказал кайзеру ту мысль, что наша судостроительная программа никогда не сможет стать настолько обширной, чтобы угрожать Англии нападением на нее. Линейный флот предназначен не для войны за океаном, а исключительно для защиты отечественных вод, и было бы методологической ошибкой двигать вперед развитие второй категории флота (заграничной службы) до осуществления программы постройки линейного флота{81}.