ЛЮБОВЬ — ЭТО ЖЕЛАНИЕ ДАТЬ ЖИЗНЬ НОВОМУ ЧЕЛОВЕКУ

ЛЮБОВЬ — ЭТО ЖЕЛАНИЕ ДАТЬ ЖИЗНЬ НОВОМУ ЧЕЛОВЕКУ

Как же Виктор-Оноре?

Конечно, Бальзак поторопился приобрести дом без предварительного согласия Евы, чьи акции Компании Северных дорог послужили первым взносом. То, что эта сделка была совершена впопыхах госпожой де Брюньоль; то, что Бальзак прельстился настоящим убожеством и над ним станет потешаться вся польская община; то, что, выбирая мебель, Оноре проявил, образно выражаясь, редкостную дальновидность; то, что, стремясь украсить жилище, он не знал меры в зеркалах, двойных дверях, залах для приемов; то, что он построил места общего пользования, галерею, словно для музея; то, что он намеревался привести в порядок дорогу, по которой раньше ходил Божон из дома в часовню, маленькую церковь Сен-Николя, приписанную к приходу Сен-Филипп-дю-Руль; то, что одной только Еве в Париже будет дарована королевская привилегия каждое утро, встав с постели, удовлетворять религиозные потребности в собственной церкви, где она будет слушать мессу с высокой кафедры, которая одна стоила 30 тысяч франков, — во всем этом, по его представлению, и заключалось подлинное величие. «Очень хорошо, но кто заплатит за все это кривляние?» — думала Ева Ганская.

«Ну что за мрачные мысли! — отвечал Бальзак. — Дом приобретает неслыханную ценность, ведь чем больше производится работ, тем он становится лучше и нарядней. Он буквально на глазах превращается в диковинку».

Те редкие письма, которые Бальзак получал осенью и зимой 1846/47 года, выявили «дикарские замашки» и «грубые выходки» Евы. На него градом сыпались «проклятья». Еве не нравилось, что Бальзак «выкручивал ей руки», не считаясь с ее мнением. Свадьба Анны уже состоялась. Свадьба Евы с Оноре откладывалась до греческих календ. Ева предпочитала выйти за него замуж через год и узаконить гражданское состояние Виктора-Оноре в брачном контракте. После родов она вернется на Украину во избежание лишних расходов.

И вдруг… Ева Ганская сообщила Бальзаку о преждевременных родах: «Сегодня наступил самый жестокий для меня день, ибо я похоронила столько надежд». 29 ноября 1846 года она написала своей сестре: «Я спасена». Спасена, конечно, не от Бальзака — от беременности. Дочь своего века, Ева всегда приравнивала колыбель к могиле.

С 1 декабря 1846 года по 20 января 1847-го Бальзак совсем не работал. Он писал: «Ласки женщины обрекают Музу на исчезновение и смягчают суровую твердость работника». К нему не вернется вдохновение и он не сможет закончить «Кузена Понса», если госпожа Ганская не позволит ему увидеться с ней.

Наконец, в январе 1847 года она соизволила согласиться. Он был вынужден поставить ультиматум: «Мне хотелось бы знать, поеду ли я жить в Россию или ты хочешь поселиться в Париже. Заклинаю тебя своей жизнью, реши этот вопрос» (15 января 1847 года). Она еще продолжала обороняться: «Волнения способны убить меня». Чьи волнения? Ее? Она уже все предала забвению. Конечно. Волнения безутешного, неуправляемого Оноре. Ева не желала ни «глотать слезы», ни терпеть присутствие человека, «который отныне не сможет произнести слово дитя». Оноре, самый обездоленный, самый несчастный, самый обманутый человек на всем белом свете, должен непременно выглядеть веселым, забавным, потешным, эдаким Санчо Панса. Таков его удел.

В субботу 16 января Ева дала знать, что проведет два месяца с Бальзаком в Париже: «Соблаговолит ли пухленькая, добрая, нежная и сластолюбивая Ева понять, что именно в ней заключается смысл жизни ее Оноре?»

А тем временем сын госпожи де Гидобони-Висконти вырос. Нет сомнений, что Бальзак ни разу его не видел. Он умрет в 1875 году. На портретах он как две капли воды похож на Бальзака.