Глава 12

Глава 12

На Верховном Совете 11 ноября 1991 года был отменен Указ Президента Российской Федерации о введении чрезвычайного положения на территории Чечено-Ингушской Республики, надо было «сохранить лицо». Зато Доку Завгаев осел в кремлевских коридорах надолго. Как договорились «демократ» Б. Ельцин с бывшим председателем ВС ЧИР, поддержавшим ГКЧП, пока известно было только им одним. Старые партократы, как вороны, друг другу глаза выклюнуть никак не могли. В эти бурные, наполненные событиями дни была организована еще одна провокация. Возмутились заключенные Наурской исправительно-трудовой колонии, они заняли всю территорию и вырвались на свободу, несколько человек охраны были ранены и убиты. Сергей Степашин, руководитель Федеральной службы контрразведки, приоткрыл карты. В одном из своих интервью он поведал журналистам, что ФСБ проводит «ряд секретных операций против Чечни», также Степашин сообщил, что на последнем заседании Совета безопасности он «лично был против встречи Ельцина с Дудаевым». Органами ФСБ было также организовано похищение ректора университета В.А. Кан-Калика и убийство заступившегося за него ученого Абдулхамида Бислиева. Кстати, Кан-Калик был похищен после того, как высказал в своем выступлении по грозненскому телевидению негативное отношение к участию преподавателей и студентов университета в митингах «неповиновения» новой власти во время учебных занятий.

Тем временем к Джохару попали документы секретных сотрудников и информаторов (стукачей) из бывших архивов КГБ. Он взялся за голову. Около 80 процентов элиты: интеллигенция, обладатели ученых званий, самые уважаемые и известные люди республики — были в этих списках! Народ требовал их обличения и публикации фамилий на страницах газет. Страсти разгорались, некоторые требовали немедленного расстрела предателей. Джохару было очень тяжело, воочию он убедился, какое количество его соплеменников, вольно или невольно, попало в сети КГБ. За должности и звания нужно было платить дань не одними деньгами, а буквально продавать душу дьяволу. Но нужно ли было обнародовать их имена? Ведь за каждым стоит не только семья, но и многочисленные родственники, непричастные к тайной спецслужбе. По чеченским обычаям позор ляжет на весь род, им всем придется уехать, но в чем они виноваты? Кроме того, Джохар был уверен, что сейчас, после развала СССР и объявления независимости Чеченской Республики, большинство «стукачей» порвет с советским прошлым. Джохар успокоил страсти, выступив перед народом: «Сожжены все архивы КГБ, все грехи остались в прошлом, мы начинаем новую жизнь, все вместе, с белой страницы». Перед этим все бывшие штатные сотрудники поклялись и дали расписку в том, что больше они на КГБ работать не будут.

На третий день после инаугурации, 12 ноября, было проведено заседание военного совета. Джохар поставил вопрос о доукомплектовании дивизии, на базе которой в дальнейшем будут созданы вооруженные силы Чеченской Республики. Поднимал с места одного, другого, никто не владел ситуацией. Джохар потемнел лицом, начал разносить присутствующих: «Как вы собирались защищать республику. если не знаете, что у вас происходит? Надеялись на народ? Здесь есть кто-нибудь, кто способен доложить обстановку?» Встал Гелани Ахмадов, офицер в отставке, бывший ранее четыре года начальником мобилизационного отдела.

— Доложи обстановку!

— На данный момент в Чеченской Республике имеется 30 000 человек народного ополчения. В каждом районе при сельсоветах созданы военные штабы, избраны командиры, перед каждым поставлена своя задача, организована связь через посыльных на случай отключения телефонов. Части располагаются там-то и там-то. Призывной ресурс — 10 000 человек, на каждого подготовлены документы.

Джохар посветлел:

— Са воша (брат мой), после совещания зайдешь ко мне.

Позже Гелани зашел в Совмин и как ни отказывался, Джохар назначил его на должность начальника мобилизационного отдела. «Ты должен провести призыв. Мой первый указ: отныне чеченцы будут служить на территории Чеченской Республики». Как только был объявлен призыв, народу повалило — отбоя не было, в отличие от прошлых лет. Первые 120 человек прибыли в Бароновскую часть, российские офицеры отказались впустить их, закрыв ворота: «Есть приказ генерала Соколова, командующего этой частью, — не запускать!» Гелани, взяв с собой 10 крепких ребят, подъехал к штабу генерала Соколова:

— На каком основании не запускаете призывников?

— Министр обороны запретил. Чеченцы будут служить, как и раньше по плану призыва, в России.

— Ты отказываешься выполнять приказ нашего президента?

— Да, отказываюсь.

Гелани скрутил с ребятами генерала и привез в кабинет к президенту. Джохар подошел к Соколову, сузил глаза: «Так это ты отказываешься выполнять приказ главнокомандующего Чеченской Республики?» Гроза собиралась, и лавина гнева могла обрушиться и затопить генерала Соколова, не ожидавшего такого поворота дел. Он счел за лучшее благоразумно подчиниться и вытянулся по стойке смирно: «Никак нет, товарищ главнокомандующий!» В дальнейшем на все распоряжения Джохара генерал Соколов вытягивался, отдавал честь и отвечал кратко: «Так точно, товарищ президент!» Большое дело — привычка. Инцидент был исчерпан.

После этого все приказы Джохара выполнялись беспрекословно. Полным ходом пошел набор. Каждый день Гелани должен был докладывать о количестве призывников и состоянии вооруженных сил на этот день. Через три дня из Бароновской части сбежали 15 российских солдат срочной службы, не выдержав давления новоприбывших «салаг». Где бы чеченцы ни служили, никогда они не подчинялись законам «дедовщины», царившим в частях Советской Армии, и Джохар хорошо это знал. Потом ежедневно начали убегать по 30–40 человек. Через месяц срочной службы в частях не осталось ни одного российского солдата. Затем начали уходить офицеры. Приехали генералы Грачев, Шапошников, Громов, Аушев. Провели совещание — что делать с вооруженными российскими силами? Основной вопрос, который их интересовал: куда пойдет оружие, находящееся на территории Чечни? Сама вооруженная единица ни кого уже не интересовала. Тогда Джохар сказал: «Ни одного автомата вы отсюда не увезете!» Генералы покинули Чечню.

После этих переговоров был назначен день выезда из Чеченской Республики оставшихся офицеров и членов их семей. На заранее подготовленные автобусы семьям военнослужащих помогли погрузиться чеченские призывники. И за один день, под бдительной их охраной, российские офицеры покинули Чечню вместе со всеми своими домочадцами и вещами. Одной из первых республик, освободившихся от российских войск, стала Чеченская Республика.

Итак, 26 мая 1992 года Россия подписала с Чеченской Республикой соглашение о выводе войск, а 7 июля 1992 года последний российский солдат покинул территорию Чечни.

Мы переехали в дом к еще одному, второму по старшинству, брату Джохара от другой матери — Мурзабеку. Его дом стоял с правой стороны при въезде на улицу Шекспира, почти напротив дома Бекмурзы, через забор с Басханом.

Посетители одолевали Джохара на работе так же, как и дома. Сразу после его избрания в кабинет потянулась длинная очередь, конца которой не было видно. Каждый хотел лично обнять, поздравить и рассказать обо всех своих бедах, которых накопилось бесконечно много за годы советской власти. Все эти проблемы, в их понимании, президент мог разрешить одним росчерком пера. С некоторыми просителями Джохар беседовал по нескольку часов, в итоге основную свою работу ему приходилось делать по ночам, возвращался он лишь под утро. Но утром его уже ожидали другие гости, которые каждый день с семи утра сидели во всех комнатах нашего дома, непоместившиеся стояли вдоль забора. Джохар никому не отказывал, делал для них все, что было в его силах, но долго так продолжаться не могло. Бесконечные беседы с ходоками и работа на износ выматывали президента. Через месяц товарищи Джохара постановили ограничить часы приема и организовать предварительную запись. Мовлена Саламова, помощника президента, дружно возненавидела вся республика, потому что все ограничения шли через него.

Чеченскую Республику наводнили российские и иностранные журналисты со всех стран мира, для них светофор был всегда зеленым. Джохар, выступая на совещании РОВД республики, предупредил: «Приезжий человек настолько слаб и беспомощен в чужой стране, что нуждается в защите, а не в преследовании. Если мне станет известен хоть один случай притеснения со стороны кого угодно, в том числе и правоохранительных структур, — предупреждаю!!! — поднял палец и обвел всех присутствующих начальников строгим взглядом. — Лично будете отвечать!» Эти слова стали всем известны, и приезжие чувствовали себя спокойно, более того, к ним нередко прикрепляли даже охрану. Именно этим журналистам, бесстрашно приезжавшим к нам во время ведения боевых действий, мы потом были обязаны правдой о войне.

В селах старики выбирали на Совете старейшин самых лучших и красивых юношей в охрану Джохара, президентскую гвардию. Во главе гвардии стал Мовлади Джабраилов, мастер спорта по каратэ, обладатель «черного пояса». Джохар и сам был спортивным, дома у нас всегда имелись небольшие гантели, и где бы мы ни жили, в Сибири или в Прибалтике, вернувшись со службы, поужинав и немного отдохнув, он начинал играть ими. Поэтому всегда был подтянут и в хорошей спортивной форме, его фигуре мог позавидовать любой юноша. Четверо выбранных гвардейцев — Максуд, Муса, Магомед и Руслан, неотлучно бывшие рядом с президентом, — стали его телохранителями и членами нашей семьи. С ними у меня была большая дружба, впрочем, точно такая же, как и с остальными. Эти молодые ребята отчаянно рисковали своей жизнью и могли умереть в любой момент очередного покушения на президента, мечтая только об одном — спасти президента, закрыв его своим телом. Кто из нас в детстве не мечтал о героических подвигах, но для них любой миг мог стать действительно последним, а мечта — реальностью.

Двое гвардейцев всегда стояли возле дома на улице, они менялись через сутки, и мне хотелось их накормить. Они вежливо отказывались и, голодные, упорно продолжали стоять на своем посту в дождь, ветер, снег, весь день и всю ночь. Сменялись они только рано утром. «Ну почему вы все-таки не заходите?» — продолжала упрашивать я. Наконец один из них ответил: «Я даже у своего дяди ни разу не ел из уважения к нему, а тут — президент… ничего, потерпим», — и отвернул порозовевшее от смущения лицо. Видимо, недаром Джохар подчеркивал, что настоящий мужчина — не раб своего желудка. И как бы любой из них ни был голоден, обязательно оставлял после себя на блюде самый большой и лучший кусок. Эта деликатность в еде и самоотречение были для них привычным делом. Все они прибыли из разных сел, но сделаны словно по одной добротной мерке. Их ничему не приходилось учить, настолько все они были прирожденными воинами. Спустя неделю, по строгому приказу Джохара, к нам в дом на трапезу стали заходить все гвардейцы, но все-таки они очень стеснялись. Им легче было оставаться голодными, чем нарушать традиции.

К тому времени мы уже переехали на улицу Ялтинскую, несколькими улицами ниже улицы Шекспира. Джохар продал свои новые белые «Жигули», и мы купили на эти деньги половину коттеджа с небольшим садовым участком. Высокое абрикосовое дерево опиралось одной большой веткой о крышу дома. Старая айва, две черешни, в центре молодая яблоня и персиковое дерево в глубине сада… Через железный крашеный забор на улицу перекинулся высокий розовый куст, усыпанный, словно огоньками, алыми бутонами и расцветшими цветами. Этот куст начинал цвести ранней весной и отцветал только поздней осенью. По этим розовым огонькам издалека и узнавали наш дом.

Мы уже в который раз начинали нашу жизнь с нуля. Только на этот раз наше семейство значительно увеличилось из-за охраны. В Тарту осталась вся старая мебель, но Джохар не унывал, надеясь на родственников. И действительно, многие из них, приходя в гости и увидев, чего нам не хватает, в следующий раз обязательно приносили кто ковер, кто стол со стульями. В итоге все получилось разномастное, но очень уютное. И в довершение к этому неопределенному стилю я еще развесила на стенах все свои картины. Каждый, кто заходил в наш дом, сразу начинал разглядывать мои картины и делать критические замечания, к счастью, не по поводу обстановки. А я каждый день ломала голову, чем же мне накормить семью, гостей, личную охрану Джохара и постовых, стоявших на улице. Было совершено непонятно, кто должен об этом заботиться и привозить нам хоть какие-нибудь продукты. Старые министры работать уже не хотели, новый Кабинет министров еще не был утвержден парламентом, а КОУНХ (временный Комитет народного управления хозяйством), во главе которого восседал Яраги Мамодаев, народ уже успел прозвать «комитетом по оперативному разворовыванию народного хозяйства». Басню «Лев и шакалы» я написала о таких, как он, не зря у меня сразу к нему сердцене лежало! Я все рвалась прочитать ему басню вместе с посвящением, но Джохар не разрешал: «Не будем обижать человека». На самом деле он просто не хотел, чтобы я наживала себе лишних врагов.

После того как прошли выборы в парламент, Кабинет министров был сформирован и утвержден парламентом, Яраги снят и КОУНХ распущен. Чтобы поднять свой вес, Яраги начал ездить по разным странам, заключая неактуальные для республики договоры. После поездки в Японию он целый час, торжественно выступая по местному телевидению, демонстрировал две черные сабли: одну большую — для того чтобы сделать харакири, то есть распороть себе живот, и маленькую — по японским традициям, чтобы друг смог перерезать горло неудачливому самураю. К этому убийственному набору прилагалось белое полотняное полотенце, все в пятнах крови. Яраги передал этот национальный подарок Джохару якобы от японского правительства, хотя в его правдивости я часто сомневалась. Однако успех был ошеломляющим. «Такой дорогой подарок — оружие — могли подарить только истинные друзья», — считали потрясенные зрители. «Недалек час и за признанием нас Японией», — переговаривались меж собой, покачивая головами, довольные старики. Яраги хорошо знал кавказский менталитет. Но, в отличие от других, самураем в своих мечтах представлял, конечно, Джохара, а «другом», держащим за спиной наготове маленькую саблю, — наверняка себя.

Находясь во главе КОУНХ, Яраги уже успел осуществить частичную приватизацию и приготовить обширную программу по приватизации всех государственных предприятий, фабрик и заводов, договорился с заинтересованными людьми, которые сразу стали его поддерживать. Джохар, вначале заявив о необходимости приватизации, вскоре сказал, что с решением этого вопроса торопиться не следует, что достояние народа он разграбить не даст. Затем издал Указ, запрещающий приватизацию нерентабельных предприятий, и определил меры наказания для тех руководителей, которые «заморозили» производство. В действительности многие из них, выполняя негласный приказ российского правительства об экономической блокаде молодой республики, тайно работали на себя. Ходили упорные слухи о том, что «эта власть больше трех месяцев не продержится», а партократы считали дни…

Сразу сократилось производство товаров, в магазинах опустели полки, на рынке подскочили цены. Народ возмутился: куда мгновенно могли исчезнуть продукты? Взяв с собой несколько человек милиционеров, доброволец Иса Ахъядов срочно навел «ревизию» на колбасном заводе. Сбили замки. На складе с потолка гирляндами свисали колбасные ряды уже портящейся пыльной колбасы, несколько заплесневелых тонн лежало в мусоросборнике. Иса заснял эту мрачную картину и показал голодным телезрителям.

К нам в дом пошли родственники «оскорбленного» начальника этого предприятия. Слезно уверяя, что он тут совсем не при чем, они даже хотели объявить храброму Исе кровную месть и подали на него в суд. Но он, не боясь преследования целого рода «колбасников», успел вскрыть и другие преступления против чеченского народа, обнаружив колонну машин с многотонными залежами драгоценного сахарного песка.

Благодарный народ дал быстрому Исе, который был совсем небольшого роста (но ведь «храбрость от размера не зависит»), ласковую кличку Щекар-Иса (Сахар-Иса) и навек занес Ису в страницы своей памяти. Особенно его любили старики, как истинные мусульмане колбасу они не ели, опасаясь наличия в ней свинины, а вот без сахара пить чай совсем не могли! Созданные затем комиссии, кинувшиеся проверять другие предприятия, ничего не нашли — опоздали! Слух о готовящейся проверке мгновенно разносился по маленькой республике, тем более что все вокруг — знакомые и родственники. В итоге желающих проверять и контролировать оказалось так много, что пришлось издать особый указ, защищающий права предприятий.

У нас в доме было точно такое же положение, как и у всех, особенно неудобно было перед гостями, которые приходили ежедневно. Выручали меня блины и пирожки, которые я могла печь с чем угодно: картошкой, капустой, яблоками. Их можно было подать к чаю, и стол уже казался не таким пустым.

Однажды средь бела дня в машине, груженой ящиками, приехал радостный охранник Максуд. Я не верила своим глазам: печенье и конфеты, фруктовая карамель. «Где ты все это взял?» — спросила я его. «У меня друг — завскладом, он узнал, что у нас к чаю нет ничего, и прислал», — отвечал сияющий Максуд. Он был одним из четырех личных телохранителей Джохара, красивый, высокий, атлетически сложенный, очень верующий парень из села. Когда приходило время намаза, он делал его где угодно. Иностранные журналисты один раз так и засняли Максуда: в Президентском дворце, преклонив колени, он молился на расстеленном на полу газетном листе, положив по углам для защиты от сквозняка две гранаты.

Максуд был большим любителем тяжелого рока и у себя в комнате, в простом сельском доме, сделал светомузыку. Переливаясь в ее лучах, лениво качались в прозрачном аквариуме вуалехвостки и золотые рыбки. Аквариум тоже был его увлечением, и за любимыми рыбками он ухаживал сам. На день рождения нашей дочери Даны Максуд привез большой круглый аквариум и зыбок в полиэтиленовом пакете с водой и установил его в зале. Кроме того, он был еще и мастером спорта по дзюдо.

Приехавшие из Франции журналистки, впервые увидев наших гвардейцев и охрану Джохара, были приятно удивлены: «Где вы таких Аполлонов набрали, они с успехом могли бы позировать для обложек модных журналов, все, как один, — Алены Делоны». Джохар с улыбкой гордо отвечал: «Это простые ребята из наших сел, а вот если бы вы в горы поднялись, там действительно есть на что посмотреть!»

С легкой руки Максуда наше положение значительно поправилось. Теперь не только гостям и соседям, но даже нашим охранникам, когда они ехали домой, я давала пакеты с конфетами и печеньем — детям. Совершенно неожиданно из сел начали передавать мне творог, сметану и молоко в стеклянных трехлитровых банках родственники наших гвардейцев. Наверное, дома они рассказывали, как мне приходится вертеться, чтобы всех накормить. И помогать стала вся Чечня. То, чего не делали министры, взяли на себя простые люди.

С большим трудом прошло формирование Кабинета министров. Устоявшаяся за долгие годы СССР система властных кланов принадлежала известным всем в республике фамилиям — Завгаевым, Хаджиевым, Арсановым, давно завербованным КГБ. Сетью многочисленных поборов и взяток они, как пауки, опутали и не хотели отпускать свою многолетнюю жертву. Незадолго до горбачевской перестройки один отчаявшийся молодой чеченец прямо в кабинете расстрелял министра лесного хозяйства. Об этом еще долго все говорили, и большинство было на его стороне, против только «пираты», засевшие в кабинетах. Этот чеченец был арестован, осужден и расстрелян как примерное назидание всем не смирившимся со своей участью и для полного спокойствия растревоженных министров. Но сейчас Москва их больше не защищала, а ее спецслужбы подталкивали к самым изощренным методам.

Мэром города стал Бислан Гантемиров, и совершенно неожиданно из кранов потекла вода, заработала стоявшая доныне канализация. «Откуда ты взял деньги на ремонт?» — спросила я его, когда он пришел к нам. «Я оставил всех работников на старых местах и сказал им: «Если хотите работать — вложите то, что наворовали раньше, потом еще наворуете»». Его вступительная речь на первом собрании всех работников городской мэрии поистине отличалась оригинальностью. Но самое удивительное было в том, что сам он не усматривал в ней ничего особенного.

Одним из первых состоялось и назначение министра иностранных дел, выходца из Иордании, Шамиля Бено. Генеральным прокурором была назначена Эльза Шерипова, бывшая ранее членом ОКЧН, мужественно показавшая себя в последний период. Начальником Службы национальной безопасности стал известный борец, спортсмен, чемпион мира Салман Хасимиков. Джохар надеялся, что он сможет справиться, даже не обладая специальными познаниями в этой области, хотя бы потому, что не увяз в общей для бывших профессиональных кадров коррупции. Сам Джохар совмещал пост главы государства и председателя Кабинета министров — это было необходимым требованием сложного переходного периода.

Поэт и писатель Зелимхан Яндарбиев, возглавляя Комитет парламента по печати и информации, все еще оставался председателем Вайнахской демократической партии. Его называли главным идеологом чеченской независимости, и российские СМИ обливали его грязью наравне с Джохаром. Блестящие статьи Зелимхана, регулярно появляющиеся на страницах газет, разъясняли истинную сущность всех процессов, происходящих в России и у нас в республике. Одна из них под названием «Пришествие Иуды» о наших будущих колаборационистах — предателях собственного народа («Козел — Иуда, приученный своими хозяевами уводить стадо баранов на бойню и незаметно выскальзывающий в самый последний момент в спасительную маленькую дверцу») оказалась пророческой. А Джохар не обращал никакого внимания на самые нелепые и провокационные слухи и, когда я рассказывала или читала ему очередную газетную «утку», только смеялся: «Собаки лают — караван идет!» Эта фраза стала крылатой, она объясняла все, и многие повторяли ее вслед за ним.