«Джеймс и гигантский персик», «Марс атакует!», «Супермен жив!» и «Печальная кончина Мальчика-Устрицы»

«Джеймс и гигантский персик», «Марс атакует!», «Супермен жив!» и «Печальная кончина Мальчика-Устрицы»

После «Эда Вуда» Бёртон и Дениз Ди Нови опять, как и на съемках «Кошмара перед Рождеством», работали в одной команде с режиссером Генри Селиком. На этот раз в качестве продюсеров экранизации детской повести Роальда Даля «Джеймс и гигантский персик», задуманной как мультипликация с элементами актерской игры. То был последний совместный фильм Бёртона и Ди Нови: в 1995 году их сотрудничество прекратилось.

Хотя имя Бёртона часто связывали с различными проектами (включая длительную разработку Дэниелом Уотерсом сценария «Женщины-Кошки»), он в 1995 году на киностудии «Уорнер бразерс» начал подготовку к съемкам фильма «Марс атакует!» — экранизации серии коллекционных карточек, выпускавшихся компанией «Бабблз инкорпорейтед» с 1962 года. Сценарий был написан Джонатаном Джемсом у английским драматургом и сценаристом, который до этого несколько недель занимался доводкой сценария «Бэтмена», а потом написал для Бёртона множество так и не нашедших продюсера сценариев: «Битлджус едет на Гавайи» — продолжение «Битлджуса», модернизированную версию «Падения дома Ашеров» Эдгара Аллана По, действие которой разворачивается в Бербанке, «Чудище Хоклайнов» — фильм про ковбоев и фантастическое чудовище[90], главные роли в котором должны были сыграть Клинт Иствуд и Джек Николсон, а также «Иди, малышка, иди!» — пляжное кино в стиле Расса Мейера[91]

Летом 1994 года в магазине сувениров на Мелроуз-авеню в Голливуде Джемс случайно натолкнулся на серии коллекционных карточек «Марс атакует!» и «Динозавр атакует!». Заинтригованный Джемс купил оба набора и показал их Бёртону, заметив, что из них могло бы получиться отличное кино. Несколько месяцев спустя Бёртон позвонил Джемсу и попросил его написать сценарий на основе серии «Марс атакует!».

Эти карточки напомнили мне те, что были у меня в детстве. Мне всегда нравился их анархический дух. Он отчасти присущ и Джонатану, может быть, из-за того, что он, будучи британцем, живет в Америке и смотрит на нее как бы извне, ну и я в каком-то смысле гоже. Люди, которые пишут сценарии не так, как все прочие, мне импонируют, иногда я даже попадаю из-за этого в неприятные ситуации. Обычно прочитаешь несколько сценариев, и ощущение от них примерно одинаковое. Но Джонатан привнес энергию совсем иного качества.

Я проникся всей этой идеей — мол, вещи не то, чем они кажутся. У меня в тот период было много весьма странных мыслей — об Америке, в частности. Казалось, что вокруг все не так, а материал меня привлекал отчасти своей динамикой. Во мне бродил дух анархии, а марсиане нравились мне своей энергичностью. Также было немало перекличек с «Эдом Вудом»: насколько трудно тот запускался, как мне нравился и какие плохие имел сборы. И дело здесь вовсе не только во мне одном, я и от других постоянно слышу, насколько трудно стало сейчас снимать кино. Как в «Алисе в Стране чудес», возникает ощущение, что время от одного фильма до другого растягивается.

Словно у легкоатлета: если слишком часто происходит фальстарт, это начинает нервировать. Вот и на этот раз, как мне помнится, потребовалось слишком много времени, чтобы встать и побежать.

Эскиз Бёртона: разрушение марсианами Тадж-Махала

Момент опасности в «Земле против летающих тарелок» (1956)

По «уорнеровским» прикидкам, экранизация первоначального сценария Джемса обошлась бы в 280 миллионов долларов — сумму совершенно нереальную. После того как Джемс представил несколько переделок — то была попытка урезать бюджет будущей картины, — его заменили сценаристами «Эда Вуда» Ларри Каражевски и Скоттом Александром, но позже вернули к работе над проектом. Всего Джемс написал двенадцать версий сценария, а окончательный бюджет уложился в 70—75 миллионов долларов, большая часть которых пошла на спеирффекты. При этом Бёртон и Джемс сознательно пытались подражать скорее дешевым научно-фантастическим фильмам пятидесятых годов у чем высокотехничным «Звездным войнам».

Да, те фильмы пятидесятых годов о вторжении пришельцев послужили источником вдохновения, хотя я никогда не считал «Марс атакует!» научно-фантастическим фильмом, — настоящие картины этого жанра должны быть несколько более серьезными. А среди тех фильмов пятидесятых было немало замечательных. Помню, мне нравилась картина «Цель — Земля»[92], но когда я ее пересмотрел, глазам своим не мог поверить, настолько она плоха. Но что касается «Марс атакует!», большинство моих решений принималось на подсознательном уровне, то есть мне даже не приходили в голову мысли вроде: «Не сделать ли мне фильм как стилизацию под кинофантастику пятидесятых?» То, что я делаю, основано на чувстве. Когда ты работаешь над фильмом, то связан эмоциями по рукам и ногам, и нужно дождаться, чтобы он вышел, и тогда уже можно попытаться найти ключи к разгадке подсознательного: почему ты сделал именно так, а не иначе. Так что «Марс» я осмыслю еще где-нибудь через год: обычно мне требуется три года, чтобы разобраться, о чем же я, черт возьми, думал, снимая картину.

Подробно рассказывая о четырех днях, предшествующих вторжению марсиан на Землю, и о последствиях этого события, сценарий Джемса переносит зрителя из Вашингтона, округ Колумбия, Нью-Йорка, Лас-Вегаса и Канзаса в Париж, Лондон, на остров Пасхи и даже в Индию, где в одном из самых смешных эпизодов несколько марсиан позируют перед фотокамерой на фоне горящего Тадж-Махала[93]. Перед зрителем проходит целая вереница персонажей чуть ли не из всех социальных и политических групп: президент США со своим семейством, ученые, работники массмедиа, продавцы пончиков, бывшие чемпионы по боксу и строительные подрядчики. По своей структуре, месту действия и богатому «шведскому столу» персонажей «Марс атакует!» во многом напоминает фильмы-катастрофы семидесятых годов, продюсировавшиеся Ирвином Алленом («Приключения Посейдона», «Ад в поднебесье» и «Землетрясение»), а также фильмы типа «Земля против летающих тарелок»[94].

Я всегда любил фильмы Ирвина Аллена, где «погибают знаменитости». Это вообще особый жанр: здесь Чарлтон Хестон женится на Аве Гарднер, а его отца играет Лорн Грин[95], который на три года младше своей невестки. Народ в этих фильмах смешивается весьма причудливо. Но это всего лишь один аспект: не думаю, что здесь была доминирующая тема. Просто мне понравилась идея покрошить знаменитостей из бластеров.

Хотя Джемс значится автором и идеи сценария, и самого сценария «Марс атакует!», он посвящает новелизацию кинофильма Бёртону, который «был соавтором сценария и даже не просил его упомянуть». Джемс утверждает, что вклад Бёртона в сценарий нельзя недооценивать: «У него фантастическое чувство структуры фильма. Я пришел в кино из театра, где историю рассказывают через диалог и характеры героев, а Тим — из мультипликации, где сюжет и характеры раскрываются через картинки. Большая часть процесса состояла в том, что я писал, а Тим рисовал. Он выражает все, что хочет, посредством рисунков».

Мы просмотрели карточки Джемса, выбрав те из них, что нам понравились, чтобы иметь некую отправную точку, чувствовать их — мы не собирались следовать им буквально. Они сами по себе довольно забавные, с надписями крупным шрифтом вроде «Пылающий скот». И мы выбрали лучшие из них. С этого, кстати, начинается и работа над мультипликацией.

В романе Герберта Уэллса «Война миров», откуда многое использовано в серии карточек «Марс атакует!» и ее экранной версии, от марсианских захватчиков человечество спасает не военная сила, а обычная простуда. Этот сюжетный ход использовал Джемс в своем сценарии: здесь марсиан уничтожает музыка. Что за музыка, Джемс уточнять не стал. Бёртон выбрал Слима Уитмена[96].

Все дело в сюжетной динамике тех фильмов пятидесятых годов: в большинстве из них все сводится в конце к какой-то одной причине гибели инопланетян. Нередко это была некая звуковая волна, как в фильмах «Земля против летающих тарелок» и «Цель — Земля». Помню голос Слима Уитмена еще со времен детства — пронзительный, как звуковая частота, способная при достаточной интенсивности разрушить мозг. Его голос звучал очень «научно-фантастически», вроде терменвокса.

Что касается создания марсиан, то первым побуждением Бёртона было вновь прибегнуть к покадровой мультипликации. Наняли команду мультипликаторов во главе с манчестерцами Иэном Маккинноном и Питером Сондерсом, организовали специальную мастерскую в Бербанке... Впрочем, эту команду в итоге заменила компания Джорджа Лукаса «Индастриал лайт энд мэджик», создавшая марсиан при помощи компьютерной графики.

Мы пробовали применить покадровую съемку. Но при том количестве одинаково выглядящих персонажей, что у нас было, этот прием просто не сработал. Вмешался и фактор времени, поэтому было разумно использовать компьютерную графику. Никогда не работал с ней прежде, но решил попробовать как новое средство, новый метод, который есть смысл проверить. Я пытался идти тем же путем, что при работе над «Винсентом» и «Кошмаром», — заставить анимационных персонажей играть, относиться к ним так, словно они живые. А то компьютерные изображения бывают какими-то эфимерными, что ли. То, что создано компьютером, не дает ощущения весомости, которое возникает, когда впервые смотришь «Ясон и аргонавты» или любой другой фильм со спецэффектами Рэя Харрихаузена. Компьютерное изображение может быть замечательным, очень точным, но для меня важна и его осязаемость, интересно, как различные технические средства создают всяческие эмоции. Наверно, есть смысл рассматривать каждый случай особо. Однако должен признаться, что в конечном счете я оценил компьютерную графику на «Марс атакует!»: иначе, наверно, было бы невозможно снимать анаморфную картинку, как это делали мы, — проблема регистрационных записей замучила бы. Так что в этом случае я, пожалуй, не так уж и скучал по осязаемости покадровой съемки.

Бёртоновский эскиз марсиан

Предводитель марсиан радостно сжигает Конгресс США

В то время я впервые ощутил и чувствую по сей день: компьютерная графика позволяет делать все, что угодно, но эффект от этого снижается. Забавно: даже в новых «Звездных войнах», когда все вроде бы в твоей власти, оказывается, что людям нужны некие рамки. Им необходимо на что-то опираться, чувствовать, что рядом присутствует, помимо них, многое другое. Для меня в кино не существует такого понятия, как безграничные ресурсы, — рамки необходимы.

Несмотря на огромный бюджет фильма, Бёртон, оставаясь стилистически верен своим ранним картинам, таким как «Битлджус», предпочитает, чтобы спецэффекты выглядели как можно менее изощренными и дорогостоящими.

Иногда я и вправду чувствовал себя так, словно превращаюсь в Эда Вуда. «Марс атакует!» идеями так и бурлил. Помню, я чувствовал себя, как во времена работы на «Диснее» в отделе мультипликации: просто берешь горсть всякой всячины, бросаешь в свое варево и смотришь, что получится. Но иногда при этом отдельные компоненты плохо сочетаются друг с другом.

«Марс атакует!» воссоединил Бёртона со звездой «Бэтмена» Джеком Николсоном, который так поддержал молодого режиссера во время трудных съемок этого фильма. Первоначально в качестве кандидатуры на роль президента Дейла называли Уоррена Битти, а Николсону предстояло сыграть Арта Ленда, злобного строительного подрядчика из Лас-Вегаса. В конце концов Николсону достались обе роли.

Он всегда замечательно ко мне относился. Мне нравится с ним работать, он легко схватывает суть. Это человек, обладающий гигантским опытом, ясно понимающий и умеющий оценить абсурдность кинобизнеса, но способный при этом получать от него удовольствие. Джеку просто нравится пробовать себя в самых разных качествах, а идея поручить ему роль президента была очень удачна: она задала настроение всему фильму. Я еще раньше просил его сыграть того ловчилу из Лас-Вегаса, но думал, что он не станет за это браться. Говорю ему: «Слушай, Джек, как насчет вот этой роли? А этой?» А он в ответ: «Давай мне их все». Думаю, что, снимаясь в «Марс атакует!», Джек не полез в свой украшенный академическими наградами мешок с трюками, скорее он обратился к своему опыту работы с Роджером Корманом[97] или к чему-то в стиле «Головы»[98]. Нам приходилось исполнять «приветствие шефу»[99] всякий раз, когда Джек появлялся на съемочной площадке. Звукотехник однажды в шутку сыграл эту мелодию, но Джеку она полюбилась и стала совершенно необходимой. Он делал пару кругов по площадке, а потом целиком погружался в работу.

Подобно фильмам-катастрофам Ирвина Аллена, так вдохновившим Джемса, актерский состав фильма «Марс атакует!» — настоящий торт, усыпанный, как цукатами, звездами, включая Пирса Броснана, Майкла Дж. Фокса, Аннетт Бенинг, Гленн Клоуз, Натали Портман, Пэм Грир, Рода Стайгера, певца Тома Джонса. Были там и лица, знакомые по предыдущим картинам Бёртона: Дэнни Де Вито, сыгравший Пингвина в «Бэтмен возвращается», Сильвия Сидни, беспрерывно курящая секретарша из загробного офиса в «Битлджусе», Сара Джессика Паркер, сыгравшая главную женскую роль в «Эде Вуде», и Олан Джонс, одна из любопытных соседок в «Эдварде Руки-ножницы». 

«Привет, шеф!»: Джек Николсон в роли президента США

В уме я разделил актеров на две категории: тех, которые мне нравятся, и тех, которые, по-моему, представляют определенные аспекты культуры и общества, неся скорее сатирическую нагрузку. И это было здорово — прекрасная возможность познакомиться со всеми и наблюдать, как столь разные актеры работают вместе то в одной, то в другой стилистике. Наверно, я приобрел вкус к этому на съемках «Эда Вуда». Мне нравится такая пестрая компания из признанных мастеров, актеров, работающих по системе Станиславского, актеров, играющих в фильмах категорий «А» и «Б», и людей, вообще не имеющих представления об актерской профессии. У них отличная энергетика. Натуральный сюр: помню, как забавно было видеть всех этих людей, собравшихся вместе в одном помещении. Когда у вас такая «обойма великих», это совсем не то, что работать с актерами, которые при вас весь съемочный период. Но никто особо не нервничал: войдут, получат свое из лучевого пистолета и уйдут.

«Марс атакует!» вышел в американский прокат 13 декабря 1996 года. Отзывы были разноречивыми, а кассовые сборы посредственными. Не помогла и маркетинговая кампания, которая не сумела передать присущий фильму анархистский дух и проигнорировала его привлекательность для детской аудитории.

При прокате в США «Уорнеры» не знали, что делать с фильмом,— для них это вполне обычно. Так было всегда, и в некотором смысле даже лучше, что не знали. После ко мне подходили люди, по мнению которых рекламная кампания была плоха, но я в этом не уверен. Когда находишься в гуще событий, трудно судить объективно. В Европе, как мне известно, фильм имел гораздо больший успех. Там прокатом занималась европейская ветвь «Уорнер бразерс», и, похоже, дела у них пошли удачнее. И действительно, у меня есть ощущение, что европейская публика поняла и приняла картину гораздо лучше. У нее отсутствует это американское самомнение: мол, над какими-то вещами смеяться можно, а над какими-то лучше не стоит.

Более того, резонанс от картины был нивелирован неожиданным успехом, который имел тем летом «Лень независимости»[100], фильм с весьма близкой тематикой. 

Просто случилось совпадение. Меня не предупредили, а потом кто-то говорит: «Снимается кино почти такое же, как у нас». Я еще подумал: «Да неужели? Ничего не слышал об этом». Потом «День независимости» вышел, ну и в какой-то момент я посмотрел его частично по кабельному и удивился, насколько он близок к нашему фильму. Ну да, оба фильма опираются на один и тот же жанровый канон. Но «День независимости» отличается по тону, он вообще совсем другой. У меня даже возникло ощущение, что мы сделали некую версию «Дня независимости» для журнала «Мэд»[101]. 

Музыку к кинофильму написал Дэнни Элфман, с которым у Бёртона вышла размолвка перед «Эдом Вудом».

Думаю, он был обижен на меня со времен «Кошмара». Работа шла тяжело, потому что все мы, включая Дэнни, Генри и Каролину, ссорились друг с другом, как кучка ребятишек. Такие у меня остались воспоминания, и думаю, что это был как раз тот случай, когда, как часто бывает в отношениях между людьми, необходима пауза, и этот перерыв пошел нам на пользу. Дэнни работает со многими режиссерами, а мне иногда необходимо попробовать что-нибудь новое, поэтому я с удовольствием сотрудничал с Говардом.

К тому времени, как вышел четвертый фильм о Бэтмене — «Бэтмен и Робин», Бёртон уже не имел отношения к этому бренду.

Я видел «Бэтмен навсегда», но последний фильм не смотрел. Просто не мог. У меня не было раньше опыта подобного рода, так что все это воспринималось каким-то сюром. Словно ты чем-то занимался, а потом прекратил, но оно так и осталось твоим. Как будто ты умер и смотришь на свое тело извне. Более внятно я это не могу описать. У меня не было эмоций типа «Мне это не нравится» или «Мне это нравится», я ощущал только шок от происходящего.

Успешно воссоздав один культовый комикс, «Уорнер бразерс» посчитали Бёртона самой подходящей кандидатурой для постановки другой аналогичной экранизации — «Супермена». Хотя «Уорнеры» выпустили уже три фильма о Супермене с Кристофером Ривом в главной роли (четвертый был снят на студии «Кэннон филмз»), начиная с картины 1978 года режиссера Ричарда Доннера, руководители киностудии полагали, что магия имени супергероя способна вытянуть еще один блокбастер. Продюсер «Бэтменов» Джон Петере поручил кинорежиссеру, большому любителю комиксов, Кевину Смиту написать два варианта сценария на сюжет книги комиксов «Смерть Супермена», а обладатель «Оскара» Николас Кейдж был приглашен сыграть «Человека из стали».

Они пришли ко мне. Я не был особенно привязан к «Супермену» самому по себе, у меня осталось ощущение, что он в известном смысле исчерпан — в отличие от «Бэтмена»: в случае с человеком-летучей мышью наш подход весьма отличался от сериальной версии. Но «Супермен» не так давно уже был кинофильмом, и довольно успешным. Что было делать? Мне предложили снять собственную версию «Супермена» с Ником Кейджем, и я подумал, что это звучит неплохо,— Ника я люблю. Мы с ним встретились и обсудили вот какую идею: надо уделить больше внимания тому, что главный герой инопланетянин, — может быть, он впервые в жизни начинает ощущать, каково это — быть Суперменом. Трудность для меня заключалась в том, что он хорош на уровне комиксов, но кинематографисты, по существу, никогда не обыгрывали тот факт, что это конкретный парень в синем костюме, со смешным желтым ремнем и тому подобное. Он изображен гораздо более поверхностно, чем другие герои комиксов. Я, например, не могу понять до конца, каков Супермен в действительности, в то время как Бэтмена ощущаю человеком глубоко ненормальным и в какой-то мере представляю, о чем он может думать. Вот почему мы собирались немного углубиться и проанализировать, каково приходится пришельцу с другой планеты, который совершенно не такой, как другие, но должен это скрывать. Все комиксы в основном об одном и том же: о состоянии раздвоенности — что-то показано, а что-то скрыто.

Я был в восторге от возможности работать с Ником: мы пришли к такому совместному пониманию будущего фильма, что никто бы и не узнал Супермена в Кларке Кенте; тот мог бы изменить свой физический облик, а не просто снять или надеть очки. Ник — актер, который может справиться с подобной задачей, даже не прибегая к помощи грима. И мы вели переговоры с Кевином Спейси, намереваясь пригласить его сыграть Лекса Лютора; он бы отлично справился с этой ролью.

Короче говоря, основная идея заключалась в том, что в качестве героя фильма публика способна воспринять и большого артиста. Меня заинтересовало именно это. А технически все сейчас можно сделать на совершенно ином уровне, вовсе не обязательно подвешивать актера на каких-то дурацких тросах. Полеты в тех фильмах снимались ужасно. Если ты вообще видел их, а я старался не ходить в кино — просто знать его не хотел. Теперь такие вещи можно снять лучше — никаких проблем.

Фильм должен был называться «Супермен жив!». Я-то хотел, чтобы он был просто — «Суперменом». Ненавижу названия типа «Бэтмен навсегда» — это похоже на татуировку, которую человек наколол, удолбавшись, или на запись в ежегодном школьном альбоме. С некоторыми названиями такого рода у меня были серьезные проблемы.

После года предварительной работы, в течение которого были найдены места для съемок, сформирована команда художников под руководством многократно сотрудничавшего с Бёртоном Рика Хайнрихса, сценарий Смита переписан несколько раз, в том числе такими авторами, как Уэсли Стрик и Дэн Гилрой, проект был остановлен руководством «Уорнер бразерс».

«Уорнеры» все время совали палки в колеса. Мы вроде должны были начать съемки, потом намеченная дата переносилась. Я целый год ходил к ним на собрания, где обсуждался сценарий, а если вы пошли по этой дорожке, сценарий не становится лучше — он превращается в плод коллективного творчества. Не могу сказать наверняка, но, кажется, они решили, будто их последний «Бэтмен» — настоящий шедевр, и были ошеломлены, когда на него обрушилась критика. Внезапно про «Уорнеров» стали писать, что они уничтожили бренд. Думаю, они чувствовали себя не в своей тарелке, поскольку доминирующий в Голливуде фактор — страх, именно из него вытекают многие решения. Наверно, они боялись, что втопчут в дерьмо еще один бренд. Их подход был таким: «Не станем этим заниматься, пока не уверены, что все будет как надо». А мне не хотелось влезать в эту кашу, пока и я сам не уверен, что все будет как надо; ведь это же «Супермен» — слишком крупная мишень.

Сбылись и опасения, посещавшие меня с самого начала. «Ладно, — рассуждал я, — Джон Петере — продюсер. Я уже имел дело с Джоном на съемках „Бэтмена", это был кошмар, но деваться мне было некуда. Может быть, и теперь справлюсь». Но в этот раз ничего не вышло. Помню, как сказал однажды боссам «Уорнер бразерс»: «У вас есть киностудия, Джон Петере и я. Ситуация напоминает выяснение отношений в спагетти-вестерне, когда три человека пристально смотрят друг другу в глаза минут двадцать, и каждый намерен стоять на своем». Именно так у нас и случилось. По правде говоря, шанс что-то сделать оставался, только если бы «Уорнеры» избавились от меня или Джона, а потом дали бы одному из нас снять фильм. У Джона были свои идеи, у «Уорнеров» — опасения, у меня — собственные мысли. Джон же сродни урагану: поместить его в какие-то рамки — все равно что пытаться управлять погодой. С такой энергией трудно справляться. В сущности, я зря потерял год.

Это ужасно: ты думаешь, что над чем-то работаешь, а на самом деле — ничего подобного, и в конце концов понимаешь, что результат — куча мусора, одни бесконечные совещания, работаешь словно в вакууме. Хорошо, если ты трудишься, чтобы изменить ситуацию к лучшему, но совсем иной коленкор — когда просто крутишь колеса впустую. Замечательно, если что-то удается сделать, когда же результат долгого и упорного труда нулевой, чувствуешь себя ужасно. Ведь я впрягаюсь в эту лямку, чтобы создавать фильмы, а не просиживать штаны на их дерьмовых совещаниях. Радость часто именно в самом процессе «делания», а я провел целый год ничего, по существу, не делая.

В 1997 году Бёртон опубликовал книгу «Печальная кончина Мальчика-Устрицы и другие рассказы» — сборник из двадцати трех иллюстрированных историй в стихах. Среди названий рассказов стоит упомянуть такие, как: «Любовь Мальчика-Тростинки и Девочки-Спички», «Девочка, превратившаяся в кровать» и «Дынная голова». Это типично бёртоновские по тону и содержанию истории, в которых он вновь сумел передать боль и муку под-ростка-аутсайдера в восхитительно смешной и одновременно слегка жутковатой манере, «изысканной, но при этом по-детски непосредственной», по словам «Нью-Йорк тайме».

Это всего лишь небольшие вещички — истории для современного человека, внимание которого трудно привлечь надолго. Но мне они доставили много радости: по счастью, я писал «Мальчика-Устрицу» в период работы над «Суперменом», и книга стала для меня своего рода отдушиной. Я писал ее долго, и из нее каким-то странным образом можно понять, что я думаю о тех или иных вещах. Это некий мимолетный взгляд на мою манеру мыслить. Кроме того, написание книги стало успокаивающим упражнением дзен-буддистского толка. Она помогла мне сосредоточиться, хоть немного сконцентрировать свои мысли, пребывавшие в полном разброде. Важным для меня также оказалось общение с Лизой Мари, ее влияние на меня было многосторонним.

В двух рассказах описываются подвиги Мальчика-Пятнышка, супергероя-ребенка, чей «дар» — оставлять за собой грязные следы, куда бы он ни шел. Он носит плащ с буквой «S» на груди — явный намек на другого, гораздо более известного супергероя.

Я знаю: иногда ему обидно,

Что он не может бегать, плавать и летать,

Одно лишь преимущество, как видно:

В сухой химчистке преогромные счета.

Мальчик-Пятнышко доволен:

До чего подарок мил!

Новенькую униформу

К Рождеству он получил:

И удобна, и тепла,

Красива и опрятна,

И отсутствуют на ней

Какие-либо пятна.

Мальчик-Пятнышко — один из моих любимых персонажей, в какой-то мере он идеально воплощает все, что было связано в тот год с Суперменом, во всяком случае, он верно передает мои тогдашние ощущения. Если кто-то захочет узнать, каким был для меня тот год, ему достаточно прочитать рассказ — лучшего описания он не найдет нигде.

Бёртон не только искусный художник и иллюстратор — в сферу его интересов входит также и фотография. Он работает в самых разных форматах: от обычной тридцатипятимиллиметровой пленки до 3D-камеры и поляроида очень большого размера.

Но через несколько минут

(Не больше десяти)

Все те же пятна тут как тут —

Никак их не свести.

Злополучный Мальчик-Пятнышко: символ бёртоновских передряг с «Суперменом»

Именно так мне нравится работать и обдумывать разные идеи. Люблю создавать визуальные образы: они глубже врезаются в подсознание и поэтому для меня являются более подлинной эмоцией, чем та, что возникает в мозгу в ходе размышлений. Предпочитаю или набросать рисунок, или сделать фотографию Лизы Мари — возникает некая визуальная концепция, которую можно противопоставить интеллектуальной.

На большинстве фотографий, сделанных Бёртоном, присутствует Лиза Мари, его подруга на протяжении восьми лет.

Когда я познакомился с Лизой Мари, то ощутил, что связан с ней сильнее, чем с кем-либо ранее; наверное, это химия. Мы веселились вовсю: отправлялись в автомобильные поездки, снимали все подряд, бродили, как цыгане. На некоторых фотографиях запечатлены какие-то причудливые растения и животные, которых мы смастерили, но на большинстве снимков — она. Здорово, когда рядом любимый человек, ведь я чуть ли не всю мою жизнь был сам по себе.

Лиза Мари, муза Бёртона, сыграла Вампиру в «Эде Вуде»; увенчанную массивной прической бессловесную марсианку с неизменной жвачкой во рту, которая проникает в Белый дом («Марс атакует!»); и мать Икабода Крейна в «Сонной Лощине».

Когда мы вместе, можем и подурачиться. Это случается непроизвольно, с другими актерами так не выйдет. В уик-энд мы развлекаемся, примеряя костюмы, экспериментируя с гримом. Помню, как дурачились однажды: купили в Нью-Йорке дешевый парик и, прихватив с собой поляроиды, отправились в Вашингтон, где славно поработали для «Марс атакует!».

Лиза Мари сыграла в одном из самых ярких эпизодов картины. Облаченная в красно-белое платье, смоделированное самим Бёртоном, она беззвучно проскальзывает в Белый дом у жуткая до обалдения и одновременно смешная до колику намереваясь убить президента и его жену.

Трудно было сделать эту сцену смешной, но мне кажется, Лиза Мари справилась хорошо. Крайне непросто что-то изображать, двигаясь и не говоря при этом ни слова. Мы потратили уйму времени, размышляя, во что бы ее одеть, и придумали пару технических штучек, чтобы сделать походку марсианки немного механистичной. Почти как в хореографии, где в процессе танца создается оптическая иллюзия иного типа движения.

Дурачась: Бёртон фотографирует Лизу Мари... ...и Поппи, собачью звезду фильма «Марс атакует!»

Мы работали с Дэном Каменом, хореографом, участвовавшим в съемках «Чаплина»[102], и я многому у него научился.

Любителям мелочей будет интересно знать, что собачка породы чихуахуа, туловище которой по ходу фильма оказывается соединенным с головой героини Сары Джессики Паркер, принадлежит Бёртону и Лизе Мари, которая подобрала ее на улице во время поездки в Японию.

Мы как-то в Токио беседовали в машине с двумя своими попутчиками, проезжая через один злачный район — сплошь ночные клубы. Кругом полно народу, иллюминация, как в Лас-Вегасе, а Лиза вдруг говорит: «Остановите машину». Уж не знаю, как она увидела эту собачонку в маленькой клетке ярдах в пятидесяти от  нас. Так что все верно: мы подобрали ее в Токио, назвали Поппи, — хороший песик.

Мартин Шорт в роли Джерри Росса и Лиза Мари в роли марсианки — соблазнительной убийцы

Ранний набросок Этого Платья, сделанный Бёртоном

В 1998 году Бёртон поставил свой первый рекламный ролик — французской жевательной резинки «Голливуд -гам». По сюжету тридцатисекундного ролика, садовый гном сбегает из своего сада, едет автостопом на мусоровозе и в конце концов оказывается на волшебной лесной поляне, где плавает в пруду вместе с молодой женщиной, похожей на Лизу Мари (но это не она!).

Ну и хорошо. Не думаю, что я так уж и ринусь снимать рекламные ролики. Такая возможность подвернулась как раз тогда, когда у меня была пауза. Реклама казалась достаточно простой и сулила приличные деньги, вот я и решил попробовать. Моя проблема в том, что я отношусь к любой работе так, словно снимаю художественный фильм. Мне советовали подходить к рекламе просто как к способу заработать немного денег и не слишком беспокоиться из-за нее. Но я так не умею. Если хотите знать, иметь дело с клиентом — все равно что с киностудией. Меня изрядно тошнит от всего этого.