XIII Украинофильство в Киеве

XIII

Украинофильство в Киеве

Усилению образования в Киеве центра социально-революционной партии и деятельности ее, в числе прочих причин, способствовал центр нахождения украинофильской партии в г. Киеве, образовавшийся несравненно ранее социального движения в России, а потому и перейду к оттенкам и направлению вообще этой партии.

В период времени, предшествовавший польскому мятежу 1863 года, в пределах юго-западного края образовалась партия, известная под названием украинофилов, в состав которых вошли некоторые неприязненные правительству элементы, подготовленные гораздо прежде, а именно в половине сороковых годов, когда сочинения Шевченко и других малороссийских писателей в рукописях жадно перечитывались и затверживались на память приверженцами малороссийской пропаганды, старины и местною молодежью.

Украинофилы в пределах Империи подразделялись на две партии: польскую и русскую; первая из них, собственно украинская, вдохновленная стихотворениями Богдана Залесского[238], Гощинского[239], Падуры[240] и других польских поэтов, воспевавших Украину, — мечтала о республике южно-русских провинций под гегемониею Речи Посполитой, на первое время, с ксендзами базилианами во главе учебных заведений, ими созданных, вторая же партия мечтала о свободной Малороссии в виде республики с гетманом во главе вместо президента в союзе с Россиею и свободною Галициею на подобие Северо-американских штатов. Не лишнее здесь следует заметить, что в конце пятидесятых годов русские украинофилы так далеко зашли в своей пропагаторской деятельности, что обзавелись даже своим журналом «Основа»[241], издававшимся в С.-Петербурге под редакциею Белозерского и при деятельном участии Кулиша[242], Костомарова[243], где, равно как и здесь в Киеве, была ими устроена «Громада», члены которой завершили свою эфемерную политическую деятельность шумными манифестациями во время похорон Тараса Шевченко при перевезении его тела через Киев в Каневский уезд.

Достойно еще то обстоятельство внимания, что поляки пред мятежом 1863 года, братаясь и дружа с украинофилами как врагами «Москвы», в то же время отводили их затеями глаза правительству от своих собственных козней. Искреннего сочувствия между поляками и украинофилами не было и уже потому не могло быть, что последние были «хлопоманами», т. е. врагами панщины и барщины. Впрочем и поляки и украинцы играли «в темную», желая употребить друг друга орудием своей ненависти к «Московскому правительству».

Мятеж 1863 года и участие, принятое в его подавлении со стороны местного сельского населения, разочаровал окончательно поляков и расстроил их планы. Русские племена всех оттенков братски соединились для сокрушения общего врага, и партия украинофилов, как не имевшая никакой почвы под собой, совершенно стушевалась. Общественное внимание устремилось на грандиозные работы, предпринятые нашим правительством для преобразования старых государственных порядков, но несмотря на это интриги польских помещиков в 1861 году были направлены к подтасовке исторических данных и фактов, на которые возможно было бы опереться для осуществления планов польских украинофилов.

В сопредельной с юго-западным краем австрийской Галиции украинофильская партия продолжала действовать. Органами ее были газеты «Вечерница» и «Мета»[244]. Но сначала они не имели успеха, и только после битвы при Садовой[245] и Славянского съезда в Москве[246] потерявшие свой кредит украинофильские идеи вновь стали оживляться для противодействия сочувствию славян к России, выразившемуся на этнографической выставке; кроме того поводом к этому явлению были выборы депутатов в рейхсрат на основании дарованной Галиции автономии, причем на сеймах во Львове представители общины св. Юрия[247] домогались предоставления галицким русинам права посылать в рейхсрат своих депутатов, независимо от депутатов со стороны галицийских поляков.

Польская интрига, опасаясь, чтобы обособление галицких русин не разрешилось сближением их с малороссами, а затем великороссами, как то и должно последовать на основании общих законов тяготения, придумало, для сближения галицких русинов с поляками, новую политическую арену и избрала для того орудием старую украинофильскую мантию, которою так долго ловко прикрывались польские патриоты на правом берегу Днепра. Затемнить истину, сбить с толку галицких русин и неокрепшее у них общественное мнение, дать отпор вредным действиям их органа (антипольского журнала «Слово»[248], появившегося в Галиции в 1861 г. стараниями членов общины св. Юрия) и наконец довести галицких русин до полного слияния с поляками — и с этою целью, в 1872 г., стали издавать для своих земляков журнал «Правда».

Журнал «Слово» вполне анти-польский, издавался сначала под редакциею известного Дедицкого[249], искреннего друга России и русских, а потом издавался во Львове под редакциею некоего Площанского, человека совершенно неизвестного в ученых сферах, непопулярного и в литературном мире. В августе 1874 г. он приезжал в Киев по случаю бывшего здесь археологического съезда и в беседах своих с киевскими учеными далеко не оправдал того понятия, какое господствует в России о редакторах заграничных периодических изданий, так что даже возникло подозрение не есть ли Площанский подставной редактор «Слова», за которым скрывается другая личность, не желающая держать явно знамя партии враждебной галицийским полякам. Задача «Слова», или его политическая программа — есть союз, соглашение и даже слияние с русскими всероссийской империи, хотя последняя идея, выказываемая этим журналом, не вполне была определительна и ясна, т. е. в такой форме, какой необходимо придерживаться при политическом положении русин в Габсбургской империи. Защищая постоянно интересы славян вообще и русских в особенности, «Слово» не только не позволяло себе раздражать маджьяров и в особенности австро-венгерское правительство резкими выходками, но иногда даже подлаживалось под их политические вкусы. Впрочем, защищая русин, составляющих главную массу сельского населения Галиции, эта газета по своему характеру не могла считаться ни демократическою, ни социалистическою, ни коммунистическою, а скорее консервативною; она печаталась на местном русском наречии довольно небрежно и с значительными орфографическими ошибками; существование «Слова» далеко не обеспечивалось подписчиками, но его редакция получала значительные субсидии от славянских благотворительных комитетов, существующих в России, и кроме сношений с этими комитетами и представителями русской прессы, других сношений с Россиею и русскими не имела никаких.

По отзывам сербских газет «Слово» проводило идею славянской федерации, но без точного определения знамени, вокруг которого должно группироваться славянам; поэтому вопрос о том, желают ли галицкие русины группироваться под сенью императорской России, Габсбургского дома, или же они мечтают об учреждении самостоятельного государства — составляет вопрос пока довольно темный.

Другой галицко-русский журнал «Правда»[250] — чисто украинофильского направления — проводил идеи сепаратизма, приняв в основание своей теории первоначальную мысль Богдана Хмельницкого о составлении независимого русского государства. Не касаясь заветной мечты о слиянии русин с поляками, без чего возрождение Польши немыслимо, «Правда» прилагала все усилия, чтобы установить между двумя народами полное согласие, и много заботилась о просвещении русин, об их благосостоянии и сохранении в ненарушимости их прав. Издавался этот журнал на местном русинском наречии, тоже кириллицей, как и журнал «Слово», но с предварением, что как только степень народного просвещения поднимется до более значительного уровня, кириллица будет заменена латинскими письменами. Эта программа доставила редакции «Правды» некоторую субсидию со стороны Галицийского сейма (тысячу гульденов), который, как известно, ассигновал четыре миллиона гульденов на устройство в Львове народного русинского театра, в видах образования русин в польском духе. Впрочем, утверждают, что гораздо ранее значительную субсидию редакция «Правды» получила от украинофилов обоих берегов Днепра, в числе коих называли молодого графа Владислава Браницкого (проживавшего в м. Ставищах Киевской губ.) и многих других польских вельмож — сторонников идей Богдана Залесского, Падуры и др. «Правда» издавалась тщательно, опрятно, на русинском наречии, но с польскими оборотами. Номинальный редактор этого журнала некто Огоновский, брат известного в Галиции профессора того же имени, действительный же редактор был Шушкевич. Кроме сего, над редакцией «Правды» простиралась опека двух известных в Галиции и Польше литераторов, а именно: униатского священника Качалы[251] и бывшего помещика Волынской губернии Крашевского[252], из которых первый снискал себе известность некоторыми политическими брошюрами и близкими отношениями к семейству князей Чарторижских и других влиятельных польских вельмож, а второй своими повестями и романами, в которых рельефно изображается преимущественно домашний быт польского дворянства в пределах России. Оба они вдохновляли редакцию «Правды» и руководили ею в выборе статей для сего журнала.

В ноябре месяце 1872 г. в Киеве возник отдел Русского географического общества, наименованного Юго-западным, имевшим целью — изучение края в статистическом и этнографическом отношении. Открытие действий отдела состоялось в присутствии главного начальника края[253], который весьма сочувственным словом приветствовал новое учреждение и затем представил избранных им вице-президента и членов на утверждение правительства. Главным действующим лицом, по приглашению которого составился список членов отдела, и даже, как говорят, главный виновник возникновения самого отдела был Павел Платонович Чубинский[254], член разных ученых и технических обществ, который в 1860 году был сослан под надзор полиции в г. Архангельск за свои буйные речи, обращенные к собравшимся на ярмарку в м. Борисполь Переяславского уезда Полтавской губ. крестьянам, за что, как слышно, и был наказан своими слушателями розгами на площади. Последнее обстоятельство, еще не изгладившееся из памяти киевских старожилов, взиравших на Чубинского не совсем доверчиво, заставило его избрать себе сотрудником в деле приглашения членов для возникновения отдела профессора Антоновича[255]; таким образом Чубинский подкрепил свой личный кредит кредитом всеми уважаемого в то время доцента университета св. Владимира и этим способом ему удалось собрать подписи об учреждении отдела от нескольких — числом около 25 человек, во главе с тайн. сов. Юзефовичем[256], Н. Х. Букгельгиным и др. пользующихся прочною известностью в городе лиц, а затем, когда они подписались, то под прикрытием их имен в число членов отдела, при настойчивости, с которою Чубинский стремился к достижению своих целей, вошло не мало далеко не популярных лиц, а именно: Ф. Волков[257], Трегубов, Руссов[258], Цветковский[259], Беренштам, Житецкий[260] и др. личности, известные своим украинофильским направлением; поэтому люди благонамеренные, составлявшие меньшинство в общем составе членов сего учреждения и вступившие в оный по приглашению Антоновича, перестали посещать его заседания; таким образом, с открытием отдела рассеянные украинофилы получили центр и опору, около которых сгруппировались и стали действовать смелее, так что в течение с небольшим года успех их стал бросаться в глаза. Чубинский был действительным членом отдела, секретарем, получил в 1875 г. малую золотую медаль за собранные им в этнографической экспедиции в юго-западный край материалы и исследования; действительный член отдела, А. А. Руссов получил серебряную медаль за статью его напечатанную в записках отдела о бандуристе Остапе Вересае и за записание от него дум и песен.

Вслед за учреждением отдела украинофильское направление стало уже проявляться в осязательной форме, а именно: открытием нового книжного магазина в Киеве под фирмою «Левченко и Ильницкий», переполненного книжечками и брошюрками на малорусском наречии, переводами сочинений Гоголя и других русских писателей на то же наречие с искажением его против народного говора, указывающим на притязание переводчиков составить из него какой-то особый, самостоятельный язык, не имеющий ничего общего с великорусским языком; приспособлением одной из киевских типографий к кулишевке громадным запасом знаков препинания, потребных для искажения русских слов, входящих в состав малорусских сочинений, и, наконец, появлением на сцене русского театра в Киеве известной повести Гоголя «Ночь накануне Рождества Христова» в переводе на малорусское наречие, до крайности обезображенное переводчиком разными полонизмами и не встречающимися в народном говоре словами; но все эти проявления украинофильской интриги не обращали на себя внимания людей серьезных и благомыслящих и считались ими безвредным ребячеством взрослых детей.

Однодневная перепись киевского населения, произведенная 2 марта 1874 года под исключительным надзором и руководством членов отдела, не обошлась тоже без проявления украинофильской тенденциозности в том именно, что лица, которым была поручена поверка подворных ведомостей о жителях г. Киева, прибегали к разным изворотам для того, чтобы увеличить цифру малороссийского элемента на счет цифр других русских племен. Те же самые проявления были замечены во время археологического съезда, и задача украинофильцев — сосредоточить преимущественное внимание прибывших в Киев на памятниках старины и других предметах бытовой жизни малорусского племени — увенчалась полным успехом, который выразился в горячих возражениях против реферата Миллера о сродстве малорусских дум с великорусскими былинами. Доставленный в Киев из глубины украинских степей старец-бандурист Остап Вересай[261], последний экземпляр славных некогда бандуристов, своими поэтическими песнями и типическим обликом немало, в свою очередь, способствовал возбуждению симпатии к отжившей свой век гетманщине, воспевая в домах свои думы.

Ф. Б. Миллер был известен как автор многих очень хороших стихотворений и особенно как искусный переводчик классических произведений, напр.: Шиллера, Гете, Байрона. Последней крупной работой его был перевод пьесы Роберта Гамерлинга «Агасфер в Риме». Миллер более 15 лет издавал в Москве юмористический журнал «Развлечение».

Все эти проявления украинофильской интриги вызвали энергический отпор со стороны редактора газеты «Киевлянин»[262], бывшего профессора университета действ. ст. сов. Шульгина[263], который целым рядом статей обличал и порицал тенденциозное направление сторонников украинофильской партии и в самых резких выражениях доказывал несостоятельность поставленных ими в основание своей политики положений, подводя эту политику под категорию ребяческих затей. Получив в отделе географического общества завязь, имея свою книжную торговлю, украинофилы пожелали иметь и свою собственную газету в крае, но как им это не удалось, то они забрали в свои руки существовавшую прежде, а именно «Киевский Телеграф»[264], перешедший впоследствии в собственность госпожи Гогоцкой (жены профессора университета), которая, прикрываясь именем и положением мужа, искала всеми средствами роли общественной деятельницы. Под купленною фирмою безграмотного, даже не жившего в Киеве Снежко-Блоцкого, как редактора, «Киевский Телеграф» издавался ярыми украинофильцами из среды университетской молодежи, которые обрели в нем то, чего добивались, — свой литературный орган. Означенная газета с одной стороны, а с другой стороны львовская газета «Правда», о которой сказано выше, в качестве органа украинофильской партии, подкрепляемые в то время «С.-Петербургскими Ведомостями»[265], дружно парировали удары Шульгина, но как на стороне последнего стало большинство, т. е. все благонамеренные и рассудительные люди и некоторые из столичных газет («Голос»)[266], то за ним по-видимому осталось поле сражения.

Я говорю «по-видимому» потому, что с того времени внешние, открытые проявления украинофильской интриги более резко не замечаются, но если принять во внимание, что громадная масса брошюр и книжек на малороссийском наречии раскупалась ежедневно с целью распространения их в народе, при содействии учителей сельских школ, то подобного рода пропаганда, симптомы существования которой были обнаруживаемы путем формальных дознаний, могла вызвать значительные затруднения к достижению тех целей, которые составляют задачу правительства, поставленную в основание учреждаемых ныне сельских школ.

Последнее резко-открытое проявление украинофильской интриги составляет перевод на малорусское наречие известной повести Гоголя «Тарас Бульба», в которой переводчик Лободовский[267], слова: Россия, русский человек, русский царь, заменил повсеместно словами: Украина, украинец, украинский царь и пр. Такое искажение текста известного русского писателя и патриота возмутило поголовно всех благомыслящих людей и чувство негодования выразилось каждым читателем перевода «Бульбы», хотя в первое время искажение было замечено только весьма немногими. Обстоятельство это до крайности встревожило в то время бывшего местного цензора, который, не подозревая Лободовского способным к такому неблаговидному поступку, разрешил печатание перевода знакомого ему сочинения; впрочем вслед за открытием этого печального факта книга была задержана и особенно компрометирующая ее страница с искаженным текстом, по ее уничтожении, была заменена другою[268].

«Киевский телеграф», имевший издательницу Гогоцкую, имел постоянного сотрудника К. И. Кибальчич и следующих лиц, приносивших свое сотрудничество газете: профессора В. Б. Антоновича, профессора И. Г. Борщова[269], Ф. К. Волкова, проф. Демченко, проф. М. П. Драгоманова[270], Б. И. Житецкого, проф. Гогоцкого[271], проф. Н. И. Зибера[272], А. В. Клоссовского[273], И. В. Лучицкого[274], И. П. Новицкого[275], доктора К. Р. Овсяного, проф. А. В. Романовича-Славатинского[276], А. Д. Ушинского, Г. Г. Цветковского, П. П. Чубинского и других. Нужно заметить, что из числа этих лиц, многие фигурируют в показаниях Веледницкого и Богуславского.

Таким образом партия украинофилов, образовавшаяся в административном центре юго-западного края, находящегося еще в исключительном положении, в г. Киеве, который по географическому своему положению, историческим традициям, этнографическому составу населения края, коего он служит центром, отстоящим не в далеком расстоянии от могилы даровитого и талантливого писателя Тараса Шевченко, имела первоначальную цель распространение и утверждение в Малороссии понятий об обособленности, самостоятельности Украины, не имевшей, будто бы по понятиям и воззрениям украинофилов, ничего общего с русскою землею и стоящей даже выше Великороссии по развитию и образованию.

Украинофильские тенденции, появившиеся на Руси несравненно ранее социально-революционного движения, в начале ничего общего не имели с социалистическими учениями, но идеи украинофилов, проводимые ими в народ и распространяемые между молодежью книжным путем и рассказами на местном наречии эпизодов из народного быта, иногда и неправдоподобных, — несомненно имели на практике осуществление и проведение в народную массу духа с противоправительственными началами, в чем украинофилы незаметно и сошлись на деле с социалистами, пропагандировавшими в народе в 1874/1875 году, в самый усиленный период пропаганды украинофильских тенденций; в 1874/1875 г., когда пропагаторы социалистических учений отправились в народ для книжной и устной преступной пропаганды, они в нем уже встретили, собственно в Малороссии, частью подготовленных уже лиц к восприятию этих учений и невольно сошлись с местными украинофилами, блуждавшими в народных костюмах по большим селам, в которых существовали народные сельские школы, сильно подозреваемые снабжением их в большом числе экземпляров книжками, брошюрками популярно-научного содержания на малороссийском языке. Местные украинофилы со средствами поддерживали существовавшие народные школы и заботились об устройстве новых, несомненно с целью проведения в народную массу тех же украинофильских воззрений. У партии украинофилов были довольно большие средства от сборов и продажи книг и брошюр.

С выездом большинства вожаков и представителей украинофильской партии из Киева в период 1874/1880 гг. партия эта хотя и имеет своих последователей, однакож действия ее и значение в г. Киеве сильно и заметно ослабло; если не сказать более.

В первых годах возникновения социально-революционной пропаганды в России лица польского происхождения никакого участия в этой пропаганде не принимали вовсе и даже не было, сколько мне известно из дел, случая привлечения поляка обвиняемым к делу пропаганды — даже из учащейся молодежи; затем с 1878 года социальное движение появилось в среде воспитанников учебных заведений в Варшаве, и с означенного года уже стали фигурировать в дознаниях о пропаганде и лица польского происхождения, но преимущественно западных губерний России и по преимуществу из учащихся. Хотя поляки и несочувственно относятся к социализму и не разделяют образа действия социально-революционной партии в смысле террористических действий, однакож к появлению социального движения в России, имеющего в основании подрыв и разрушение государственного и общественного строя в России, а также власти в государстве вообще, они относятся с известным злорадством и скрыто несомненно сочувствуют всякой русско-правительственной невзгоде, отражающейся невыгодно на общем благосостоянии государства, на экономическом и политическом положении России.

Хотя мысль о воскресении Польши и таилась в умах поляков, но она в открыто резкой форме не проявлялась даже в тяжелое смутное время, переживаемое Россиею в 1878–1880 г. от действий социал-революционеров.

Легкое брожение умов поляков было несколько заметно в 1880 году во время празднования юбилея польского писателя Крашевского в Австрии. Действия вообще австрийского правительства в минувшем году и публичные речи, содержанием своим направленные прямо против России, имеют сильный отголосок в польских умах и складывают дела несомненно не в пользу русского правительства.

Польское население Киевской губернии мало имеет вообще общего с русским населением, нерасположение и ненависть поляков к русским отнюдь не ослабла, и вряд ли когда-либо сроднятся и сблизятся эти два элемента между собою.

Поляки в отношении русских, хотя держали себя сдержанно и осторожно, но по временам, и в последующее время в особенности, давали понять русским, что политическое брожение в Галиции идет в пользу и находится на стороне польского дела.

1878, 1879 и 1880 годы были тяжелы и крайне исключительны не только для г. Киева, но и всей России. Злодейские подвиги русской социально-революционной партии, в которых видную роль играли киевские революционеры, к счастью неудавшиеся в главном, ставили в необходимость местные власти употребить всевозможные энергические меры — исключительно на борьбу с социально-революционным сообществом и движением, не только остановившим, при господствовавшем в означенные годы традиционном взгляде общества на причины возникновения в России социально-революционных идей, — ход вообще внутреннего развития, но и отзывавшимся самым тяжелым гнетом на течении обыденной жизни, а города Киева в особенности.

Не принимая на себя взятие решения вопроса во всей подробности в том смысле, какие причины значительно парализовали деятельность социально-революционной пропаганды в последнее время, я однакож не могу не прийти и к тому отчасти заключению, стоя близко к делу, что репрессивные меры имели колоссальное влияние на дух и деятельность вообще агитаторов пропаганды, а фракцию террористов — в особенности, из которых не мало было вырвано отдельных членов, выдававшихся своею активною злодейскою деятельностью и решительным характером. Это убеждение я основываю отчасти и на исторических фактах всех времен и событий, выдававшихся и сопровождавшихся террористическими действиями, которые были уняты только с помощью террора и, исходя отсюда, вывожу заключение, что террор остановлен и выбит может быть только террором.

Установившееся по-видимому за 1881 годом затишье в деятельности русских социал-революционеров, запятнавших страницу истории лучшего царствования и выразивших перед целым светом способность русского революционера, от которого отвернулись с пренебрежением даже представители социального учения Запада, не дает однакож полного права сказать убедительно, что деятельность социальной пропаганды окончательно прекращена; напротив, она была лишь парализована и вызвала все-таки быть настороже.