Обуздание профсоюзов

Обуздание профсоюзов

То, что Англия пережила такой экономический бум, произошло потому, — и об этом надо сказать, — что профсоюзы были приведены к повиновению, обузданы. Рынок труда смог быть либерализован и открыт для конкуренции, потому что Маргарет Тэтчер в 1984–1985 годах одержала безоговорочную победу над профсоюзом угольщиков. Это был нокаут! На так называемом «внутреннем фронте» это явилось, вероятно, одной из самых больших ее побед: сломать, разбить вдребезги корпоративную спесь и чрезвычайно консервативную наглость самого мощного и самого промарксистского профсоюза страны! Этот успех обеспечил ей место в первом ряду пантеона славы правых, и этот успех левые не могут ей простить. Эта страница — одна из главных в истории «тэтчеровской революции», то есть тэтчеровской мифологии. Для нее самой этот момент столь важен, что она посвятила ему целую главу в мемуарах под названием «Восстание мистера Скаргилла».

Рассказывая об этом конфликте, следует поместить его в исторический контекст. В Великобритании НСГ (Национальный союз горняков) был одной из тех «священных коров», перед которой склонялись все правительства, все органы власти (примерно как перед Национальным обществом железнодорожников во Франции). С 1926 года этот профсоюз при помощи средств, полученных в качестве взносов его членов, был одним из основных финансовых источников существования Лейбористской партии. Вильсон в 1968 году, Тэд Хит в 1972-м, сама Маргарет в 1981 году — все должны были склониться перед его мощью: большинство электростанций работало на угле, и НСГ фактически мог лишить страну электричества в течение нескольких дней или недель. Так, в 1972 году Тэд Хит был вынужден ввести трехдневную рабочую неделю, чтобы сэкономить электроэнергию. Мэгги знала, что ей для удачного проведения задуманных реформ однажды придется столкнуться с шахтерами. Она понимала, что это будет борьба не на жизнь, а на смерть. По ее убеждению, если человек вступал в битву, то только для того, чтобы ее выиграть, а иначе лучше от нее уклониться. Так, в 1981 году, узнав, что запасы угля остались на складах шахт, она приняла решение уступить в вопросе о зарплатах, понимая, что не сможет выстоять.

Потому на протяжении нескольких последующих лет Маргарет была очень озабочена подготовкой к предстоящему столкновению. В обстановке самой строгой секретности в 1981 году она создала специальный комитет под председательством сэра Роберта Уэйда, бывшего сотрудника английских спецслужб. Этот комитет напрямую подчинялся ей; цель его заключалась в том, чтобы в условиях полнейшей секретности найти способы, которые помогут правительству выдержать длительную забастовку. Эта структура, совершенно «непрозрачная», произвела большой объем работ. Около всех крупных электростанций были созданы значительные запасы угля. С тайных счетов были выделены деньги, чтобы электростанции могли тайно пополнять и увеличивать свои запасы топлива. Одновременно множилось число электростанций, работавших на жидком топливе, то есть на мазуте. Были установлены контакты с частными транспортными компаниями, осуществлявшими грузовые перевозки, чтобы уменьшить последствия возможной забастовки железнодорожников. Армия и органы общественной безопасности тоже были поставлены в известность и должны были предложить свои планы обеспечения работы основных служб общественного назначения и государственных органов. В результате предложенных мер довольно большое число офицеров инженерных войск прошло стажировку на электростанциях под официальным предлогом подготовки к отражению возможной атаки советского спецназа[162].

В Соединенном Королевстве полиция разделена на пятьдесят две региональные полиции, чьи действия более или менее скоординированы; было принято решение создать Национальный оперативный центр, куда должны были поступать все сведения в случае масштабного кризиса. Система была приведена в состояние боевой готовности. Естественно, никто не говорил о том, что всё это делается на случай социального конфликта. Только несколько высших чиновников знали, каков тайный смысл этих приготовлений.

После своего триумфального переизбрания в 1983 году Маргарет ощутила себя готовой к столкновению. Профсоюзное право было реформировано, но не сразу, а по частям, «мелкими шажками», в 1980, 1982, 1983 годах. Отныне пикеты забастовщиков были под запретом; к тому же на профсоюзы возлагалась финансовая ответственность за незаконные действия. Это были «юридические орудия», столь необходимые для борьбы, которых раньше не было. Средства для поддержания порядка были существенно усилены, кстати, отчасти в результате бунтов в Токстеде и Брайтоне. Национальное управление угольной промышленности (НУУП) в этот момент проходило стадию реформ, чреватых взрывом. Маргарет назначила главой НУУПа Иэна Макгрегора, бывшего руководителя «Бритиш стил», поставившего «Бритиш стил» на хорошие рельсы ценой сокращения семидесяти тысяч работников. Он готовился сделать то же самое и на угольных шахтах, ибо угольная промышленность в 1983–1984 годах теряла из-за излишнего количества работников около 250 миллионов фунтов стерлингов в год. Единственным правильным решением представлялось закрытие нерентабельных шахт в старых угледобывающих районах Шотландии, Лейчестершира, Уэльса и Йоркшира. В те времена около 75 процентов шахт были убыточными… Зимой 1983/84 года Иэн Макгрегор представил свой план оздоровления отрасли. План предусматривал снижение добычи угля на 25 миллионов тонн и увольнение 64 тысяч шахтеров из 202 тысяч и произвел эффект разорвавшейся бомбы; план также сопровождался более или менее секретным списком обреченных шахт.

Правительству противостоял Национальный союз горняков (НСГ), объединявший «чумазых», то есть шахтеров; НСГ был наследником английских профсоюзных традиций и всей мифологии, связанной с историей рабочего класса, куда был вписан лидер шахтеров Артур Скаргилл. Убежденный марксист, он впервые пережил часы славы, когда мобилизовывал забастовщиков для организации пикетов у склада Сэтли в Бирмингеме в ходе знаменитой, воистину исторической стачки 1972 года. Шли годы, но он не успокоился и не остепенился. Этот человек, с седой шевелюрой, риторикой трибуна-революционера и идеями, окрашенными в тона советской идеологии, мечтал о пролетарской революции и счастливом будущем. Он не понял, что Англия уже входила в рай среднего класса. Будучи ярым сторонником прямого действия, убежденный в том, что всеобщее избирательное право является всего лишь выражением формальной демократии в противовес социализму, являющемуся выражением демократии реальной, Артур Скаргилл воображал себя английским Лениным. На следующий день после разгрома 1983 года он бросил в лицо представителям прессы, что не согласится на то, чтобы «четыре года это правительство обременяло и стесняло его», и что «внепарламентские действия — это единственный путь, открытый для трудящихся». Говоря другими словами, он имел в виду, что будущее определяется на улице, силой, вне закона, вдали от Вестминстера и его кодексов. Хорошо сказано, чтобы произвести должное впечатление на какого-нибудь «мягкотелого», но не на Маргарет. Социальный конфликт мог разразиться вокруг темы закона и порядка. Декорации уже были установлены. Тигр из Йоркшира против пантеры из Грантема — это представление, а вернее, бой гладиаторов мог вот-вот начаться.

Шестого марта 1984 года Национальное управление угольной промышленности объявило о сокращении двадцати тысяч рабочих мест. На следующий день начались забастовки в Йоркшире и Шотландии. Артур Скаргилл сделал свой выбор: он решил не ставить вопрос о забастовке на голосование в Национальном союзе горняков. Он уже дважды оказывался там в меньшинстве при голосовании по вопросу о всеобщей забастовке[163]. Он решил, что решения о кратковременных забастовках будут приниматься на местном уровне, забастовки будут проходить на отдельных шахтах, а пикеты забастовщиков будут стараться подбить на забастовку своих непокорных собратьев. Он обещал, что сработает «эффект домино». Пожалуй, с его стороны это было признание в собственной слабости. Скаргилл отправил своих посланцев на все шахты, но нельзя сказать, что действовали они с одинаковым успехом. В апреле из 174 шахт 43 еще работали.

В тех редких случаях, когда на шахтах проводилось голосование по вопросу о забастовке, результаты для НСГ были катастрофические; всякий раз забастовка отвергалась. Тогда профсоюзные активисты прибегали ко всевозможным средствам давления. «Летучие пикеты» забастовщиков (то есть незаконные) блокировали все пути к шахтам, чтобы туда не могли попасть желавшие продолжать работу. Кстати, таких оказалось гораздо больше, чем предполагали. Дело в том, что многие шахтеры купили дома в кредит, имели семьи, которые надо было содержать, хотели сменить обстановку в жилищах, улучшить условия жизни и т. д. Они вовсе не склонны были умирать от голода ради гипотетической революции. К тому же теперь участникам забастовки не выплачивались пособия социальной помощи.

Артур Скаргилл решил перейти к прямым действиям с применением невиданного насилия. Участники забастовочных пикетов забрасывали камнями автобусы, на которых возили шахтеров, не желавших бастовать. В ход шли поднятые из шахт болты, штыри, стальные прутья, кирпичи — всё это летело в машины противников забастовок. Полиция, вынужденная стоять между враждующими сторонами, принимала удары на себя. По всей стране конная полиция нападала на забастовщиков, тесня их с пути следования автобусов и машин, а те в ответ перерезали жилы и повреждали суставы на ногах лошадей. Напряжение нарастало. Именем закона, позволявшего принимать превентивные меры, подразделения полиции, перебрасываемые на вертолетах и выполнявшие указания, поступившие из Национального оперативного центра, блокировали машины профсоюзных активистов, не давая им проникнуть на территорию действующих шахт. Самые жестокие столкновения произошли в мае на подступах к коксохимическому заводу в Оргрейве, где около пяти тысяч демонстрантов пытались помешать эшелонам с углем, следовавшим на сталелитейный завод Скунторпа. Буйство шахтеров граничило с дикостью. Перед телекамерами они размахивали щипцами, ломами и швыряли бутылки с «коктейлем Молотова» в полицейских. Несмотря на специальное защитное снаряжение, десятки полицейских получили ранения.

Если общественное мнение в Англии в ту пору заняло выжидательную позицию и сначала склонялось скорее к симпатии к этим беднягам, которым грозила потеря работы, то после таких варварски-жестоких сцен с этим было покончено. Результат был тем более ужасен для профсоюзов, что пресса раскрыла тайну: НСГ вступил в контакт с Ливией и СССР, чтобы получить от них финансовую помощь. Пресса сообщила, что Ливия предоставила 150 тысяч, советские профсоюзы — 300 тысяч фунтов; просочились слухи и о том, что свою лепту в поддержку НСГ якобы внесла и так называемая Конфедерация афганских профсоюзов. Партия революции, партия насилия к тому же еще стала и партией, находящейся на содержании иностранцев. В Великобритании такое преступление не прощают…

Добавим к этому широко продемонстрированную СМИ жестокость шахтеров по отношению друг к другу: сожженные дома штрейкбрехеров, их разбитые машины, запуганные жены и дети, в адрес которых раздавались угрозы, — и телевидение, и газеты сообщали о страхе, царившем в шахтерских поселках. Полиция была вынуждена устанавливать прямую связь с теми, кто не хотел участвовать в забастовке, чтобы прийти им на помощь в случае нападения. Кстати, все местные лавчонки находились под контролем профсоюзов, так что лавочникам было запрещено продавать продукты братьям-предателям… У Маргарет «в рукаве» были все козыри, чтобы всё взять в свои руки. 9 апреля, выступая в программе «Панорама», она заявила: «Полиция находится здесь, чтобы заставить уважать закон, а не для того, чтобы поддержать правительство. Речь идет не о конфликте между правительством и шахтерами. Это конфликт между самими шахтерами, шахтеров между собой…» После событий в Оргрейве она пошла дальше и говорила спокойно, не боясь сказать лишнее: «Вы видели по телевидению вчера вечером ужасные сцены. Я должна вам сказать, что в данном случае речь идет о попытке заменить царство закона на царство негодяев, власть закона — на власть сброда; и мы этого не потерпим <…>. Я воздаю должное храбрости тех, кто отправляется работать, прокладывая себе путь сквозь пикеты забастовщиков. Их называют „желтыми“ и „штрейкбрехерами“, а они — львы».

К тому же Маргарет воспользовалась тем затруднительным положением, в которое попала Лейбористская партия. Ее новый лидер, Нейл Киннок, не знал, как вести себя в ходе конфликта. С одной стороны, он не мог оставаться равнодушным к бесчинствам Скаргилла, ибо понимал, что в политическом плане это самоубийственно. С другой стороны, он не хотел, чтобы у кого-то создалось впечатление, будто он поддерживает правительство. А потому он довольствовался тем, что напускал в речах густого тумана и пытался всё сгладить и подсластить, осуждая жестокость и насилие, с чьей бы стороны они ни проявлялись. Он также упрекал Маргарет в том, что она не принимает активного участия в переговорах. Она отвергала эти обвинения. Когда же Конгресс тред-юнионов и другие профсоюзы осудили действия НСГ и отказались от любых акций солидарности, кроме словесных, Нейл Киннок ощутил себя в праве подвергнуть критике забастовщиков. Стоял уже ноябрь, и было слишком поздно. «Железная леди» вкушала удовольствие от ошибки своего противника-соперника. У нее в руках оказались все шахматные фигуры партии, проигранной Нейлом Кинноком. Ему будет потом очень и очень трудно подняться после проявленной преступной слабости.

А забастовка всё продолжалась и продолжалась, вызывая у населения всё большее и большее раздражение. Правительство доказало, что оно может держаться и устоять. Правильная стратегия подготовки предусмотренных на такой случай запасов спасла правительство. Подача электроэнергии не прерывалась. Разумеется, иногда членов правительства и прошибал холодный пот, например, когда докеры пригрозили тем, что прервут поставки импортируемого угля, или когда работники службы безопасности шахт пригрозили присоединиться к забастовщикам. Маргарет тем не менее с высоко поднятой головой противостояла любому нажиму и даже через посредников советовала забастовщикам сдаться. Правда, она предпочитала действовать так, чтобы не травить двух диких зверей сразу. Прежде всего надо было расправиться с шахтерами, а с остальными, как говорится, не горит. Она побуждала руководителя Национального управления угольной промышленности не слишком увлекаться переговорами. О, разумеется, для того, чтобы произвести благоприятное впечатление на СМИ, надо было вести переговоры, хотя, по правде сказать, Иэн Макгрегор был столь же любезен, как тюремная дверь, так что к нему скорее требовалось направить хорошего советника по связям с общественностью. Но Мэгги не хотела и полупобеды. Она желала видеть НСГ поверженным, ничего не добившимся, вынужденным смиренно склониться в поклоне и просить пощады. Кстати, ей в этом деле очень помогала слепая одержимость Артура Скаргилла, отказывавшегося признать даже такие очевидные вещи, как понятие «нерентабельная шахта». В таких условиях шансов прийти к согласию конечно же было мало, так что одним предстояло победить, другим — признать себя побежденными.

По мере того как страна всё больше увязала в конфликте, Маргарет всё более обретала уверенность в себе. В речи, опубликованной 19 июля в «Дейли экспресс», она представила свою точку зрения без прикрас: «Как мы победили на Фолклендах врага внешнего, так сейчас нам надо победить врага внутреннего, гораздо более сильного и опасного для наших свобод». Ее влияние и сила увеличились в результате действий некоторых шахтеров, не желавших бастовать; они подали иск в Верховный суд Йоркшира, чтобы добиться возмещения за понесенный ими из-за забастовки ущерб. Разумеется, за этой акцией пристально следили телевизионные камеры. Это был большой успех Мэгги. В сентябре Артур Скаргилл был приговорен к выплате истцам лично тысячи фунтов стерлингов, а Национальный союз горняков — к выплате 200 тысяч фунтов. Судебным исполнителям, правда, не удалось получить со счетов НСГ эту сумму, потому что деньги тотчас же после зачтения приговора были перечислены на заграничные счета. Но это стало началом финансового удушения НСГ; он более не мог субсидировать забастовщиков. «Мудрость желудка» начала одерживать победу над смутными политическими надеждами. Национальное управление угольной промышленности этим воспользовалось и пообещало выплатить премию тем работникам, которые приступят к работе до Нового года. Кроме того, в стране продолжались акты насилия. 23 ноября погиб Майкл Флетчер, шахтер, хотевший отправиться на работу: он был убит за рулем своей машины ярыми синдикалистами, сбросившими на машину с эстакады железобетонные блоки. Это было уже слишком! Под Новый год 75 тысяч шахтеров вернулись в забои и приступили к работе.

Третьего марта забастовка завершилась. НСГ ничего не добился. Он был повержен, затравлен, как дикий зверь. Его касса была пуста. Главным победителем было Национальное управление угольной промышленности, а главными проигравшими в конечном счете — сами шахтеры. К 1994 году в Великобритании осталось всего 20 действующих шахт и 21 тысяча шахтеров.

На протяжении всего срока забастовки, почти год, Маргарет держалась очень твердо. Как бы к ней ни относиться, что бы о ней ни думать, невозможно не восхищаться этой стойкостью. Стратегическая дальновидность, тактическая ловкость, способность организовывать показ по телевидению самых значимых событий, а также особые качества руководителя — всё это продемонстрировало лучшее в Маргарет, столь же блистательной в борьбе против «врага внутреннего», как и в борьбе с врагом внешним. Кстати, своими действиями в ходе этой стачки Мэгги явно очень гордится, судя по ее мемуарам: «Забастовка позволила открыть всем истину, что угледобывающий сектор английской экономики не мог более оставаться под защитой от воздействия экономических сил <…>. Но это была политическая забастовка. И ее исход затронул не только экономическую сферу, дальность ее действия намного превзошла ее пределы. В период с 1972 по 1985 год политическая мудрость требовала смириться с тем, что Великобританией нельзя управлять без согласия профсоюзов <…>. Наша решимость противостоять забастовке принудила рядовых членов профсоюзов противостоять активистам. Это поражение профсоюзов говорит о том, что нельзя было позволить фашиствующим левакам превратить Великобританию в неуправляемую страну». Это высказывание вполне справедливо и сейчас, 20 лет спустя. Кстати, за это время профсоюзы растеряли большую часть своих членов…