Замужество

Замужество

Уже давно мой отец хотел приехать в Россию с женой, хотя бы ненадолго, но ему был воспрещен въезд в страну. На этот раз они получили разрешение. Отец с женой приехали в Петербург и на две недели поселились в нашем бывшем дворце на Неве.

К тому времени его положение несколько упрочилось. Его жена получила баварский титул графини Гогенфельзен, и их брак был признан при дворе. Старшая дочь графини от первого брака ожидала ребенка. По этой причине и было направлено прошение императору, где высказывалось пожелание матери быть с дочерью в такой момент.

К тому же отец хотел встретиться с нами и познакомить нас со своей женой, что помогло бы наладить ее контакты со столичным обществом.

Тетя была категорически против этой идеи, но император не счел возможным отказать. А потому мы однажды отправились в Петербург в сопровождении тети, которая была мрачнее тучи. Уж дядя, думала она, сумел бы предотвратить эту никчемную и даже выходящую за рамки приличий встречу.

Мое сердце колотилось, когда я вошла через большие стеклянные двери в вестибюль. Казалось, ничего не изменилось за несколько лет нашего отсутствия, тот же запах, только вот комнаты как бы стали меньше. Отец радостно улыбался нам наверху лестницы.

Мы поднялись. Когда отец наклонился, чтобы поцеловать руку тети Эллы, я заметила в отражении зеркала быстро промелькнувший профиль графини Гогенфельзен в примыкавшей гостиной. Ее лицо было напряженным и бледным от волнения.

Отец повел нас знакомиться со своей женой.

Она была красивая, очень красивая. Интеллигентное лицо с неправильными, но тонкими чертами, необычайно белая кожа изумительно контрастировала с темно–лиловым бархатным платьем, отделанным по вороту и рукавам кружевными оборками. Все это я охватила одним взглядом.

Отец официально представил нас. Графиня приветствовала тетю Эллу глубоким реверансом и повернулась ко мне. Обе мы были в замешательстве. Я не знала, как мне поступить, и робко подставила ей щеку.

Чай был накрыт в кабинете отца. Графиня исполняла обязанности хозяйки. Ее усыпанные драгоценностями руки ловко сновали над белыми чашкам с красной полосой и монограммой отца. Но, несмотря на все старания ее и отца, беседа не клеилась. Тетя решила придать этой встрече чисто официальный характер, и она того достигла.

Наконец, исчерпав все возможные темы, мы перешли в большую английскую гостиную. Здесь на бильярдном столе были разложены драгоценности, меха и кружева моей матери. Отец хотел разделить их между мной и Дмитрием до моего брака.

В молчании отец и тетя наклонились над пыльными футлярами для драгоценностей, где находились старомодные оправы и потускневшие камни, к которым не прикасались почти двадцать лет. Как много воспоминаний, о которых предпочитали не упоминать, было связано с каждой вещицей. Все это выложенное передо мной богатство, половина которого скоро станет моим, вовсе не впечатлило меня. Драгоценности всегда были частью придворного наряда, я их воспринимала всего лишь как привычное украшение, не понимала их материальной ценности.

Пока отец и тетя обсуждали, каким образом поделить драгоценности, графиня и я рассматривали меха. Двадцать лет хранения в нафталине не пошли им на пользу; графиня предложила отвезти их в Париж для реставрации. Мы поговорили с ней о моем приданом и парижских домах моды. Перед нашим уходом она сказала, что ей хочется подарить мне что нибудь на память о нашей первой встрече. Что бы я хотела? Я не знала, что ей ответить, но тут мой взгляд задержался на аметистовом ожерелье, которое было на ней, и я сказала, что мне хотелось бы иметь такое. Она сняла его с шеи и вручила мне. Я его надела.

Отец надеялся, что за этой встречей последуют и другие, в более тесном кругу. Однако тетя и слышать не хотела о том. Мы еще раз съездили в Петербург в сопровождении тети, и снова все было чопорно и формально. Отец, поняв, что ничего иного ждать не приходится, не настаивал на продолжении. Одно только я вынесла из этих визитов, и это меня радовало: он счастлив в семейной жизни.

А для себя я решила, что в браке у меня будет хоть один положительный момент: никто не сможет мне запретить видеться с отцом.

2

Принц приехал в Москву на Рождество. Праздничные дни, которые мы с утра до вечера проводили вместе, оказались нелегким испытанием. Мы не знали, о чем говорить. Мне стало казаться, что мой жених совершенно чужой, посторонний для меня человек, с которым меня ничто не связывает. Вскоре я стала испытывать к нему почти неприязнь. Когда он изредка хотел меня приласкать, мне это было неприятно. Ситуация стала казаться невыносимой. Я с ужасом думала о своем безвыходном положении.

Приготовления к свадьбе шли свои чередом, но меня они не радовали и не интересовали. Все хлопоты взяла на себя мадемуазель Элен. Она заказывала постельное белье, кухонные принадлежности, обувь, парадные платья, перчатки, корсеты, цветы и множество других предметов, которые являлись неотъемлемой принадлежностью туалета женщины тех дней. Автомобили, сервизы и другая посуда были заказаны за границей, я получила столовое серебро, оставленное мне дядей.

Каждый день знаменитая московская портниха, снискавшая широкую известность высоким мастерством и высокими ценами, приходила в мои апартаменты в сопровождении своих служащих, нагруженных картонками и ящиками с моделями и тканями. Иногда тетя принимала участие в обсуждении моего свадебного наряда, вспомнив прежнее увлечение модой. Долгие часы я проводила перед зеркалом, пока портнихи с иголками во рту ползали на четвереньках вокруг меня. Но все это оживление и суета не могли отвлечь меня от невеселых дум. Что же мне делать?

Мне казалось, что, несмотря на его более либеральное воспитание, принцу, так же как и мне, недоставало инициативы. Другие думали и решали за него, как это происходило и со мной. И что же из всего этого получится, когда мы станем мужем и женой? Сможем ли мы воспользоваться своим новым независимым положением? Я почти сочувствовала этому внешне уверенному в себе юноше, который надеется создать со мной семейный очаг и обрести в нем счастье. Знал бы он, что у меня на сердце, ведь я намеревалась использовать его, только чтобы вырваться на волю.

Вскоре после Рождества я поехала в Петербург с мадемуазель Элен к дантисту. Впервые я отправлялась куда то без брата, и это было так ужасно, что наконец побудило меня действовать. Я решила оказаться от своего обещания.

Когда мы вернулись в Москву, нас встретила на вокзале госпожа Лейминг, которая передала мне записку от тети.

Тетя Элла писала, что, когда я буду читать записку, она будет на операции и на время болезни переезжает в дом, который обустроила для госпиталя.

Операция была достаточно серьезной, ее результат стал бы понятен лишь спустя какое то время. Тревога и беспорядок воцарились в доме.

Отсутствие тети облегчило мне выполнение задуманного. Я написала принцу письмо, где изложила причины, по которым намеревалась разорвать нашу помолвку. Через несколько дней я получила от него ласковый ответ, он умолял меня хорошенько подумать, прежде чем принимать решение, которое заставит его невыносимо страдать. Подлинная искренность чувств, которые выражало его письмо, глубоко меня тронула, но не вынудила отступить. Я была готова к более решительным действиям, но однажды утром у меня появилась прусская принцесса Ирена, которая приехала ухаживать за сестрой. Она решила предпринять упреждающие меры, вероятно, потому, что первой получила информацию из Швеции о моих намерениях.

Очень осторожно, но вместе с тем твердо она объяснила мне, что в настоящее время невозможно аннулировать соглашение, выполнение которого имеет политическую важность. Все уже согласовано, полным ходом идут приготовления, назначен день бракосочетания. Скандал, заметила она мягко, будет чудовищным.

Плача, я пыталась объяснить ей причины и свои страхи, она терпеливо доказывала мне их абсурдность. В качестве последнего аргумента она сказала, что мое решение убьет тетю, и если я продолжаю настаивать, то должна взять на себя всю ответственность.

Ее доводы сбили меня с толку. Видя, что я начала колебаться, принцесса взяла с меня обещание не делать ничего опрометчивого и оставила меня в полном замешательстве. Я пребывала в душевном смятении, и не было никого, кто мог бы мне помочь. Тетя, благополучно перенесшая операцию, еще была очень слаба, и я знала, что такое потрясение может оказаться для нее губительным. Что же мне делать? Я сдалась.

Принц, видимо, мало значения придал этому инциденту и даже не счел нужным упомянуть о нем тете Элле позднее, когда ее здоровье поправилось. По прошествии многих лет я заговорила с тетей на эту тему, и тут выяснилась ее полная неосведомленность, она уверяла, что если бы знала в ту пору о моих сомнениях и колебаниях, то повела бы себя иначе, чем ее сестра, и советы мне дала другие. Возможно.

Между тем мое сопротивление было сломлено. Мне ничего не оставалось делать, как подчиниться. Принц вернулся в Москву в конце зимы, и мы встретились, словно ничего не произошло. Гордость вынуждала меня притворяться, а потому посторонние, видя нас вместе, были убеждены, что брак предстоит по любви. Даже мои друзья так думали, только супруги Лейминг да мадемуазель Элен опасались за мое будущее, но никогда не заводили со мной о том разговор.

Тетя, полностью выздоровев, вернулась из госпиталя в Николаевский дворец. Она сама помогала мне наряжаться на бал, который устроила для меня графиня Клейнмихель как раз перед возвращением принца в Швецию. В тот вечер на мне был очень красивый русский народный костюм с головным убором, украшенный жемчугом и драгоценными камнями. Я танцевала одна, соло. Колени у меня дрожали, сердце колотилось, не знаю, как мне удалось собраться с духом и пойти в пляс под музыку. Но как я была счастлива, мне аплодировали впервые в жизни, и пришлось танец повторить.

То был второй и последний бал в моем девичестве.

3

Наступление весны приближало день моей свадьбы. Девятнадцатого апреля, в день своего восемнадцатилетия, я официально прощалась с Москвой, которая в некоторой степени стала для меня родным городом. С утра до вечера я принимала депутации, которые вручали мне адреса и подарки, некоторые были просто замечательными. О, родная древняя Москва, Кремль, церкви с разноцветными куполами, плохо мощенные улицы, как много воспоминаний о ней хранит моя память и как бы я хотела когда нибудь увидеть ее снова.

Я уехала из Москвы за несколько дней до Пасхи. Никогда не забуду вечер накануне отъезда, когда мы пошли в часовню, где был погребен дядя Сергей. Брат и я преклонили колени на мраморный пол. Мне казалось, будто я прошу благословения у покойного дяди. Я в смятении думала о том, что ждет меня в будущем, и меня охватывало отчаяние.

Я крепко держала брата за руку. Судьба и так подвергла нас многим испытаниям, а теперь разлучала. Мне придется оставить брата, единственного близкого мне человека. Это было ужасно.

Проходили минуты, оба мы были так расстроены, что не замечали времени. Тетя, тоже очень взволнованная, напомнила, что нам уже пора, и мы вышли из церкви.

Мы приехали в Царское Село, где вскоре встретились с отцом. Он сразу же увидел, в каком я душевном состоянии. Ничего не спрашивая, он все понял. Но было слишком поздно. Он не мог простить тете, что она поторопилась избавиться от меня, и высказал ей это. Отголоски их разговора на повышенных тонах долетали до меня из за закрытых дверей. Отец признался мне позже, что она ему показалась психически ненормальной и утратившей все человеческие чувства; она стала настолько непохожа на себя, прежнюю, что он не мог ее понять.

Она переживала душевный кризис, никто не знал ее жестоких внутренних терзаний, полной отрешенности, утраты интереса к мирским делам. Позже, когда она пришла в себя, она словно переродилась. Сильная духом, она преодолела кризис и вернулась к жизни, став тверже душой, деятельной, более мудрой и терпимой к людям. К сожалению, мое будущее решалось как раз в тот промежуточный период, в каком то смысле я оказалась жертвой, но не по причине недоброжелательности.

За несколько дней до свадьбы король Густав, незадолго до того унаследовавший трон от отца, прибыл в Царское Село со своим братом Карлом и его женой Ингеборг, моим женихом и многочисленной свитой. Император со всей семьей встречал его на вокзале.

Я дрожала от волнения, когда синие вагоны специального поезда медленно катили вдоль платформы и остановились. Король с сопровождающими вышел на перрон, и как только они ступили на постланный красный ковер, император со свитой двинулся им навстречу. После первых приветствий император сделал мне знак приблизиться. Я была представлена своему будущему свекру, который поцеловал меня. Потом император провел короля вдоль выстроенного на платформе почетного караула.

Оркестр играл национальные гимны двух стран, гремели барабаны, шло официальное представление. В зале ожидания я познакомилась с принцем Карлом, его женой и их свитой. Шведские фрейлины очень смутили меня желанием поцеловать мне руку.

Потом монархи уселись в карету и повезли короля в Большой дворец, где для него были приготовлены апартаменты. В тот вечер был дан парадный обед с обменом тостами и заготовленными заранее речами. Поскольку теперь я уже довольно свободно говорила по шведски, я удивила гостей, общаясь с ними на их родном языке.

Одна из статс–дам, баронесса Фалькенберг, была послана шведской королевой для моего сопровождения, пока у меня не образуется своя свита. Очаровательная женщина, она сразу же завоевала мое доверие. Когда она проводила меня в мои комнаты после обеда, она сделала глубокий реверанс. Я поспешно спрятала обе руки за спину. Она надолго запомнила этот жест маленькой, застенчивой девочки.

Наступил день свадьбы. Утром я пошла к обедне и причастилась, потом состоялся завтрак в тесном кругу с императором, императрицей и их детьми. По русскому обычаю в день свадьбы жених с невестой не должны видеться, они встречаются только в церкви.

После завтрака я пошла к себе и начала одеваться. Батистовое нижнее белье, туфельки, чулки лежали на постели. Надев все это, я облачилась в платье из серебряной парчи, такой толстой, что она казалась негнущейся. Парикмахер уложил волосы.

Затем, покончив с первой частью туалета, я прошла в гостиную, где меня ждал отец, чтобы благословить. Тетя оставила нас одних. Над моей склоненной головой отец совершил крестное знамение иконой, которую держал в руках. Тетя вошла в комнату и в свою очередь благословила меня.

В этот день на ней было длинное платье из белого крепа и шляпа без полей, которую она носила после смерти мужа. Она тоже была белой, с длинной вуалью, которая как облако покрывала ее голову и легко спадала на спину. Она не принимала участия в дворцовом приеме, но собиралась присутствовать на церковной церемонии. Отец и тетя пожали друг другу руки, потом поцеловались, напряженность между ними угасла, я с тоской смотрела им вслед.

Свой туалет мне надлежало продолжить в Большом дворце, где праздновалась свадьба. Пора было ехать, карета ожидала нас у дверей. День был пасмурный, большие хлопья мокрого снега залепляли окна кареты.

В Большом дворце двое придворных из свиты тети помогли мне подняться по лестнице. Мы вошли в одну из гостиных дворца, где нас уже ждали несколько человек. В центре комнаты был украшенный кружевами и лентами туалетный столик с золотыми туалетными принадлежностями времен императрицы Елизаветы, дочери Петра I.

На столике лежали драгоценности императорского дома, которые великим княгиням надлежало надевать в день свадьбы. Здесь была диадема императрицы Екатерины с розовым бриллиантом удивительной красоты в центре и маленькая темно–красная бархатная корона вся усыпанная бриллиантами. Здесь были бриллиантовое ожерелье. из крупных камней, браслеты и серьги в форме вишен, такие тяжелые!Присутствующие начали прикреплять к моей талии огромный шлейф из серебряной парчи, украшенный тисненными из серебра лилиями и розами. Потом мне нужно было сесть перед зеркалом, и старый придворный парикмахер, француз Делакруа, спустил по сторонам лица два длинных локона, которые спадали мне на обнаженные плечи. Потом он укрепил диадему.

Затем придворные дамы под руководством гофмейстерины возложили мне на голову кружевную фату и маленькую корону и прикрепили в складках веточки флёрдоранжа. Потом мне на плечи набросили темно–красную бархатную мантию, отороченную горностаем, и закрепили ее огромной серебряной пряжкой. Мне помогли подняться. Я была готова.

Прибыли монархи, двери были широко распахнуты, и на пороге гостиной показался мой жених. У него в руках был букет белых лилий и роз, он неуверенной походкой вошел в комнату. Отвернувшись, я увидела в стекле его силуэт и вздрогнула. В этот момент решалась моя судьба.

Теперь я была разнаряжена, как идол, вес всего, что было на мне надето, казалось, раздавит меня. Я едва могла двигаться.

Император приблизился к столу, на котором стояли две большие иконы, и взял одну, чтобы благословить меня. Я подошла к нему и с помощью отца и одного из кузенов преклонила перед ним колени. Он перекрестил меня.

Встать я была не в состоянии. Император, вернув икону на стол, подхватил меня под локоть и помог подняться. Потом была образована свадебная процессия.

Принц, который должен был прибыть в церковь до меня, возглавлял ее. Я шла под руку с императором. Два камергера, два пажа и генерал Менгден, гофмейстер моей тети, несли мои шлейф и мантию, и, несмотря на их помощь, я передвигалась с трудом. Мы шли через залы, большие и маленькие, заполненные людьми в парадных мундирах и придворных платьях, пока наконец не достигли церкви.

Здесь меня ждал принц. Мы встали в центре нефа, он — справа, я — слева. Шаферы стояли в два ряда позади каждого из нас. Началась служба.

Священники в ризах из золотой парчи двигались вокруг нас, совершая традиционный православный обряд бракосочетания. Полностью ко всему безразличная, я только следила за ними глазами. Я чувствовала озноб, хотя в церкви было жарко, и, должно быть, побледнела, потому что один из моих шаферов наклонился и спросив, как я себя чувствую, взял у одного из пажей флакончик с нюхательной солью и вложил мне в руку.

В богослужении участвовали митрополит Санкт–Петербурга и городское духовенство. Великолепные радостные песнопения наполняли церковь. Снаружи гремел артиллерийский салют, от которого дрожали стекла.

Я подняла взгляд и увидела императора и отца, они улыбались мне. Митрополит и священники, перед тем как уйти, отвесили мне глубокие поклоны. Император, обе императрицы, король и мой отец подошли поздравить меня и моего мужа.

На этот раз под руку и во главе процессии мы вошли в дворцовое помещение, где была устроена протестантская церковь. И здесь церемония бракосочетания повторилась. Мы сели в кресла, перед которыми стояли две скамеечки для молитв. Наши кольца были сняты и надеты вновь епископом, который специально прибыл из Швеции. Императорский хор пел лютеранские молитвы. Усталые присутствующие слегка двигались и перешептывались за нами.

Наконец служба кончилась. Мы перешли в другую гостиную и в течение полутора часов беспрестанно получали поздравления от придворных. После этого тетя увела меня в одну из комнат отдохнуть перед банкетом. Я освободилась от мантии и короны, и мне несколько полегчало. Был подан чай. Пока мы с тетей писали ответы на телеграммы с поздравлениями, я положила уставшие ноги на кресло. Жесткие складки платья все еще мешали мне, на мне остались диадема и кружевная фата.

4

В семь часов вечера я и принц сидели рядом во главе огромного стола в форме подковы.

Слева от меня сидел император. Императрица сидела справа от принца. Внутренняя сторона стола оставалась свободной, так что все гости могли нас видеть. Банкет обслуживали воспитанники Пажеского корпуса. При каждом тосте, сопровождаемом орудийными залпами, камергеры разносили шампанское в высоких бокалах на золотых блюдах. Позади каждого высокопоставленного гостя находились пажи и сановники, выделенные для их личного обслуживания.

Серьги так оттягивали мне уши, что посередине банкета я их сняла и, весьма позабавив императора, повесила на край стоящего передо мной бокала с водой. Салфетка то и дело сползала по гладкому платью и падала на пол. Стоявшему за моим стулом пажу приходилось много раз лазать под стол, чтобы ее поднять. Это меня развеселило, ко мне вернулось хорошее настроение, и за едой мы с императором весело переговаривались.

В конце банкета мы вернулись в гостиную и уселись, ожидая завершения приготовлений к торжественному приему, которым заканчивалась программа этого дня.

Когда все гости прибыли и были размещены, обер–гофмейстер явился и возвестил о том. Мы вошли в огромный бальный зал, устланный по этому случаю красными коврами.

А затем начался церемониал, который не менялся со времен Екатерины Великой. Под медленные звуки старого полонеза монархи, принцы и принцессы, члены императорской фамилии разделились на пары. Каждая пара делала три тура по залу, и при каждом новом круге менялись партнеры. Они держались за руки, как в балете, и всякий раз, когда пара расходилась или же начинался новый круг, дамы приседали, а мужчины кланялись. При дворе столь строго соблюдали традицию, что на одном конце бального зала стоял карточный стол с зажженными свечами и колодами карт. Это в память императрицы Екатерины, которая во время церемонии играла в карты с самыми знаменитыми гостями.

Первый круг я танцевала с императором, второй — с эрцгерцогом Гессенским, а третий — с наследным принцем Румынии, который позже стал королем Фердинандом. Наш проход сопровождался волной поклонов тесных рядов гостей. Перед императором я делала особо глубокий реверанс, что было настоящим испытанием из за негнущегося серебряного платья и необходимости удержать в надлежащем положении диадему и фату.

Когда закончился прием, мы сели в карету, запряженную четверкой лошадей, император вез нас к себе во дворец. Было уже темно, заполнившие улицы толпы ничего не могли видеть внутри карет. На пороге Александровского дворца императрица в сопровождении шведского короля встретила нас по русскому обычаю хлебом–солью на большом серебряном блюде. На императрице была большая диадема из жемчуга и бриллиантов, а ее парадное платье из белого муара украшало золотое шитье. Мы приняли блюдо из ее рук. Так закончилась церемония моей свадьбы.

Я вошла в комнату, где только сегодня утром царила оживленная суматоха. Теперь тут было пусто и тихо. Гувернантка помогла мне раздеться. Она снимала драгоценности, фату, помпезный наряд. У меня болела голова, а от тяжелого свадебного платья на плечах остались глубокие покрасневшие вмятины.

Я надела костюм жемчужно–серого цвета и маленькую шапочку, украшенную гиацинтами, со светло–вишневым бархатным бантом на боку. Принц ждал меня в соседней комнате.

Мадемуазель Элен одевала меня молча, то был тяжелый момент для нас обеих. Мы расставались после двенадцати лет, на протяжении которых делили горе и радости. Все наши разногласия давно забылись, то была часть моего детства, дорогие сердцу воспоминания, хорошие и плохие, все они остались в прошлом.

Я высвободилась из ее объятий и пошла к принцу. Вместе мы направились проститься с царской четой. Императрица, всегда по–матерински добрая, была особенно нежна со мной в тот вечер. Она надела мне на палец красивое кольцо с сапфирами, ее подарок на прощание.

Мы поехали на станцию, а оттуда — в Петербург. Здесь нам предстояло прожить несколько дней в бывшем дворце моего дяди. В сопровождении русского и шведского почетных эскортов мы приехали во дворец поздно вечером. Тетя ждала нас и встретила снова хлебом–солью. Она провела с нами поздний ужин. Потом все разошлись, и мы остались одни.

На следующее утро шаферы, которые все были нашими дядями или кузенами, приехали во главе с моим братом, преподнесли букет и остались на завтрак. Днем мы делали визиты, а вечером вернулись в Царское Село на гала–концерт, даваемый московскими артистами. В один из дней мы были в Зимнем дворце на церемонии, называемой «Большой дипломатический круг». Хотя дело происходило утром, все были в парадных платьях и диадемах. На мне был шлейф из небесно–голубого бархата, расшитый золотом, и комплект украшений из бирюзы, который достался мне от матери.

Сначала мы принимали послов. Они входили к нам поочередно. Первым был посол Турции, являвшийся тогда дуайеном дипломатического корпуса. Все говорили одно и то же: несколько слов поздравления, немного комплиментов, поклоны и слова благодарности.

Приняв послов, мы перешли в следующий зал, где вдоль стен стояли группами главы дипломатических миссий со своими секретарями и сотрудниками посольств. Слева от меня, в линию стояли жены послов, потом посланников и советников посольств. Поскольку я не бывала в обществе, то почти никого не знала и испытывала некоторую робость при виде огромного зала, заполненного иностранцами, их устремленных на нас взглядов, следивших за каждым нашим движением.

Я начала с женщин. Принц, оставив меня, двинулся в другую сторону. После того как я поговорила со всеми дамами, я перешла к мужчинам, останавливаясь у каждой группы. Следовало представление, я протягивала руку для поцелуя, говорила несколько слов и продолжала путь. За мной следовал паж, который нес мой шлейф, и почетный эскорт. Потом мы с принцем на протяжении более двух часов стояли рядом, пока перед нами проходили горожане, которые были допущены ко двору. Все, и мужчины и женщины, целовали мне руку.

Мы провели в Петербурге восемь дней в вихре обедов, званых вечеров, приемов, нанося визиты и давая аудиенции. Все это было незнакомо мне и даже казалось забавным.

Наступил день нашего отъезда; мою грусть смягчало то, что часть пути отец проделает с нами, что в некотором смысле я уже попрощалась с Россией, когда покидала Москву, и что после свадебного путешествия я встречусь с Дмитрием в Париже. И все же, когда я увидела его на перроне стоящим позади всех с тетей и подумала, как тоскливо ему будет возвращаться в опустевшие апартаменты, сердце мое болезненно сжалось.

Отныне жизнь разделила нас, каждый будет следовать своим путем, бороться поодиночке. Печали и радости нашего одинокого детства очень привязали нас друг к другу, нежность и любовь соединили на всю жизнь. Но волевым решением тетя развела нас в разные стороны. Мне предназначено строить свою жизнь одной, в новом и неизвестном мире.

Мне было дано все, но я чувствовала себя беспомощной. Меня всегда оберегали, опекали, наставляли, я не обладала собственной инициативой, не была готова к самостоятельному поведению. Буржуазные идеи бытовали и при дворах монархов, где тоже выступали за сглаживание различий. Нивелирование применялось здесь задолго до возникновения идеи всеобщей уравнительности; принцесса, которая выделялась умом или стремлением делать что нибудь выходящее за привычные занятия благотворительностью, вызывала зависть себе равных, и тут нет ни критицизма, ни иронии. Предпочтение отдавалось посредственности, так было надежней и безопасней, и это верно не только для России, но свойственно королевским кругам повсюду.

Переезжая из одной страны в другую, я не меняла своей среды. На смену моей тете придут другие тети, вместо гувернантки будет фрейлина. Я не видела столь желаемой существенной перемены, и это в высшей степени тяготило. Мне была неведома простая искренняя дружба, я так мало знала о том, что теперь покидаю, — о России, ее жизни, ее величии, ее обширных пространствах, ее бесконечно разнообразных красотах.

За исключением брата я ничего не оставляла позади себя, ни семьи, ни дома, ни привязанностей. Но несмотря на печальные воспоминания о детстве, несмотря на пустую, бесцельную жизнь, которую я вела, несмотря на отсутствие глубоких связей с родиной, я почему то испытывала преданность и любовь к своей громадной, таинственной стране. Не зная ее, я понимала ее инстинктивно, я чувствовала ее недостатки, ее безграничные возможности, ее безрассудство и ее мудрость и в душе на протяжении всей своей жизни продолжала считать себя русской.