Глава 8 «РЕВУЩИЕ СОРОКОВЫЕ»
Глава 8
«РЕВУЩИЕ СОРОКОВЫЕ»
Эфир оставался перегруженным. Корабли меняли свои курсы. Корабли откладывали выход в море.
Южная Атлантика опустела. «Пингвин» шел на юг, но его впередсмотрящие при всем старании не могли обнаружить даже самой тоненькой струйки дыма на горизонте. Создавалось впечатление, что англичане временно прекратили судоходство в Центральной и Южной Атлантике. Это означало, что тысячи и тысячи тонн важных грузов были на какое-то время потеряны для Великобритании, поскольку они оставались лежать без пользы в разных портах. Результаты, подобные этим, быть может, не слишком драматичны и зрелищны, но они не менее, а то и более важны, чем отправленный на дно тоннаж.
Насколько мог судить Крюдер, следующие несколько недель не обещали приключений. Люди на борту вспомогательного крейсера имеют строго определенные обязанности, и если ничто не отвлекает их от повседневных дел, моряки начинают скучать. Крюдер отлично знал, что у него на борту около трехсот отличных матросов, иначе говоря, триста человек, имеющих разные характеры, мысли и чувства, настроения, проблемы, сильные и слабые стороны.
В свободное время, которого у него теперь стало больше, Крюдер методично обходил помещения корабля. Его можно было встретить в самых неожиданных местах — например в прачечной, где морские волки стирали свое бельишко. У Крюдера всегда и для всех находилось дружелюбное слово и хороший совет, он никогда не гнушался никакой работы, чтобы подкрепить свои слова личным примером. Как-то раз он пришел в прачечную.
— Эй, парни, да здесь жарко! — воскликнул он и снял китель.
В этот момент в помещение вбежал чрезвычайно жизнерадостный матрос и, увидев наклонившуюся фигуру, от души шлепнул ее по заднице, к немалому ужасу всех остальных, знавших, кому эта задница принадлежала.
— Боже милосердный! — воскликнул один из моряков.
Больше не было произнесено ни слова, и, хотя в прачечной было жарко, присутствующих прошиб озноб. Шутник, обнаружив, что смотрит в лицо капитана, позеленел и стал бормотать извинения.
— Да ладно, — отмахнулся капитан, — и нечего стоять здесь, разевая рот, как треска. — Помолчав немного, он добавил: — Судя по всему, вас здесь неплохо кормят, силенок явно прибавилось.
«Капитан одобрил рацион матросов», — записал в журнал вахтенный офицер.
Другой частью корабля, куда обычно не заглядывают капитаны, был свинарник. Крюдер же посещал его регулярно. Он любил лично следить за всем и хорошо знал, как важно для всех хорошее самочувствие его щетинистых обитателей. Обычно он оставлял дверь открытой, чтобы ослабить царивший в помещении густой аромат.
— Доброе утро, Эмей. Как дела сегодня?
— Доброе утро, господин капитан. Все как обычно. Все свинки в порядке.
Свинаря на самом деле звали Шнееклот, и он часто недоумевал, почему Старик называет его таким диковинным именем. Он был сыном фермера из Фленсбурга и имел дело со свиньями еще до того, как Крюдер назначил его присматривать за животными на «Пингвине». Он ничего не слышал о преданном свинопасе Одиссея, но с душой относился к своей работе и иногда даже спал в свинарнике. Крюдер немало позабавился, когда однажды, войдя в свинарник, увидел висящие на стене вещи свинаря. Очевидно, негромкое ворчанье его довольных подопечных помогало ему уснуть.
— Обосновался здесь, Эмей? — спросил капитан, кивнув на висящую в стороне рубашку матроса.
— Нет, господин капитан, — поспешил ответить Шнееклот, отлично понимая, что жить в этом помещении для человека неправильно. — Просто проветриваю и просушиваю исподнее.
Крюдер от души рассмеялся и приступил к осмотру свиней. Они были явно довольны своей судьбой и мирно толстели, без ограничения питаясь отходами с камбуза под бдительным оком фермерского сына из Фленсбурга.
— Нам следует придумать для тебя специальную нашивку, Эмей, — сказал Крюдер. — Что ты думаешь о переплетенных поросячьих хвостах, окруженных лавровым венком?
Шнееклот не всегда понимал шутки капитана, но не сомневался в его хорошем отношении, и в течение долгого времени неофициальный судовой свинарь был одним из самых преданных людей Крюдера. В дополнение к этому, очевидный интерес, проявляемый Крюдером к его четвероногим питомцам, дал ему некий особый статус на борту «Пингвина». С его «связями» считались все, даже старшины.
Как-то раз в полдень на горизонте был замечен дым. Это было впервые за много дней. Прозвучал сигнал тревоги, и люди заняли места по боевому расписанию. Крюдер вывел «Пингвин» на удобную позицию и стал ждать, пока незнакомец приблизится. Вскоре стало ясно, что это японский сухогруз, а еще через некоторое время старший помощник идентифицировал его как «Гавайи-мару». Судно, очевидно, шло в Буэнос-Айрес, и Крюдер дал ему уйти.
А тем временем на борту произошла небольшая трагедия. Лейтенант Габе описал ее в своем дневнике следующим образом:
«Я выпустил Макса и Морица из клетки, чтобы они немного полетали, и как раз в это время зашел Рихе с Джимом, одной из наших собак. Все было нормально. Мориц находился вне пределов досягаемости, но Макс сел на краешек цветочного горшка, должно быть, хотел поклевать листики. И в этот момент Джим бросился на него. Я уже думал, что Максу пришел конец, но оказалось, что конец пришел только его хвосту. Теперь он летает с голым задом, а во всем остальном вроде бы нормально себя чувствует. Только больше не поет. Обиделся, наверное. Какой стыд!»
Крюдер сообщил команде, что, хотя у людей нет возможности отправлять или получать письма из дому, их домочадцы не пребывают в неведении о судьбе моряков. Командование поддерживает с ними регулярную связь. Конечно, речь идет только о коротких сообщениях без каких бы то ни было подробностей: ваш муж, отец, сын находится в добром здравии, но пока не может сам написать или приехать.
Это было очень уместное объявление. Во время войны людям свойственно тревожиться о своих близких, поэтому сообщение капитана было воспринято с радостью и благодарностью. Теперь никому не надо было думать о том, что его родственники волнуются о нем зря.
«Пингвин» прошел сороковую параллель и продолжил движение на юг. Юг для жителей Северного полушария обычно означает тепло, но далеко не всегда. Начиналась зима. В старые времена моряки прозвали эти широты «ревущие сороковые», и люди, которым довелось испытать на себе всю ярость здешней непогоды, неизменно находили это название очень подходящим. Команда «Пингвина» тоже не видела повода оспаривать мнение своих предшественников.
Как раз в это время лейтенант Левит начал жаловаться на сильные боли в боку. Доктору Хассельману не потребовалось много времени, чтобы диагностировать аппендицит. Хуже всего было то, что нельзя было терять время — аппендикс грозил вот-вот лопнуть. Корабельный хирург доктор Венцель отправился на мостик, чтобы узнать, сможет ли Крюдер изменить курс и повести судно так, чтобы качка была меньше.
— Когда будете готовы к операции, дайте мне знать, — сразу сказал Крюдер.
«Мы едва могли держаться на ногах в операционной, — записал доктор Хассельман в своем дневнике. — Все время, пока я работал, один из санитаров сидел позади и прижимал меня к операционному столу. Доктор Венцель ассистировал, а другой санитар выполнял функции анестезиолога. Все инструменты приходилось держать в руках — положить что-нибудь на стол было невозможно. С особенной осторожностью следовало пользоваться скальпелем, ведь он мог выскользнуть из рук в самый неподходящий момент. Хотя в операционной было прохладно, пот тек с меня ручьем».
Но все хорошо, что хорошо кончается. Аппендикс был вырезан, и очень скоро Левит снова был на ногах.
Шторм завывал, словно стая разъяренных хищников. Волны вздымались над бортом и с грохотом обрушивались на палубу, ударялись о надстройку и рассыпались мириадами пенных брызг. Причем перемен к лучшему ждать не приходилось, даже наоборот, шторм еще не достиг своей высшей точки. Создавалось впечатление, что с цепи сорвался огромный зверь и теперь буйствовал и крушил все на своем пути.
Все время, пока продолжался шторм, Крюдер провел на мостике, но он был спокоен и собран, как всегда. Лейтенант Ролль передал ему очередной метеорологический прогноз. А перед этим боцман Раух доложил о потерях и повреждениях на борту: один человек получил ранение. Далее он, боцман, посоветовал Шнееклоту покинуть свинарник. Он именно так и сказал: «посоветовал», а вовсе не «приказал», и Крюдер усмехнулся.
Эмей не пожелал покидать своих свиней. Он сказал, что необходим своим подопечным. Кроме того, добавил он, внизу намного теплее. К тому же вряд ли стоит беспокоиться из-за таких пустяков. Дела должны обстоять значительно хуже, чтобы он изменил свое решение.
— Возможно, мы сумеем заставить его, — хмыкнул Крюдер.
Затем настал черед доклада кока.
— Не могу поддерживать огонь, господин капитан. Нельзя удержать кастрюлю на плите. Готовить пищу невозможно.
— Невозможно? — удивился Крюдер. — Терпеть не могу это слово. Перестаньте ныть, просто идите и готовьте людям пищу.
— Так точно, господин капитан, — сказал кок, но как раз в тот момент, когда он отдавал честь, судно сильно качнуло, палуба ушла из-под ног бедолаги, и он с ужасным грохотом сел на палубу. — Так точно, — повторил он еще раз, на этот раз сидя, кряхтя встал и отправился восвояси сообщить своим помощникам приказ капитана.
Говорят, что в беспокойное время правильнее всех ведет себя тот, кто ни на минуту не прекращает работать. Крюдер был человеком, ставшим твердым как сталь и холодным словно огурец, столкнувшись с любыми превратностями судьбы, которые могут подстерегать моряка. Он точно знал, что нельзя складывать руки и говорить — «это невозможно», надо делать свое дело. Тот факт, что он вел себя абсолютно уверенно и контролировал любую ситуацию, даже самую сложную, вселял уверенность в сердца его подчиненных.
— Старик сказал, что надо приготовить еду, — проинформировал кок персонал камбуза.
Матрос, считавшийся его правой рукой, нетвердыми шагами вышел из угла помещения — только там он мог устоять на ногах — и сказал:
— Раз так, давай готовить.
При любых обстоятельствах не обходится без недовольного ворчанья, ропота, ругательств. Но не с Крюдером. Его приказы всегда выполнялись беспрекословно и со всем старанием. Вот и в этом случае люди твердо усвоили, что, если надо приготовить пищу, они ее приготовят, независимо от того, сколько времени и сил на это будет затрачено. Воду в кастрюли можно было наливать только до половины, да и та часто выплескивалась на пол при особенно сильной качке. Нередко она заливала огонь на плите, и, кроме обычных звуков, в камбузе постоянно слышалось шипение, и в воздух поднимались клубы пара.
Голодным членам команды раздали печенье и шоколад.
С наступлением ночи начался сущий ад. Иногда казалось, что в следующую секунду «Пингвин» отправится прямиком на дно, но всякий раз судно вновь взлетало на очередную гигантскую волну, чтобы через секунду снова совершить прыжок в пропасть.
Долгая ночь прошла, а утром появились первые признаки улучшения погоды. Облачность постепенно рассеивалась, и к полудню между обрывками облаков уже можно было видеть полоски голубого неба. К вечеру стало совершенно ясно: шторм кончился. Крюдер позволил себе немного отдохнуть.
Он просто снял верхнюю одежду и с наслаждением растянулся на койке. Отдых командира корабля никогда не длится долго, он должен быть готов в любую минуту вскочить и начинать действовать, не тратя время на одевание. И в этот раз долго отдыхать Крюдеру не пришлось. Его разбудил звук торопливых шагов. Дверь его каюты распахнулась.
— Капитан!
— Что случилось? — Крюдер уже полностью проснулся.
— Судно слева по борту.
Крюдер в момент оказался на мостике и принялся с напряженным вниманием изучать силуэт незнакомого судна, отчетливо видный на фоне звездного неба.
Судно в этих широтах? Очень подозрительно! Крюдер знал, что у него есть все основания держаться в стороне. Он должен был добраться до своей оперативной зоны — Индийского океана, — не привлекая внимания. А уж там он постарается привлечь внимания как можно больше.
Все его офицеры жаждали заняться незнакомцем. Они считали, что нет ничего проще. Вообще-то на борту все спали, кроме вахтенного офицера, рулевого, впередсмотрящего и вахты машинного отделения. Крюдер прислушался к их спору. Лейтенант Михаэльсен старался остудить пыл бравых вояк. Во-первых, увещевал он, незнакомец вполне может оказаться британским вспомогательным крейсером, а это означает неминуемый бой. Но это было бы еще ничего, и у «Пингвина» были неплохие шансы одержать верх, но противник наверняка выйдет в эфир и сообщит о местонахождении немецкого вспомогательного крейсера, а уж это им точно не нужно. Во-вторых, незнакомец может быть немецким судном, идущим из Японии, или немецким призом. Короче говоря, чем бы ни было неизвестное судно, было очень маловероятно, что это обычный сухогруз. Обычный сухогруз не мог идти таким курсом.
Крюдер еще некоторое время прислушивался к дискуссии, потом, без каких бы то ни было комментариев, приказал изменить курс и обойти неизвестное судно.
Офицеры были очень разочарованы, но позднее выяснилось, что решение Крюдера оказалось правильным. Командир другого немецкого вспомогательного крейсера сообщил, что неизвестное судно оказалось «Тираной» — немецким призовым судном, имевшим на борту большое число пленных англичан. Домой оно так и не попало. В нескольких милях от атлантического побережья Франции оно было торпедировано британской подводной лодкой и затонуло. Команда и ее невольные гости были спасены, но разочарованы: пройти так много опасностей и нарваться на торпеду в самый последний момент! Как тут не сетовать!