«Сонная Лощина»

«Сонная Лощина»

В 1994 году постановщик спецэффектов Кевин Ягер взялся за режиссуру «Баек из склепа» для компании Эйч-би-оу[103] (специально для этого шоу он придумал и сконструировал ведущего — ужасного Хранителя склепа). У Ягера появилась идея снять художественный фильм по рассказу Вашингтона Ирвинга «Легенда о Сонной Лощине». Через своего агента он познакомился с Эндрю Кевином Уокером, молодым писателем, чей сценарий «Семь» хоть и был благосклонно принят в голливудских кругах, до сих пор не нашел продюсера. Ягер и Уокер, объединив усилия, потратили несколько месяцев на разработку проекта сценария, который стали предлагать различным студиям и в конце концов заключили сделку с продюсером Скоттом Рудиным, продавшим проект «Парамаунту». Соглашение предусматривало, что Ягер будет режиссером, а Уокер — сценаристом, причем оба примут участие в разработке сюжета. Как это часто случается в Голливуде, по множеству причин проект забуксовал и, казалось, даже уже скончался, однако летом 1998 года Рудин и его сопродюсер Адам Шредер обратились к Бёртону, только что отделавшемуся от «Супермена», с предложением ставить фильм по сценарию Уокера.

Гессенский Всадник глазами Бёртона

После «Супермена» я не знал, чем заняться. И тогда прислали этот сценарий, который показался мне сильным и очень понравился. Никогда не доводилось раньше снимать настоящий фильм ужасов, что весьма забавно, ведь фильмы этого жанра — мои любимые. В сценарии были образы, за воплощение которых я бы с радостью взялся: ветряная мельница, Дерево Мертвых. Правда, я не самый большой любитель лошадей. Но рассказ Вашингтона Ирвинга по-настоящему увлекательный; многие о нем слышали, но никто толком не прочитал. Однако все, включая меня, почему-то уверены, что читали (на самом-то деле я прочитал его совсем недавно). Речь там, грубо говоря, о человеке, который ищет еду, и рассказ довольно короткий. Пожалуй, силен не столько сам по себе рассказ, сколько оставляемое им воспоминание. Это один из немногих ранних по-настоящему американских рассказов в жанре ужасов, пусть даже его корни в иной мифологии. Существует мнение, что Вашингтон Ирвинг позаимствовал сюжет из немецкого фольклора, и это похоже на правду: некое германское влияние вполне ощутимо. Возможно, именно поэтому люди его знают: в рассказе есть символика, присущая хорошим сказкам и страшным историям.

Впервые опубликованная в «Записных книжках Джеффри Крейона, джентльмена» (1819—1820), «Легенда о Сонной Лощине» Вашингтона Ирвинга повествует о похождениях неуклюжего, полного предрассудков школьного учителя Икабода Крейна, который, борясь за расположение Катрины Ван Тассель со своим соперником Бромом Бонсом, встречается с призраком безголового всадника. Однако тыква, обнаруженная па месте встречи, наводит на мысль, что здесь замешаны не только сверхъестественные силы. Сценарий Уокера (несколько отполированный Томом Стоппардом[104]) превращает Крейна в нью-йоркского констебля, чья вера в науку и новейшие методы расследования преступлений встречает яростный отпор его начальников. Они посылают его на север, в долину реки Гудзон, где в маленьком городке Сонная Лощина он сможет на практике проверить свои теории, расследуя серию убийств, жертвы которых были обезглавлены. Крейн обнаруживает, что Всадник — вполне реальное, хотя и сверхъестественное существо, а вовсе не чей-то розыгрыш. Рассказ Ирвинга неоднократно экранизировался, наиболее достойны внимания диснеевский короткометражный мультфильм 1949 года «Приключения Икабода и мистера Toy да» с закадровым голосом рассказчика — Бинга Кросби[105] и телевизионный фильм 1980 года с Джеффом Голдблюмом в роли Икабода Крейна. 

Телевизионной версии я не видел и знал всю эту историю в основном по диснеевскому мультфильму — он мне всегда нравился. Помню, самым волнующим был для меня эпизод погони — до сих пор не могу смотреть его равнодушно. Любопытное совпадение: когда я поступил на учебу в Кэл-Артс, оказалось, что один из наших преподавателей работал художником-оформителем над сценой погони, и он принес показать несколько планов из этого старого мультфильма. Подобные детали в какой-то мере помогают понять, чем тебе больше всего хочется заняться, и поэтому, в частности, у меня возникло желание работать на студии Диснея. Компоновка, цвет и весь дизайн этой сцены были так красивы, она вся была словно пронизана энергией, прекрасно передавая ощущение северной части штата Нью-Йорк, особенно если вспомнить, что речь идет о мультфильме. Это была замечательная смесь юмора и жути, причем жути смешной, энергичной, грубой. Наш сценарий также содержал эти элементы. Забавно, но иногда в сценарии нравится то, что представляет для него потенциальную опасность, например какие-нибудь идиотические реплики, которые попадаются в скверных фильмах ужасов. Девушка видит, как отрубают голову ее отцу, а доктор замечает: «Должно быть, это ужасное потрясение». Такие строчки... с ними приходится повозиться. А образный ряд, предложенный сценарием, замечательный. Как и имена — Икабод Крейн, Ван Тассель...

Движущей силой большинства предыдущих фильмов Бёртона было сильное отождествление автора с главными персонажами. В «Сонной Лощине» тоже присутствует этот личный элемент, хотя он и менее очевиден.

Мне, по-видимому, всегда были созвучны персонажи, одержимые неким внутренним конфликтом. Вот и Икабод не так чтобы нормален: он вроде бы и умен, но ему не хватает широты кругозора. Бывает, если человек слишком много думает, он загоняет себя в угол. Когда я читал сценарий, мне понравилось, что Икабод, в отличие от героя мультфильма, представлен как человек, живущий в основном тем, что творится в его голове, слабо связанный с происходящим вне его. Это создает хорошую динамику при сопоставлении с персонажем, не имеющим головы вовсе.

Рабочий набросок Бёртона.

...подсказывает идею об удивительном оптическом приспособлении Икабода Крейна

Икабода Крейна в исполнении Джонни Деппа можно рассматривать как чужака не только в Сонной Лощине, но и в своей профессии.

Что мне всегда нравилось в актерах фильмов ужасов, таких как Винсент Прайс или Питер Кашинг, — это их обособленность. Эти актеры всегда как бы сами по себе и хотя играют главную роль в фильме, но видом своим словно внушают окружающим: «Меня нельзя беспокоить, мне нужно делать свою работу, заканчивать исследование». Они, безусловно, умны, но что происходит у них внутри, догадаться невозможно. Их окружает ореол некой тайны. Вы чувствуете, что они одиноки, не слишком общительны, их мучают какие-то нерешенные проблемы, что-то происходит в их головах. И у вас устанавливается с ними внутренняя связь. Все это есть в «Сонной Лощине», изначально присуще материалу фильма и представляет для меня его основную притягательную силу. А Джонни здесь действительно хорош, он по-своему продолжает эту линию Прайса—Кашинга.

Бёртон признаёт, что сам испытывает ощущение обособленности, а главное в его жизни — то, что происходит в голове.

В определенные фазы своего существования ты пытаешься стать более открытым, в другие периоды ощущаешь потребность замкнуться в себе. Меня с годами все больше влечет к уединению. Нельзя сказать, что я становлюсь каким-то полоумным отшельником. Просто по-настоящему хочется делать лишь что-то конкретное, осязаемое, а этот фильм был хорош именно тем, что давал такую возможность. Я счастлив, когда могу сосредоточиться на том, чем занимаюсь, испытываю при этом огромный прилив энергии. В последнее время я не слишком-то следил за тем, что происходит в кинобизнесе или в Соединенных Штатах. Лучше поменьше обращать на это внимание, стараясь самому делать то, к чему у тебя лежит душа. Весь этот бизнес так сиюминутен: сейчас ты им нужен, в следующий миг — уже нет, потом опять нужен. Вначале, когда никто толком тебя не знал, все казалось гораздо более легким: ты просто занимался своим делом, не попадая в поле действия локаторов, если можно так выразиться. Теперь же на тебя навешивают какой-нибудь ярлык: «Он любит всякие странные штуки» или «Он тратит слишком много денег», — любой приговор могут вынести. Так уж сложилось в Голливуде: они любят ставить на все клеймо. Эти ярлыки остаются с тобой, пока их не сменят на новые.

Место действия «Сонной Лощины» важно для Бёртона не менее, чем отождествление себя с Икабодом Крейном.

Последние лет семь я довольно много времени провел на севере штата Нью-Йорк. Всю свою жизнь стараюсь при случае уехать куда-нибудь за пределы Лос-Анджелеса: это открывает передо мною новые возможности. Если же я слишком долго сижу в Голливуде, словно замыкаюсь внутри себя. Так что иногда я жил на севере штата Нью-Йорк, снимал домик в тех краях, — у меня там друзья. Жил близ Покипси, родины Эда Вуда, на небольшой ферме. У меня была маленькая студия для рисования, я много гулял по яблоневым садам. Хорошее было время для размышлений. Чувствовал себя как в Лондоне, на съемках «Бэтмена». Люблю смену времен года, обожаю осень, а красота долины Гудзона просто завораживает. Едешь по ней на автомобиле, видишь крошечные города и церквушки. Эти края производят незабываемое впечатление, что хорошо передано в рассказе Ирвинга. К тому же это одно из немногих мест в Америке, где чувствуешь присутствие призраков. Конечно, и в Европе во многих местах испытываешь подобные ощущения, но в долине Гудзона они особенно сильны.

Первоначально «Сонную Лощину» собирались снимать в местах, где происходит действие рассказа, в каком-нибудь городке на севере штата Нью-Йорк и в долине реки Гудзон, включая Территаун, или даже в Стербридже, штат Массачусетс. Думали даже использовать деревушки голландских колонистов и городки, воссозданные реконструкторами. Однако подходящего места для съемок найти так и не удалось, к тому же в штате Нью-Йорк отсутствовали студийные площади, необходимые для размещения многочисленных декораций. Волей-неволей пришлось искать что-то еще, и тогда Рудин предложил Англию. «Мы приехали в Англию, рассчитывая найти идеально устраивающий нас маленький городок, — вспоминает продюсер Адам Шредер, — но его все же пришлось строить». Съемочный период продлился с 20 ноября 1998 года до апреля 1999-го, включая месячные натурные съемки в долине Лайм-Три, на землях поместья Хамблден, близ Марлоу в Бекингемшире. Именно там вокруг небольшого утиного пруда был выстроен городок Сонная Лощина в стиле, который художник фильма Рик Хайнрихс назвал смесью «колониального экспрессионизма» и Доктора Сьюза.

Очень большое значение имеет место действия этой истории, вот почему так смешно и странно было оказаться здесь, в Великобритании. Но долина Лайм-Три, где мы выстроили город для съемок, напомнила мне о долине Гудзона, и это было замечательно. И лес, который мы соорудили в студийном павильоне, был похож на тот, что я видел на севере штата Нью-Йорк, хотя в голову лезли мысли: «Может быть, это оттого, что мне здесь нравится, и я просто выдаю желаемое за действительность?» Давным-давно мы сделали макет города, а когда приехали на место, оно странным образом оказалось похоже на этот макет. Удивительно, если удается сделать натуру похожей на съемочный павильон, нагнав в атмосферу побольше дыма. На киностудии «Хаммер филмз»[106] часто это делали, чтобы натура выглядела как съемочный павильон и наоборот. Все великие «хаммеровские» фильмы ужасов имеют очень красивый антураж — еще одна причина, почему я захотел снимать «Сонную Лощину».

Хотя «Хаммер филмз» начинала в 1930-е годы как прокатная компания, наибольшую известность она приобрела новыми интерпретациями таких классических персонажей фильмов ужасов, как Дракула, Франкенштейн, Человек-волк и Мумия. Первая из них — «Проклятие Франкенштейна»[107] (1957). Кровавые, переполненные цветущей женской плотью, пронизанные едва сдерживаемым сексуальным напряжением, фильмы ужасов «хаммеровского» периода после их демонстрации по всему миру принесли кругленькую сумму и сделали известными всем имена Питера Кашинга и Кристофера Ли, который больше всего прославился в образе Дракулы.

Фильмы эти, жуткие и дерзкие, замечательны какой-то эмоциональной простотой, а еще — чувством радости. Я испытывал его, когда смотрел эти фильмы, а потом пытался воспроизвести эту же радость в том, что снимал сам. Забавно, но, когда смотришь «хаммеровские» фильмы сейчас, возникает ощущение, что следы их влияния — повсюду. То же происходит и с фильмами Диснея: в памяти они оставляют более глубокий отпечаток, чем когда непосредственно их смотришь. Во всех «хаммеровских» фильмах ужасов есть замечательные моменты. Снятые в огненно-кровавых тонах, они производят впечатление какой-то мрачной красоты.

Дракула в исполнении Кристофера Ли.

Барбара Стил, скованная ужасом в «Черном воскресенье» (1960) Марио Бавы.

Несомненное стилистическое влияние на «Сонную Лощину» оказало также «Черное воскресенье»[108] Марио Бавы. Как и в случае с «хаммеровскими» фильмами ужасов, Бёртона привлекло особое ирреальное ощущение, вызванное тем, что снимали фильм главным образом в павильоне. За художественное оформление «Сонной Лощины» отвечал Рик Хайнрихс, главный художник «Супермена», а также фильмов братьев Кознов «Фарго» и «Большой Лебовски». Производственный отдел и без того должен был выстроить много декораций, однако в самом начале было принято решение: для наилучшей передачи бёртоновского видения фильма необходимо, чтобы он снимался в условиях полного контроля, то есть фактически все съемки в интерьерах и на натуре, за исключением тех, что производились в Лайм-Три, и еще пары коротких сцен, должны были происходить в павильоне в Ливсдене, также в шеппертонской студии, где построили массивную декорацию Дерева Мертвых. По расчетам Хайнрихса, процентов съемок осуществлялись в студии: «Сейчас уже редко снимают в павильоне: это идет вразрез с тенденцией всеохватывающего натурализма, к которому тяготеет кино. Но мы не стремимся к натурализму, наша цель — есте-ственный экспрессионизм».

При съемках на местности ощущаешь одни флюиды, в декорациях — совершенно другие. Стилистически это два абсолютно разных начала, их сложно объединить в единое целое. Однако на «хаммеровской» студии часто удавалось достичь нужного сочетания: оно есть, по-моему, в фильме «Дракула выходит из могилы»[109] (1967). Иногда переходы от натурной съемки к декорации получаются слишком резкими, но это тоже часть энергетики фильма, так что в целом выходит вполне удачно. В этот ряд можно поставить и «Черное воскресенье». Такие фильмы производят особенно сильное впечатление в детстве, а почему, ты даже и сам не всегда понимаешь. Видишь, что есть некая ясность картинки, прозрачность образов, которые создают определенное ощущение у зрителя. Эти фильмы помогли мне осознать, что кино может оказывать воздействие на множестве различных уровней. Чтобы картина производила впечатление, совсем не обязательна четкая сюжетная линия, чему хороший пример — «Черное воскресенье».

Я понимаю, что будущее, похоже, за компьютерными декорациями, как в новых «Звездных войнах». Эффект бывает поразительным. Эти технологии, конечно же, по праву занимают принадлежащее им место, но в таких фильмах, как «Черное воскресенье», для меня особенно важно ощущение присутствия: ты определенно чувствуешь себя так, словно сам на месте действия, словно ходишь своими ногами по этой земле в мире, который реально существует. В «Сонной Лощине» есть кадры, глядя на которые можно подумать, что здесь использовались макеты, например вид городка сверху. Но дома настоящие, хотя таковыми и не выглядят, и это удивительно.

Лиза Мари, сфотографированная Бёртоном, — оммаж Барбаре Стил

При съемках «Сонной Лощины» использовались элементы техники, характерной для покадровой мультипликации, например декорации с ложной перспективой, — Бёртон и Хайнрихс сумели создать некий ограниченный рамками съемочной площадки мир, совершенно не похожий на то, к чему привыкли нынешние зрители.

Икабод Крейн (Джонни Депп) изучает страшное дело рук Гессенского Всадника

«...на местности... одни флюиды, в декорациях... другие»

У нас было пространство, но не такое уж большое, так что наша ложная перспектива была во многом вынужденной. Чтобы подобные приемы проходили успешно, необходимо немного больше глубины, но в этом есть и положительная сторона: фильм обретает некое графическое качество, напоминая те времена, когда на «хаммеровской» студии использовались декорации и все спецэффекты казались более живыми по сравнению с теми, какими они стали позже. Иногда, когда твои возможности ограничены, особенно интересно работать. Помню, однажды нам надо было снять фигуру человека, идущего через яблоневый сад. Кто-то раздобыл куклу, и костюмеры за каких-то пятнадцать минут соорудили некое подобие плаща, и мы протащили эту маленькую фигурку на проволоке через сад. Мы сняли несколько кадров экспромтом, и было такое ощущение, что действительно что-то делаешь, а не просто волынку тянешь. Мне это помогает поддерживать в себе творческий огонек. Так начинается любовь к кино, чувствуешь, что делаешь какие-то конкретные вещи.

«Словно агония, запечатленная в деревянной скульптуре»: Бёртон осматривает Дерево Мертвых

Когда ходишь среди декораций «Сонной Лощины», и особенно по городку Лайм-Три, ощущение такое, словно оказался внутри головы Бёртона.

Именно так я всегда воспринимал экспрессионизм: это похоже на нутро чьей-то головы, вывернутое наизнанку. Я люблю самых разных художников и картины всех направлений, но больше всего, пожалуй, — импрессионистов и экспрессионистов. Когда смотришь на некоторые картины Ван Гога, кажется: они вроде бы далеки от реальности, но аккумулируют столько энергии, что сами по себе становятся реальностью. Нечто подобное волнует меня и в фильмах.

Очень надеюсь, что наш фильм, в конечном счете, обладает своей уникальной достоверностью. Качество операторской работы я оцениваю достаточно высоко: нам удалось хорошо передать призрачность происходящего. Мне приятно было находиться среди декораций фильма, и, хотя некоторые из них чересчур стилизованы, ощущение такое, словно кругом призраки, — то же самое было со мной на севере штата Нью-Йорк. Понимаешь, что это только декорации, но хочется выкинуть какой-нибудь фортель в духе окружающей обстановки, лишь бы это не выглядело слишком фальшиво. В противном случае трудно рассчитывать на зрительский отклик.

Своей чрезвычайно стильной операторской работой «Сонная Лощина» обязана Эммануэлю Любецки, талантливому мексиканскому кинематографисту, ранее снимавшему «Маленькую принцессу»[110], «Большие надежды»[111] и «Знакомьтесь, Джо Блэк»[112].

Меня побудил работать с ним не какой-то конкретный фильм, мне нравится все, что он снял. «Маленькая принцесса» — красивый фильм, но на каждой своей картине он работал по-разному. Очень похоже на меня: он тоже сперва все обдумывает, но руководствуется интуицией. Схемы освещения декораций разрабатывались несколько месяцев, но на съемочной площадке он принимает решения интуитивно. Наши с ним ощущения очень созвучны; давно я не испытывал такого удовольствия от работы с кем-то. Он словно еще один персонаж фильма.

Первоначально они с Бёртоном намеревались снимать черно-белый фильм в старом, «квадратном» формате. Когда же это оказалось неосуществимым, остановились на практически монохромном варианте, усиливающем фантастический аспект и делающем «нереальное правдоподобным».

Интенсивный колорит, к которому я стремился, сам по себе не столь уж и важен, поскольку он не более чем связующий элемент между декорациями и натурой. Это не черный и белый цвета в чистом виде, с которыми можно творить все, что угодно, — слитые вместе, они образуют мощное единство. Это другой цвет, который очень помог нам при переходе из павильона к натурным съемкам. Он не монохромен, это не сепия, просто использовался светофильтр, несколько приглушающий цвета.

На главную роль Икабода Крейна Бёртон пригласил своего любимца Джонни Деппа. Как и во время съемок «Эдварда Руки-ножницы», когда Депп был его первой кандидатурой, от Бёртона потребовали попробовать и других актеров, преждё чем утвердить на роль Деппа.

Приходится в очередной раз изобразить вместе со студией все те же песни и пляски. Не то чтобы они не любили Джонни, но когда речь заходила об определенной сумме, они сразу же заводили: «А как насчет?..» И вам предлагается все тот же обязательный список. Не в том дело, что у них есть другая конкретная кандидатура на роль, речь идет о рутинной голливудской процедуре: «А что сейчас поделывает Мел Гибсон?»

Когда работаешь с кем-то больше одного раза, возникают доверительные отношения. Это замечательно: не нужно всякий раз облекать свои мысли в слова, обговаривать каждую мелочь. Именно поэтому мне очень нравится работать в Англии. Многие из людей, участвовавших в съемках «Сонной Лощины», были мне знакомы еще по «Бэтмену». В Англии превосходные мастера. Художники-декораторы очень быстро представляют на обозрение весь сюжет, так что тебе даже знать его не обязательно, рисуют замечательно красивое небо, которое наводит на всякие умные мысли. То же и с актерами: ты чувствуешь, как должна быть сыграна сцена, они же делают ее по-своему, а в результате оказывается, что это именно то, чего ты хотел. Такое очень стимулирует, создает положительный импульс.

Джонни также хорошо чувствует зрительный ряд фильма, понимает, как надо двигаться, как наилучшим образом попасть в объектив, — все это очень важно и весьма облегчает жизнь во время съемок, хоть и звучит скучновато. Мы в некотором смысле пинали и таскали его повсюду в течение нескольких месяцев, и, наверно, ему это не слишком нравилось, но он относился ко всему с пониманием и поддерживал в себе заряд энергии.

Депп играет Икабода где-то на стыке между Анджелой Лэнсбери[113] и Родди Макдауэллом[114] плюс толика от Бейзила Рэтбоуна[115]. Для Джонни характерно, что он не является привычным для зрителя стандартным героем боевика.

Когда Джонни кого-то бьет или что-то бросает, он делает это как девчонка, а в кино играет с непосредственностью тринадцатилетнего мальчишки. Это хорошо, потому что я не самый выдающийся режиссер боевиков в мире, а он не самая большая звезда жанра. Мы пытаемся сделать нечто, как мы надеемся, удовлетворительное, не ниже определенного уровня, но под слегка иным углом зрения. Джонни, возможно, видит все это несколько иначе, чем я. Наилучший пример, который я могу здесь привести,— Питер Кашинг. Он отнюдь не звезда боевиков, однако, если дать такому актеру роль в фильме, где сплошное действие и беготня, вы увидите, что он великолепно с ней справится. Хоть мы и изменили характер Икабода по сравнению с первоисточником, он, тем не менее, сохранил черты суетливого, слабонервного человека. Он живет в своем замкнутом мире, погруженный в рефлексию, но затем вынужден раскрыться и действовать физически, не потому, что хочет этого, а просто в силу необходимости. Мы ориентировались на своего рода изящный экшн, подобный тому, что демонстрировали герои Кристофера Ли, Питера Кашинга или Винсента Прайса. Стремление найти красоту и утонченность в действии и движении восходит к той диснеевской версии. В этом Джонни по-настоящему хорош. Он принимает позы, не вставая в позу, и обретает изящество, не будучи Властелином Танца.

Депп утверждает, что позаимствовал стиль актерской игры из фильмов «хаммеровской» студии: «Такая игра не принята в обычном кино: мы здесь словно балансируем на некой тонкой линии. Это стиль, который может показаться чуть ли не скверной игрой актеров. Конечно, я стараюсь не отбрасывать вероятность плохой актерской игры, но все дело в том, что она хороша, даже если воспринимается немного плохой». Бёртон же, как всегда, не пожелал комментировать стиль фильма.

Я и теперь ничего не могу сказать. Да и насчет «чуть ли не скверной» игры сомневаюсь, для меня фильм был по-настоящему важен. Мне хотелось убедиться, что он воспринимается вполне серьезно, как реальная история. Никто не был вульгарен или претенциозен. В фильме есть юмор. Ведь всякий раз, когда делаешь что-то, пусть даже фильм ужасов, можно столкнуться и с чем-то забавным, верно? Не могу объяснить почему, но мне кажется, что в самой природе ужасного скрыто смешное. И вновь пришлось обратиться к диснеевской версии, чтобы попытаться передать всю эту мешанину. Мы вовсе не пародировали жанр, стараясь сохранить сам дух фильмов ужасов, просто хотели немного повеселиться, поддерживая при этом некое равновесие. Оригинальный сценарий был написан очень серьезно. Мы ничего не имели против, но решили, поразмыслив... не то чтобы несколько «осветлить» его, но постараться, сделать не похожим на фильм ужасов Мерчанта—Айвори[116]. Попытались вдохнуть в него немного жизни.

Многие отметили, что Депп в этой роли — alter ego Бёртона на экране. Среди них был продюсер «Сонной Лощины» Скотт Рудин, который сказал: «По существу, Джонни Депп играет Тима Бёртона во всех его фильмах».

Я так не думаю, стараюсь гнать от себя подобные мысли. Мне не нравится такое утверждение, оно подрывает рабочие взаимоотношения, ведь очарование фильмотворчества частично состоит в невысказанном, ты пытаешься найти в этом процессе хоть немного мистического восторга. Хорошо, если актер увидит нечто интересное и для меня, попытается это выразить — ведь все мы, в конце концов, делаем одно дело. Я способен подметить некоторое сходство персонажей, сыгранных Джонни, но у них и много отличий. Мне нравятся хамелеоны — люди, способные изменяться и заниматься то одним, то другим. Я получаю большое удовольствие от работы с Джонни: он открыт для новых идей. Месяцами рихтуешь сценарий вместе с киностудией, пытаясь все проанализировать, обдумать каждый отдельный элемент, но ведь это кино, и -все рассчитать невозможно. Ты отправляешься в путешествие и стараешься размышлять о нем, увлечь себя его идеями, но если увлечешься слишком сильно, ничего хорошего не выйдет. Когда смотришь некоторые фильмы Феллини, видишь, что он понимал это: ты ощущаешь магию, наблюдаешь за огнями и декорациями; они создают всю эту обстановку, а за ними скрывается волшебство, но оно тебе неподвластно — ведь нам не дано управлять стихиями.

Если «Эдвард Руки-ножницы» отразил неспособность Бёртона-подростка к общению, а в «Эде Вуде» переданы его отношения с Винсентом Прайсом, Икабод, по мнению Деппа, олицетворяет борьбу Бёртона с голливудскими киностудиями и даже, более того, — со всем миром.

Забавно, что он высказал подобную мысль. Наверно, это правильно, если смотреть на вещи просто. Однажды Скотт Рудин заявил: «Ты превратил Всадника в Джона Петерса», и я сказал себе: «Постой-постой», а потом подумал: «А ведь он прав в какой-то мере». Я уже говорил, что чувствую себя гораздо более уверенно, если руководствуюсь в своих поступках некими подсознательными импульсами, насколько могу себе позволить, не думая об этом, но не заходя слишком далеко, иначе я вхожу в штопор и быстро проваливаюсь в какую-то дыру. Целый год безделья после «Марс атакует!» весьма скверно на мне отразился. Такого, пожалуй, никогда не случалось раньше, а накопившаяся отрицательная энергия от этой травмы выплеснулась, когда я работал над «Сонной Лощиной».

В помощь Деппу Бёртон вновь собрал чрезвычайно эклектичную и пеструю смесь кинематографических талантов — от британских характерных актеров Майкла Гэмбонам Миранды Ричардсон, сыгравших господина и госпожу Ван Тассель, Ричарда Гриффитса в роли судьи Филлипса, Яна Макдиармида в роли доктора Ланкастера до возвратившихся под крылышко Бёртона Джеффри Джонса («Битлджус» и «Эд Вуд») в роли его преподобия Стеенви-Шу Кристофера Уокена («Бэтмен возвращается») в роли Гессенского Всадника, Мартина Ландау в эпизодической роли и ветерана «хаммеровской» киностудии Майкла Гофа (Альфред в фильмах о Бэтмене), которого Бёртон уговорил возобновить карьеру, чтобы сыграть нотариуса Харденбрука, плюс относительные новички вроде Каспера Ван Дьена, сыгравшего Брома Ван Брунта.

Галерея мошенников: Майкл Гэмбон, Джеффри Джонс, Майкл Гоф, Ян Макдиармид, Миранда Ричардсон, Кристина Риччи

Дочь Питера Лорра, которой у него не было: Кристина Риччи в роли Катрины Ван Тассель

И на этот раз нам захотелось хорошенько перемешать разноплановых исполнителей: когда снимаешь сказку, подбор актерского состава — весьма увлекательное занятие. Стоит собрать всех этих британцев в одной комнате и просто взглянуть на их лица — зрелище потрясающее.

На ключевую роль Катрины Ван Тассель Бёртон пригласил Кристину Риччи, актрису, которая превосходно сыграла бесчувственную, как упырь, Вензди в фильмах о Семейке Аддамс[117] и, казалось, была просто обречена на появление в одном из фильмов Бёртона.

Она кажется мне дочерью Питера Лорра[118]. Я хочу сказать, что если бы у Питера Лорра и Бетт Дэвис[119] была дочь, она походила бы на Кристину. Она несет в себе заряд какой-то таинственности: смотришь и не знаешь, что у нее на душе. Кристина похожа на актрису немого кино — обожаю таких.

Приглашение Кристофера Ли на эпизодическую роль — это тоже влияние «хаммеровских» фильмов.

Когда я впервые встретился с ним, мы просидели два часа. Даже через столько лет впечатление было такое, будто перед тобой Дракула. Он говорит, и ты словно загипнотизирован. Будь я актером, хотел бы принадлежать к той же актерской породе, что и он.

Реакцией Бёртона на компьютерные эффекты в «Марс атакует!» стал возврат к старым добрым методам в «Сонной Лощине», где на стадии монтажа он старался накладывать как можно меньше спецэффектов.

Я хотел вернуться к тем временам, когда возводились декорации, к работе с актерами, к процессу менее искусственному, менее компьютеризованному, — короче говоря, снять старое доброе кино. Это самые трудные моменты, но для меня и самые радостные — те, что я провожу на съемочной площадке. Атмосфера здесь замечательная. Здорово, если можешь сделать основную часть работы именно там, а потом добавлять по возможности меньше, — опыт таким образом становится наиболее непосредственным. Обожаю делать все на месте, прямо на съемочной площадке, — все актеры в костюмах, юпитеры включены, клубится дым. Такой подход предполагает определенные трудности: многое приходится планировать заранее. Однако не менее тяжко, просматривая раскадровку, говорить: «Годится!», потому что решения обычно принимаются на съемочной площадке — а это совсем другое дело. В начале карьеры я делал подробнейшие раскадровки, а теперь в лучшем случае бегло просматриваю их. Если глядишь на мост в городе, а потом идешь по нему с камерой в руках, испытываешь нечто такое, чего не способна дать раскадровка. Это ощущение движения и пространства. Но в некоторых случаях приходится использовать раскадровку, особенно когда имеешь дело с актерами. Замечательно, если можешь объяснить им, чего ты от них добиваешься.

Хотя Бёртон сам продюсировал свои фильмы после «Бэтмен возвращается», обязанности продюсеров «Сонной Лощины» были возложены на Скотта Рудина и Адама Шрёдера.

Скотт — умница. Мы познакомились с ним, когда я пытался пристроить «Эдварда Руки-ножницы» на студию «Фокс». Он хорошо делает свою работу, смышлен и эксцентричен. Чувствуется, для него важно, чтобы фильм получился. Хороший, сильный продюсер может оказаться весьма полезным, если студии удается использовать свое влияние и выгодно продать фильм. Вот где выходит наружу недовольство самим собой: ты потратил столько времени, работая над фильмом, но, увы, нет никакой уверенности, что ты лучше всех знаешь, как его продать. Здесь требуется человек, отчасти со стороны, который умеет жестко настоять на своем. Такого у меня не было в пору работы над фильмом «Марс атакует!» — мы пытались делать это сами, — да и во времена «Эда Вуда» тоже.

Предварительный набросок зловещего пугала, сделанный Бёртоном

Одним из исполнительных продюсеров «Сонной Лощины» был режиссер «Крестного отца» Фрэнсис Форд Коппола. Бёртону стало известно о его участии лишь на стадии монтажа картины, когда ему прислали копию киноафиши и он увидел на ней имя Копполы.

Я сказал тогда: «Что за хрень? Постой-ка, Крис[120], отмотай назад». Как объяснил мой монтажер, Коппола, наверно, позвонил на студию еще лет двадцать назад, в 1970-х. Такое часто случается. Помню, на съемках «Бэтмена» я даже в глаза не видел исполнительных продюсеров. Вот так работаешь год или два над фильмом, а потом по экрану бегут титры, и ты спрашиваешь: «А откуда, черт возьми, взялся этот парень?»

«Сонная Лощина» вышла в прокат 19 ноября 1999 года и получила самые хвалебные рецензии за всю карьеру Бёртона.