Глава четырнадцатая Восстание

Глава четырнадцатая

Восстание

Сентябрьским деньком 1953 года Хуан Грау, инженерный гений «Бакарди», ехал с коллегой-юристом из Мехико на новую винокурню в Ла-Галарса, и они решили остановиться перекусить лепешками-тако в придорожной закусочной. Таких закусочных вдоль шоссе были десятки, и заведение в крошечном городке Рио-Фрио, которое выбрали путешественники, ничем не отличались от других. Едва они уселись у стойки, как дверь открылась, и вошла еще одна компания посетителей. Взглянув через плечо, Грау увидел нескольких человек с окладистыми бородами и в запыленной одежде, но не обратил на них особого внимания; между тем вошедшие взяли стулья и, шумно что-то обсуждая, уселись за двумя единственными столиками в заведении.

Вдруг самый высокий из бородачей вскочил и закричал:

— Это же Хуанито Грау!

Грау обернулся и увидел, что это Фидель Кастро, его приятель по сантьягской школе и достопамятному горному походу.

— Фидель, какого дьявола ты тут делаешь? — поразился Грау и встал, чтобы обнять старого друга. Он не видел Кастро уже много лет — хотя из газет знал, что тот вместе с несколькими соратниками отправился в изгнание в Мексику. Поговаривали, что на Кубе готовится новое вооруженное восстание.

— Мы едем из Веракруса, — загадочно ответил Кастро. На самом деле он только что председательствовал там на собрании завербованных революционеров-добровольцев, компания которых сейчас возвращалась вместе с ним в мексиканскую столицу. До восстания, которое Кастро возглавит на Кубе, оставалось меньше трех месяцев, и он присматривал судно, чтобы перевезти свой маленький партизанский отряд обратно на остров. Среди бородачей, которые в тот день пришли с Кастро в закусочную, был аргентинский искатель приключений Эрнесто Гевара по прозвищу «Че» (Грау, разумеется, его не знал), который уже стал одним из ближайших соратников Кастро.

Облокотившись о стойку поближе к Грау, Фидель прошептал:

— Я тебе позвоню. То, что мы затеяли, очень важно.

Грау кивнул и дал ему свой телефон, хотя в глубине души понимал, что звонок Фиделя сулит одни неприятности.

Уже в те дни многие кубинцы видели в Кастро человека, способного возглавить национальное восстание. У Грау была жена и две маленькие дочки — и все равно у него возникло бы искушение пойти за Фиделем, если бы тот всерьез постарался склонить его на свою сторону. Впоследствии он говорил: «Честное слово, я не знаю, как бы я поступил.

То есть, надеюсь, у меня хватило бы здравого смысла отказать ему, но момент был бы опасный. Понимаете, Фидель вполне мог меня уговорить!»

Кастро уже отточил умение убеждать на испанском офицере кубинского происхождения по имени Альберто Байо, который во время Гражданской войны в Испании был специалистом по партизанским действиям на стороне республиканцев.

Кастро вышел на него в 1955 году — ему нужна была помощь Байо в обучении добровольцев для военных действий на Кубе. Шестидесятипятилетний генерал уволился с военной службы и руководил небольшой мебельной фабрикой в Мехико. Вспоминая их встречу, Байо рассказывал, что сказал Кастро: да, он может помогать тренировать революционную армию, но в состоянии уделить этому только три часа в день.

— Нет, генерал Байо, — ответил Фидель, — вы нужны нам на целый день. Вы обязаны отказаться от всех остальных занятий и посвятить себя только нашим тренировкам. Зачем вам мебельная фабрика, если вы вот-вот поедете с нами на Кубу, где мы вместе одержим победу?

Байо писал, что энтузиазм и уверенность Кастро оказались такими «заразными», что он тут же пообещал продать свое дело и посвятить себя обучению кубинских повстанцев, большинство из которых не знали о военном деле практически ничего.

Подобные истории в ходе кубинской революции обросли легендами. Фидель Кастро пришел к власти скорее благодаря силе личности и фантастической способности вдохновлять или запугивать, чем благодаря стратегическим талантам. Военные операции, которые он планировал, всегда были неуклюжими, неорганизованными и неосмотрительными, однако он компенсировал эти недостатки поразительной отвагой, непреодолимой энергией и политической хитростью. Кубинцы стали считать его человеком, который искренне верит, что на Кубе нужно создать более справедливое и гуманное общество, человеком, чья сила убеждения и характер означали, что подкупить его не так просто, как его предшественников. Если он требовал, чтобы ему было дано право единолично руководить революцией, — что ж, это было понятно. Полагали, что со временем он будет вынужден пойти на компромисс и поделиться властью с другими. Его пыл и энтузиазм были заразительны, и кубинцы из всех социальных классов и всех слоев общества — в том числе и Бакарди в Сантьяго — стояли за него горой. В эссе «История меня оправдает» Кастро призвал своих соотечественников «Бросить на борьбу все силы», и вскоре кубинский народ доказал, что готов на это — даже не зная, за кем он идет и что будет дальше.

* * *

Начало вооруженного восстания Фиделя Кастро было неудачным. Судно, которое он в конце концов приобрел для своей экспедиции, старенькая дизельная яхта под названием «Гранма» — «Бабуля» — была рассчитана не более чем на двадцать пять человек, но Кастро втиснул на нее восемьдесят два бойца плюс две противотанковые пушки, девяносто винтовок, три пулемета, сорок пистолетов и несколько ящиков боеприпасов и провизии. Его план заключался в том, чтобы под покровом ночи высадиться с партизанским отрядом на южное побережье провинции Ориенте — так же, как поступили его последователи в Сантьяго, когда затевали мятеж против Батисты.

Координатором движения «26 июля» в Сантьяго был учитель по имени Франк Паис, которому исполнилось двадцать один год. Во многом он был полной противоположностью Кастро: скромный там, где Кастро был одержим манией величия, и организованный там, где Кастро был беспечно-храбр. Паис был сыном баптистского священника, всегда носил с собой Библию и преподавал в частной баптистской академии.

Искренность и серьезность Франка производила сильное впечатление на окружающих. К тому времени, когда Фидель со своим партизанским отрядом в конце ноября 1956 года отплыл из Мехико на яхте «Гранма», Паис уже выстроил в Сантьяго обширную подпольную сеть и тесно сотрудничал с Вильмой Эспин и другими активистами «М-26-7».

Перед самым отплытием из Мехико Фидель послал Паису шифрованное сообщение о том, что надеется доплыть до Кубы со своими бойцами 30 ноября и что Паис должен запланировать на тот же день диверсию, чтобы начать восстание. Паис в точности выполнил указания Кастро и рано утром возглавил нападение трехсот добровольцев на сантьягскую полицию, таможню и береговую охрану. На следующий день Паис организовал еще несколько налетов, и на несколько часов в городе снова прекратилась всякая общественная деятельность.

Однако «Гранма» была еще в море. Перегруженная яхта не могла подойти к Сантьяго так быстро, как рассчитывал Фидель. Погода была ужасная, к тому же на борту было всего три человека, имевших представление о навигации и управлении кораблем.

Когда 2 декабря «Гранма» все же причалила, это произошло на песчаной косе больше чем в миле от того места, где было назначено рандеву партизанского отряда с соратниками-повстанцами. Людям пришлось идти по берегу при свете дня, оставив большую часть оружия и боеприпасов на яхте. Кубинская армия, которая уже успела дать решительный отпор повстанцам в Сантьяго, к этому времени была настороже и быстро обнаружила бойцов с «Гранма», которые наугад искали дорогу к городу сквозь джунгли.

5 декабря правительственные войска нашли лагерь, который повстанцы разбили на поле сахарного тростника, и напали на них. Повстанцы, преследуемые шквальным огнем со всех сторон, в панике бежали, бросив почти все оставшееся оружие. Многие погибли, многих переловили и казнили. Из восьмидесяти двух человек, высадившихся на берег, лишь двадцать два убежали в близлежащие горы и перегруппировались. Среди уцелевших были Фидель, его брат Рауль и Че Гевара. Это было повторение катастрофы с казармами Монкада, и Кастро снова не пожелал брать на себя личную ответственность за случившееся. Хотя провал высадки с «Грандма» объяснялся в основном тем, что Кастро был непредусмотрителен и продумал операцию из рук вон плохо, сам Кастро предпочел обрушиться на своих людей за то, что они в сумятице побросали оружие. «Для вас единственной надеждой уцелеть в случае столкновения с войсками были ваши ружья! – бушевал он. — Бросить их — и преступление, и глупость!»

В ближайшие два месяца братья Кастро, Че Гевара и их уцелевшие последователи прятались, а правительственные войска прочесывали горы. В Сантьяго Фрэнк Паис и его соратники-добровольцы из «М-26–7» снова ушли в подполье — дожидаться дальнейших указаний. Насколько полагали кубинцы, Фидель Кастро и его движение «26 июля» были уничтожены. Внимание общества обратилось к другим группировкам противников Батисты, в частности, к Революционному Студенческому Директорату, движению студентов и преподавателей университета, которое проводило в Гаване акции саботажа.

Бывший президент и бывший начальник Пепина Боша Карлос Прио тоже собирал собственную революционную организацию.

Связным был Фелипе Пасос, выдающийся экономист, который в то время, когда Пепин Бош возглавлял министерство финансов, был первым президентом Центрального банка Кубы, но затем подал в отставку в знак протеста против военного переворота Фульхенсио Батисты. Впоследствии Пасос оказывал существенную поддержку движению «М-26–7» — отчасти под влиянием своего сына Хавьера, студента университета и одного из главных активистов движения в Гаване. Пасос по-прежнему был близким знакомым Пепина Боша, и когда Бош в 1954 году организовал компанию «Минера Оссиденталь», то пригласил Пасоса на должность президента компании и предоставил ему кабинет в здании «Бакарди» в Гаване. Пасос в свое время работал в Международном валютном фонде в Вашингтоне, поэтому говорил по-английски и знал многих американских журналистов, так что его коллеги по «М-26–7» в Гаване сочли его идеальной кандидатурой, чтобы организовать интервью с Фиделем Кастро в горах Сьерра-Маэстра.

Пасос тут же организовал в своем кабинете в здании «Бакарди» встречу с Руби Харт Филлипс — собственным корреспондентом «Нью-Йорк Таймс» в Гаване. Филлипс понимала, что если отправится в Сьерра-Маэстра сама, то может потерять должность на Кубе, поэтому она предложила, чтобы Кастро дал интервью репортеру Герберту Мэтьюсу, ветерану «Таймс» и автору передовиц, который уже много раз бывал на Кубе. Мэтьюс сразу же прилетел в Гавану и направился оттуда на восток Кубы под видом американского туриста. В качестве переводчика его сопровождал Хавьер Пасос, который свободно говорил по-английски, так как учился в школе в Вашингтоне. В Мансанильо они пересели в джип и уехали как можно дальше в горы, а затем пешком шли в темноте к месту интервью, используя для связи с проводником птичьи трели. Кастро появился на рассвете.

Мэтьюс и Кастро беседовали несколько часов, а вокруг них расхаживали повстанцы. Впоследствии Че Гевара говорил, что Кастро велел ему и другим повстанцам «выглядеть молодцевато, по-солдатски», что в сложившихся обстоятельствах было непросто. «Я оглядел сначала себя, потом других, — писал Че Гевара. — Башмаки у нас разваливались, и мы обвязывали их проволокой; мы были покрыты грязью. Но мы старались как могли и шагали строем — со мной во главе». На самом деле обман не ограничивался невинным спектаклем Че. В какой-то момент Рауль Кастро выбрал одного из бойцов и велел ему подойти к Кастро и объявить: «Comandante, прибыл связной из второй колонны», на что Фидель ответил: «Пусть подождет, когда я освобожусь». Кастро рассказал Мэтьюсу, что силы Батисты организованы «в колонны по 200; мы — в группы от десяти до сорока человек, и мы побеждаем». Все это была ложь, рассчитанная на заезжего журналиста, — и ей поверили. В то время Кастро командовал парой десятков человек, и все они присутствовали при интервью.

Первая статья Мэтьюса вышла в свет 24 февраля и начиналась так: «Фидель Кастро, вождь революционной кубинской молодежи, жив и сражается — упорно и успешно — в суровой твердыне практически непроходимых гор Сьерра-Маэстра на южной оконечности острова». Мэтьюс говорил, что политическая программа Кастро «ратует за новое устройство Кубы — радикальное, демократическое и потому антикоммунистическое». Что же касается самого Фиделя, «Было сразу понятно, что его люди обожают его, а еще — понятно, почему он завладел воображением кубинской молодежи на всем острове». Передовица возымела в точности то действие, на которое рассчитывал Кастро — он сразу же стал знаменитостью в США и героем на Кубе.

13 марта Революционный Студенческий Директорат устроил нападение на президентский дворец Батисты в Гаване с целью убить диктатора. Однако Батисте донесли о грозящей ему опасности, и он забаррикадировался на верхнем этаже, куда можно было попасть только на заблокированном лифте. Дворцовая охрана отразила нападение студентов, причем погибло не меньше тридцати пяти мятежников. Директорат был уничтожен, а Фидель Кастро, которому реклама в «Нью-Йорк Таймс» придала много сил, остался единственным вождем движения против Батисты.

На покушение Батиста ответил такими кровавыми репрессиями, каких на Кубе еще не видели. Он был жестоким и ленивым тираном и проводил время за игрой в канасту и просмотром фильмов ужасов — а руководить полицией поставил садистов. После нападения на дворец кубинские тюрьмы были забиты до отказа. Полицейские дознаватели безнаказанно пытали и убивали узников, вырывали ногти, отбивали внутренние органы, ломали кости, уродовали лица. Чем ниже было происхождение узника, тем скорее его убивали, и многие арестованные исчезали без следа.

Подобно авторитарным испанским властям, которые более ста лет назад натравливали на борцов за независимость «эскадроны смерти» voluntario, режим Батисты вооружал ополченцев и побуждал их преследовать всех, кого подозревали в революционных настроениях. Среди этих печально известных отрядов были и «Los Tigres», «Тигры», небольшой отряд сантьягских головорезов во главе с Роландо Масферрером, бывшим коммунистом, который возглавлял особенно агрессивную студенческую банду в Гаванском университете в сороковые годы, когда Фидель Кастро там учился. Прошло десять лет — и Масферрер стал горячим сторонником Батисты, сенатором и газетным магнатом, который посвятил свою жизнь тому, чтобы выслеживать и истреблять противников режима, а заодно и требовать отступных с того, кого он запугивал. Это был коренастый угрюмый усатый человек с толстыми волосатыми руками, который любил наряжаться в ковбойскую шляпу и темные очки и везде появлялся в компании вооруженных до зубов телохранителей. Масферрер считал Сантьяго, город героев-революционеров и рома «Бакарди», своими владениями.

Среди тех, кого убили люди Масферрера, был молодой рабочий «Бакарди» по имени Эладио Фонтан, участник подпольного движения «М-26–7» в Сантьяго. Группа «Тигров» преследовала Фонтана и в конце концов окружила его в помещении химчистки.

На месте, где он погиб, руководство «Бакарди» повесило бронзовую мемориальную доску, сделанную в литейном цеху компании: В ПАМЯТЬ ЭЛАДИО МАНУЭЛЯ ФОНТАНА, ЧЬЯ ЖИЗНЬ БЫЛА ПОСВЯЩЕНА ПЛАМЕННОМУ ИДЕАЛУ.

ТЫ ВСЕГДА БУДЕШЬ ЖИТЬ В НАШИХ СЕРДЦАХ.

ТВОИ ТОВАРИЩИ ПО «БАКАРДИ»

* * *

После покушения Батиста стал требовать, чтобы все, кто зависел от щедрот или благорасположения правительства, демонстрировали ему верность — и государственные служащие, и землевладельцы, и лидеры профсоюзов, которые его поддерживали, и бизнесмены, и банкиры. Рабочие, которые не участвовали в запланированных демонстрациях, рисковали потерять место. Главы предприятий, боясь, что режим от них отвернется, наперебой звонили Батисте, чтобы выразить сочувствие и заверить в своей лояльности.

Пепин Бош как президент крупнейшего промышленного предприятия, находившегося в собственности кубинцев, подвергался сильнейшему давлению.

Впоследствии он говорил, что его предупредили — если он не выступит в поддержку Батисты, в опасности окажется его жизнь. Однако Бош стоял на своем и категорически отказывался выражать симпатии Батисте, даже формально. К этому времени он был убежден, что добровольно Батиста от власти не откажется. Хотя Бош и не одобрял нападение на казармы Монкада в 1953 году, он говорил своему помощнику Гульермо Мармолю, что встретил восстание в Сантьяго в ноябре 1956 года «аплодисментами». В предыдущие месяцы он все чаще высказывался против того, как Батиста попирал кубинскую конституцию. В октябре он устроил на пивоварне «Атуэй» в Гаване званый ленч для издателей и журналистов со всего западного полушария, собравшихся на ежегодную ассамблею Межамериканской ассоциации работников прессы. Репрессивный режим Батисты и перспектива революции на Кубе стали главным пунктом повестки дня, и Бош в своих беседах с журналистами описывал положение в стране эзоповым языком.

«Практически все мы, собравшиеся здесь, — сказал он журналистам, — познали демократические свободы, и теперь нам трудно смириться с мыслью… что неконституционное правление способно одержать верх. Демократия и свобода должны победить, и всем нам нужно объединиться в благородном стремлении добиться этой победы».

Вскоре после мартовского нападения на президентский дворец Бош получил письмо из управления Роландо Масферрера, в котором говорилось, что сенатор организует в Гаване «Национальный антикоммунистический конгресс» в поддержку проводимой Батистой политики «против русских шпионов». К письму прилагался бланк квитанции для добровольного пожертвования, которую Бош должен был сам заполнить, вписав туда сумму, которую считал нужной отдать в поддержку мероприятия. «Средства на этот симпозиум мы собираем у сторонников нашего дела, — утверждалось в письме, — среди которых числим и вас». Проигнорировать подобное требования в сложившейся на Кубе ситуации было рискованным шагом, однако отваги у Боша было столько же, сколько и упрямства. Он передал письмо секретарю, бегло написав на верхнем поле: «Вернуть — с сожалением, что у нас нет возможности для сотрудничества».

По всей видимости, то, что Батиста обвинял Фиделя Кастро в принадлежности к коммунистам, не производило на Боша особого впечатления. Как-то раз в неопубликованной заметке он написал, что между коммунистами и военными диктаторами в смысле отношения к национальному бизнесу «разница невелика». Ни один предприниматель-капиталист никогда не смог бы поддерживать коммунистов, писал Бош, но и военную диктатуру ему поддерживать отнюдь не следует: У этих диктатур две экономические фазы. Поначалу диктаторы и их приспешники ограничиваются правительственными деньгами. Растрата служебных средств и расхищение фондов на общественные работы вполне удовлетворяют их жажду наживы. [Однако] на втором этапе этих фондов уже не хватает, и диктаторы начинают присваивать себе национальные предприятия. Подобных примеров не счесть.

Вероятно, Бош думал о Херардо Мачадо, который, будучи в 1920 годы диктатором Кубы, пытался вынудить президента «Бакарди» Энрике Шуга — тестя Боша — отдать ему половину акций компании. Возможно, он думал и о самом Батисте, который ненадолго взял «Бакарди» под контроль в 1943 году. Учитывая усугубляющуюся коррупцию в правящих кругах, панибратские отношения диктатора с главарями организованной преступности и его готовность игнорировать конституционные и юридические рамки, если бы Батиста решил снова двинуться против «Бакарди», его едва ли удалось бы остановить. Бош заключил, что любой предприниматель, желающий сохранить независимость, должен остерегаться диктаторов всех мастей. «Все мы должны поддерживать лишь одну политическую систему, — писал он. — Демократию».

Конечно, Бош ратовал в основном за интересы бизнеса, однако считал себя социально и политически прогрессивным. Кроме того, он был кубинским патриотом и в нескольких случаях выражал озабоченность тем, что американский капитал практически не оставил на Кубе места для развития национального предпринимательства. К весне 1957 года он заключил, что для восстановления демократии и конституционного правления на Кубе надеяться следует на Фиделя Кастро и его «Движение 26 июля». Кастро призывал к радикальным социально-экономическим реформам, однако в сущности его политическая программа незначительно отличалась от программ, которые предлагали политики по всему западному полушарию, в том числе Луис Муньос Марин, губернатор Пуэрто-Рико, которым Бош искренне восхищался. Кроме того, Бош все больше уверялся в своей правоте благодаря горячим сторонникам «М-26–7» среди своих друзей; в их числе был Фелипе Пасос, друг и деловой партнер Боша, один из самых авторитетных экономистов во всей Латинской Америке и обладатель репутации непримиримого борца с нищетой.

Однажды, когда Пасос был на работе в «Минера Оссиденталь», офис которой располагался в здании компании «Бакарди», он поднял глаза от письменного стола и обнаружил, что перед ним стоит лейтенант полиции. Офицер зачитал описание семейного автомобиля Пасосов, в том числе номер двигателя, и вежливо спросила Пасоса, ему ли принадлежит машина.

— Да, офицер, — сказал Пасос.

— Не одалживали ли вы ее кому-нибудь в последнее время? — спросил лейтенант.

За несколько дней до этого Хавьер брал машину, чтобы отвезти оружие связным из «М-26–7» в горах на востоке Кубы. Когда Пасос отказался отвечать, офицер сообщил ему, что машину нашли с грузом оружия, предназначенного, очевидно, для повстанцев в горах Сьерра-Маэстра. Пасос понадеялся, что все это означает, что его сына не поймали.

— Если вы не скажете мне, кому давали машину, мне придется вас задержать, — предупредил офицер.

— Исполняйте ваш долг, лейтенант, — ответил Пасос.

Его отвезли в полицейский участок, еще раз задали все эти вопросы — только на этот раз допрашивал Пасоса начальник полиции. Пасос снова отказался давать показания.

Он заключил, что полиция Батисты не хотела его арестовывать — если бы в этот момент выяснилось, что знаменитый экономист, бывший президент Национального банка, связан с Фиделем Кастро, это бы только упрочило авторитет Кастро. Вскоре Пасоса отпустили, но он был в полнейшей панике и понял, что теперь нужно будет продумывать каждый шаг. Так же считал и Пепин Бош, который всего за месяц с небольшим до этого дал Пасосам две тысячи долларов на оружие и боеприпасы.

* * *

Знойным субботним вечером в июне 1957 года пятнадцать известных сантьягских общественных деятелей и предпринимателей, не привлекая к себе излишнего внимания, собрались на ужин в загородном клубе Эль-Каней невдалеке от Сантьяго. По ночам вокруг города то и дело возникали перестрелки, поэтому никто не стремился выходить на улицу после захода солнца, и частный клуб оказался целиком в распоряжении ужинающих. Прошло всего две недели с тех пор, как были найдены тела четырех сантьягских юношей — их пытали, кололи ножами, затем застрелили, а трупы развесили на деревьях. В ответ на это тридцать одна церковная, общественная, профессиональная и социальная организация подписала заявление с требованием положить конец «царству террора Батисты» в городе. Между тем партизанские отряды «М-26–7» организовывали в городе отважные диверсии. Собравшиеся в загородном клубе обсуждали ухудшающуюся ситуацию в Сантьяго с приехавшим из США журналистом Жюлем Дюбуа из «Чикаго Трибьюн».

Среди организаторов ужина были Даниэль Бакарди и Пепин Бош. Даниэль в тот год был президентом Торговой палаты, — по примеру своего деда Эмилио, который руководил Торговой палатой Сантьяго в другой кризисный год — 1894. В число выдающихся santiagueros в загородном клубе входили и президенты местных Ротари-клуба и Лайонс-клуба, священник, возглавлявший Движение молодых католиков, ректор Университета провинции Ориенте, главы сантьягских ассоциаций врачей и владельцев баров. Кроме того, присутствовал и Мануэль Уррутия, сантьягский судья, который только что придал повстанческому движению законность — он вынес вердикт, что сто молодых сантьягцев, которые содержались в заключении по обвинению в «мятеже», действовали «соответственно своему конституционному долгу», когда с оружием в руках выступили против режима Батисты, поскольку «Батиста и его последователи узурпировали власть и незаконно удерживают ее».

Дюбуа, корреспондент в Латинской Америке с солидным стажем, прилетел в Сантьяго из Гаваны накануне вечером, чтобы сделать репортаж о разгорающемся восстании против диктатуры Батисты. В аэропорту его встретил Пепин Бош, которого Дюбуа знал уже много лет. Когда они ехали по темным городским улицам, Бош повернулся к Дюбуа и сказал: «Как удачно, что вы прибыли именно сегодня». Он рассказал Дюбуа, что утром был убит солдат Батисты — предположительно это сделали партизаны из «М-26–7» — и теперь присутствие в Сантьяго Дюбуа, влиятельного американского журналиста, вероятно, удержит полицию и армию от карательных убийств.

Когда компания уселась за стол в ресторанном зале, где больше никого не было, Дюбуа заметил, что во главе стола осталось незанятое место. На тарелке лежала подозрительная табличка с надписью «Зарезервировано». Видный экспортер кофе по имени Фернандо Охеда поднялся, чтобы произнести тост за Дюбуа. «Один из наших соотечественников собирался сегодня присутствовать на этом ужине в вашу честь, — объявил Охеда, — однако он не смог прийти и очень сожалеет об этом. Мы относимся к его отказу с уважением и принимаем его извинения, поскольку он выполняет очень важную для Кубы задачу. Его зовут Фидель Кастро». Дюбуа был потрясен. За столом собрались представители самой рафинированной деловой, культурной и профессиональной элиты Сантьяго — и вот они официально чествуют бородатого революционера из Сьерра-Маэстра!

Через два дня после ужина в загородном клубе Дюбуа, убедившись в том, насколько глубоко поддерживают революцию средний класс и высшее общество Сантьяго, отправил репортаж в «Чикаго Трибьюн». «Самые состоятельные, самые известные люди в Сантьяго, — писал он, — большинство из которых никогда раньше не занимались политикой, поддерживают повстанца Фиделя Кастро как символ сопротивления Батисте». Президент «Бакарди» Пепин Бош был в первых рядах этих людей. Многие предприниматели и профессионалы поддерживали «М-26–7» тайно, однако Бош был одним из немногих, кто был готов делать это в открытую, и Дюбуа попросил его объяснить, почему так много жителей Сантьяго поддерживают Кастро. «Мы объяты пламенной страстью к демократии, справедливости и свободе, — сказал, по словам Дюбуа, Бош. — Для меня немыслимо и дальше жить при нынешнем положении дел. Вот почему каждый из нас прилагает все усилия, чтобы выполнить свой долг перед страной».

* * *

Во многом широкомасштабная поддержка движения Фиделя Кастро в Сантьяго была обеспечена стараниями Франка Паиса, юного учителя-баптиста. Паис организовал в городе независимую сеть «гражданского сопротивления», состоявшую в основном из представителей среднего класса и высшего общества, которые еще не были готовы примкнуть к движению «М-26–7», однако хотели как-то ему посодействовать. Среди поддерживающих «Resistencia C?vica» были и некоторые ведущие предприниматели.

Например, Теофило Бабун и двое его братьев, владельцы крупной деревообрабатывающей и судоходной компании в Сантьяго, сделали из своей фирмы прикрытие для транспортировки оружия, боеприпасов и радиовещательного оборудования бойцам Фиделя в Сьерра-Маэстра. Конкурент «Бакарди» Херардо Абаскаль, глава сантьягской компании по производству рома «Альварес Камп», контрабандно провозил винтовки в багажнике собственного автомобиля. Лили Феррейро, которая владела и управляла ультрасовременным супермаркетом в фешенебельном районе Виста-Алегре, разрешила подпольщикам-повстанцам устраивать собрания у себя дома. Владелец «Тьюб Лайт», сантьягской фирмы, которая продавала электрические и неоновые вывески, поставлял мятежникам провода, чтобы делать детонаторы для противопехотных мин.

«Казначеями» Сопротивления в Сантьяго были Энрике Канто, владелец универмага, и Хосе Антонио Рока, стоматолог. Даниэль Бакарди и Виктор Шуг (сын Энрике Шуга и Амалии Бакарди Моро) были постоянными пациентами Рока и, являясь на регулярный стоматологический осмотр, приносили деньги для бойцов Фиделя.

Впоследствии Рока вспоминал, что один только Виктор как-то раз дал ему конверт с десятью тысячедолларовыми банкнотами. Пепин Бош, который обычно передавал свои вклады через Энрике Канто, давал еще больше. В интервью, которое он дал одному американскому дипломату в Мехико в 1960 году и газете «Нью-Йорк Таймс» в 1963 году Бош признался, что отдал Кастро 38 500 долларов из своих личных денег (по ценам 2008 года это было бы как минимум 275 000 долларов), а члены семьи Бакарди говорили, что еще больше. Как и другие состоятельные кубинцы, поддерживавшие Кастро, Бош позднее сожалел, что помогал ему, и неохотно рассказывал об этом. Кастро тоже не стремился признавать, как много помогали его движению предприниматели, чью собственность он впоследствии конфисковал. В результате, по словам американского дипломата, работавшего на Кубе, возник «удобный для обеих сторон заговор молчания» о том, в какой степени кубинская буржуазия финансировала приход Кастро к власти, — но так или иначе помощь эта была весьма существенной.

Одним из важнейших вкладов Боша в борьбу против Батисты было обеспечение контактов между движением «М-26–7» и американским правительством. Бош дружил с вице-консулом США в Сантьяго Биллом Паттерсоном и знал, что Паттерсон был тайным агентом ЦРУ. Хотя официально США по-прежнему поддерживали Батисту, политические волнения на Кубе стали для них предметом серьезной озабоченности, и консульство в Сантьяго стало важной базой для сбора разведывательных данных о Фиделе Кастро и его движении. Именно Бош познакомил Паттерсона с Вильмой Эспин и Франком Паисом, чтобы они как активисты «М-26–7» получили возможность убедить правительство Соединенных Штатов, что их движение достойно поддержки. Кроме того, Бош помогал организовывать тайную встречу между лидерами «М-26–7» и группой американских официальных лиц из Вашингтона, в том числе с Главным инспектором ЦРУ Лайманом Киркпатриком, который весной 1957 года нанес в Сантьяго визит, чтобы лично разобраться, что там происходит. Вильма Эспин заверила американскую делегацию, что Кастро и его последователи стремятся исключительно к тому, «что уже есть у вас, американцев: к прозрачной политике и прозрачной политической системе». Между тем представители «М-26–7» заметили, что их движение привлекло внимание США. Позднее Франк Паис писал Фиделю Кастро, что «финансовые секторы» США опасаются, что если Движение 26 июля свергнет Батисту, то само окажется нестабильным и не сможет нормально править Кубой.

Вскоре после встречи с американскими гостями Паис устроил так, чтобы два из более умеренных сторонника «М-26–7» — экономист Фелипе Пасос и Рауль Чибас, брат политика из Ортодоксальной партии Эдди Чибаса, — отправились в горы Сьерра-Маэстра и встретились там с Фиделем Кастро для пересмотра политических целей Движения 26 июля. Хотя эта инициатива некоторым образом застала Кастро врасплох, он провел с двумя посетителями несколько дней, и впоследствии Пасос утверждал, что Кастро предложил ему стать президентом временного правительства «М-26–7». В результате этих переговоров был выработан так называемый «Манифест Сьерра-Маэстра», излагавший политическую программу, которую движение намеревалось претворить в жизнь.

Документ призывал к созданию на Кубе демократического правительства с абсолютной гарантией свободы прессы и свободных выборов во всех профсоюзах. В экономической сфере манифест сулил программу аграрных реформ, усиление индустриализации и запрет на азартные игры. О национализации предприятий и коллективизации сельского хозяйства не было ни слова.

Франку Паису очень нравился и Манифест Сьерра-Маэстра, и очевидное согласие Кастро со всеми его принципами. Отношения между Паисом и Кастро всегда были несколько напряженными. Паис был одним из немногих лидеров «М-26–7», осмеливавшихся сомневаться в решениях Кастро. В 1956 году он даже отправился в Мексику, чтобы убедить Кастро (безуспешно), что время для вооруженного восстания на востоке Кубы еще не наступило. Кастро уважал организаторские способности Паиса и очень во многом зависел от постоянного притока оружия, продовольствия и рекрутов-добровольцев, который обеспечивал ему Паис. Однако Кастро не мог смириться с тем, что в «М-26–7» происходит какая-то деятельность, свободная от его контроля и влияния, и с трудом выносил протестантскую набожность Паиса и его постоянные разговоры о необходимости «демократии» в движении против Батисты. Позднее многие историки предполагали, что столкновение между Кастро и Паисом было неизбежно — однако история не знает сослагательного наклонения, и правды мы никогда не узнаем. 30 июля 1957 года, вскоре по возвращении со встречи в горах Сьерра-Маэстра, Франк Паис погиб на улице Сантьяго от пули убийцы-полицейского. Ему было всего двадцать два года.

* * *

Люди Батисты в Сантьяго прекрасно понимали, какую важную роль играет Франк Паис в Движении 26 июля, и расправой с ним хотели запугать местное население. Тело Паиса специально оставили лежать на улице в луже крови, чтобы его увидели как можно больше прохожих. Когда по городу разнеслась весть об убийстве, Сантьяго охватила ярость. В день похорон Паиса жизнь в городе замерла. Почти все магазины были заперты, все предприятия закрыты, в том числе и компания «Ром «Бакарди»». Даниэль Бакарди как глава местной Торговой палаты высказался за всеобщую забастовку. Владельцы магазинов в течение пяти дней не открывали свои двери, а рабочие отказывались работать. Акция была спонтанной. В то время забастовки на Кубе были запрещены законом, и сантьягские рабочие, оставшись дома, поступали вопреки приказам руководства собственных профсоюзов, по-прежнему поддерживавших Батисту.

Режим запретил средствам массовой информации в Гаване рассказывать о новостях из Сантьяго, опасаясь, что беспорядки начнутся и в столице. Забастовку в Сантьяго поддержали общественные деятели и предприниматели, и власти в гневе обрушились на них, делая все возможное, чтобы заставить их отступить. Пепин Бош в день убийства Паиса был в Мексике, и деятельностью винокуренного завода и пивоварни в Сантьяго руководил Даниэль Бакарди, который оказался под сильнейшим давлением — власти требовали, чтобы он заставил своих подчиненных выйти на работу. Он наотрез отказался, и на третий день забастовки полиция арестовала сына Пепина Боша Карлоса и заключила его в казармы Монкада, считая, что теперь власти смогут шантажировать руководство «Бакарди».

Карлосу было тридцать; хотя он как-то раз дал одному активисту «М-26–7», собиравшему деньги для партизан в горах Сьерра-Маэстра, две тысячи долларов, в борьбе против Батисты он практически не принимал участия. Близкие звали его «Линди»: с того дня, как маленького Карлоса показали Чарльзу Линдбергу, юный Бош занимался в основном яхтенным спортом — это увлечение он разделял с приятелем Ренато Гитартом, оказавшимся среди погибших при нападении на казармы Монкада. Хотя во время заключения в казармах Монкада Линди не испытывал физических мучений, однако этот случай открыл ему глаза на реальность репрессий Батисты. Тем летом в казармах было полным-полно бандитов, которым полиция платила за запугивание и убийства противников режима. Пока Линди был заключен в казармах, одну компанию бандитов вызвали на «особое задание» в город. Когда они ближе к ночи вернулись в казармы, Линди услышал, как один из бандитов похвалялся, что-де «прикончил того парня».

Ситуация в Сантьяго обострилась не меньше, чем в ноябре 1956 года: по улицам ходили вооруженные до зубов армейские патрули. Власти уже объявили, что рабочие, которые не прекратят забастовку немедленно, будут уволены, однако в случаях, когда забастовку поддерживали сами работодатели, подобные угрозы были бессмысленны.

Примерно тогда же, когда арестовали Линди Боша, в особняк Даниэля Бакарди в аристократическом районе Виста-Алегре явились солдаты и пробыли там несколько часов, утверждая, что не уйдут, пока Даниэль не подпишет документ, обязывающий рабочих вернуться на работу. Однако Даниэль не стал этого делать — напротив, он вместе с несколькими другими лидирующими предпринимателями написал открытое письмо, в котором утверждал, что не поддерживал всеобщую забастовку, однако и не возражает против нее. «Нам нельзя усугублять напряженность, которая может привести к братской ненависти, — говорилось в письме. Как только стало очевидно, что на остальную Кубу забастовка не распространилась, сантьягские рабочие мало-помалу прекратили ее.

Бош и его жена Энрикета не подозревали о том, что делается в Сантьяго: в Мексике произошло землетрясение, которое нарушило телефонную связь. Помощник Боша Гульермо Мармоль в конце концов был вынужден полететь туда, разыскать супругов на винокурне Ла-Галарса и лично рассказать Бошу, что его сын под стражей. 6 августа, спустя три дня после ареста, Линди Бош был освобожден из-под стражи — как раз к тому моменту, как его родители вернулись в Сантьяго. Возмущенные арестом сына, они немедленно вылетели на Кубу. Приземлившись в Сантьяго, Бош тут же направился в казармы Монкада потребовать объяснений от командующего. Тот заверил Боша, что сам готов восстать против Батисты, а приказ об аресте Линди отдал, чтобы вынудить Боша вернуться в Сантьяго и координировать восстание. Бош понимал, что его симпатии к Движению 26 июля давно стали достоянием общественности, и подозревал, что командующий пытается заманить его в ловушку — заставить открыто признаться в своих политических пристрастиях, — чтобы затем иметь основания для ареста. Поэтому Бош не стал отвечать на тираду командующего, покинул казармы и стал готовиться к тому, чтобы на время революции уехать с Кубы.

Опыт подсказывал Бошу, что нужно придумать, как уберечь свое предприятие от алчности Батисты. Бош решил, что Батиста хочет наказать его за поддержку движения Фиделя Кастро и ищет возможности хотя бы отчасти контролировать компанию «Бакарди». В результате Бош изобрел весьма хитроумную комбинацию для защиты семейной собственности. Он организовал новую компанию под названием «Бакарди Интернешнл Лимитед» (БИЛ), с юридической точки зрения никак не связанную с компанией «Ром «Бакарди»», однако находящуюся в собственности тех же акционеров.

Новая компания должна была базироваться на Багамах и обладала эксклюзивным правом на производство и дистрибуцию рома «Бакарди» за пределами Кубы, за исключением Соединенных Штатов и Мексики. Учитывая политическую неопределенность, царившую в то время на острове, шаг был весьма дальновидным, и Бош без труда убедил руководство «Бакарди» одобрить создание новой фирмы. Фульхенсио Батиста мог сколько угодно вводить новые налоги или придумывать еще какие-то способы наказать Бакарди или шантажировать их, однако самый ценный коммерческий сегмент предприятия будет в безопасности.

В то время самую большую прибыль компании «Бакарди» приносили операции за границей. Новая винокурня Ла-Галарса в Мексике уже открылась и производила на посетителей сильное впечатление. «Во всей Мексике я не видел более чистого и налаженного предприятия, чем винокурня в Ла-Галарса, и сомневаюсь, что такие заводы есть где-нибудь за рубежом, — разглагольствовал выдающийся мексиканский бизнесмен после экскурсии по новому заводу. — Сразу видно, что это предприятие необыкновенно экономично, производительно и прекрасно управляется!» Полным ходом шла подготовка к строительству новой винокурни в Бразилии, в Пуэрто-Рико достраивали очередной завод. Луис Муньос Марин, друг Пепина Боша, губернатор Пуэрто-Рико, присутствовал на запуске завода в январе 1958 года и назвал его «Ромовым Собором». Это была самая большая фабрика по производству рома в мире.

* * *

Бакарди поняли это не сразу — однако главным вопросом в начале 1958 года было не то, нужна ли им революция, а то, нужны ли ей они. Как и многие другие кубинцы, Бакарди считали, что Манифест Сьерра-Маэстра и прочие подобные заявления совпадали с реальными политическими намерениями Движения 26 июля. Никто не понимал до конца, что речь идет просто о конкуренции политических фракций и что воззрения Фелипе Пасоса и других умеренных деятелей городского подполья не обязательно разделяют более радикально настроенные бойцы в горах, в том числе — Че Гевара.

Гевара, вольнонаемный аргентинский революционер, был в Гватемале, когда ЦРУ организовало свержение законно избранного президента Хакобо Арбенса за отчуждение «Юнайтед Фрут Компани» в рамках скромной земельной реформы, которую тот пытался провести. Для Гевары гватемальский опыт показал, что США не потерпят в Латинской Америке демократически избранных левых правительств, поэтому он придерживался той точки зрения, что выстоять против США способно лишь подлинно марксистско-ленинское революционное государство — союзник СССР. В своем дневнике Гевара называл Фелипе Пасоса и Рауля Чибаса, сторонников «М-26–7», «пещерными людьми», и не находил иных слов, кроме пренебрежительных, для их «буржуазных идей», высказанных во время визита к Фиделю Кастру в Сьерра-Маэстра. В то время Кастро очень тщательно взвешивал любые свои публичные высказывания. Журналисты, которые его посещали, неизменно задавали ему один и тот же вопрос — коммунист ли он, — и Кастро всегда отвечал «нет». Но Гевара не мог сдержаться. В декабре 1957 года у него возникли серьезнейшие (и принципиальные для дальнейшего хода событий) закулисные разногласия с Рене Рамосом Латуром, который заменил Франка Паиса на посту вожака сантьягского подполья. Гевара из своего горного лагеря написал Рамосу Латуру беспощадное письмо, в котором обвинял его в попытках придать революционному движению «правый уклон». После этого он выплеснул на бумагу все свои просоветские взгляды. «Я принадлежу к тем, кто верит, что решение всех мировых проблем лежит за железным занавесом».

Рамос Латур не стал медлить с ответом и подчеркнул, что и сам он, и его идейные союзники стоят за сильную и независимую Латинскую Америку, «Америку, которая способна гордо противостоять Соединенным Штатам, России, Китаю и любой другой силе, посягнувшей на ее экономическую и политическую независимость. С другой стороны, те, кто придерживаются ваших политических воззрений, полагают, будто для избавления от всех наших бед нужно всего лишь освободиться от пагубного владычества янки ради не менее пагубного владычества Советов». Очевидно, на кону был выбор, какой станет грядущая революция, и решать это предстояло Фиделю Кастро.

Разногласия между фракциями затем нашли отражение в спорах по поводу стратегии и тактики революции. Городское крыло стояло за всеобщую забастовку в масштабах страны, а горное крыло предпочитало расширять партизанские военные действия. Это был судьбоносный спор. Если бы всеобщая забастовка пошла по намеченному плану и положила конец режиму Батисты, то рабочие, предприниматели, профессионалы и все прочие участники забастовки смогли бы с полным правом заявить, что это их общая заслуга. С другой стороны, если бы Батиста оказался побежден в ходе военных действий, партизанские вожаки в горах заняли бы сильную позицию и смогли бы диктовать свою волю при создании нового правительства. В конечном итоге Фидель Кастро склонился к забастовке, хотя с некоторыми сомнениями и лишь после долгих раздумий.

Призыв к забастовке раздался 9 апреля 1958 года, когда активисты «М-26–7» прервали радиотрансляцию и посоветовали кубинскому народу не ходить на работу.

Всего за несколько часов многие города на территории Кубы, в том числе и Сантьяго, оказались в коллапсе. На заводе «Бакарди» более 1200 рабочих в полдень покинули свои рабочие места, причем их выступление поддержал лично Даниэль Бакарди. Однако в Гаване забастовка провалилась. Она затронула лишь несколько предприятий, а диверсанты из «М-26–7», которые пытались нарушить связь, были быстро нейтрализованы полицией Батисты.

Как только стало понятно, что забастовка не приведет к успеху, Вильма Эспин призвала сантьягцев вернуться на работу — тем самым отколовшись от Рене Рамоса Латура и примкнув к радикальному крылу «М-26–7» в горах. Спустя несколько недель Фидель Кастро провел в горах Сьерра-Маэстра совещание с целью разобраться, почему забастовка потерпела неудачу. Никаких других внутренних споров не предполагалось. На собрании Кастро официально провозгласил себя главнокомандующим всего революционного движения. Лидеры «М-26–7», ратовавшие за забастовку, в том числе Рамос Латур, были отстранены от занимаемых должностей и получили другие назначения в рамках движения — гораздо ниже горного командования. Рамос Латур, который осмелился возразить против симпатий Че Гевары «Советскому доминированию», был назначен командующим передового боевого отряда. Через несколько месяцев он погиб в сражении.

* * *

Батиста воспользовался провалом всеобщей забастовки и приказал начать масштабные военные действия, отправив в горы Сьерра-Маэстра более десяти тысяч солдат. Правительственная компания получила название «План FF» — по словосочетанию «Fin de Fidel», — и ее задачей было буквально «покончить с Фиделем» и с его ополчением.