МЕСТО ПИСЦА
МЕСТО ПИСЦА
«Кем станут наши дети?» Вопрос, которым задаются родители в любую эпоху.
В конце XVIII века во время Революции Бернар-Франсуа покинет Канезак, чтобы отправиться служить в армии, мечтая когда-нибудь стать генералом или маршалом. В 1759 году он пополнил ряды армии бюрократов на службе у короля, который решил одним ударом положить конец власти парламента, заменив его кабинетом министров. Людовик XV сделал свой выбор между монархией и властью аристократов. Основное значение его реформы — перераспределение налогов: государство было разорено, необходимо было заставить всех платить пропорциональные доходам налоги. Реформа положила конец избранничеству привилегированных.
Торговцы и ремесленные корпорации платили высокие пошлины, и это было не по карману сыну крестьянина. Только в аппарате управления крестьянин мог превратиться в писца, затем — в чиновника. Такова была схема продвижения по служебной лестнице.
Бернар-Франсуа пустился в дорогу однажды утром 1759 года. Он надел овечий тулуп, взял с собой две пары полушерстяных штанов. На ногах его были толстые коричневые чулки, на теле — полотняная рубаха, которую он стирал в придорожных ручьях. Поверх рубахи на нем был шерстяной жилет. На поясе — охотничий нож, пригодный для того, чтобы резать овощи и фрукты, разделывать мелкую дичь, которую можно поджарить на костре, а также чтобы доставать из раковины улиток; их он съедал сырыми.
В 1760–1770 годы молодые крестьяне часто покидали свои семьи.
Еще один бродяга, Жан-Батист Каррье, оставил родную деревню Лало близ Орийяка. В 1789 году Каррье, ставший прокурором Орийяка, был избран в Генеральные штаты. В году II Республика направила его следить за соблюдением порядка в Нант, которому грозило выступление шуанов. По его приказу в Луару бросали связанных вместе супругов, к ногам которых привязывали большие камни. В историю эти казни вошли под названием «свадьбы Каррье».
В те же годы Франсуа-Ноэль Бабеф, в прошлом также деревенский житель, искал место писца у какого-нибудь нотариуса. Он станет специалистом по вопросам феодального права. В восемнадцать лет он откроет бюро, где станет консультировать крестьян, которым не под силу было платить десятину, денежный эквивалент барщины, налог на недвижимость. Его бюро было всегда полно посетителей. В 1789 году он издал «Постоянный кадастр», в котором призывал создавать «индустриальные хозяйства», то есть коллективные фермы, оснащенные необходимым инвентарем, на пустующих, конфискованных революционным правительством землях. Бабеф называл себя Гракхом в память о римских народных трибунах. 16 апреля 1796 года он взошел на эшафот за «призывы разграбить и поделить частные владения под предлогом нового аграрного закона».
В Канезаке у мэтра Альбара, нотариуса, у которого Бернар-Франсуа нашел себе работу, его ждал приятный сюрприз. Здесь как раз нуждались в услугах расторопного клерка, который должен был ходить пешком, не боясь испачкаться или вымокнуть, и, не жалея времени, посещать крестьян, растолковывая им новые законы. Если поначалу крестьянин упрямился и отказывался отвечать, во время второго визита язык у него понемногу развязывался. А уж когда клерк являлся в третий раз, справлялся о самочувствии членов семьи, помнил о сердечном приступе у дедушки и краснухе меньшого ребенка, у крестьян складывалось хорошее мнение о нотариусе, который с таким дружеским участием относится к своим подопечным.
Бальса, Каррье и Бабеф покинули родные края, поскольку деревня переживала тяжелые времена. Бальзак напишет об этом в 1844 году. Крупные землевладельцы ссужали деньги под залог земель, купленных крестьянами, погрязшими в долгах. У них не было ни упряжи, ни плугов, чтобы возделывать землю. Заимодавцы соглашались прекратить преследования, если крестьяне вызывались работать на них, не получая за свои труды ни гроша. «Крестьяне недорого оценивают свой труд, особенно когда речь заходит об отсрочке процентных платежей». Крестьянин, наивно полагавший, что наконец избавился от долгов, платил втридорога. Он лишался заработанных денег, а его земля приходила в запустение и вскоре продавалась за бесценок. А тем временем долги крестьянина все росли.
Основываясь на наблюдениях Бернара-Франсуа, использованных в «Крестьянах» Бальзаком, Карл Маркс создал свою знаменитую теорию роста и отчуждения капитала.
Крестьянин думал лишь о подушном налоге. Но взимание недоимок было еще тяжелее, нежели этот налог.
Генеральные откупщики, являясь неотъемлемой частью ведомства, уполномоченного собирать подати, записывали общую сумму недоимок за одним из крестьян. Получалось, что он один нес ответственность за всех остальных, исполняя роль расходчика или казначея. Он определял размер налога каждому хозяйству. А если собранных денег недоставало, он платил из своих личных средств. Назначали на эту должность только компетентных и платежеспособных собственников, умевших писать и считать. Их называли «приходскими шишками».
Бернар-Франсуа понял, чем различаются крестьянин, торговец и рабочий. Эти различия и легли в основу «Человеческой комедии». В 1760 году они проявлялись прежде всего в налогообложении. Платил один крестьянин. Он вершил благородное дело на земле, принадлежавшей королю. На той самой земле, где все произрастало по воле Господа Бога. Сельское хозяйство было единственным видом деятельности, производившей товар в чистом виде.
Поземельный налог или косвенный налог на потребление? Вот дилемма, которая вновь расколола общество на два лагеря во времена Реставрации и Июльской монархии. Оноре де Бальзак неоднократно выступал против поземельного налога. Необходимо упразднить бремя этого налога, говорил он, чтобы у крестьянина появились средства для улучшения культуры землепользования, покупки орудий труда, возделывания залежных земель, осушения болот… В «Служащих» Рабурден стремился упразднить поземельный налог и заменить его налогом на потребление.
В 1773 году косвенный налог, введенный терпевшим финансовый крах государством, повлек за собой дознание с пристрастием, запрет на некоторые товары, обыски, штрафы. Вот тут и настало время бюрократии, время, когда Бернару-Франсуа улыбнулась удача. Возникла потребность в контролерах, которых нередко изображали в самых черных тонах. Очень часто рисовали, как они украдкой пробираются в деревни; как допрашивают крестьян и строчат доносы. За порядком на рынках следили инспекторы: оценщики вина, меряльщики дров и угля, осмотрщики свиных языков…
Все собранные ими сведения стекались в Париж. Францией управляли словно колонией, населенной отсталыми племенами. Зарождалась Администрация. Уложения, эдикты, хартии, указы с приводимыми в подтверждение таблицами переписывались на бумаге для официальных актов, самой лучшей бумаге «тельер». «Тезисы, которые умещаются на одном листе, расчеты, помещенные в скобки, и заголовки исполняются наклонным шрифтом, подобным рукописному, а подзаголовки — округлым шрифтом» («Служащие»), «Государственные счета должны быть такими же простыми, как счета от прачки», — говорил аббат Террэ, Генеральный контролер финансов. Таким образом, «нас заставляют полагать, что состояние каждого есть не что иное, как частица всеобщего состояния». Руководствуясь подобными принципами, французская бюрократия стала «самой безукоризненной из всех бюрократий, которые занимаются бумагомаранием на земле. Она сделала кражу невозможной» («Служащие»).