ИЮНЬ
ИЮНЬ
30 мая Высоцкий прилетел из Варшавы в Париж, прилетел, скорее всего, вечером. У него появился план — уехать с Мариной в какое-то уединенное место и попробовать жить без наркотиков.
1 июня В.В. переписывает набело стихотворение «Две просьбы»…
В эти дни серьезный разговор с женой: «Ты попросил меня: уедем вдвоем, уедем далеко, ты вылечишь меня, как раньше, как всегда…»
Это была последняя попытка вылечиться самостоятельно, без помощи врачей.
Марина Влади: «И вот — мы на юге Франции, в маленьком доме моей сестры Одиль. (Одиль Версуа смертельно больна раком, жить ей остается чуть больше трех недель. Марина оставляет ее на попечение врачей и едет спасать мужа. — В. П.) Тишина, холод, спрятанные в саду бутылки, успокоительные пилюли, которые никого не успокаивают, и вокруг — огромное пространство, которое для тебя не более чем пустота.
(Возможно, Марина Влади посоветовалась с врачами, которые лечили Высоцкого в Шарантоне, а может быть, еще раз — а получилось в последний— поверила в силу В. В… Но этой силы хватило ненадолго.)
И обрывки фраз: «Я уеду, я больше не могу, я больше не хочу, это слишком тяжело, хватит». И моя сила воли изнашивается как тряпка, меня охватывает усталость, и отчаяние заставляет меня отступить. Мы уезжаем».
Марина отступает во второй — и для нее — в последний раз. Но она действительно уже ничего не может сделать.
В Москве В. В. никому не рассказывал об этой поездке. Никому, кроме В. П. Янкловича. Вернее, тот сам знал об этом: «Марина увезла Володю в какой-то замок на море. И оттуда он звонил в Москву».
Перед отъездом Высоцкий заезжает к Шемякиным и оставляет стихотворение «Как зайдешь в бистро-столовку…»
М. Шемякин: «Он просто написал это стихотворение и оставил. Оно лежало на столе. Когда я вернулся, я его нашел». На стихотворении — в сущности, прощальном — такое посвящение: «М. Шемякину, чьим другом посчастливилось мне быть».
M. Chemiakin — всегда, везде Шемякин, —
А посему французский не учи!
Как хороши, как свежи были маки,
Из коих смерть схимичили врачи.
До отъезда из Парижа (11 июня) Высоцкий написал два текста. Марина Влади рассказывает о возвращении в Париж с южного побережья Франции: «В дороге ты дремлешь, быть может пользуясь предоставленной тебе отсрочкой. Строфы последнего стихотворения упорядочиваются у тебя в голове:
И снизу лед, и сверху — маюсь между.
Пробить ли верх иль пробуравить низ?
Конечно, всплыть и не терять надежду,
А там — за дело, в ожиданьи виз.
Ты читал мне эти стихи всего один раз, и они отпечатались у меня в памяти».
Стихотворение написано на бланке (почтовой карточке?) парижского отеля «Виазур», написано неровным, скачущим почерком — в машине? в поезде? Теперь ясно, что это не самое последнее поэтическое произведение Высоцкого, но это самое известное из последних стихотворений. В. П. Янклович утверждает, что оно было написано раньше — еще в Венеции. Подробнее о судьбе этого стихотворения — в последней главе книги.
Второй текст — это последнее письмо Высоцкого Марине Влади, она нашла его уже после смерти В. В.:
«Мариночка, любимая моя, я тону в неизвестности. У меня впечатление, что я могу найти выход, несмотря на то, что сейчас я нахожусь в каком-то слабом и неустойчивом периоде.
Может быть, мне нужна будет обстановка, в которой я чувствовал бы себя необходимым, полезным и не больным. Главное — я хочу, чтобы ты оставила мне надежду, чтобы ты не принимала это за разрыв, ты — единственная, благодаря кому я смогу снова встать на ноги. Еще раз — я люблю тебя и не хочу, чтобы тебе было плохо.
Потом все станет на свое место, мы поговорим и будем жить счастливо. Ты. В. Высоцкий».
С Мариной Влади Высоцкий еще несколько раз говорил по телефону, с Шемякиным больше не разговаривал. 11 июня В. В. в последний раз уезжает из Парижа.
М. Шемякин: «…Оказывается и Володя знал, что в последний раз… Может быть, он предчувствовал?
Вспоминай: быть может, Вовчик —
Поминай, как звали…
Марина Влади: «Одиннадцатое июня восьмидесятого года. Чемоданы в холле, ты уезжаешь в Москву. (На самом деле В. В. уезжал в Бонн. Либо М. В. забыла, либо Высоцкий не сказал ей об этом. — В.П.) Нам обоим тяжело и грустно. Мы устали. Три недели мы делали все, что только было в наших силах…
Последний поцелуй, я медленно глажу тебя по небритой щеке — и эскалатор уносит тебя вверх. Мы смотрим друг на друга. Я даже наклоняюсь, чтобы увидеть, как ты исчезаешь. Ты в последний раз машешь мне рукой. Я больше не вижу тебя. Это конец».
Высоцкий едет к своему хорошему знакомому Роману Фрумзону. Роман Фрумзон эмигрировал из СССР в середине 70-х, до эмиграции работал на «Мосфильме». Вспоминает Оксана: «Володя общался с Романом здесь, в Союзе, еще до отъезда. Рома был близким Володиным знакомым. Он устраивал Володе какие-то концерты, Володя зарабатывал деньги. Володя к нему очень нежно относился, называл его «Ромашка».
Когда Оксана говорит о «каких-то концертах», она имеет в виду, вероятно, гастроли В. В. по США и Канаде. Напомним, что организовывал эти концерты Виктор Шульман, которому Высоцкий по каким-то причинам не очень доверял. Теперь известно, что Шульман без ведома В. В. выпустил пиратский диск «Нью-Йоркский концерт»… Поэтому все финансовые дела во время американских гастролей вел Фрумзон. Но вполне вероятно, что Роман мог организовать и какие-то приватные выступления Высоцкого — точных сведений о таких концертах пока нет.
Фрумзон помогал Высоцкому в приобретении машин, а потом, после двух аварий в 1979—1980-х годах, покупал запчасти. Приведем отрывок из книги Марины Влади: «Однажды вечером мы подъезжаем к большой гостинице в Мюнхене. Мы должны здесь встретиться с твоим другом Романом. Он эмигрировал несколько лет назад и теперь торгует автомобилями, а это — одна из твоих страстей.
…Мы в Мюнхене, и нам нужно найти подходящую машину… Мы с Романом бегаем по огромным стоянкам машин в комиссионных магазинах, и ты останавливаешься перед той, которая станет Твоей Первой Машиной: огромный «Мерседес» серо-стального цвета с четырьмя дверцами. По сравнению с новой машиной он просто ничего не стоит».
Итак, 11 июня Высоцкий приезжает (прилетает?) в Бонн. Он проводит у Фрумзона не больше суток, жена Романа должна передать в Москву какие-то вещи. 12 июня поездом Высоцкий выезжает в Москву.
12-го же июня в парижском еженедельнике «Пари-Матч» появляется небольшая статья Агаты Гокар «Марина Влади: «Я без ума от Владимира, потому что вижу его раз в два дня». Статья иллюстрирована фотографиями, сделанными, по всей вероятности, еще в декабре 1979 года, тогда же и было записано интервью с М. В. Статья из разряда «светской хроники», ее содержание в резком контрасте с содержанием жизни В. В. и Марины Влади в июне 1980 года.
«Эти мирные картины жизни счастливой четы по-своему уникальны, так как Марина Влади (сыгравшая у Альберта Сорди в «Мнимом больном») и ее муж Владимир Высоцкий, женатые вот уже десять лет, видятся всего шесть месяцев в году — то есть как бы через день. Причина очень простая: общая профессия забрасывает их кого в Париж, кого в Москву. Но несмотря на долгие месяцы разлуки, Высоцкие уверенно опровергают старинную поговорку «С глаз долой — из сердца вон», их супружеская жизнь идет хорошо. Дважды или трижды в год разделенные расстоянием супруги в который раз с наслаждением встречаются в мезон-лаффитском особняке Марины или в московской квартире Владимира.
«В Москве у нас большая квартира с гостиной и двумя комнатами. Мы встретимся там этим летом, потому что Владимир <…> вновь уехал к себе на родину — играть в «Преступлении и наказании». Мы увидимся снова в начале лета. Наша жизнь была простой: когда я работала, он был со мной при малейшей возможности. А когда работал он, я старалась быть рядом».
В 41 год Марина оказалась в отсутствие мужа, одна в Мезон-Лаффите с Туки и Микой, немецкими овчарками, таксами Песиком и Точкой, а также с сыном Пьером, которому уже 20 лет, обучающимся в консерватории по классу гитары. Старший сын Игорь проводит каникулы на Таити, а Владимир, младший сын 16-ти лет, собирает жемчужные раковины в Полинезии, где живет его отец Жан-Клод Бруйе.
«Быть вместе — каждый раз праздник для нас. Мы не знаем черствости и скуки. Разлуки укрепляют нашу любовь, — утверждают супруги. — Мы счастливы такой жизнью»
(Перевод М. Левковой)
Наверное, очень непросто было прочитать это Марине Влади на следующий день после отъезда Высоцкого.
Приезд Высоцкого в Москву запомнили все, кто его встречал или видел в этот день.
Барбара Немчик: «В два часа ночи из Бреста позвонили таможенники. Они сказали, что Володя пересек границу и что его надо встречать на вокзале… Они говорили какими-то странными голосами, видимо, все вместе выпили. Естественно, Валера и Володя Шехтман поехали его встречать».
В. Шехтман: «Перед приездом, ночью, звонок из Бреста. Валера говорит:
— Послушай, я ничего не пойму.
Я взял трубку. Звонили таможенники — «под энтим делом». Володя их упоил! Потом весь вагон готов был носить его на руках, потому что никого не «шмонали». А еще он попросил таможенников позвонить в Москву, чтобы мы его встретили.
Едем на Белорусский — Сева Абдулов, Валера и я. Встреча была знаменательная — Володя был совершенно «в умат». Проводник завел нас:
— Быстро-быстро забирайте его…
Володя вышел на перрон: тут народ, тут милиция, тут вокзал — Белорусский! — а он ничего сказать не может».
Оксана: «Я тоже там была — просто приехала сама на такси. И когда мы его увидели издали — все стало сразу ясно. Володя стоял на перроне, держась за столб. Рядом — гора чемоданов. По-моему, мы поехали на Малую Грузинскую».
Б.Немчик: «Я осталась в квартире, вдруг позвонила Марина. Позвонила еще до их приезда, с ней разговаривала я. Она уже чувствовала, что что-то не в порядке…
Я открыла дверь и увидела Володю: просто сердце замерло. Он еле-еле стоял на ногах, просто — ужас! У ребят лица были подавленные».
В. Янклович: «Володя позвонил мне из Германии, звонил от Фрумзона, жена Романа передала два чемодана с вещами. Мы встречали Володю на Белорусском вокзале, — он был в ужасном состоянии… А дома он стал раздаривать эти вещи. А потом сказал, что у него отобрали таможенники. А когда он все это осознал, — это был, наверное, самый стыдный день в его жизни».
Сын В. Янкловича — Илья Порошин — тоже был в это время в квартире, он тогда еще учился в школе… «Володя привез два чемодана шмоток. На стульях, на дверях— везде были развешаны роскошные платья… И Оксана, как в Доме моделей, их примеряла…»
Б. Немчик: «Настроение было такое плохое, что было не до шмоток. Илья сказал «Дом моделей», по-моему, в отрицательном смысле… Что это похоже на базар».
Оксана: «Володя же видит, что мы все с такими кислыми рожами, — и он просто попросил, чтобы я примерила два платья, вышла и показала ребятам».
Через некоторое время после приезда Высоцкого в квартиру еще раз звонит Марина Влади.
В. Янклович: «Володя в таком состоянии, а тут звонит Марина:
— Пусть он подойдет к телефону…
— Марина, он спит.
— Не ври. Пусть подойдет.
Конечно, она все поняла».
На следующий день, а точнее, еще ночью Высоцкий и Янклович едут в институт Склифосовского — нет «лекарства»…
Вспоминает врач-реаниматолог Станислав Щербаков: «Я хорошо помню, когда я видел Высоцкого в предпоследний раз. Это было, когда он прилетел из Парижа от Марины Влади. Высоцкий приехал среди ночи вместе с Валерием Янкловичем…
У нас был такой «предбанник» — там стоял стол, за которым мы писали истории болезни, сюда же — в «предбанник» — закатывали каталки. В эту ночь было полно больных. И вот открывается дверь, заходят Высоцкий и Янклович… Таким Высоцкого я никогда не видел. Он же всегда — подтянутый, аккуратный, а тут… Небритый, помятый, неряшливо одетый — в полной депрессии.
Бывали случаи, когда он не входил — врывался в ординаторскую! Когда действие препаратов кончалось, начиналась абстиненция, — а это самый страшный период для наркоманов. Они могут сделать все, что угодно, но достать наркотик любыми средствами! Так вот — врывался совершенно ошалевший человек: зрачки расширены, моторное возбуждение, — и было ясно, что с ним происходит.
А тут он тихо вошел, сел на стул. Я — за столом, писал историю болезни. Высоцкий даже глаз не поднимал. Но раз приехал — ясно зачем. Но уже было лето восьмидесятого, приближалась Олимпиада, и мы знали, что нас «пасут»… И договорились: «Все, больше не даем!» И, Высоцкий знал об этом. Я ему говорю:
— Володя — все. Мы же договорились, что — все.
— Стас, в последний раз…
— Нет, уходи. Валера, забирай его.
А у Высоцкого чуть ли не слезы на глазах… И тут бригада «взорвалась» на меня!
— Стас! Ты что! Зачем заставляешь человека унижаться?!
А я говорю:
— А-а… Что хотите, то и делайте.
Повернулся и ушел. Со мной вышел Валера Янклович. И пока ребята оказывали «помощь», он мне сказал, что Володя в подавленном состоянии, что его выгнала Марина… Да, Высоцкий сказал мне, уже вслед:
— Стас, это в последний раз…
Вот видите, и тут он оказался прав».
Конечно, Янклович несколько преувеличивает— «Марина выгнала…», — этим он как бы оправдывает В. В. Но повторим еще раз — если не «окончательный разрыв», то «отношения на грани разрыва». Свидетельство Барбары Немчик, которая около двух месяцев прожила в квартире на Малой Грузинской:
«Володя один раз признался:
— Что делать? С ней уже не могу… И без нее тоже не могу…
Марина звонила, а он — в таком тяжелом состоянии… Они часто ругались. Володя боялся, что это навсегда. Марина говорила ему, что просто пойдет в посольство и разведется с ним…»
Оксана: «В последнее время у Володи испортились отношения с Мариной. Марина… Мое отношение к ней… Она — Володина жена, Володя ее любит — значит, это очень хороший человек. Вообще, все люди, которые были близки Володе, которых он принимает и держит около себя, — это замечательные люди. И Мари на — прежде всего.
Но в последнее время Володя наших отношений не скрывал, он даже их афишировал. <…> Я страшно переживала, я понимала, что Марина для него — человек близкий и необходимый, несмотря н; все сложности в их отношениях. И ломать их отношения ни в коем случае нельзя».
Еще один факт— в июне-июле друзья несколько раз просили Марину прилететь. В июне она не могла — умирала сестра. А потом ко всем сложностям прибавилась обида, что В.В. не прилетел на похороны Одиль Версуа.
Не нам судить о тайных движениях души другого: с одной стороны, куплен билет в Париж на 29 июля, а с другой — и примерно 1 это же время — попытка обвенчаться с Оксаной… Но обо всем этом — позже.
13 июня три телефонных разговора: Париж, Польша, Ижевск.
Ижевск: продолжается процесс, и среди обвиняемых — Высоцкий. Польша: у жены Янкловича, Барбары, нет советской визы — надо уезжать. И разговор с Мариной — скорее всего, попытка загладить вчерашнее впечатление. Возможно, именно тогда Марина сказала — «разведусь».
13 или 14 июня — ссора с А. Федотовым.
Илья Порошин: «Володя был во Франции— в последний раз Мы жили у него — отец, я и Анатолий Павлович. (Жила еще Б. Нем чик. — В. П.) И пропали две коробки кассет— или Володе так показалось…
— А-а! Вечно у меня все тащат! Пошли вон из моего дома!
Орал на Федотова… А потом сам ему звонил — извинялся. Выяснилось, что он отдал их кому-то…»
В. Янклович: «Да, он поругался с Толей… И Федотов несколько дней не появлялся. Володя же сам позвонил:
— Толя, приезжай… Я не могу без тебя.
Он действительно не мог без Федотова».
Федотов тоже вспоминал об этом: «Володя потом позвонил:
— Толян, приезжай. Ну чего не бывает между друзьями!»
Дело в том, что Высоцкий уже многое забывает — может полчаса искать ключи, которые лежат у него в кармане… Но с другой стороны, Марина Влади пишет, что много французских дисков В. В. «увели» прямо из квартиры…
«Конечно, Высоцкий никого не предал и не продал — честь ему и хвала за это, но наркотики разрушают не только память…» (А. Макаров).
В. Янклович: «Он мог Марине одно сказать по телефону — поворачивался и нам говорил другое: Оксане — одно, мне — совершенно другое…»
Оксана: «Вообще, это время жуткого вранья. Володя врал Марине. Мы врали ему и друг другу: да, вроде бы состояние ничего…»
14 или 15 июня Оксана улетает в Сочи… «Когда Володя вернулся, почти все время он был в плохом состоянии. Тогда он отправил меня отдыхать, и я улетела на юг. Прилетела, пошла звонить в Москву. К телефону подошел Янклович, и я сразу понимаю, что все плохо:
— Володе плохо. Бери билет и возвращайся.
Я сразу же села в поезд».
(Вполне возможно, что это было немного позже.)
Сразу после возвращения из Франции у Высоцкого появляется идея — уехать к Вадиму Ивановичу Туманову, там забраться в тайгу и еще раз попытаться «выскочить». Все-таки на юге Франции он продержался неделю без наркотиков, — смог продержаться… В.Янклович: «Была еще одна — тоже неудавшаяся попытка. Володя говорит:
— Я знаю, что надо делать, чтобы вылечиться. Вадим поставит мне домик в тайге, у озера. Вот там я «выскочу».
В. Шехтман: «Была такая договоренность… Володя улетает к Вадиму и запирается в этом домике с врачами. Туманов этот домик уже приготовил».
В знаменитой золотодобывающей артели «Печора» готовятся к приезду Высоцкого — на вертолете в тайгу забросили дом, поставили, правда, не на берегу озера, а на берегу реки… Коптят колбасу, где-то достают — на всякий случай — шампанское. Как сказал мне один из старателей «Печоры»: «Все знали, что приедет Высоцкий. Ждали».
Но, собственно, попытки улететь начались в самом конце июня — в начале июля, а пока…
Оксана: «И с приезда началось… Практически ни дня Володя не бывал трезвым. Если и был, то один какой-то день. Он все время был в каком-то болезненном состоянии. Все время что-то болит — то рука, то нога… То есть очень больной человек… И тем не менее были и концерты, и спектакли… Как он работал, я не представляю».
Снова начинается воспалительный процесс в ноге. Б. Немчик: «Володя приехал в очень плохой форме. Потом стало немного лучше — были спектакли, концерты… Но в принципе, до моего отъезда во второй половине июня — все было плохо.
Однажды я сидела в кабинете и собирала свои вещи. Володя вошел и с отчаянием сказал:
— Ты знаешь, мне ничего не осталось кроме пули в лоб.
Я начала возражать, но он меня перебил:
— Ты же сама прекрасно все понимаешь…
У него было просто страшное лицо. И тогда я поняла, что приближается конец».
В те же дни, 16 или 17 июня, «кефлекс», который Барбара получила в американском посольстве, очень помог Юрию Петровичу Любимову. Зачем Высоцкий заехал к Любимову, неизвестно. Может быть, он уже знал, что на неделю уезжает в Калининград, и хотел предупредить Юрия Петровича?
Ю. Любимов: «Я очень сильно болел, и так случилось, что моя жена с сыном были в Будапеште (моя жена — венгерка). Я был один и лежал с очень высокой температурой — за сорок. И был в полубессознательном состоянии, но слышу— кто-то настойчиво звонит. Я по стенке, по стенке долго-долго шел. Звонит еще — знал, видно, что я дома, и думает — почему не открываю? Я открыл, зашел Владимир. Увидел меня в таком состоянии и говорит:
— Как же так? Вы — один?
— Ничего, ничего… Я как-нибудь отосплюсь, Володя.
— А что у вас?
— Не знаю, просто температура очень высокая.
Но Владимир увидел, в каком я состоянии, сказал: «Подождите» — и уехал. Я даже не помню, сколько времени его не было.
Привез мне какой-то сильный антибиотик. И я глотал это лекарство через каждые четыре часа. Действительно, через два дня температура спала».
Между тем Игорь Шевцов добивается утверждения Высоцкого режиссером-постановщиком фильма «Зеленый фургон».
И. Шевцов: «Наконец, стало известно, что главное решено — его готовы утвердить режиссером. Он вернулся, я позвонил ему и сказал, что он утвержден.
— Нет, ты скажи, что они утвердили? Сценарий или меня, как режиссера? — допытывается он.
— Сценарий как раз требует доработки, а тебя утвердили. Так и стоит в плане «Экрана» — режиссер Владимир Высоцкий.
Он был удовлетворен, но особого энтузиазма не высказал. Просил разыскать его через несколько дней, когда он вернется в Москву из какой-то поездки».
Дело в том, что Высоцкий встретил в Доме кино администратора Владимира Гольдмана. Гольдман проводил в Калининграде концерты ансамбля «Земляне» (с 18 по 22 июня) и предложил В.В. принять участие в этих гастролях. С Высоцким полные сборы были гарантированы. У В. В. довольно большие долги, — и он соглашается.
Перед отъездом еще одна встреча — с Артуром Сергеевичем Макаровым: «Я помню наш последний разговор перед его поездкой в Калининград. Володя подробно выспрашивал меня про деревню, в которой я живу. Какой дом, далеко ли от дороги? Потом сказал, что нам надо серьезно поговорить». Высоцкий ищет запасной вариант, если что-то не получится у Туманова…
В июне Высоцкий читает одну из очень немногих публикаций о себе. В майском номере журнала «Аврора» появляется статья В.Смехова «Мои товарищи — артисты», где в главе «Владимир Высоцкий» есть такие слова:
«Высоцкий — дитя стихий, я не видел второго такого же по выносливости. Он неутомим, как горная река, как сибирская вьюга, и это не метафора, увы! — он так же беспощаден к себе в работе, как и упомянутые явления природы. Только ему это дороже стоит — жизни и здоровья…
Сталкиваясь с актерами в таганском «быту», иногда теряешь меру отсчета. Легко поддаться мелководным, растительным придиркам… Ну зачем он ерничает, зачем неспокоен, зачем меняет друзей на фаворитов, зачем так подозрителен и грубоват, а вот уже и неблагодарен, забывчив… Но стоит ему взять в руки гитару… Но стоит ему начать что-то рассказывать…»
О том, как прореагировал на статью Высоцкий, есть несколько мнений. Сам В. Смехов говорил, что В. В. сразу же позвонил сыну, чтобы тот купил несколько экземпляров журнала… Или даже так: скупай все!..
Другой отзыв от Валерия Плотникова, которому, по словам В. Смехова, «за несколько дней до 25 июля поэт бодро ответил (на вопрос: как понравилось): «Приятно о себе читать не на латинском шрифте»…»
Хотя Вениамин Смехов не скрывает, что в последние годы они с Высоцким «разлетелись»…
Публикация Смехова, разумеется, не была первой — не будем перечислять другие, но в 1980 году Высоцкий читал еще одну статью — Вайля и Гениса — о себе, которая была опубликована двумя годами раньше в эмигрантском издании «Время и мы» (№ 36, 1978) и называлась «Шампанское и политура». Фрагменты статьи перепечатаны в альманахе «В. Высоцкий- все не так» (М., 1991). Приведем несколько отрывков:
«Высоцкий, хрипя и рвя струны, изобрел небольшой, но очень производительный станочек для печатания самых подлинных ассигнаций. И как-то забылся — ручка вертится легко, педаль не тугая, мотор поет— и ненароком наводнил рынок. Началась инфляция…
Раздается по Советскому Союзу намекающий рев вместо смеха, и слабеют колени школьников, и напиваются студенты и учащиеся, и переглядываются доктора наук…»
Но с другой стороны, «в лучших песнях Высоцкого — подлинное гражданское отчаянье, глубина понимания жизни и любовь к ней».
Вспоминает В. Янклович: «Володе дали статью этих ребят. Мы ехали на машине, он остановился около Белорусского вокзала. Прочитал. Он же читал очень быстро…
— Ничего-то они не понимают, — сказал Володя».
17 июня— Высоцкий разговаривает с Романом Фрумзоном. Он пообещал Фрумзону что-то сделать, но не сделал. В. Янклович помнит, что Роман звонил перед этим и говорил: «Что, он меня мальчиком считает?!» Звонил и Шемякин — Высоцкий обещал сделать памятник его отцу (то есть заказать, кажется у Церетели), но тоже не сделал. Шемякин разговаривал с В. Янкловичем.
18 июня утром Высоцкий вместе с Гольдманом вылетает в Калининград. В этот же день — телефонный разговор с Польшей. Скорее всего, В. В. разговаривал с Ольбрыхским. В.Янклович: «Володя отправил Барбару в Польшу… Ольбрыхский принимал участие, доставал валюту».
Б. Немчик: «Володя попросил Ольбрыхского помочь мне достать советскую визу. Ведь меня просто выгнали из Союза, хотя я должна была работать на Олимпиаде для американского телевидения. Я уехала в Краков к своим друзьям, Ольбрыхский позвонил мне и спросил, в чем он может помочь… Но он не смог ничего сделать. Никакого разговора о деньгах не было, я получала свою стипендию и в России, и в Польше».
Но проводил В. В. Барбару накануне вечером (т. е. 17 июня). Б. Немчик: «Я уезжала… Даже точно не помню когда — 15 июня или позже… Володя меня провожал. Но поехать на машине он не смог. Вызвали такси. Приехали на вокзал, было немного неудобно — Володю все узнавали, а он был в плохой форме».
С 18 по 22 июня последние гастроли Высоцкого.
Проводил гастроли Владимир Гольдман; вел концерты, но не с самого начала— хороший знакомый В. В., актер и режиссер— Николай Тамразов. Высоцкий сам попросил его об этом.
Вспоминает Н. Тамразов: «Володя уезжает в Калининград. Утром мне звонит Володя Гольдман и говорит:
— Коля, Володя говорит, что хорошо бы Тамразочку сюда пригласить, но ты же, наверное, не сможешь — Олимпиада…
Еще он сказал, что у Володи болит горло, он даже собирается отменять концерты… В общем, настроение неважное:
— Если сможешь — приезжай.
Я не очень удивился, что Володя хочет меня видеть, — ему было легко со мной. Во всяком случае, я старался, чтобы ему было легко…
В пять часов вечера того же дня я уже в Калининграде. Прилетаю, беру такси, еду во Дворец спорта. На сцене стоят «Земляне», а Высоцкого еще нет…
(Тамразов берет инициативу на себя — выходит на сцену и заполняет паузу: «Земляне» закончили, а Высоцкий опаздывал…)
Я начал что-то говорить об авторской и эстрадной песне… К этому времени я уже столько наездил с Володей, что половину его «литературы» знал наизусть.
Говорю, говорю… Слышу за кулисами голос Высоцкого. Оглядываюсь: стоит Володя с совершенно невообразимым лицом! Вчера вечером он подумал обо мне и сказал об этом вслух Гольдману, а сегодня вечером я уже стою на сцене. Мистика! Володя без гитары вышел на сцену, мы расцеловались. Потом я вынес гитару. Все прошло нормально».
Концертов было много. Высоцкий работал на двух стационарных площадках — во Дворце спорта и в кинотеатре «Россия». Были еще и выездные концерты.
Один из поклонников Высоцкого слушал три концерта подряд из- за кулис Дворца спорта: «Между концертами приезжала «скорая» — делали уколы. На сцене стоял весь мокрый… Все время врачи в белых халатах. Было много цветов, на одном из концертов Высоцкий сказал:
— Вы меня завалили цветами, как братскую могилу».
Конечно, В. В. держался на наркотиках… Московские запасы быстро кончились, возможно, что-то доставал Тамразов:
«Как человек, все понимающий, я помогал ему в каких-то ситуациях, но… В Калининграде мы свели дозу до одной ампулы… Не хватало… Володя мне говорил:
— Я покончу с собой! Я выброшусь из окна!
Я отвечаю:
— Ну нет, Володя, нет у меня. Можешь что хочешь делать — нет.
И Марина эта была ему нужна поэтому… У нее муж был врач, и она могла что-то доставать…»
В. Гольдман: «Там была одна женщина— Марина, очень красивая… Я знал ее по Ленинграду. У нее муж работал врачом, и она сказала:
— Могу помочь.
Она очень хотела познакомиться с Высоцким. Я пошел к Володе, он говорит:
— Накрывай обед».
Там же, в Калининграде, Марина попросила своего мужа посмотреть Высоцкого, и он сказал, что В. В. жить не может в таком состоянии, а не только выступать. «Живой мертвец». Но тогда он сказал об этом, разумеется, только жене.
В Калининграде Высоцкий живет в трехкомнатном «люксе», все это время вместе с ним Николай Тамразов. «При мне у него была однажды— как бы это назвать— удивительная ситуация… Бреда?.. Удивительного бреда. Я уже говорил, что мы жили в одном номере. Володя лежит на кровати, нормально со мной разговаривает, потом вдруг говорит:
— Ты хочешь, я тебе расскажу, какой чудак ко мне приходит?
— Ну давай.
Нормальный разговор: вопросы — ответы… И вдруг — это…
— А что тебе рассказать? Как он выглядит?
— Ну расскажи, как выглядит.
Володя кладет голову на подушку, закрывает глаза и начинает рассказывать… Какие у него губы, какой нос, какой подбородок…
— Ну как — хороший экземплярчик меня посещает?
Совершенно спокойно он это говорит. Потом я попросил продолжения. Мне было интересно: он фантазирует или это на самом деле? Непонятно, как это происходит. Я закрою глаза — и могу надеяться только на свою фантазию. А он — видел! Через некоторое время спрашиваю:
— А «этот» еще не отстал от тебя?
— Сейчас посмотрим.
Снова закрывает глаза и продолжает описывать с той точки, на которой остановился. Володя мог с «ним» разговаривать!
— Сейчас он мне говорит… А сейчас спрашивает…
Открывает глаза, и мы продолжаем разговор. Про уход из театра,
про желание создать театр авторской песни. Идет нормальное развитие темы… Я снова его спрашиваю:
— А «этот» где?
Володя лежит на боку, теперь ложится на спину, закрывает глаза.
— Здесь. Порет какую-то ахинею.
Один раз я это видел…»
На эту же тему в воспоминаниях М. Шемякина: «Володя ведь многое не говорил. А у него начиналось раздвоение личности… «Мишка— это страшная вещь! когда я иногда вижу вдруг самого себя в комнате!»
Несколько по-другому говорит об этом В. Янклович: «С полной ответственностью за свои слова утверждаю, что Володя мог общаться с какими-то потусторонними силами, о которых знал только он… Иногда он, лежа с открытыми глазами, говорил мне:
— Подожди, подожди…
И совершенно отключался от реальности».
Между тем гастроли в Калининграде подходят к концу,
В. Гольдман: «Мы отработали четыре дня, на пятый — перед последним концертом — Володя говорит:
— Я не могу. Не могу больше работать.
А потом спрашивает:
— А тебе очень нужно?
— Володя, откровенно говоря, — надо. Если ты сможешь… Пять тысяч человек приехали из области…
— Ну ладно, я буду работать, только без гитары.
— Хорошо, гитару оставляем здесь.
На сцену вышел Коля Тамразов и сказал, что Владимир Семенович Высоцкий очень плохо себя чувствует:
— Петь он не может, но все равно пришел к вам. Он будет рассказывать и читать стихи. Вы согласны?
Все:
— Конечно!
И впервые Володя работал концерт без гитары: час стоял на сцене и рассказывал».
Об этом же рассказывает Н.Тамразов; «Ситуация перед последним концертом такая… У Володи совершенно пропал голос: не то что петь — разговаривать он мог с трудом. Все-таки выходит на сцену, берет первые аккорды… Затем прижимает струны, снимает гитару и говорит:
— Не могу… Не могу петь. Я надеялся, что смогу, поэтому и не отменил концерт, но не подчиняется голос. Но вы сохраните билеты. Я к вам очень скоро приеду и обещаю, что первый концерт будет по этим оторванным билетам. Я буду петь столько, сколько вы захотите.
Кто-то из зала крикнул:
— Пой, Володя!
— Вот видит Бог, не кобенюсь. (Это его слово — «не кобенюсь».) Не могу.
Потом он как-то естественно перешел к рассказу о театре… Стал читать монолог Гамлета, потом стал рассказывать о работе в кино, о том, что сам собирается снимать «Зеленый фургон» на Одесской студии… Пошли вопросы, Володя стал отвечать. И вот целый час он простоял на сцене: рассказывал, читал стихи, отвечал на вопросы… Вечер был просто неожиданным. К сожалению, не было записи, я потом узнал об этом».
Во время этого последнего концерта за кулисами происходили «драматические» события. В. Гольдман: «А с нами в Калининграде работали «Земляне»… И они должны были заканчивать концерт. Володя — на сцене, а они за кулисами стали бренчать на гитарах. Я подошел, сказал:
— Ребята, потише, Владимир Семенович плохо себя чувствует.
Раз подошел, второй, а один сопляк говорит:
— Да что там… Подумаешь, Высоцкий?!
— Что?! Ах ты— мразь! Ничтожество! Если услышу хоть один звук!
И только я отошел, он снова — дзиньк! Я хватаю гитару и ему по голове! А они все четверо человек — молодые, здоровые жлобы — накинулись на меня. Я один отбиваюсь от четверых этой гитарой… Тут Коля Тамразов спускается по лестнице, увидел, бросился ко мне!
— Сейчас Высоцкий скажет в зале только одно слово — от вас ничего не останется!
Ну, тут они опомнились, разбежались…»
О том, как закончился концерт, есть два, почти совершенно противоположных, рассказа. Один— слегка беллетризированный — Николая Тамразова:
«Володя закончил словами из песни: «Я, конечно, вернусь…» Зал скандировал: «Спасибо! Спасибо!»
Володя уходил со сцены, еще не дошел до кулисы — вдруг в зале зазвучала его песня! Это радисты включили запись. Володя— ко мне:
— Тамразочка, это ты срежиссировал?
— Нет, Володя, я здесь сижу.
Володя вернулся к кулисе, нашел щелку и, наверное, песни три, не отрываясь, смотрел в зал. Потом подошел ко мне — в глазах чуть ли не слезы.
— Тамразочка, они все сидят! Они все сидят!
Действительно, ни один человек не ушел, пока звучали песни Высоцкого».
И вторая версия, она принадлежит человеку, который в этот день побывал на всех концертах Высоцкого.
«На последнем концерте Высоцкий не пел, много рассказывал о театре, о себе… Читал стихи. Потом стал отвечать на вопросы… И вдруг какая-то записка. Он повернулся и ушел со сцены».
По некоторым сведениям записка была следующего содержания: «Кончай трепаться — пой!»
Косвенно это подтверждает и Н.Тамразов:
«После этого последнего концерта нам принесли угря — здоровый, жирный. Горничная сварила картошки. Сидим, едим — пальцы жирные… Заходят люди:
— Владимир Семенович, мы просим прощения, что некоторые в зале кричали: «Давай пой!» И мы здесь не одни…
Мы посмотрели в окно, там стояла целая делегация».
В этот день, 22 июня, в Москве В. П. Янклович идет к отцу В. В. — Семену Владимировичу Высоцкому.
В. Янклович: «В Калининграде Володе было очень плохо. Каждую ночь он мне звонил— с Володей были Гольдман, Тамразов и еще кто-то… Я иду к отцу и рассказываю ему все… Что мы были у врача и тот сказал, что Высоцкому осталось жить два месяца. Единственный выход — Володю надо как-то изолировать.
(Для того чтобы попасть в такую специальную больницу, нужно разрешение близких родственников. — В. П.)
Семен Владимирович говорит:
— Все! Я берусь за это дело! Он приедет, и я с ним поговорю! И пусть Володя на меня не обижается. Буду действовать — вот Эдит Пиаф погибла из-за этого. Я все возьму на себя!
При моем разговоре с отцом присутствовала Евгения Степановна…
Из Калининграда приезжает Володя. Я говорю:
— Вот отец берет на себя ответственность… Мы положим тебя в больницу. Тебе надо в больницу.
Мне на всю жизнь запомнилось, что тогда сказал Володя:
— Валера, я тебя предупреждаю. Если ты когда-нибудь подумаешь сдать меня в больницу— в каком бы состоянии я ни был, — считай, что я твой враг на всю жизнь. Сева попытался однажды это сделать. Я его простил, потому что — по незнанию.
И тут же звонит отцу по телефону. Говорит с ним в довольно резкой форме. Через некоторое время приезжает отец и разговаривает с Володей как-то смущенно, совсем в другой тональности, чем со мной.
— Да что ты, Володя… Я и не собирался…
Тут я понял, что и отец ничего не сможет сделать».
За концерты в Калининграде В. В. получил шесть тысяч рублей. Марине он пообещал устроить пробы в кино. На прощание она подарила В. В. янтарный ромб, который должен храниться в квартире на Малой Грузинской, если только не исчез — среди некоторых других вещей — в день смерти.
23 июня — день, насыщенный событиями — и драматическими, и трагическими.
Н.Тамразов: «Мы вернулись в Москву… Нас встречал в аэропорту Валера Янклович. Они завезли меня домой — я тогда жил на улице 26 Бакинских Комиссаров — зашли ко мне. На кухне Володя взял два грецких ореха, раздавил в кулаке, стал есть. Говорит мне:
— Я уезжаю в тайгу к Вадиму Туманову. Много накопилось работы».
Высоцкий и Янклович едут на Малую Грузинскую.
В. Янклович: «Володя приезжает из Калининграда… А два месяца, «отпущенные врачом», уже прошли. Дома Володя говорит мне с усмешкой:
— Ну что? Где же ваши врачи?»
(Напомним, что еще в марте 1980 года В. Янклович со слов В. Абдулова передал Высоцкому мнение знакомого врача, будто В. В. осталось жить не более двух месяцев.)
Оксана: «Из Калининграда он приехал уставший, злой…»
Пытается помочь и Евгения Степановна Высоцкая:
«В июле я сама позвонила Володе:
— Ну Володя, надо лечь в больницу!
— Нет, тетя Женя. Лягу — снова продержат месяц, как тогда…
Тогда я каждый день ходила, потом прилетела Марина… Не любил — боялся больниц…»
23 июня умерла сестра Марины Влади — Татьяна (Одиль Версуа). Звонит рыдающая Марина, и Высоцкий готовится вылететь в Париж.
Марина Влади: «Наши тяжелые телефонные разговоры, твои многодневные отсутствия (В. В. не предупредил, что уезжает в Калининград? — В. П.) и потом 23 июня— смерть Одиль, мой крик о помощи, твое желание приехать меня утешить, преступный отказ в визе — и ты падаешь в пропасть».
Михаил Шемякин: «Я вам расскажу такой эпизод… У Марининой сестры — Танюши был рак крови. Она боролась восемь лет. А я уже просто боялся за Володю И однажды… Я работаю ночью, укладываюсь спать под утро. И вот однажды меня будит супруга:
— Миша, проснись!
Раз будит, значит, что-то экстраординарное. Я спросонья вылетел из кровати и сразу заорал:
— Володя?!
Она говорит:
— Нет-нет. Володя жив. Танечка умерла. Надо ехать в госпиталь».
Ревекка Шемякина: «Когда умерла Татьяна, мы все вместе хоронили ее… Мы с Мишей ездили в больницу, где она умерла, и на похороны. Марина все время повторяла:
— Господи! Хоть бы Володька не умер! Хоть бы не умер…
Меня поразило, что она так это говорила… Наверное, у нее было какое-то предчувствие…
Таня была удивительная женщина. По-моему, она болела лет семь-восемь и знала, что обречена. Ходить уже не могла — передвигалась на костылях — и еще играла в театре! Ей делали какие-то сильные уколы, и она играла!
Марина рассказывала, что последнюю ночь они с Татьяной провели вместе — лежали рядышком, обнявшись…»
В. Янклович: «У него все было — и виза была, и билет был заказан… Не полетел он на похороны Одиль Версуа, потому что не было наркотиков. А еще он боялся встречи с Мариной — все это время жил на грани… Поэтому он и говорил:
— Марина мне не простит двух вещей: не полетел на похороны Татьяны, и что у меня — Оксана…»
Нина Максимовна Высоцкая узнает о смерти Одиль Версуа в Польше. По польскому телевидению показали фильм с ее участием.
В июне и июле — до самой смерти — В. В. очень часто общается с Валерием Нисановым, который живет несколькими этажами выше. Валерий Натанович Нисанов— известный фотохудожник, автор прекрасных портретов В. В. и замечательного фоторепортажа о его похоронах.
В. Нисанов: «Однажды Володя зашел ко мне — это было в конце мая, начале июня… А у меня на стене висят фотографии, на одной из них я снят вместе с Левой Кочаряном. Володя остановился перед этой фотографией и долго-долго стоял и смотрел…
Не знаю, что между ними когда-то произошло, но у Володи вдруг полились слезы… И потом началась истерика, самая настоящая истерика!
И вот с этого дня Володя почти каждый день бывал у меня — два месяца мы практически не расставались. Иногда общались круглые сутки: он не спал, и я не спал. Да и никто не спал».
Вначале о Кочаряне. Левон Суренович Кочарян — один из самых близких старших друзей Высоцкого. В его квартире на Большом Каретном собиралась знаменитая компания, о которой В.В. часто рассказывал на концертах, особенно в последние годы. Кочарян был, пожалуй, первым человеком, который высоко оценил ранние песни Высоцкого, именно он стал записывать их на магнитофон. Легендарная «золотая пленка Кочаряна» до сих пор хранится у его вдовы Инны Александровны Кочарян. Кочарян долго болел — Высоцкий ни разу не был у него в больнице… Не было Высоцкого и на похоронах, где собрались все его друзья по Большому Каретному. Ни друзья, ни вдова Кочаряна не простили это Высоцкому. Инна Александровна просто не пустила его в дом. Наверное, В. В. после этого вообще больше не бывал на Большом Каретном.
Конечно, Высоцкий чувствовал свою вину.
В. Янклович: «Мы как-то ехали с Володей мимо больницы, в которой умер Кочарян… Смотрю, у Володи полились слезы».
Почему Высоцкий не был на похоронах Кочаряна? Есть несколько объяснений разных людей, сам В. В. никогда не говорил об этом.
Когда умер Шукшин, Высоцкий был в Ленинграде. Улетел в Москву на похороны. Вернулся, по словам Демидовой, — злой. Есть устойчивое мнение, что на похоронах его не было. Во всяком случае, его там не видели. А с другой стороны, недавно из Болгарии пришла пленка с домашним концертом Высоцкого. Там он рассказывал о похоронах Шукшина, как очевидец…
В день похорон Кочаряна Высоцкий был в Москве…
Л. Утевский — тоже житель знаменитого дома на Большом Каретном, друг и Высоцкого, и Кочаряна: «Мы знали, что Володя в Москве. Но на похороны Левы он не пришел».
В. Высоцкий (домашняя запись в болгарском городе Велико- Тырново, сентябрь 1975 года): «Я вообще не ходил: ни когда он (Л. Кочарян. — В. П.) болел, ни в больницу, ни на панихиду— никуда. Я не мог вынести: что он — больной».
Подробно обо всей этой ситуации рассказывает— и, главное, приводит слова самого В. В. — Э. Кеосаян, режиссер фильма «Стряпуха»:
«Лева умер. Володя на похороны не пришел. Друзья собирались в день рождения и в день смерти Левы. Повторяю, я — человек восточный и очень ценю эти жесты. Володя в эти дни не приходил на Большой Каретный, и я долго не мог ему этого простить. И избегал встречи с Володей, даже когда бывал на спектаклях в Театре на Таганке.
И вдруг мы столкнулись с ним в коридоре «Мосфильма». Володя спрашивает:
— Кес, в чем дело? Скажи мне, в чем дело?
— Сломалось, Володя… Я не могу простить — ты не пришел на похороны Левы. Я не могу…
— Ты знаешь, Кес… Я не смог прийти. Я не смог видеть Леву больного, непохожего… Лева — и сорок килограммов весу… Я не смог!
Вы знаете, Володя был очень искренним, и все слова были его собственные.
Не сразу, через некоторое время, я все же понял Володю и простил…»
Но вернемся на Малую Грузинскую в июнь 1980 года. Почему такое тесное общение именно с Нисановым? Оксана: «Во-первых, Валера был соседом. Во-вторых, Валера — человек очень спокойный, обстоятельный, располагающий к общению. А потом, в это время Володя вообще не мог быть один. А в последнюю неделю он и ездить-то почти не мог… Поэтому часто сидел у Нисанова».
В. Шехтман: «Валера этим летом всех своих отправил на дачу, жил один. Володя часто туда поднимался. Но не каждый день».
Оксана: «Володя и спал у Нисанова… Валера даже сделал такие фотографии: Володя спит, а я сижу рядом… Видно, что по телевизору идет Олимпиада».
К сожалению, Валерий Натанович Нисанов пока не публикует эти фотографии. Вот еще одна деталь тех июльских дней.
В. Нисанов: «Володя часто ставил свою французскую пластинку, сидел и слушал…»
В. Янклович: «Сближение с Валерой Нисановым? Время было такое — приближалась Олимпиада, все каналы перекрылись. Врачи говорят, что все наркотики под особым контролем… А у Валеры всегда было шампанское и водка. Конечно, он все знал и старался не давать…
Однажды Володя подходит к нему, уже в плохой форме… Валера говорит:
— А у меня ничего нет…
Володя открывает холодильник, а морозилка вся забита бутылками водки — горлышки торчат. Он посмотрел-посмотрел:
— Да, действительно, ничего нет».
A. Федотов: «У Валеры всегда было… Если Володю прижимало, он всегда выручал. Иногда это необходимо…»
B. Нисанов: «Однажды Володя наливает в фужер— а у меня были такие: большие, по 500 граммов — бутылку водки. И р-раз! Залпом. А Валера Янклович увидел — он же его охранял от этого дела — и говорит:
— Раз ты так! Смотри — и я!
И себе в фужер. Выпил — и упал».
А. Федотов: «В это время Володя стал очень сильно поддавать… Бутылку водки — в фужер! И пару шампанского за вечер.
Ушел в такой запой, — никогда его таким не видел…
— Володя, да брось ты это дело!
— Не лезьте! Не ваше дело!
Было такое ощущение, что у него отсутствовал инстинкт самосохранения».
29 июня — «Гамлет».
Оксана: «Через несколько дней после приезда у Володи был спектакль. И это время, по-моему, Володя был в норме… Собирался к Туманову, были такие разговоры, что надо кончать с наркотиками, что это невыносимо. А это, действительно, было невыносимо!
И вот приезжает эта Марина из Калининграда с портретом, который теперь висит в квартире. По-моему, Нина Максимовна его повесила. Я открываю дверь… Кажется, она привезла еще баночку меда. Я говорю:
— Минуточку, подождите здесь.
Ну откуда я знаю, кто она такая, — там сумасшедших ходила тьма. Я захожу к Володе:
— Там пришла какая-то Марина из Калининграда, говорит, что к тебе. На что Володя отвечает:
— Не пускай!
Вот и все… А то говорили, что я ее выгнала. Получается, что я какая-то злодейка.
А на следующий день в театре я встречаю маленького Илюшу, и он мне говорит:
— А ты знаешь, у Володи в Калининграде была Марина… Вот как ты у него в Москве, так она — в Калининграде…
И это говорит мне десятилетний мальчик! Ну, я сделала вид, что все нормально, но стою и жду Володю. Пятнадцать минут, двадцать минут, тридцать минут… И уже собралась уходить. Вдруг появляется Володя, и я ему говорю:
— Где ты был?
— Да ты знаешь, пришла эта Марина из Калининграда…
— Ах так! Вчера ты ее не пустил, а сегодня в театре принимаешь! Я с тобой не поеду.
Значит, иду я, а Володя на машине едет за мной.
— Да не поеду я с тобой!
То есть нормальная сцена ревности… А потом я все-таки села в машину, и весь вечер у нас были «разборки». Володя мне рассказал, кто она такая, что у нее муж — врач, что все это фигня. В общем, мы помирились.
А на следующий день… Тогда мы с друзьями снимали такой любительский триллер, на любительскую, естественно, кинокамеру Все было очень серьезно и очень смешно. Нас была целая банда, снимали мы все это на улице, и Володя там снимался. Он играл мрачного водителя «Мерседеса».
Подошел милиционер, спрашивает:
— А что это вы здесь снимаете? Здесь нельзя! Отдайте пленку!
Пленку мы ему не отдали, но он чуть не отобрал у нас камеру.
А потом мы поехали к американскому посольству — действие нашего фильма происходило за границей, нужна была соответствующая натура — и стали снимать стоящие там иномарки. Нас тут же остановили — уже американцы не хотели, чтобы их снимали.