Глава пятнадцатая Шанс для Фиделя

Глава пятнадцатая

Шанс для Фиделя

Фидель Кастро гениально умел распоряжаться властью. Не прошло и нескольких часов после его прибытия в Сантьяго, как он уже назначил нового президента Кубы — им стал противник Батисты судья Мануэль Уррутия — и объявил, что на того возложена «вся власть в Республике». Однако значение этого поступка оказалось прямо противоположным заявлению Кастро: Фидель взял на себя право выбрать главу исполнительной власти в стране и был уверен, что никто не посмеет возразить против его решения. Подобным же образом Кастро объявил сантьягским толпам, будто у него нет никаких политических амбиций — лишь для того, чтобы немедленно заняться укреплением своего личного положения среди кубинского народа.

Политик меньшего масштаба в таких обстоятельствах поспешил бы в Гавану, чтобы возглавить всенародное ликование по поводу свержения Батисты; Кастро же решил медленно проехать сушей из Сантьяго в столицу по главному шоссе в стране, ведущему с востока на запад во главе каравана грузовиков, бронемашин и прочей техники. Путь занял шесть дней и дал Фиделю возможность эффектно показать себя народу в каждом городе и каждой деревне. Кастро стоял в открытом джипе, за которым ехала потрепанная колонна повстанцев, махал выстроившимся вдоль дороги людям — и за эти шесть дней стал живым воплощением кубинской революции. Он не упускал повода остановиться и обратиться с речью о социально-экономическом равенстве кубинцев всех классов. С каждым днем толпы становились все больше, энтузиазм — все жарче, и все новые «завербованные» повстанцы присоединялись к процессии на каждой остановке. Толпы народа часами ждали на обочинах с транспарантами, на которых было написано:». Практически каждый эпизод, каждая зажигательная речь транслировались по кубинскому радио и телевидению, а то, что Кастро намеренно не спешит добраться до Гаваны, привело лишь к тому, что все сильнее ждали его и мечтали увидеть. Еженедельный журнал «Богемия» подготовил специальный выпуск тиражом в миллион экземпляров под названием «Выпуск Свободы» с живописным портретом Фиделя на обложке с подписью «Честь и слава национальному герою».

Маршрут Кастро пролегал и через пригород Гаваны Эль-Которро, где находилась одна из пивоварен «Атуэй», принадлежавшая «Бакарди». Поскольку компания «Бакарди» была семейным предприятием, тесно связанным с кубинскими патриотами и не запятнавшим себя никакими связями с Батистой, она стремилась выразить свою поддержку новому лидеру страны, так что руководство и работники устроили обед в честь прибытия Кастро на пивоварне в Которро — такой же, какой был дан в честь Эрнеста Хемингуэя в 1956 году. Приготовили такое же обильное угощение, и работники пивоварни повесили на ограде самодельный плакат с теми же приветственными словами, которые Фидель видел в каждом городе по пути. «?Buenvenudo, Fidel! ?Gracias!»

Остановка на обед должна была стать последней перед торжественным въездом в Гавану. К полудню шоссе перед пивоварней было запружено машинами и зеваками. К автоколонне примкнуло огромное количество автобусов с повстанцами, открытых грузовиков, набитых революционерами с рюкзаками, и танков «Шерман», которые неумело вели молодые партизаны, еще не освоившиеся с управлением. Сам Фидель в то утро пересел в новый английский вертолет, который нашли его люди на военной базе в Ольгине пять дней назад. Кастро приземлился на поле у южной окраины Эль-Которро, а затем подъехал к пивоварне на джипе, причем водителю пришлось маневрировать в пробке и даже выезжать на обочину, крича ликующей толпе, что надо посторониться.

Едва Кастро добрался до пивоварни, появился связной с вестью о том, что дальше по дороге на автозаправочной станции «Шелл» Фиделя ждет его девятилетний сынишка Фиделито. Мать мальчика Мирта Диас-Баларт, бывшая жена Кастро, с которой он развелся несколько лет назад, устроила так, что когда Фидель стал готовить революцию, мальчика отправили в Соединенные Штаты, и Фидель не видел сына более двух лет.

Гудок пивоварни уже загудел, возвещая о прибытии почетного гостя, однако Фидель, услышав, что его сын поблизости, велел водителю ехать прямо на заправку. Его адъютанты, дожидавшиеся его на пивоварне, бросились его догонять.

Работники пивоварни и члены семьи Бакарди были огорчены тем, что Фидель даже не остановился с ними повидаться, однако по-прежнему оставались в радостном возбуждении. Кое-кто вслед за Фиделем поехал в центр города, остальные смотрели репортаж по телевизору. Среди тех, кто дожидался прибытия Фиделя в Эль-Которро, был и Хоакин Бакарди, которому было пятьдесят семь — единственный оставшийся в живых сын младшего брата Эмилио Хосе. Пивовар, учившийся в Гарварде и стажировавшийся в Дании, обладал репутацией человека немногословного, однако в день, когда Фидель и его люди въехали в Гавану, его переполняли эмоции. «Это самое чудесное, что я видел в жизни, я и не подозревал, что такое возможно, — признался он журналисту Жюлю Дюбуа.

— Куба стала свободной, и я надеюсь, что она останется свободной еще много-много лет».

Накануне компания «Бакарди» опубликовала в гаванских газетах рекламу, обращенную к освободителям Кубы: «Спасибо вам от имени народа Кубы, от имени кубинской революции. Благодаря вашим стараниям и вашим жертвам мы снова можем сказать: «Везет же кубинцам!»» В предшествовавшие месяцы вооруженной борьбы рекламный слоган «Бакарди» «?Qu? Suerte Tuene el Cubano!» казался несколько неуместным. Однако названия «Бакарди» и «Атуэй» все это время были на виду и на слуху — на бейсбольных площадках, в газетной и журнальной рекламе, на радио и по телевизору. Пиво «Атуэй» было спонсором ежевечерней программы новостей на главном кубинском телеканале «Си-Эм-Кью», а в ту эпоху компания, которая была коммерческим спонсором той или иной программы, в сущности, владела ей. Маноло Ортега, тот же репортер, который комментировал бейсбольные матчи, спонсировало которые все то же пиво «Атуэй», каждый вечер зачитывал новости, а в заключение программы поднимал бокал пива «Атуэй» за своих зрителей. Именно Маноло Ортега в своей ежевечерней «Хронике «Атуэй»» познакомил многих кубинцев с Кастро и его революционными речами.

* * *

Некоторые вопросы к правлению Фиделя Кастро возникли сразу же по его прибытии в Сантьяго, когда он начал отдавать приказы о расстрелах batistiano – полицейских, информаторов и прочих сотрудничавших с режимом. Смертная казнь на Кубе была запрещена согласно той самой конституции 1940 года, которую Кастро клялся соблюдать, однако он оправдывал убийства «криминальным кодексом» повстанцев, составленный им самим и его последователями годом раньше в горном лагере.

Осужденным предоставлялась лишь видимость суда, после чего их ставили к стене и расстреливали.

Массовые казни (только в одном Сантьяго их было семьдесят за один день) возмущали даже иных сторонников Кастро, в том числе и некоторых Бакарди. Их завод стоял на той же улице, что и бойня, где в прошлом веке испанские войска расстреляли сотни сторонников кубинской независимости, в том числе команду «Виргиниуса».

Мануэль Хорхе Кутильяс, молодой инженер из компании «Бакарди» и правнук Эмилио, с женой Розой однажды гостил у родителей в их доме в Виста-Алегре, и среди ночи супругов разбудила ружейная пальба, которая продолжалась так долго, что заснуть снова Мануэлю с Розой так и не удалось. На следующий день Кутильяс узнал, что той ночью на ближнем холме Сан-Хуан произошла массовая казнь под руководством Рауля Кастро, брата Фиделя. На следующую ночь стрельба возобновилась. К своему ужасу, Кутильяс узнал, что среди казненных был и полковник Бонифасио Хаса, бывший начальник полиции Сантьяго, который лично приказал своим подчиненным сдаться Кастро и 1 января стоял рядом с ним на балконе. Казни заставили Мануэля всерьез задуматься о характере нового революционного режима.

Однако эти сомнения ничуть не разделяли ни родители Мануэля, ни его дед Радамес Ковани, ни его бабушка Марина Бакарди, дочь Эмилио — все они с прежним энтузиазмом поддерживали Фиделя Кастро и его новое правительство, По правде говоря, большинство кубинцев сочли казни необходимой мерой. Некоторые казненные были известными палачами и убийцами, и многие кубинцы заключили, что они получили по заслугам. Для Кастро же казни служили и дополнительной цели — они показали, что он не замедлит обрушить все свои силы на тех, кого сочтет заклятыми врагами революции.

Когда казни вызвали всенародное возмущение, Кастро дал на это резкий ответ и призвал кубинцев выразить свою солидарность на массовой демонстрации у президентского дворца 21 января. На этот призыв откликнулись более полумиллиона человек. «Мы покажем, что за нами стоит общественное мнение и что наше дело правое!» — объявил Кастро. Многие демонстранты несли лозунги со словами «?Que Sigan Fusilamentos!» — «Да продолжатся расстрелы!» Кубинцы были готовы к крупным переменам в стране — и большинство видело в Фиделе Кастро человека, который их осуществит.

Среди тех, кто был склонен оправдывать действия Кастро, был и глава «Бакарди» Пепин Бош, который 5 января вернулся из добровольного изгнания в Мексике и был полон оптимизма по поводу будущего своей страны. Бош очень долго противостоял Батисте и был счастлив, что его наконец-то нет. «Триумф революции несказанно осчастливил меня, — сказал Бош журналисту по прибытии в Гаванский аэропорт. — Возможно, это и не было заметно, но почти все кубинцы поддерживали революцию.

Люди, которые ей руководили, полны благих намерений и добьются успеха в трудном деле реорганизации жизни в стране». Когда Бошу напомнили, что когда-то он считался вероятным кандидатом в президенты, он отмахнулся. «Настал час молодых, — сказал он, — а Кубу впереди ждут, без преувеличения, великие дни». В частных беседах Бош признавался своим близким и деловым партнерам, что массовые казни и воинственность Кастро его тревожат, однако он был готов — хотя бы ненадолго — закрыть глаза на подобные сомнения.

Сантьяго, кубинский город, на долю которого в предыдущие два года досталось больше всего испытаний, быстро вернулся к нормальной жизни. Начал снова ходить транспорт, открылись магазины. Завод «Бакарди», закрывшийся в ноябре, возобновил работу. Совсем скоро в городе снова начались веселые гулянья, а молодые люди, несколько месяцев прятавшиеся от полиции, показались на улицах. Не прошло и трех недель с падения режима Батисты, как в Сантьяго устроили самый масштабный публичный праздник новой эры — Вильма Эспин и Рауль Кастро, первая революционная пара, сочетались браком на церемонии в клубе «Ранчо» — это был модный ресторан с мотелем, основателем и совладельцем которого был Пепин Бош.

Хосе Эспин, который долго работал в «Бакарди» и был акционером компании, устроил в честь своей дочери и ее молодого супруга роскошный свадебный прием – украсил зал сотнями живых цветов и заказал сорок ящиков шампанского. Клан Бакарди присутствовал на свадьбе, пожалуй, в полном составе — в том числе и свояченица Эмилио Бакарди Эрминия Капе, младшая сестра его жены Эмилии, которой было девяносто четыре года. Дочь Эмилио и Эльвиры Марина Бакарди и ее муж Радамес тоже были в числе приглашенных — вместе с внуком Марии Мануэлем Хосе Кутильясом, который пришел поздравить молодых несмотря на недоверие к братьям Кастро. Пришли и сотни жителей Сантьяго и многие соратники-революционеры Рауля — за исключением его брата Фиделя, который уехал в Венесуэлу: это был его первый выезд за границу с момента прихода к власти. Рауль явился в партизанской камуфляжной форме, черном берете и с повязкой «М-26–7» на рукаве, вооруженный пистолетом 45 калибра. Ему уже исполнилось двадцать семь лет, однако отрастить окладистую бороду так и не удалось, — возможно, поэтому, ради компенсации, Рауль отпустил очень длинные волосы и завязывал их в хвостик, который подружки Вильмы находили очень забавным.

Свадьба была важной вехой в отношениях Бакарди и Кастро: Вильма принадлежала к сантьягской элите и к ближнему кругу Бакарди — и она сочеталась браком с родным братом Фиделя, человеком, которого Фидель назначит своим наследником и преемником. В тот день у Бакарди и Кастро были не только общие корни в высшем обществе провинции Ориенте, но и общая преданность новой Кубе.

Человек, который мог поддерживать эти отношения со стороны Бакарди — Пепин Бош — через две недели после возвращения на Кубу отправился в Гавану и заявил о том, что поддерживает новое правительство. 22 января, назавтра после демонстрации в поддержку казней у президентского дворца, Бош нанес визит только что назначенному министру финансов Кастро — Руфо Лопесу-Фрескету, экономисту, получившему образование в США. Бош принес с собой чек на 450 000 долларов — сумма, которую фирма «Бакарди» должна была в конце года выплатить в виде налогов. Батиста и его приспешники перед тем, как покинуть остров, опустошили кубинскую государственную казну, и Бош решил выплатить причитающиеся налоги за несколько месяцев до срока, чтобы помочь правительству рассчитаться с долгами. Другие кубинские предприниматели тоже платили налоги заранее, однако выплата «Бакарди» была на тот момент самой крупной. Заместитель Лопеса-Фрескета немедленно выписал расписку с благодарностью компании за «шаг навстречу Революционному Правительству».

Фидель Кастро и его компанда уже успели ясно показать, что намерены добиться радикальных экономических и политических перемен на Кубе, однако самого выдающегося бизнесмена в стране это не встревожило. Вернувшись в Сантьяго после встречи с Лопесом-Фрескетом, Пепин Бош продиктовал несколько писем к друзьям — в этих письмах слышится только энтузиазм по поводу нового правительства. «Рад сообщить тебе, что дела на Кубе идут очень хорошо, — писал он другу в Тампу. — Могу со всей откровенностью сказать, что все очень счастливы и что если мы и дальше будем следовать тем же курсом, Кубу, я уверен, ждет прекрасное будущее». Кроме того, он поделился своим мнением об администрации Фиделя Кастро со своим другом Луисом Муньосом Марином, губернатором Пуэрто-Рико. Как политик, в молодости считавший себя социалистом, Муньос Марин живо интересовался Фиделем Кастро и его революцией и дал понять своим кубинским друзьям, что готов помогать им чем только сможет. Когда журналисты спросили его, что он думает о массовых казнях, он отметил, что это всегонавсего «ложка дегтя в бочке меда». Бош в письме Муньосу Марину выразил осторожную надежду, что Фидель Кастро окажется для Кубы хорошим руководителем. «Судить о способностях доктора Кастро к управлению государству трудно, — рассуждал Бош, — поскольку он, в сущности, никогда этим не занимался. Однако я всегда говорил, что человек, который знал, как сделать то, что он сделал, и знал, как установить дисциплину среди людей более или менее великих, наверняка обладает выдающимися качествами, и можно ожидать, что он добьется успеха».

Зимний номер ежеквартального фирменного журнала «Бакарди Графико» за 1959 год открывался сенсационной статьей под названием «Крестовый поход за свободу», прославлявшей триумф революции, с иллюстрацией на целую страницу — Фидель Кастро на танке с кубинским флагом в руке. «Кубинский народ нашел в Фиделе Кастро незаурядную фигуру, которая была ему так нужна в пору бедствий, — гласила подпись под фотографией. — В те времена, когда большинство людей мучились сомнениями, Фидель Кастро знал, как сохранить веру и поднять боевой дух». Небольшая редакторская заметка рядом с изображением не позволяла усомниться в том, что Фиделя и его революцию в семье Бакарди просто обожали: Первое января 1959 года принесло на Кубу ветер свободы. В Сьерра-Маэстра и Сьерра-Кристаль Фидель и Рауль Кастро создали повстанческую армию.

Эта армия не потерпела поражения и с помощью почти всего населения Кубы была создана такая военная и экономическая ситуация, что диктатура неизбежно должна была пасть… Сегодня мы, кубинцы, счастливы. Мы верим в свой народ, мы надеемся, что жизнь в нашей стране может быть организована ко всеобщему благу, а не так, как удобно лишь немногим и как было до сих пор.

Две страницы в фирменном журнале было отведено портретам и биографиям сотрудников «Бакарди», присоединившимся к повстанцам; редакция обещала, что в следующем выпуске этих портретов будет еще больше. «Мы поздравляем доктора Фиделя Кастро и кубинский народ, — говорилось в заключение статьи, — с этой славной победой, которая принесла нам столько радости».

Каждое слово в «Бакарди Графико» лично одобрял Пепин Бош, поэтому нет причин полагать, будто печатные хвалы в адрес Кастро и революции были хоть скольконибудь неискренними. В новое правительство вошли люди, которых Бош знал и уважал долгие годы, начиная с Мануэля Уррутии, сантьягского судьми, который присутствовал вместе с Бошем на ужине в загородном клубе в июне 1957 года. Премьер-министром стал Хосе Миро Кардона, в прошлом — глава Ассоциации барменов Кубы. Фелипе Пасос, которого Бош назначил в свое время президентом «Минера Оссиденталь», снова встал во главе центрального банка Кубы. Министр финансов Руфо Лопес-Фрескет также был весьма уважаемым экономистом и в целом стоял за развитие предпринимательства, как и его заместитель Антонио Хорхе. Новый министр иностранных дел Роберто Аграмонте был кандидатом в президенты от ортодоксальной партии на выборах 1952 года и, весьма вероятно, победил бы, если бы не переворот Батисты.

Пепин Бош открыто поддерживал революционное правительство Кастро и поэтому был готов оспорить наиболее консервативные взгляды многих вашингтонцев. Эрл Смит, посол США на Кубе, каденция которого подходила к концу, был против решения США установить дипломатические отношения и с новым режимом, поскольку, как он признавался впоследствии, боялся, что Кастро — марксист и его приход к власти «не в интересах Соединенных Штатов». Конгрессмены также не стали медлить с критикой выдвижения Кастро. В середине января 1959 года сенатор от республиканцев Хомер Кейпхарт из Индианы сказал, что массовые расстрелы — это «зрелище шествующего по Кубе бородатого чудовища», а представитель демократов Уэйн Хайс из Огайо спросил чиновников из Государственного департамента, что они намерены предпринять, чтобы «унять Фиделя Кастро, пока он не истребил все население Кубы».

Бош, очевидно, понимал, что подобные отзывы неизбежны, и приложил все усилия, чтобы уверить всех: развитие событий на Кубе — не повод для беспокойства, «Положение на Кубе весьма стабильное и благополучное, — убеждал он своего коллегу из «Бакарди» в Нассау 23 января, имея в виду протесты против массовых расстрелов. — Да, конечно, казнь убийц вызывает озабоченность за границей, но изнутри видится, что большинство граждан одобряет проводимые меры». В письме Альберто Паррено, президенту Кубинской Торговой палаты в Нью-Йорке, от 27 января Бош решительно защищает свою страну от зарубежных критиков. «Теперь ваша очередь нам помочь, — говорил он. — Не могли бы вы пригласить какую-нибудь знаменитость с Кубы на один из ваших ленчей, чтобы представить историю с кубинской точки зрения? Герберт Мэтьюс все прекрасно сделает» (курсив автора). В то время Бош уже прекрасно знал, что именно Мэтьюс писал в «Нью-Йорк Таймс» хвалебные статьи о Кастро и его триумфе и что за них он подвергся резкой критике посла Смита и его сторонников в конгрессе.

Среди американских политиков, чья точка зрения на кубинские события совпадала с мнением Боша, был Чарльз О. Портер, либеральный демократ из Орегона, который был в числе главных противников поставок американского оружия Фульхенсио Батисте и который после победы повстанцев стал одним из самых сильных сторонников Кастро в Вашингтоне. В феврале 1959 года Портер побывал в Сантьяго и произнес речь на банкете, который устроили в его честь местные общественные деятели, в том числе Даниэль Бакарди и Пепин Бош. «Фидель Кастро, — сказал Портер, — своими делами больше всех других кубинцев затронул чувства и совесть американцев и напомнил вашим друзьям на севере о том, как глубоки исторические связи, которые объединяют Кубу и Соединенные Штаты». Портер сказал, что критика, с которой США обрушились на массовые суды и казни на Кубе, лишь показывает, что «американцы не поняли, что если народ, обладающий моральной чувствительностью, так долго притеснять и оскорблять, то подавленное негодование должно найти выход, и что публичный суд над общепризнанными убийцами, в сущности, служит предохранительным клапаном для народа, требующего воздаяния». Портер одобрил и обещания Кастро — земельную реформу, снижение безработицы, реорганизацию кубинских вооруженных сил. В то же время Портер был человеком хладнокровным и трезвым и предупредил своих сантьягских слушателей, что следует «осторожнее вести себя с коммунистами, которые постараются убедить вас, будто они способны выступать в роли кубинцев, преданных Кубе». Он посоветовал кубинцам просить поддержки у США и добиваться конструктивных американских инвестиций.

Пепину Бошу так понравился анализ ситуации на Кубе, который предложил Портер, что он попросил перевести и опубликовать полный текст выступления в фирменном журнале «Бакарди». Бош, как и Портер, был готов поверить, что Кастро может принести пользу Кубе, если удастся его несколько обуздать. Бош понимал, что в стране действуют радикальные силы, и признавал, что Кастро легко скатывается в антиамериканскую риторику. Однако критика внешней политики США входила в арсенал стандартных приемов любого латиноамериканского политика-популиста. Бош и сам не забыл, как в 1950 году банкиры с Уолл-Стрит и их сторонники в Вашингтоне выступили против создания Национального банка Кубы из опасения, что это подорвет положение американских банков на Кубе. Этот эпизод заставил Боша сделать вывод, что иногда Вашингтон больше заботится о защиты американских инвестиций на Кубе, нежели о развитии кубинской экономики и политики. Бош был согласен с Фелипе Пасосом и другими членами команды Кастро, которым хотелось бы, чтобы США оказывали им реальную помощь. Среди них был и министр финансов Руфо Лопес-Фрескет, который в начале февраля отчитал репортера из «Уолл-Стрит Джорнал» за то, что тот задал ему больной вопрос о массовых казнях. «Эх, вы, американцы! — воскликнул Лопес-Фрескет, грозя интервьюеру пальцем. — Вместо того чтобы критиковать казни, лучше бы делали все возможное, чтобы поддержать наше молодое правительство! Мы только что совершили единственную некоммунистическую революцию в истории двадцатого века!»

Казалось, что новые власти в Гаване и в самом деле стремятся к радикальным социальным, политическим и экономическим переменам на Кубе, не склоняясь при этом ни к тоталитарному коммунизму, ни к полному отчуждению от Соединенных Штатов.

Вопрос заключался в том, удастся ли им и дальше сохранить такой выверенный курс.

Сторонники реформ, в том числе ветераны-aut?ntico вроде Пепина Боша и его друзей, были склонны поддерживать новое правительство и убеждать США последовать своему примеру — и одновременно уговаривать Фиделя Кастро и других лидеров революции воздержаться от резких движений. Бывший президент Рамон Грау Сан-Мартин, основатель аутентичной партии, дошел до того, что предложил США вернуть Кубе военно-морскую базу в Гуантанамо — эта мера помогла бы удовлетворить националистические требования, выдвинутые в разгар революции. Правительство США, которое настороженно относилось к Фиделю Кастро и его намерениям, отказалось рассматривать это предложение.

Конфликт между Соединенными Штатами и новым кубинским режимом был, пожалуй, неизбежен, несмотря на упования кубинских либералов, мечтавших установить гармоничные отношения. Кубинский патриотизм уже более полувека во многом основывался на недовольстве американским доминированием на острове, и даже умеренно-революционное правительство, скорее всего, ущемило бы интересы США и спровоцировало отрицательную реакцию Вашингтона. Более того, Фидель Кастро, судя по всему, с самого начала был твердо настроен на соперничество с США. Захватив власть, он несколько недель отказывался от серьезного разговора с новым американским послом и, похоже, собирался и дальше пикироваться с Вашингтоном. Тех, кто знал Кастро, это не удивляло. Фидель предпочитал находиться в атмосфере конфронтации, а мощная держава в девяноста милях к северу стала для него идеальным противником. В июне 1958 года, еще в горах Сьерра-Маэстра, он написал своей соратнице Селии Санчес, что «американцы дорого заплатят за свои нынешние дела. Когда все кончится, я начну новую войну, свою личную и более масштабную — я намерен воевать против них. Я считаю, что таково мое подлинное призвание».

Кроме того, стало очевидно, что Бош и другие либералы переоценивали собственную влиятельность в новой стране. Бош как бывший министр финансов, уважаемый бизнесмен и даже возможный претендент на пост президента всегда был среди тех, кто определял общественное мнение, и в начале 1959 года у него не было причин полагать, что с его точкой зрения больше не считаются. Когда Бош возразил против одного сюжета в ежевечерней программе «Хроника «Атуэй»» на телеканале «Си-Эм-Кью», то как спонсор программы был вправе ожидать, что в нее будут внесены соответствующие изменения. Поэтому 27 января, недовольный, что продюсеры программы включили в нее ролик о работе расстрельной роты, Бош написал короткую, в одну строчку, записку владельцу «Си-Эм-Кью» Абелю Местре — своему давнему деловому партнеру.

Мой дорогой Абель!

Прошу вас, не показывайте в новостях «Атуэй» никаких казней.

Преданный вам Хосе М. Бош Очевидно, Бош не понимал, что Местре и другие владельцы СМИ, обязаны были теперь отчитываться Фиделю Кастро и его союзникам, а не коммерческим спонсорам, если, конечно, хотели сохранить работу. То, что хотел показать Фидель, надо было показывать.

Прошло две недели, и Бош снова убедился в том, насколько изменилась Куба.

Друзья из Пуэрто-Рико предупредили его, что неназванные кубинские эмиссары давно уже ведут разговоры о том, каким должен быть статус Пуэрто-Рико по отношению к Соединенным Штатам. 9 февраля Бош написал кубинскому премьер-министру Хосе Миро Кардоне, своему старому знакомому, чтобы дать ему совет по этому поводу. «Видимо, кто-то из членов кубинского правительства заявил, что Пуэрто-Рико — колония, которая имеет право на независимость, — писал Бош. — Вы прекрасно знаете, что ситуация в Пуэрто-Рико — выражение доброй воли жителей острова, и если кубинцы будут выступать с заявлениями о его статусе, это может быть использовано во вред нашим друзьям. Буду очень признателен, если вы приложите все усилия, чтобы избежать подобных трений».

Бош исходил из предположения, что Миро Кардона руководит собственной администрацией. Однако у «премьер-министра» не было подобных полномочий.

Верховной властью на Кубе обладал Фидель Кастро, не занимавший тогда никакого официального поста, и мнение его кабинета министров быстро утратило какое бы то ни было значение. 13 февраля, через четыре дня после того, как Бош написал это письмо, Хосе Миро Кардона подал в отставку с поста премьер-министра, сказав, что Кастро как «вождь революции» обладает всей властью на Кубе и поэтому должен сам занять это место, чтобы избежать недоразумений по поводу того, кто здесь правит. Президент Мануэль Уррутия тут же назначил Кастро на прежнюю должность Миро Кардоны.

«Теперь правительство, революция и народ идут одним путем», — провозгласила газета «Революсьон», официальный орган Движения 26 июля. Корреспондент «Нью-Йорк Таймс» Руби Харт Филлипс сформулировала это проще, сказав, что назначение Кастро показывает, что с этого момента кубинцы должны считать его не просто главой правительства, а «правительством как таковым».

Что это значит на практике, стало ясно очень и очень скоро. В начале марта 1959 года военный трибунал в Сантьяго внезапно оправдал 43 летчиков из военно-воздушных сил Батисты, которых обвиняли в массовых убийствах мирных жителей в связи с бомбежками трех восточных провинций во время восстания против Батисты. Адвокаты уверяли, что экипажи военных самолетов невиновны, поскольку сбрасывали бомбы в ненаселенных районах, а доклады об успешном исполнении заданий фальсифицировали.

Однако Кастро пришел в ярость, узнав о приговоре, и потребовал повторного разбирательства. Его слово было законом, поэтому быстро созвали еще один трибунал, и хотя не было представлено никаких новых улик, летчики были признаны виновными и получили длительные тюремные сроки. «Революционная дисциплина основана не на букве закона, а на моральных убеждениях», — объяснил Кастро, и эта сокрушительная формулировка потрясла даже некоторых его сторонников. Он сказал, что бомбили пилоты мирных жителей на самом деле или не бомбили, неважно. «Поскольку эти пилоты принадлежали к военно-воздушным силам… Батисты, — заявил Кастро, — они преступники и должны быть наказаны».

Даже такая неприкрытая демонстрация авторитаризма не лишила Кастро популярности. Кубинская революция сдержала слово, обеспечила давно назревшие социально-экономические перемены, и многие кубинцы по-прежнему считали, что Кастро служит добру, пусть и с некоторыми перегибами.

* * *

Апрельским днем 1959 года Пепин Бош работал в своем кабинете в Гаване, когда ему позвонила Селия Санчес, близкий друг и помощница Фиделя. Кастро принял приглашение выступить перед Американским обществом редакторов газет в Вашингтоне в конце месяца, и Санчес помогала ему организовать поездку. «Доктор Кастро попросил меня позвонить вам, — сказала Селия. — Он хотел бы, чтобы вы сопровождали его в Соединенные Штаты».

Бош уже понял, что Кастро понемногу узурпирует государственную власть, все откровеннее выражает враждебность к Соединенным Штатам и не прекращает расстрелы (к 11 апреля было казнено не меньше 475 человек), поэтому чувства его к «L?der M?ximo» несколько остыли. Бош был человеком достаточно гибким — в конце концов, компания «Бакарди» по-прежнему была коммерческим спонсором программы «Встреча с прессой» на телеканале «Си-Эм-Кью», — однако его признаки зарождающейся на Кубе диктатуры его тревожили. Он попросил Санчес поблагодарить Кастро за приглашение, но сказал, что завален работой — ведь последние два года он провел в изгнании за границей.

Несколько часов спустя телефон Боша снова зазвонил. На сей раз это был сам Кастро. «Сеньор Бош, — почтительно сказал Фидель, обрушив на президента «Бакарди» всю мощь своего дара убеждения. — Вы не можете мне отказать. Отправиться со мной в Вашингтон — ваша обязанность». Бош согласился поехать. «Я был вынужден толковать происходящее в его пользу, — объяснял он впоследствии. — И не знал, правильно я поступаю или нет».

Прежде Бош никогда не встречался и не разговаривал с Кастро, и поездка в США позволила ему многое узнать об идеях и стиле Кастро. На самолет в Майами Фидель опоздал на два часа, заставив Боша и остальных сопровождающих ждать в аэропорту. Бош сразу же заметил, что он единственный бизнесмен в свите. Очевидно, Кастро решил, что присутствие такого человека в официальной делегации даст понять, что новое кубинское правительство намерено уважать интересы деловых кругов и готово сотрудничать с теми капиталистами, которые искренне хотели блага своей стране. Бошу, однако, было бы уютнее, если бы у него была компания. Когда Кастро наконец появился, вид у него был такой, словно он только что спустился с гор — непричесанный, неряшливо одетый в поношенную мятую военную форму, с пистолетом на поясе. Секретарша Фиделя сидела во время полета рядом с ним и приводила в порядок его ногти. Бош занял место рядом с Эрнесто Бетанкуром, блестящим молодым экономистом, который был официальным представителем Движения 26 июля в Вашингтоне, а затем стал управляющим Кубинского внешнеторгового банка. Министр финансов Руфо Лопес-Фрескет и друг Боша Фелипе Пасос, президент центрального банка, также летели вместе с Кастро. Ни Рауля Кастро, ни Че Гевары с ними не было.

По пути в Вашингтон Кастро расхаживал по проходу и непринужденно беседовал с членами делегации. Подойдя к Пепину Бошу, Кастро присел на корточки рядом с ним, словно учитель перед учеником. Это была первая встреча этих выдающихся людей, каждый из которых был непоколебимо уверен в собственной правоте, однако сомневался в собеседнике.

— Сеньор Бош, — попросил Кастро, — как вы думаете, что мы можем сделать для кубинской экономики?

Неопрятный партизанский вожак старался как можно сильнее подчеркнуть, насколько он отличается от маленького лысого бизнесмена в элегантном костюме-тройке.

Бош, который годился Фиделю в отцы, посмотрел на него сверху вниз со своей знаменитой ледяной улыбкой.

— Что касается наших ресурсов, — начал он негромким высоким голосом, — то у нас есть железо, никель, марганец, кобальт и Ханабанилья. — Он имел в виду крупную гидроэлектростанцию, которая строилась в провинции Лас-Виллас. Бош уже давно ратовал за строительство гидроэлектростанций на Кубе и в предыдущие годы много сделал для того, чтобы воплотить проект строительства плотины на реке Ханабанилья. — Значит, мы определенно можем выплавлять сталь и даже, возможно, высококачественную.

Очевидно, эта идея пришлась Кастро по душе, — он часто говорил, что пора покончить с зависимостью Кубы от сахарной промышленности. Глаза у него заблестели.

— Вы считаете, мы сможем производить больше, чем Штаты? — спросил он.

Такая постановка вопроса огорошила Боша своей явной наивностью — а еще тем, как много она говорила об одержимости Кастро.

— Что вы, Фидель, конечно, нет! — ответил Бош. — О чем вы говорите?!

Но Кастро еще не закончил.

— Посодействуйте мне, — попросил он.

Бош как самый уважаемый бизнесмен на Кубе обладал колоссальным влиянием на коллег-промышленников. Лидеры профсоюзов считали, что Бош — работодатель, честно обходящийся с работниками и искренне стремящийся найти общий язык с представляющими их союзами. Кастро мечтал создать коалицию между предпринимателями и рабочей силой для поддержки своего революционного проекта.

Оказавшись у власти, он потребовал увеличить зарплату рабочим во многих отраслях, но при этом запретил забастовки и приостановление работ, заявив, что рабочие и руководство должны сообща трудиться на благо революции.

— Вы можете мне помочь, — снова сказал он Бошу.

В ближайшие годы Бош много раз вспоминал об этом разговоре с Кастро по пути в Вашингтон и всегда подчеркивал, что отказался помогать Кастро. По его словам, сказал он следующее:

— Мы, капиталисты, рабочих не боимся, но нас пугает сочетание рабочей силы и правительства. Ваша система предполагает доминирование рабочей силы — как при Батисте. Вы хотите контролировать рабочих — и хотите контролировать частное предпринимательство. Так вы помощи не получите. Если вы хотите, чтобы я вам помогал, вам придется разрешить выборы и предоставить рабочим свободу, которой они добиваются. Тогда вы увидите, как процветает наша страна.

Бош уверял, что стоило ему произнести слово «свобода», как Кастро «умчался прочь, как стрела», и до конца поездки они не обменялись ни словом. Эрнесто Бетанкур, который сидел рядом с Бошем и, разумеется, слышал весь разговор, впоследствии подтверждал, что так и было.

В нарушение дипломатического протокола Кастро не обратился в Государственный департамент до того, как подать прошение о получении американской визы. Президент Эйзенхауэр намеренно унизил его — уехал из города играть в гольф. Исполняющий обязанности Госсекретаря Кристиан Хертер, однако, устроил ленч в честь Кастро и пригласил на него несколько десятков человек. Во время застольной беседы Кастро объявил, что ратует за демократию, а не за коммунизм, что намерен провести свободные выборы, что открыт для американских инвестиций. Пепин Бош слушал его и сомневался в искренности его слов. После неприятного разговора на борту самолета Бош решил, что не хочет дальше сопровождать Кастро, и сказал другим членам делегации, что нездоров и намерен вернуться на Кубу. Однако сначала он отправился в Нью-Йорк повидать служащих «Бакарди Импортс», где, как Бош впоследствии говорил, пожаловался своему старинному другу Бартоло Эстраде, президенту компании, что пока Кастро будет у власти, у Кубы и у «Бакарди» будет масса трудностей.

Высокий бородатый вождь повстанцев в мятой полувоенной форме произвел во время своего тура по США самое благоприятное впечатление — особенно на студентов, с которыми встречался в Нью-Йорке, Гарварде и Принстоне. Необузданный, страстный, Фидель будоражил слушателей красноречивыми описаниями перемен, которые ждут Кубу. Страна не удовлетворится «теоретической демократией», говорил он, — нет, она твердо намерена установить «подлинную демократию», с правом работать, читать, писать, с правом говорить и организовывать. Тех, кто боялся, что Куба скатится в радикализм, Фидель успокоил обещаниями, что частная собственность будет защищена, а национализированы будут разве что предприятия общественного пользования. Казалось, Кастро одинаково критикует и коммунизм, и капитализм и стоит за общественнополитическую модель, «которая не забывает о правах человека, [которой не нужны] ни хлеб без свободы, ни свобода без хлеба, ни диктатура одного человека, одного клана, одной касты».

Пепин Бош к этому времени уже убедился в том, что Кастро скажет все что угодно, лишь бы это соответствовало его ближайшим политическим целям, но тщательно следил за собой и не говорил об этом публично. В беседе с кубинскими журналистами после встречи в Вашингтоне Бош выразил уверенность в том, что американские инвесторы обязательно придут на Кубу, и подчеркнул, что вдохновил их на это именно Кастро.

«Можно со всей откровенностью сказать, — заявил он газете «Диарио де ла Марина», — что доктор Фидель Кастро знает, как завладеть воображением и завоевать симпатии и простого народа, и власть имущих в американской столице. Его публичные выступления принимались очень хорошо, и мы можем быть удовлетворены и не сомневаться в том, что этот визит лишь укрепит узы дружбы между нашими странами». Министр общественных проектов в правительстве Фиделя Кастро Маноло Рай попросил Боша на общественных началах исполнять обязанности директора строительства гидроэлектростанции на реке Ханабанилья, и вскоре по возвращении из Вашингтона Бош вместе с Раем поехали туда с инспекцией. Бош был счастлив узнать, что правительство Кастро увеличило бюджет на строительство, которое шло уже три года, на 50 процентов и тем самым сделало завершение строительства первоочередной задачей, поэтому, когда Бош инспектировал плотину, это привлекло значительное внимание прессы.

Между тем программа реформ, которую проводил Кастро на Кубе, становилась все популярнее. В марте правительство утвердило снижение тарифов на аренду жилья и коммунальные услуги, что, конечно, было очень выгодно городскому пролетариату.

Расовая дискриминация была отменена, и тысячи отелей, ресторанов, ночных клубов и курортов впервые открыли свои двери для чернокожих кубинцев. В мае правительство обнародовало закон об аграрной реформе, согласно которому ни юридическим, ни физическим лицам нельзя было владеть больше чем 995 акрами земли (хотя делалось исключение для лучших скотоводческих ранчо и самых производительных сахарных и рисовых плантаций). Все земельные владения свыше этой цифры подлежали экспроприации и передавались безземельным семьям, однако прежние владельцы получали компенсацию в виде государственных облигаций. Некоторые состоятельные кубинцы и правые политические комментаторы ворчали, что новый закон — это шаг к социализму, однако в целом общество приняло реформу с примечательным единодушием.

Ведущая консервативная газета на Кубе — гаванская «Диарио де ла Марина» — одобрила схему перераспределения земли и опубликовала серию статей с фотографиями о том, в каких ужасных условиях живут многие работники на фермах. Компания «Ром «Бакарди»» выразила поддержку программе, подарив пять тракторов комитету по проведению аграрной реформы, который действовал сообща с профсоюзами «Бакарди».

Руфо Лопес-Фрескет и его команда молодых идеалистов-экономистов из министерства финансов разрабатывали новый налоговый кодекс. В результате их усилий весной 1959 года был издан закон, который отдавал предпочтение кубинским фирмам перед иностранными, производственным предприятиям перед сахарными, малому бизнесу перед крупным. Кодекс был прогрессивным — самыми большими налогами облагались старинные землевладельческие фамилии и наследственное имущество. Чтобы экономическое развитие шло более сбалансированно, провинции получили преимущество перед Гаваной. Были повышены ставки личного подоходного налога (хотя по стандартам США они оставались весьма умеренными) и ужесточено наказание за уклонение от налогов. Руфо Лопес-Фрескет говорил, что налоговый кодекс написан как для того, чтобы перераспределить имеющиеся богатства, так и для того, чтобы вдохновить на создание новых богатств — философский подход, совпадающий с курсом, которого придерживался Пепин Бош на десять лет раньше, в бытность министром финансов.

К лету 1959 года Куба доказала, что масштабная социально-экономическая трансформация в стране возможна и без разрушения частного предпринимательства. Для состоятельного класса перемены прошли не вполне безболезненно — за первые полгода после прихода Кастро к власти на Кубе произошло значительное перераспределение капитала, причем заработная плата возросла примерно на 15 процентов, а доходы землевладельцев и бизнесменов снизились примерно на ту же величину. Невзирая на это, прогрессивные фирмы вроде «Бакарди» продолжали сотрудничать с правительством.

Антонио Хорхе, ведущий экономист в министерстве Лопеса-Фрескета, впоследствии вспоминал эти месяцы как времена огромного потенциала для развития Кубы. «У нас были предприниматели, готовые отказаться от солидной доли своего имущества и передать его революционному правительству ради экономического развития страны и всеобщей солидарности, — сказал он в интервью в 2004 году. — Все классы были готовы сотрудничать и закрепить успех кубинской революции. Какой исторический шанс для страны! А мы его проворонили».

* * *

В драматический период после триумфального возвышения Фиделя Кастро новая власть постоянно подчеркивала, что «Compa??a Ron Bacardi, S.A.» — кубинская фирма, которая может служить примером того, как капиталистическое предприятие может сотрудничать с революцией. Среди важнейших мероприятий фирмы было то, что она стала корпоративным спонсором пропагандистских кампаний правительства. 13 февраля вице-президент «Си-Эм-Кью», Артуро Чабау сообщил отделу маркетинга «Бакарди», что Фидель Кастро хочет, чтобы канал «Си-Эм-Кью» транслировал новую серию ежедневных программ «Тропы свободы», где подробно будет рассказана история кубинской революции — с самого начала в горах Сьерра-Маэстра и до краха режима Батисты. Чабау сказал, что «Бакарди» — «идеальный» коммерческий спонсор этого телесериала «в особенности с учетом его тематики и того, насколько пострадала компания при свергнутом режиме. Пожалуй, никакая другая фирма на Кубе не может притязать на право стать спонсором программы».

Прошло несколько месяцев, и компанию «Ром «Бакарди»» попросили поддержать еще более амбициозный проект. Фидель Кастро пригласил бедных фермеров и фермерских работников — так называемых guajiro — 26 июля прибыть в Гавану для массовой демонстрации в поддержку революции и ее планируемых сельскохозяйственных реформ. Гостей надо было где-то разместить, и оргкомитет демонстрации попросил у руководства «Бакарди» разрешения использовать их рекламное пространство на радио, телевидении и в печати для призывов к жителям Гаваны принять у себя людей, которым нужно было место для ночлега. Организаторы даже приложили к просьбе текст, который компания должна была использовать в рекламных объявлениях по радио и телевидению, и ясно дали понять, что рассчитывают на согласие фирмы. «Принимая во внимание экстраординарную поддержку, которую вы оказывали всем инициативам Движения [26 июля], — писали организаторы, — а также учитывая необычайную важность первого [празднования] 26 июля в освобожденной Кубе, мы уповаем на ваше немедленное, полное и решительное сотрудничество».

Решение, стоит ли поддерживать революционную программу Кастро или лучше сопротивляться ей, с неизбежностью должно было повлечь за собой колоссальные последствия. О сотрудничестве от случая к случаю не могло быть и речи — революция требовала безоговорочной лояльности. Практический смысл этого соображения для повседневной работы «Бакарди» стал постепенно проясняться всего через месяц-другой после триумфа Кастро. Профсоюзы «Бакарди» тут же выдвинули руководству компании новый перечень требований — например, сократить рабочую неделю с сорока восьми до сорока часов с сохранением прежней оплаты. В прошлом руководство, столкнувшись с подобными трудностями, начало бы переговоры с лидерами профсоюзов, однако теперь приходилось решать, какая позиция будет «революционной».

Настроение «все или ничего» поставило кубинских либералов в шаткое положение.

Первым, кто выразил недовольство по этому поводу, был отважный человек по имени Луис Агилар, автор политической колонки в гаванской газете «Пренса Либре». Уже в марте 1959 года Агилар стал возмущаться «невероятной легкостью, с которой нынче принято швыряться во все стороны словом «контрреволюционный», как будто невозможно отличить ядовитую цензуру от честной и искренней критики или несогласия». Три месяца спустя в той же колонке он описывал дилемму, перед которой оказались либеральные диссиденты, уже более горькими словами.