Пересаживаюсь на реактивный самолёт

Пересаживаюсь на реактивный самолёт

Вскоре меня, по моей просьбе, перевели на внутренние линии. Я стал летать рейсовым пилотом по маршруту Москва — Хабаровск — Москва. Без малого семь тысяч километров! С любопытством приглядывался я к происшедшим здесь за последние годы переменам.

Вся эта трасса, которую в своё время начали эксплуатировать примитивными способами, оказалась теперь оборудованной современными наземными средствами радионавигации. Аэродромы были прекрасно освещены и легко принимали самолёты даже в ночное время, всюду были выстроены современные взлётно-посадочные дорожки, удобные и красивые типовые аэровокзалы.

Но не только оборудование трассы вызывало восхищение, радовал невиданный расцвет уральских и сибирских городов. Советские пятилетки изменили лицо этих мест. Здешние жители, возможно, и не замечали этого, но нам, лётчикам, с воздуха эти разительные перемены были хорошо видны. Под нами всякий раз расстилалась как бы наглядная карта экономического расцвета нашей страны.

Довелось мне летать и в Заполярье. Поднимаясь с Красноярского аэродрома, мы летели на север и, следуя вдоль русла Енисея, садились в заполярном речном и морском порту Дудинка. Полёты по этой трассе требовали исключительной осторожности и внимания. И летом и зимой здесь нередки обледенения, не говоря уже о том, что довольно большие отрезки трассы полностью лишены каких бы то ни было, не исключая аварийных, посадочных площадок. Лётчик в таких условиях должен, как правило, полагаться только на безукоризненную работу машины.

На сибирских магистралях наш экипаж приобрел огромный опыт рейсовых полётов в самых трудных метеорологических условиях. Здесь особенно чувствовалось, что транспортная авиация в старом виде не может быть широко применена. Прежде всего дело касалось скорости: увеличение мощности моторов неизбежно приводило к утяжелению конструкции. Транспортная авиация на поршневых двигателях явно приблизилась к потолку своей скорости. Другое дело — реактивная авиация, о растущих успехах которой мы узнавали каждый день. Так родилась идея выделить группу реактивных самолётов для перевозки грузов и почты на линии Москва — Хабаровск. Выбор этой самой протяжённой трассы был не случаен. Реактивный самолёт доставит почту или пассажиров из Москвы в Хабаровск всего за одиннадцать часов, включая посадки, то есть в двадцать раз быстрее, нежели курьерский поезд, и в три раза быстрее поршневых транспортных машин.

В 1953 году была создана первая группа из семи пилотов гражданской авиации, которых направили обучаться пилотажу на реактивных самолётах. В этой группе я оказался вместе со своими старыми боевыми товарищами, однокашниками по Тамбовской лётной школе: Константином Петровичем Сапёлкиным и Виктором Артуровичем Филоновым. Из всей группы один лишь Сапёлкин успел познакомиться с реактивной техникой.

Случилось это вскоре после занятия Берлина советскими войсками.

— Сел я на берлинский аэродром Шенефельд, — рассказывал нам Константин Петрович. — Глазам своим не верю: стоят в ряд целехонькие «Хейнкели-111», последняя новинка немецкой авиационной техники. Ну, как тут было удержаться — не посмотреть на это чудо? У какого лётчика не заблестят глаза при виде самолёта незнакомой конструкции!

Забыв про осторожность и не заметив снаружи ничего подозрительного, Сапёлкин смело забрался в машину и занялся исследованием кабины управления. Внимательно осмотрел доску приборов — на ней всё было знакомо, расположено почти так, как и на наших советских самолётах, если не считать надписей под приборами на немецком языке. Но справа пилот увидел какой-то красный рычажок. Он принял его за рукоятку шасси и с силой потянул на себя. В этот же момент на верху кабины, прямо над головой пилота, открылся люк.

«Вот тебе и раз! — подумал Сапёлкин. — Кабина герметизирована, а вместо шасси — люк». Он встал на пилотское сиденье и выглянул в отверстие: вокруг самолёта стоял его экипаж, готовый по первому зову ринуться на помощь командиру.

— Ну, чего рты поразевали? — прикрикнул на них Константин Петрович. — Я же говорил, никакой мины нет!

Он снова уселся на пилотское место. Хотелось попробовать завести самолёт. Над самым сиденьем Сапёлкин обнаружил красную ручку, назначение которой было непонятно. Решительным жестом он повернул рычаг. И тут случилось нечто невероятное. Раздался взрыв, и пилота с силой выбросило через раскрытый люк, подняв в воздух на высоту четырёх-пяти метров.

Члены экипажа бросились врассыпную, не сомневаясь, что самолёт заминирован.

Константин Петрович тяжело рухнул на крыло — даже самолёт покачнулся. А потом, придя в себя, медленно повёл одной рукой, другой… Перелома, к счастью, не было — пилота спасло добротное меховое обмундирование. Что же произошло? Оказывается, сработала катапульта.

Дело в том, что при полёте на больших скоростях нельзя выброситься на парашюте: мешает поток встречного воздуха. Поэтому для прыжка с парашютом в таких случаях предусмотрено специальное сооружение — катапульта. Силой порохового взрыва, преодолевающей встречный воздушный поток, катапульта выбрасывает лётчика из самолёта. Красная загадочная ручка, за которую дернул Сапелкин, привела в действие спусковой механизм, который и заставил недоумевающего Константина Петровича совершить это воздушное сальто…

Мы потом долго ещё поддразнивали Константина Петровича:

— Костя, расскажи, как ты в Берлине без самолёта летал!

Со свойственным ему добродушием Сапёлкин охотно повторял свой рассказ.

Осваивая реактивную технику, каждый из нас испытал на себе катапультирование. Учились мы напряжённо. Техника управления реактивным самолётом значительно отличается от пилотирования обычной машины с поршневыми двигателями.

С волнением приступила наша группа к первым полётам. Припоминается один из первых моих рейсов на реактивном самолёте конструкции Ильюшина. Продолговатый фюзеляж его с короткими по бокам крыльями и поднятым кверху хвостом занял линию старта.

Окинув взглядом приборы, я увеличил до максимума обороты турбины и отпустил тормоза. Самолёт покатился вперёд; под его брюхом сплошной лентой быстро помчались серо-белые плиты взлётной дорожки.

Незначительным движением штурвала на себя я поднял переднее колесо, а вслед за этим прекратились толчки, исчезло ощущение точки опоры. Самолёт стремительно стал набирать высоту, ожила стрелка высотомера — она быстро отсчитывала одну тысячу метров за другой. Я взял направление на восток.

Ни тряски, ни вибрации, чувствую только лёгкие толчки, какие бывают, например, когда быстроходный катер реданом ударяется о встречную волну. Достигаю заданной высоты — десяти тысяч метров. Кабина загерметизирована. Безмятежная тишина. Правда, двигатель реактивного самолёта производит изрядный шум, если прислушаться к нему с земли, но моя скорость околозвуковая, поэтому я в кабине не слышу грохота собственного двигателя.

Стремительно несусь под лучами палящего солнца, вдалеке от бурь и непогод — они разыгрываются где-то там, под облаками. Самолёту эти стихии теперь не страшны. Одно непривычно — отсутствие винта; он прежде постоянно маячил перед глазами. С наслаждением ощущаю состояние полного покоя, будто самолётом управляет не разумная воля человека, а неведомая сила.

Вокруг меня необозримый воздушный океан. Чудится, я один во всей стратосфере. Но это только чудится. Навстречу мне с молниеносной быстротой только что промелькнул другой реактивный самолёт, летящий с востока на запад. На встречных направлениях лётчики реактивных самолётов видят друг друга какие-нибудь считанные секунды.

Самолёт мелькнул и исчез, как мираж. Вслед за ним отчётливо потянулся белый волнистый, точно облачная полоса, шлейф, вычерченный им на фоне неба. Следуя по этой белой ленте, оставленной в небе неизвестным товарищем, я могу двигаться к месту назначения, а товарищ может воспользоваться моим следом.

Впрочем, мы вооружены такими мощными средствами радионавигации, которые избавляют нас от необходимости пользоваться подобным ориентиром. Не успеваю передать по радио пролёт одного контрольного ориентира, как настраиваюсь уже на другой. А вот и пункт посадки! Снижение, кабина разгерметизирована, шасси выпущено.

— Заход на посадку разрешаю! — слышу в наушниках шлемофона голос диспетчера командного пункта.

На самолёт быстро надвигается аэродром. Мелькнула бетонная полоса. Легкий толчок от соприкосновения резины с плитами посадочной дорожки, и самолёт гасит скорость. Используя инерцию, я заруливаю на стоянку. Полёт окончен.

Свердловск! Всего два с половиной часа назад я находился в Москве…

Это было в 1954 году, а уже в 1955 году, во время авиационного парада, москвичи впервые наблюдали полёт нового многоместного пассажирского реактивного самолёта. Сейчас такие самолёты регулярно курсируют на наших воздушных внутренних и международных линиях.

Если лететь на реактивном самолёте с востока на запад, то пассажир, вылетев, допустим, из Новосибирска в 4 часа утра по местному времени, прибудет в Москву тоже в 4 часа утра, только по московскому времени. Иначе говоря, реактивный самолёт несётся с быстротой, почти равной скорости вращения Земли вокруг её собственной оси.