Дисней и Винсент
Дисней и Винсент
На киностудию Диснея Бёртон поступил в 1979 году в качестве художника-мультипликатора для работы над фильмом «Лис и охотничий пес».
Дисней и я сочетались плохо. В течение года я пребывал в таком угнетенном состоянии, как, наверное, никогда больше. Я работал на великого мультипликатора Гленна Кина. Он был очень мил и добр ко мне. Гленн действительно большой мастер анимации. Он помогал, но также и мучил, потому что мне надо было рисовать все сцены с этими милыми лисичками, а изобразить этих четвероногих в диснеевском духе никак не удавалось. Я не мог даже сымитировать этот стиль. Мои лисы выглядели так, словно попали под машину. К счастью, мне пришлось делать много кадров с большого расстояния, но хорошего в этом все-таки было мало — что-то вроде китайской пытки водой. Возможно, проблема заключалась в самом фильме, над которым я работал. Представьте себе, каково в течение трех лет рисовать умненькую лисичку с голосом Сэнди Дункан[24]. Такое вряд ли может сильно понравиться. У меня не хватало на это терпения, я просто не мог выполнять такую работу — возможно, и к лучшему.
Странно: на киностудии Диснея хотят, чтобы ты был художником и в то же время подобным зомби конвейерным работягой, лишенным собственной индивидуальности. Не знаю уж, кем надо быть, чтобы заставить сосуществовать эти две части вашего мозга. В то время я был очень возбужден эмоционально и не мог работать по-настоящему хорошо. Я дошел до того, что научился спать сидя, с карандашом в руке. Как следует поспав ночью часов восемь—десять, я приходил на работу и спал там сидя, не сгибая спины, пару часов утром и столько же днем, держа наготове карандаш на случай, если бы кто-то вошел.
«Лис и охотничий пес»
Странностей тогда у меня хватало: теперь-то я понимаю, что имел серьезные проблемы. Меня всегда воспринимали как человека чудаковатого: бывало, подолгу сидел в чулане и не выходил или же усаживался на стол, а то и под стол. Иногда вытворял вообще что-то несусветное: однажды выдернул у себя зуб мудрости, забрызгав кровью весь коридор. Теперь все это позади, по крайней мере в чулане я больше не сижу. Меня держали на расстоянии, но в то же время давали жить. Наверно, я работал достаточно, чтобы не быть уволенным. Приходилось делать все быстро, а так как рисовать я толком не умел, было не так уж важно, сколько на это уходило времени. Пожалуй, и хорошо, что эта работа была не слишком обременительна: чересчур много странностей тогда у меня было — порой я с трудом понимал, кто я, вот до чего доходило.
Но люди видели другие мои рисунки и давали мне новые задания. Компания тогда переживала странные времена: они снимали такие фильмы, как «Херби едет в Монте-Карло»[25], и мало кто знал, как там идут дела. Словно некий герметично запечатанный мир. Мне оставалось только понемногу передвигаться внутри этой причудливой «бесструктурной» структуры. Я пытался работать в разных направлениях, концепт-дизайнить понемногу и для живого кино, и для мультипликации.
На заре существования диснеевской киностудии там был один парень, которому платили только за то, что он придумывал разные штуки и воплощал их в рисунки. Мультипликаторам нравились его выдумки, и он рисовал все подряд, словно в руку его был вделан еще один глаз. Примерно такую же работу выполнял и я, своего рода концепт-дизайнера, что было по-настоящему здорово. Потом стало еще веселее: я занимался тем, чем хотел, — знай себе мусолил мэджик-маркеры[26] весь день напролет.
Меня пригласили концепт-дизайнером на «Черный котел»[27]. Это занятие мне нравилось: несколько месяцев нужно было просто сидеть в своей комнате и рисовать все, что я хотел, — ведьм, мебель, любые предметы. Но потом, когда фильм начал обретать реальные очертания, меня свели с парнем по имени Андреас Дежа, сильным мультипликатором, работающим в старой манере, основанной на создании характеров, — мой стиль совершенно иной. Мне сказали: «Тим, нам нравятся твои идеи, но Андреас нам подходит больше». Подозреваю, нас хотели объединить, чтобы мы произвели на свет нечто. Я сидел в одном углу комнаты, а он - в другом, словно в более мирной версии «Странной парочки»[28].
«Черный котел»
Элементы...
В результате он делал свою работу, а я — свою. Фильма я не видел, но ни одной моей задумки они не использовали. За этот период я, по существу, исчерпал запас своих творческих идей на десять лет вперед, но ни одна из них не нашла применения, и это было просто смешно. Я ощущал себя попавшей в западню принцессой. Впрочем, жизнь у меня была, в известном смысле, замечательная. Я мог рисовать все, что мне заблагорассудится, но это напоминало существование в некой совершенно герметичной среде, в которой вам не суждено увидеть дневного света. Однако то и дело возникало что-то, оправдывающее подобное времяпрепровождение: короткометражка «Винсент», а потом «Франкенвини» — совершенно беспрецедентные вещи. А я был счастлив, что ход событий выводит меня на несколько более высокий уровень.
...соединились
Больше десяти лет назад я недолго работал концепт-дизайнером для фильма Барри Левинсона «Игрушки». Не думаю, что он знал об этом, меня к проекту привлек один парень с киностудии Диснея. Тогда еще не затихли совсем отголоски былых диснеевских времен, находились люди, которые говорили: «Давайте сделаем еще одну „Фантазию"»[29], парни старой школы, работавшие без сценария. Просто кто-то из этих хохмачей, любителей валять дурака, говорил: «Давайте приведем сюда Луи Приму[30] и сделаем с ним небольшую сценку». Такие парни еще не перевелись тогда. Классное было времечко.
«Кошелек или жизнь»
Помню, как снимали «Трон». Я тогда был всего лишь скромной шестеренкой кинопроцесса, а компьютерные мальчики заливались соловьями о вещах, которые научились делать уже только сейчас, да и то не все. Они напоминали компанию едва достигших половой зрелости юнцов, неуклюжих, в сущности не изживших детских привычек. Когда я впервые пришел на киностудию Диснея, они продолжали говорить об Уолте, твердя странную мантру: «Уолт бы непременно сделал это». Хотелось спросить: «А ты-то откуда знаешь?» Потом мне стало казаться, что они поняли: надо перебираться в двадцать первый век, но вот как сделать это, они толком не представляли. Фильмы, которые тогда снимали, были несуразными. У меня сложилось впечатление, что компанией управляют люди третьего-четвертого ряда — они взяли бразды правления после того, как все таланты уволились, ушли в отставку или поумирали.
Работая концепт-дизайнером, Бёртон нашел двух союзников — Длсули Хиксон, входившую в руководство киностудии Диснея, w гяявг/ отдела творческого развития Тома Уилхайта, сумевшего распознать в его рисунках проблески уникального таланта, который следует лелеять, хотя он не принадлежит к типично диснеевскому направлению. И вот в 1982 году Уилхайт дал Бёртону шестьдесят тысяч долларов на съемки «Винсента», короткометражного кукольного мультфильма на основе стихотворения Бёртона, написанного в стиле знаменитого детского автора Доктора Сьюза[31].
Я проработал там года полтора, может быть, два — со временем у меня всегда были сложные отношения. На этом этапе я уже имел за плечами работу над «Черным котлом», над вещичкой под названием «Кошелек или жизнь», для которой, насколько я помню, даже сценария не было написано — лишь общая концепция: дом с привидениями, дети, хеллоуин. Я написал рассказ «Винсент», и мне все наскучило. Я был готов уволиться: заниматься этим дальше я был не в состоянии. Нашлись люди, которые оказали мне большую поддержку: дали немного денег, чтобы я снял «Винсента», выдав его за пробную покадровую киносъемку. С их стороны это было очень мило: я получил стимул для работы на первое время.
Первоначально я написал «Винсента» как детскую книжку и хотел было двигаться именно в этом направлении, но потом появилась возможность снять кукольный мультфильм. Я хотел попробовать именно этот вид анимации, меня тянуло к объемным фигурам, более естественным для этой истории. Для меня это было по-настоящему важно, я хотел, чтобы они именно такими и выглядели.
После двух месяцев напряженной работы вместе с коллегой с диснеевской киностудии Риком Хайнрихсом, Стивеном Чиодо, мультипликатором, работавшим в технике покадровой анимации, и оператором Виктором Абдало-вым Бёртон представил на суд зрителей пятиминутный, полностью черно-белый фильм в стиле немецкого киноэкспрессионизма 1920-х годов.
В мультипликации рассказывается история семилетнего Винсента Маллоя, ребенка с некоторыми психическими отклонениями, который воображает себя Винсентом Прайсом. Переносясь в его фантастический мир из реальности своего банального пригородного существования, Винсент представляет себя действующим лицом ряда сцен, навеянных фильмами Винсента Прайса, снятыми по мотивам произведений Эдгара Аллана По и оказавшими столь большое влияние на Бёртона в его детские годы. Так, Винсент экспериментирует с собственной собакой — эта тема впоследствии появится в новом проекте Бёртона «Франкенвини» — и радушно приветствует в своем доме тетю, мысленно погружая ее в расплавленный воск. В конце фильма Винсент лежит на земле в сумерках, декламируя стихотворение По «Ворон».
Винсент Прайс, Эдгар Аллан По, фильмы про чудовищ — все они словно обращались прямо ко мне. Ты видишь, как кто-то проходит через муку и боль, отождествляешь себя с происходящим, и это оказывает терапевтическое воздействие: чувствуешь облегчение, при этом появляется некая связь с увиденным. Вот чем в действительности стала для меня вся эта затея с «Винсентом». Мальчик воображает себя Винсентом Прайсом, и вы видите мир его глазами. Эти фантазии то согласуются с реальностью, то как бы выпадают из нее, заканчивается же фильм цитированием «Ворона». Диснеевцы думали, что Винсент умер, но он просто лежит на земле. Кто вправе сказать, действительно он умер или перенесся в свой прекрасный мирок грез? От меня хотели более оптимистической концовки, но я никогда не считал ее такой уж мрачной. Может быть, это смешно, но мне кажется, что конец будет куда более жизнеутверждающим, если зритель сам его домыслит. Искусственные хеппи-энды всегда казались мне формой психоза. Мне навязывали что-то вроде внезапного появления отца героя, который сказал бы: «Пойдем-ка на футбол или бейсбол». То было мое первое столкновение с синдромом хеппи-энда.
«Ворон»
Я никогда напрямую не связывал кадры «Винсента» с какими-то другими конкретными фильмами: там нет, в частности, кадров, непосредственно позаимствованных из тех картин, которые сняты по мотивам По. Речь здесь идет скорее о том, что я вырос, восхищаясь этим кино, чем о прямой связи с ним, которую можно проследить на уровне отдельных кадров. Да, там цитируется «Дом восковых фигур», там хоронят заживо, там есть жестокие эксперименты — но главным для меня было опробовать покадровую мультипликацию.
У тех, кто видел «Винсента», не возникает ни малейшего сомнения в поразительном сходстве его создателя с главным героем — бледнолицым юношей с темными всклокоченными волосами.
Что ж, я никогда прямо не скажу: «Нарисую-ка я человечка, похожего на меня», — но, несомненно, мои чувства находят выражение в том, что я делаю. Мне обязательно нужно хоть в какой-то степени присутствовать в своих фильмах, хотя бы на уровне эмоций, пусть даже это будут картины типа «Бэтмена», воспринимаемые как чисто коммерческие. Ты так много в них вкладываешь, что должно быть нечто, с чем ты бы мог себя всерьез отождествлять. Безусловно, «Винсент» близок к тому, что я чувствую. Люди скажут: «Это ты, Тим!» И что я им должен ответить? Не хочу даже думать об этом. Предпочитаю размышлять о таких вещах как о некой идее, опасаясь в то же время впасть в излишние умствования. Я бы предпочел, чтобы подобное воспринималось более непосредственно, а если начнешь слишком много об этом думать, не жди ничего хорошего. Что же касается «Винсента», пусть он лучше сам за себя говорит: этот фильм просто то, что он есть. В Голливуде приходится очень трудно: люди привыкли здесь все воспринимать буквально. Им не нравится, когда что-то остается открытым для интерпретации, но я это очень люблю.
Экспрессионистские декорации «Винсента» и операторская работа вызывают в памяти «Кабинет доктора Калигари»[32] Роберта Вине.
Конечно, я видел кадры из этого фильма, их можно найти в любой книге про монстров. Но сам фильм до недавнего времени не смотрел. Думаю, что «Винсент» в большей степени вдохновлен Доктором Сьюзом. Так случилось, что он черно-белый, и именно нечто, взятое У Винсента Прайса, некий готический элемент делает его органичным в этом качестве. Я с детства восхищаюсь Доктором Сьюзом. Ритм его произведений очень созвучен мне. Книги Доктора Сьюза совершенны: столько слов, сколько нужно, правильный ритм, прекрасные истории, ставящие все с ног на голову. Удивительный, по существу непревзойденный талант. Думаю, он спас немало мальчишек, которые без него так и остались бы никем.
Закадровый голос для «Винсента» записывал идол детства Бёртона Винсент Прайс, и это стало началом дружбы режиссера и актера, продлившейся до самой смерти Прайса в 1993 году.
Мы послали Винсенту Прайсу раскадровку фильма и попросили быть рассказчиком. Он замечательно с этим справился. Это был совершенно уникальный опыт. Кто может знать заранее, как все сложится? Скажем, живешь долгое время, испытывая к кому-то симпатию, потом встречаешь этого человека, а он говорит: «Проваливай отсюда, парень. Отстань от меня». Но Винсент оказался удивительной личностью: было крайне интересно узнать, что он думает о искусстве и об всем остальном. Всегда был готов помочь. Меня не покидало ощущение, что он точно знал, о чем наш фильм, знал даже лучше, чем я. Это не просто дань уважения, дескать: «Мистер Прайс! Вот здорово! Я ваш горячий поклонник». Он понял психологию фильма, что меня удивило и очень ободрило. Я почувствовал: кто-то видит меня таким, как я есть, и приемлет в этом качестве.
Винсент
Это пугающая перспектива — повстречать человека, который так помог тебе в детстве, столь сильно повлиял на тебя, особенно когда следы этого влияния ясно прослеживаются в посланной ему плохонькой книжке для детей. Но он был так великодушен! Такое отношение чрезвычайно важно, чтобы эмоционально поддержать тебя, особенно когда жизнь сталкивает с таким множеством сомнительных личностей. Есть, конечно, и милые люди, но он был человеком просто чудесным. Вот почему кое-кто из актеров, которых видишь на экране, находит отклик в твоем сердце — от них словно исходит какой-то свет, они изображают нечто большее, чем тот персонаж, которого они играют.
«Винсент» шел в течение двух недель в одном из кинотеатров Лос-Анджелеса вместе с подростковой драмой «Текс» с Мэттом Диллоном в главной роли. Но прежде чем фильм был отправлен в хранилища диснеевской киностудии, он собрал несколько похвальных отзывов критиков на кинофестивалях в Лондоне, Чикаго и Сиэтле. Ему были присуждены две награды в Чикаго и приз критиков на кинофестивале в Аннеси, Франция.
Диснеевцам «Винсент» понравился, но они не знали, что с ним делать дальше. Они рассуждали примерно так: «Сами подумайте, что для нас важнее на сегодняшний день: эта пятиминутная мультипликация или наш фильм за тридцать миллионов долларов?» А я был счастлив, что снял «Винсента». Когда фильм закончен, испытываешь настоящий катарсис. Чувствуешь: что-то сделано. Было здорово, и отклики людей, видевших «Винсента», были благожелательными. Немного странным казалось лишь то, что диснеевцы вроде бы остались довольны фильмом, но в то же время будто стыдились его. Думаю, они просто не представляли, что с ним делать. Для пятиминутных мультфильмов отсутствует настоящий рынок, а компания пребывала в странном промежуточном состоянии, и «Винсент» не стоял слишком высоко на шкале их приоритетов. К тому же я не знал даже, числюсь ли я еще в штате студии.
«И вот он и его ужасная собака-зомби отправляются искать жертвы в густом лондонском тумане...»
«...где он остается размышлять о придуманных им ужасах...»
«Винсент»
«...и бродит один по темным коридорам, терзаемый мукой...»
«Винсент»
«Винсент»