Дагмара Лойпольд СИНЯЯ БОРОДА UNLIMITED © Перевод К. Серов
Дагмара Лойпольд
СИНЯЯ БОРОДА UNLIMITED
© Перевод К. Серов
«Для наших братьев и сестер» — так это называлось. А по мне бы лучше только «для братьев», две сестры у меня уже были. Но даже желанным братьям я никогда не отправила бы и половины того, что укладывали в посылки.
В последнюю неделю перед Рождеством уроки немецкого состояли из упаковывания посылок. «Братьям и сестрам — в Восточную зону». Коробки песочного цвета общими усилиями складывали на тележки и везли на почту, где под чутким руководством учительницы сдавали в окошко, вовсе не испытывая обычных для дарителя чувств — например, предвкушения чужой радости. Ничего, кроме горькой обиды за то, что живешь в неправильной части страны. На твой-то адрес благотворительная посылка не придет.
Каждая семья собирала посылку самостоятельно. В школе давали кое-какие советы насчет содержимого: поменьше банок, никаких туалетных принадлежностей, журналов и книг. Кроме того, каждый ученик обязан был приложить собственноручно написанное письмо, начав его словами «Дорогая семья!» — слева, и «Оберланштайн, число» — справа вверху. «Напишите, кто вы есть и чем увлекаетесь, — говорила госпожа Канценберг, наша учительница, — будьте проще!»
И еще нас строго-настрого предупреждали: пожелания должны касаться только счастливого Рождества, а не воссоединения в будущем, подлинных выборов и прочего. Мы ведь знаем, что братья и сестры живут под гнетом, вот и незачем давить на них еще и несбыточными пожеланиями. У меня не было ясного представления ни о будущем (с воссоединением или без), ни и о выборах, так что эти меры предосторожности казались мне довольно глупыми. Какая разница, пожелает мне кто-нибудь на Рождество воссоединения в будущем или нет, если в посылке лежат шоколадное драже и сырки «бебибель» в красной обертке?
Каждый год я писала одно и то же письмо, только почерк постепенно улучшался:
Дорогая семья таких-то!
Я желаю вам счастливого Рождества и надеюсь, что посылка вас порадует. Я учусь в Начальной школе кайзера Вильгельма, и мне шесть (семь, восемь) лет. Я увлекаюсь лошадьми и роликовыми коньками. Мое любимое блюдо — цветная капуста со сливочным маслом и картофелем. У меня есть две сестры и волнистый попугайчик. Город, где я живу, называется Оберланштайн и находится на Рейне. Как и Лорелея.
С наилучшими пожеланиями от всей нашей семьи,
Дагмара Лойпольд
На третий год любимым блюдом стали макароны с томатным соусом, «Лорелею» я зачеркнула и написала вместо нее «замок Остершпай». А так все осталось по-прежнему. Что я тайно учу язык суахили, я конечно же скрывала. Как и другие важные вещи. Наверное, эти письма впервые показали нам, что и такое бывает: все верно, но все неправда.
С утра мы составляли список покупок, из-за чего семейный поход по магазинам становился торжественнее обычного.
Обычно мама радовалась, представляя, как укладывает гуманитарную помощь в корзинку и относит на кассу. Поэтому она предоставляла и мне свободу выбора. И ничего хорошего: только я выберу, например, лосось-суррогат, как она начинает упрекать — мол, я подыскиваю только то, что мне самой не по вкусу. Во-первых, это неправда: лосось-суррогат мне нравился хотя бы своим чрезвычайно убедительным цветом, да и кто мог знать, попадут ли наши дары в семью, разделяющую мои вкусы?
А вот драже и «бебибель» всегда оказывались в корзинке для Восточной зоны, и на опустошенном Западе я открыла для себя значение слова «жестокость».
Каждый год мама особенно долго думала над кофе: разумеется, «Онко», но какой? Выбор был в пользу дорогих сортов: уж дарить, так дарить. Для противников кофеина — кофе «Хаг». Затем ореховая паста, шоколадные ломтики «Эсцет», графшафтерский золотой сок (этот сироп из сахарной свеклы я отдавала братьям и сестрам с чистым сердцем), сахар, молоко, конфеты «Мон шери» и мармеладные медвежата. Тунец с овощами.
При оплате мамино лицо выражало обеспокоенность, но стоило ей закрыть кошелек, как это выражение исчезало. Корзинка полная, а для нашей семьи ничего — под конец года план выполнен.
Некоторые подарки — не сахар и не муку, разумеется — празднично упаковывали, свободное место заполняли древесной стружкой (газетная бумага была запрещена) и грецкими орехами. На самый верх — то самое письмо, потом снова рождественская бумага, две еловых веточки и листок с адресом семьи и обязательным списком упакованных продуктов. Учительница прилаживала ручку, и готовая посылка выглядела как посылки, нарисованные над словом «посылка» в учебнике немецкого для первого класса. Солидно и профессионально.
В эти дни класс превращался в мастерскую: мы паковали, перевязывали и пели рождественские песни.
«Время зимнее пришло, радость людям принесло!»
В сочельник снова пели, а в каждом окне, выходящем на улицу, стояли свечки — такие, как на кладбище, в красных стаканчиках, — дескать, их свет доходит до братьев и сестер.
Я спросила у отца, где находится Восточная зона. Он ответил:
— Конечно же на востоке.
И добавил:
— В каждом доме.
Потребовались пояснения. Они оказались довольно резкими и бесполезными. Только напугали.
— Восточная зона — как запретная комната в замке Синей Бороды, — объяснил отец. — Комната — это часть замка, но в ней скрыта великая тайна, опасная тайна. У которой есть свой ключ.
Мне было неприятно вспоминать сказку, я боялась залитой кровью комнаты. И мне совсем не хотелось открывать дверь в Восточную зону. Но ведь я знала любую комнату в нашем доме, даже чулан, угольную и кладовую. Виды из всех окон, запахи во всех помещениях.
Тогда я поняла: помещения снаружи и помещения внутри — братья и сестры!
Кровное родство.
И стала испытывать страх перед всеми комнатами.