Генрих Боровик[18]

Генрих Боровик[18]

Я благодарю судьбу, что она в свое время каким-то образом протянула ниточку между мной, еще мальчишкой, и уже известным легендарным человеком Сергеем Владимировичем Михалковым.

Мне было приятно узнать (правда, узнал я об этом, когда стал взрослым), что, оказывается, мы с ним учились в одной и той же школе № 1 в городе Пятигорске. Правда, почти с двадцатилетней разницей во времени. Так судьба распорядилась, что и он, и я стали почетными гражданами Пятигорска.

Михалков был очень умным человеком и жил честно. Его жизненным кредо с юности было: «Если можешь – помоги». Расскажу одну историю.

После окончания МГИМО меня приняли на работу в международный отдел редакции журнала «Огонек». Отдел возглавляли два очень симпатичных человека, которых и звали тоже очень симпатично: редактора – Александр Сергеевич, а его зама – Лев Николаевич. Оба были весьма образованными, интеллигентными людьми. Единственным недостатком обоих был весьма солидный возраст, из-за чего в редакции «Огонька» международный отдел в шутку называли «отдел усопших классиков».

Насколько я понял, меня взяли в этот отдел в надежде на то, что я расшевелю «усопших классиков». Я уже печатался в некоторых газетах(в частности, в «Комсомолке» и «Вечерке», в которых проходил практику) и вообще мечтал быть журналистом. В журнале я был самым молодым сотрудником, и старшее поколение относилось ко мне как минимум с интересом и трогательной заботой.

В «Огоньке» работали прекрасные люди, почти все – фронтовые журналисты: известный поэт Алексей Сурков (главный редактор), его зам – Борис Бурков, который всю Отечественную войну был главным редактором «Комсомолки», отделом очерка заведовал Николай Кружков, который почти всю войну был главным редактором фронтовой газеты «За Советскую Родину». В редакцию часто заходили совершенно легендарные люди – Константин Симонов, Борис Полевой, Сергей Михалков и многие другие.

Однажды Николай Николаевич Кружков рассказал мне о том, как его арестовали во время войны и как ему удалось остаться живым. Во время войны Сергей Владимирович часто печатал свои стихи во фронтовой газете, которую возглавлял Кружков. Они были в дружеских отношениях. Время было сложное, жестокое. И вот какой-то подонок, ненавидевший Кружкова, завидовавший ему, написал на него «куда надо» донос, полный клеветы. Кружкова тут же арестовали. Когда он мне это рассказал, я спросил:

– Как же вы остались живы?

– Как-как… Хороший человек помог.

– Кто?

– Михалков Сережа.

– А что он сделал?

– Он написал письмо Сталину.

В то время, обращаясь с таким письмом к Сталину, человек должен был испытывать ужас. Инициатива могла обернуться для Михалкова трагедией, даже концом жизни. Как так – поддержать врага народа! А он написал, что ручается за Кружкова, что Кружков – честнейший человек.

И Кружкова освободили.

Михалков помогал очень многим. В том сложном мире, в котором все мы жили, он занял такую позицию, при которой не врал и помогал людям.

Вот пример: Зоя Федорова, наша выдающаяся актриса, выйдя из тюрьмы – а деваться ей было некуда, – пришла в дом не к кому-нибудь, а к Сергею Владимировичу[19] и Наталье Петровне и прожила у них какое-то время.

Сергей Владимирович очень по-доброму относился к людям. И помогал многим.

Я оказался среди таких, кому помог Сергей Владимирович. Благодаря ему я стал не только журналистом, но и драматургом.

В «Огоньке» я довольно быстро начал печататься. По молодости лет я предпочитал ездить в командировки в «горячие точки». К середине пятидесятых я уже побывал во Вьетнаме, где шла война против французских колонизаторов, в Бирме, где шла гражданская война. А в 1958-м году полетел в Индонезию, где на Суматре с помощью нескольких западных государств были сформированы и вооружены военные части для свержения режима президента Сукарно, совсем недавно освободившего Индонезию от долгой колониальной зависимости.

Вернувшись из Индонезии, я написал несколько очерков для «Огонька» и, поскольку отзывы были хорошие, решил собрать их, подработать и опубликовать отдельной книжкой, как повесть.

Однажды в редакции появился Михалков. Мы, естественно, были знакомы. Он несколько раз хвалил мои очерки перед огоньковским начальством. Я подошел к нему и сказал:

– Сергей Владимирович, я собрал свои очерки, немножко переделал, и у меня такое ощущение, что получилась повесть. Можно, я попрошу вас ее прочесть.

– Я чи-читал т-твои очерки. Х-хорошие о-очерки. Н-ну, д-давай, только т-ты имей ввиду, что это долгое дело. У меня времени мало. Б-буду ч-читать недели д-две, т-три, м-может, м-месяц.

В рукописи было страничек сто. Но для меня важно было, чтобы Михалков прочел ее, может быть, внес свои замечания, предложения. Это же счастье… И я сказал:

– Любое время.

На другой день Сергей Владимирович приходит по своим делам в «Огонек», заходит в международный отдел, подзывает меня пальцем:

– И-иди-ка сюда.

Подхожу к нему.

– С-слушай, – говорит он, – я в-вчера вечером начал ч-читать. И знаешь, прочел все, что ты н-называешь повестью. Только это н-никакая не п-повесть.

Ну, тут у меня внутри все обрушилось. Он сделал паузу, посмотрел на меня и говорит:

– Это – г-готовая п-пьеса.

Я совершенно опешил, не пойму – розыгрыш или всерьез?

– Т-только ее н-надо пе-переписать. Ты знаешь, как пишутся пьесы?

Я стою, сами понимаете, ни жив, ни мертв. Сказать «нет, не знаю», – как-то глупо: что я, пьес не читал?! Но он видит, что я молчу, и начинает с серьезным видом объяснять:

– П-пьса п-ишется так. Слева п-пишешь имя того, кто говорит. Справа – ч-что говорит. Ам-между этим: «встает», «улыбается», «уходит» – ну, в-все, что т-тебе нужно. П-перепиши – и неси в театр.

Я ответил на этот совет самым идиотским вопросом, который можно было задать:

– В какой театр? – спросил я

– К-как в какой? К-который б-ближе к дому.

Все это было сказано очень по-доброму, я был счастлив и принялся за пьесу. Работал с большим удовольствием и довольно быстро. Отнес в Театр на Малой Бронной, где главным режиссером был гениальный Андрей Гончаров. Спектакль прошел с успехом. Я был счастлив!

Так что сами понимаете мое отношение к Михалкову.

Михалков, конечно, выдающийся человек. Не только талантливый поэт, писатель, но и активный человек, гражданин. Он никогда не был просто САМ ПО СЕБЕ. Если он понимал, что дело хорошее, надо помочь ему осуществиться, то – помогал, действовал.

Времена были сложные. В печати, на радио, а тем более, на телевидении, сатиры и сатирических передач было мало. Михалков – первый, кто придумал идею создания сатирического киножурнала «Фитиль» и осуществил ее. Другому бы не дали такой возможности. У другого бы не получилось. Михалков пробивал «Фитиль», заставлял всех вокруг себя работать на общее дело, и… оно пошло. Говорят, Брежнев после просмотра очередного «Фитиля» не мог спать по трое суток, но не пропускал ни одного выпуска.

Об отзывчивости Михалкова ходили легенды, но лучше всего об этом качестве Сергея Владимировича скажут слова из «Дяди Степы»:

Мне не надо ничего,

Я задаром спас его.

Говорили, что Михалков не очень любил давать деньги взаймы[20]. Он отвечал просителю так:

– Ну, з-зачем т-ты берешь от меня деньги взаймы? Ведь пропьешь! Чт-то т-тебе н-надо? Тебе что, от-тремонт-тировать квартиру, д-давай я позвоню кому-нибудь. Ах, у т-тебя квартиры нет?! Ну, давай подумаем, как ее получить…

Михалков действительно не очень любил давать деньги взаймы, но помочь человеку был готов всегда. Он помогал не только писателям получить квартиру или попасть в хорошую больницу. Ему звонили по всяким самым разным житейским мелочам. И просили, просили, просили. Михалков в помощи не отказывал. Звонил в разные инстанции самым добросовестным образом и добивался нужного, расходуя на это личное время.

Михалков, как мудрый человек, был выше суеты, но при этом к жизни относился, по-моему, очень искренно.

Я уважаю Сергея Владимировича за слова гимна Российской Федерации, которые он написал. Считаю, что он писал их искренне, хотя понимал все недостатки, проблемы нашего времени. Но наши люди обожают ругать все. Вот и Михалкова не обошли стороной, и кое-кто ругает его всякими нехорошими словами. Когда я слышу подобное, всегда вспоминаю четыре строчки, написанные одним писателем:

Что за странная пора,

Что за век у нас такой:

То вопили всем «ура!»,

А теперь кричим «долой!».[21]

Догадайтесь, в каком году написаны эти строчки. Не догадаетесь! И я не догадался, пока не узнал, кто это написал. Просто не мог поверить, что это Куприн, наш замечательный русский писатель. И написал он это четверостишие в 1905 году, когда большевиками еще и не пахло. Значит, это присуще нашим людям – сначала восхвалять, а потом тех же хваленых – ругать.

Уже несколько поколений выросло на стихах и баснях Михалкова, талантливого поэта, писателя, сатирика. Образ дяди Степы, созданный в 30-е годы XX века, дети и взрослые будут любить долгие годы.

Ведь Михалкову принадлежат очень точные слова: «Сегодня – дети. А завтра они – народ».

В Сергее Владимировиче совмещались замечательные качества умного, ироничного и талантливого писателя, честного гражданина и просто очень доброго, отзывчивого человека.

Имена двух его сыновей, кинорежиссеров, знает весь мир.

Позволю себе закончить свой короткий рассказ о Сергее Владимировиче словами Николая Николаевича Кружкова. Он говорил о том, что Михалков спас жизнь многих людей, и этого достаточно для того, чтобы говорить о нем с восхищением и огромным уважением, и помнить его добрые дела всегда.

Записала Ольга Муравьева