7

7

Наконец Гарри выдержал экзамен на степень доктора юридических наук. Цель достигнута. Дядя Соломон Гейне и прочая родня могут быть довольны, — он уже дипломированный адвокат.

Примерно за месяц до окончания университета, он предпринимает еще один практический шаг: 28 июня 1825 года он переходит в протестанство в прусском городке Гейлигенштадте.

С шуткой, в которой кроется глубокая правда, Гейне приписывал вину за, свое «ренегатство» перед иудаизмом — саксонцам, «которые в 1813 году, вследствие своей измены во время Лейпцигской битвы, отдали победу над Наполеоном в руки Реставрации». С этой точки зрения он называл свое крещение «входным билетом в европейскую культуру». Поводимому, ни гамбургский банкир Соломон Гейне, ни отец и мать Гарри не были против этого шага, который был предрешен. Ведь только христиане могли заниматься профессией адвоката. Гарри, совершенно равнодушно относившийся к религии, все же, принимая крещение, очевидно, предвидел, что оно явится поводом для нового похода против него как со стороны еврейского клерикального общества, увидевшего в этом поступке измену традициям предков, так и со стороны христианских врагов, для которых этот шаг явился лишь новым толчком к антисемитским выпадам.

Нелегко дался Гейне переход в христианство. Многие его друзья отшатнулись от него, а он страдал от этого, со своей страшной мнительностью, с самолюбием, подстегиваемым моральными неудачами.

Горько исповедуясь, он пишет Мазеру, бывшему соратнику по «Обществу еврейской культуры и науки»: «Я очень хорошо понимаю слова псалмопевца: «Боже, пошли мне хлеб насущный, чтобы я не позорил твое святое имя!» Весьма фатально, что во!мяе весь человек управляется бюджетом. Отсутствие или избыток денег не оказывают ни малейшего влияния на мои принципы, но на мои поступки это влияет тем сильнее. Да, великий Мазер, Генрих Гейне очень мал… — это не шутка, это мое серьезнейшее, исполненное самого сильного негодования, убеждение. Не могу достаточно часто повторять тебе это, чтобы ты не мерил меня масштабом твоей собственной великой души. Моя душа — гуттаперчевая, она часто растягивается до бесконечности, и часто сокращается до крошечных размеров…»

И он признается другу

«Мне было бы очень прискорбно, если бы мое свидетельство о крещении могло представиться тебе в благоприятном свете. Уверяю тебя, что если бы законами было дозволено красть серебряные ложки, я бы не крестился».

И потом, почти год спустя, он признается Мозеру, что сожалеет о своем поступке:

«Теперь меня ненавидят и христиане и евреи. Я очень раскаиваюсь, что крестился; я не вижу, чтобы мне с тех пор стало лучше, наоборот, я только несчастлив с того времени».

В чем же причина этого раскаяния?

В ноябре 1825 года Гарри приезжает в Гамбург, чтобы заняться адвокатурой. У него не было ни малейшей склонности к этому ремеслу, он с отвращением думал о том, что ему придется выступать в гамбургском суде, защищая плутни крупных бакалейщиков и нечистоплотных маклеров.

Он медлит с отъездам в Гамбург: сперва отдыхает на морских купаньях в Нордернее, затем, когда у моря становится уже холодно, едет в Люнебург повидаться с родителями, наконец, является в Гамбург. Ему хочется побороть себя, примириться с отвратительной для него торгашеской атмосферой. Со свойственным ему противоречием, он начинает оправдывать отношение к нему Соломона Гейне, и перед отъездом из Люнебурга пишет письмо женщине, которой серьезно увлекался уже несколько лет, Фридерике Роберт:

«Мой дядя значительный человек, который при больших недостатках имеет также большие достоинства. Мы хотя и живем в постоянных разногласиях, но я люблю его исключительно, почти больше, чем самого себя. У нас много общего в поведении и характере: та же упрямая дерзость, та же беспочвенная мягкость характера и безотчетное сумасбродство — только фортуна сделала его миллионером, а меня наоборот — поэтом, и потому мы значительно отличаемся образом мыслей и образом жизни…»

Проходит месяц, другой. Нет счета унижениям, претерпеваемым Гарри в Гамбурге. Он чувствует себя в расцвете творческих аил, он готовит к печати первый том «Путевых картин», — и он обречен бороться с мелкими происками гамбургских родственников, боящихся, что дядя слишком щедро поддерживает племянника.

А главное — адвокатом он не стал, И уже не имеет надежды стать им. Почему? Он сам не мог это объяснить точно. «У меня совсем другие дела в голове или, лучше сказать, в сердце, и я не хочу мучить себя изысканием причин моих действий».

Вот откуда раскаяние по поводу перехода в христианство: жертва принесена зря, раз крещение не пригодилось для практической деятельности.

Он томится в Гамбурге, мечтая вырваться из «проклятого города», «классической почвы свой любви». Он пишет стихи — новый цикл «Возвращение на родину», отделывает «Путевые картины», готовя их к печати.

Гамбургский купец Фридрих Меркель знакомит его с гамбургским книгопродавцем и издателем Юлием Кампе, и тот соглашается выпустить «Путевые картины».

Это первая большая удача Гейне.