Наконец-то борода

Наконец-то борода

Переболев малярией, Леонардо отрастил более длинные волосы и отпустил бороду. Наконец-то, после шестидесяти лет жизни, он приобрел тот облик, который повсеместно запечатлелся в представлениях о нем! Именно таким должен представать в массовом сознании великий ученый. И сам он хотел, чтобы таким видели его современники и сравнивали с Аристотелем (а не Платоном, каким увидел его Рафаэль). Он словно бы уже не принадлежал своему времени. Его современники были бы рады согласиться с этим и похоронить его заживо. Впрочем, представая в облике философа, разгадавшего вселенскую тайну, он лишь стремился оставаться тем денди, которым был со времен своей ранней молодости. Он так и не утратил потребности подчеркивать собственную исключительность…

Пребывание в Риме, где Леонардо надеялся работать в собственное удовольствие, ознаменовалось для него всякого рода неприятностями и даже кошмаром. Только укрывшись за стенами своего мирного Бельведера, он хоть в какой-то мере мог чувствовать себя защищенным от злобного недоброжелательства. Постоянно оказываясь жертвой темных интриг, он к тому же еще вынужден был бороться с неуместным любопытством. Как мы знаем, он с энтузиазмом взялся за работу по созданию зажигательных зеркал. Уже давно увлекала его мечта об использовании солнечной энергии; надо было лишь найти способ уловить и сохранить ее, направить в нужное русло… Прежде всего, требовалось сконцентрировать ее при помощи параболических зеркал. Для этого Джулиано Медичи дал ему двоих помощников-специалистов, немцев, один из которых называл себя Джованни дельи Спекки, Иоганн Зеркальщик. На пару со своим приятелем они прямо-таки терроризировали Леонардо. Иоганн Зеркальщик с самого начала стал без зазрения совести использовать прежние работы Леонардо в личных целях, то есть на продажу ради собственной выгоды. Что же до его напарника, то он только и знал, что пьянствовать и стрелять птиц из арбалета[46], при этом обворовывая Леонардо и его приятелей, словно разбойник с большой дороги. Поскольку же эти два немца также были поселены в Бельведере, обстановка там становилась невыносимой.

Этих, с позволения сказать, помощников Леонардо вынужден был не только поселить у себя, но также и содержать и обучать, рассчитывая взамен получить от них практические сведения по производству зажигательных зеркал. Оказавшись в столь деликатной ситуации, он впервые в жизни вынужден был обратиться к собственному покровителю, дабы тот помог ему разрешить конфликт с обидчиками и избавиться от них. Возымело ли это обращение свое действие или нет, но спустя два месяца после начала совместных работ по созданию зажигательных зеркал Иоганн Зеркальщик тайком съехал с квартиры, прихватив с собой множество краденых документов, которыми не преминул воспользоваться. По чертежам Леонардо он сконструировал и продал ряд технических приспособлений, над изобретением которых мастер трудился годы, желая облегчить жизнь тех, кто добывал себе пропитание собственным трудом.

Обращаясь за помощью к Джулиано Медичи, Леонардо надеялся выиграть дело, как когда-то ему это удалось, прибегнув к покровительству французского короля. Однако в первый день января 1515 года Джулиано покинул Рим. Он намеревался жениться на Филиберте Савойской. По трагической случайности его отъезд совпал с облетевшей всю Европу вестью о кончине другого покровителя Леонардо – короля Людовика XII.

Женившись, Джулиано Медичи стал дядей нового короля Франции.

Шесть месяцев, в течение которых Джулиано не было в Риме, стали для Леонардо периодом сплошных огорчений. Лев X не собирался покровительствовать ему. Порой хватало одних только слухов, чтобы вызвать неодобрение со стороны папы. Так, Леонардо обвинили в некрофилии и, что хуже того, в надругательстве над покойниками, имея в виду его анатомические исследования. Некрофилия, некромантия, что еще? Говорили, что в распускании слухов особенно усердствует пресловутый Иоганн Зеркальщик, видимо, задавшийся целью погубить Леонардо. Аноним Гаддиано приводит слова этого недоброжелателя:

«Он не ограничивается одним только вскрытием и изучением трупов. Гораздо больше усердия он прилагает к разыскиванию красивых молодых людей, больных или выздоравливающих, дабы удовлетворять свою извращенную половую потребность. Все в госпитале испытывают от этого стыд и отвращение, требуя положить конец этому. И вообще следует запретить ему появляться в госпитале. Слухи об этом уже дошли до папы…»[47]

При всей своей толерантности Лев X был возмущен услышанным. Он запретил Леонардо вскрывать трупы, тем самым лишив его возможности заниматься анатомией. Свое решение он обосновал тем, что он, папа, рискует навлечь на себя всеобщее осуждение, покрывая подобного рода святотатство. Леонардо рассчитывал на ббльшую терпимость со стороны представителя рода Медичи, во всяком случае надеялся на то, что ему дадут возможность завершить его анатомический трактат. Однако он имел дело с папой, подверженным влияниям, готовым поверить любым злоречивым слухам – настоящим флорентийцем и, что хуже всего для Леонардо, одним из тех Медичи, которые, как он полагал, всегда вредили ему, еще с его юных лет, проведенных во Флоренции.

В отсутствие своего брата папа наконец-то предложил Леонардо, словно бы извиняясь перед ним (так полагал сам мастер), написать картину маслом. Леонардо тут же принялся за изготовление нового лака, экспериментируя с маслами и травами. Когда эта информация дошла до ушей папы, тот, как рассказывают, воскликнул: «Этот человек никогда ничего не сделает, потому что он принимается завершать свое произведение, еще не приступив к нему!» О Леонардо в его шестьдесят три года всё еще спорят, подает ли он надежды как художник! Неважно, что он всегда заявлял, что первым делом он старается узнать всё о предмете, который собирается изобразить. Отсюда его интерес к анатомическим занятиям и стремление в первую очередь изготовить лак, которым будет покрывать готовую картину.

Дурная репутация Леонардо бежит впереди него, дискредитируя его работу, делая подозрительным даже такое невинное занятие, как изготовление отделочного лака. Если нет оснований объявить его шпионом или колдуном, то по крайней мере можно обвинить в том, что он снюхался с наихудшим городским сбродом. Тогда уже можно будет судачить о его нравах и неподобающем круге общения. И так повсюду, куда бы он ни прибыл. Хорошо еще, что в Риме с ним его дорогой Зороастро, вместе с которым он еще двадцати лет от роду подвергся во Флоренции постыдному обвинению по делу Сальтарелли. Как и прежде, Зороастро продолжает растирать для Леонардо краски, исполняет роль прорицателя и служит кузнецом: он изготовил для него богато украшенный кинжал и просит носить его при себе. По случаю он может приготовить то ли яд, то ли укрепляющий напиток, возвращающий силу ослабевшему и убивающий злодея как по мановению волшебной палочки… Настоящий маг!

Чувство юмора не покидает Леонардо, несмотря ни на что. Он старается показать, что невзгоды скорее забавляют его, нежели удручают. Он совершает поступки, которые позднее назовут проделками или розыгрышами. «К спине большой ящерицы, найденной в винограднике, которая самим своим видом способна обратить на себя внимание, Леонардо приделал крылья, изготовленные из кожи других ящериц, которые (крылья) при движении рептилии начинают махать, – рассказывает Вазари. – Он снабдил ее также дополнительными глазами, рогами и бородой, а главное – приручил ее. Он носил ее в кармане, чтобы, внезапно вытащив ее, пугать людей, обращавшихся в бегство при виде этого чудовища…» Имел ли место такой случай или нет, но он многократно пересказан биографами Леонардо, стремившимися с его помощью передать атмосферу, царившую тогда в Риме.

Леонардо повстречался в Риме и с Аталанто, служившим тогда интендантом папских мастерских. Видимо, с ним он занимался акустическими экспериментами. Оба они были хорошими музыкантами. Хотя прошло много времени с того знаменитого музыкального конкурса в Милане, они по-прежнему любили на пару помузицировать.

В конце 1514 года произошла неожиданная встреча Леонардо с одним из его братьев – Джулиано, вторым сыном сера Пьеро. Именно он был главным бойцом в баталиях, которые затеяли братья Леонардо с целью оспорить полученное им наследство. Как помним, им тогда не удалось аннулировать завещание, составленное их дядей. Джулиано, разумеется, стал нотариусом. Ему тридцать пять лет, он женат, отец семейства. Его сближение с Леонардо отнюдь не было ни бескорыстным, ни случайным: ведь его знаменитый старший брат, пусть и бастард, имеет связи, весьма полезные для молодого амбициозного нотариуса. Письмо Леонардо, адресованное одному из советников папы, свидетельствует о его ходатайстве в пользу брата-просителя. Другое его письмо, адресованное брату в тот момент, когда тот стал отцом, свидетельствует скорее о цинизме, нежели остроумии автора: «Ты радуешься, произведя на свет недремлющего врага, всеми силами устремленного к свободе, которую он обретет лишь в смерти…»

Самим образом своей жизни Леонардо удивляет, приводит в недоумение, раздражает окружающих. Многообразие его занятий интригует как самого папу, так и папский двор в Ватикане. Леонардо ведет беспорядочную, своенравную жизнь, живя одним днем. Сетуют на его безответственность, неспособность выполнять полученные заказы, завершать начатые работы. Его обвиняют в том, что он разлюбил искусство, забросил его ради науки… Он отказывается от всех заказов, чтобы всецело посвящать себя удовлетворению собственной любознательности, и этого ему не прощают. Результат не заставляет долго ждать себя: больше никаких заказов Леонардо и, после отъезда Джулиано, никаких денежных выплат. Забывают даже заплатить ему то, что должны. Протестовать бесполезно.

Увлечение Леонардо воздушными потоками, бурями достигает апогея. Он теперь рисует исключительно вихри, водовороты, наводнения. Это тревожит Мельци. Видимо, это даже еще больше, чем физическая слабость и болезнь Леонардо, обескураживает и Салаи. В Бельведере царит мрачное настроение. Леонардо после болезни, во время которой он заглянул в бездну, утратил определяющий элемент своей жизнерадостности, своей возобновлявшейся каждое утро энергии. В значительной мере утратил свою силу. Свою потрясающую жизнестойкость.

Впрочем, следует напомнить, что водные стихии всегда пленяли его. Его неудержимо влекло к воде, и он регулярно возвращался к ней.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.