Глава пятая КУДА ИДЕТ НОВАЯ ТУРЦИЯ?

Глава пятая

КУДА ИДЕТ НОВАЯ ТУРЦИЯ?

«Тогда как обычно новые правительства стремятся сохранить традиции своей страны и установить новые дружеские связи и контакты с другими странами, молодая Турецкая Республика спешит порвать все связи с прошлым и стремится к изоляции», — писал французский обозреватель газеты «Petit journal», пораженный отменой халифата[50]. А журналист Жентизон в газете «Le Temps» заверяет, что «Турецкая Республика несомненно осуществила самую крупную попытку духовного и интеллектуального освобождения в мусульманском мире наших дней». В прессе высказывались самые разные суждения. А молодая республика должна была показать себя Парижу и другим европейским столицам.

Критические высказывания подполковника Катру

1 июля 1924 года подполковник Катру, военный атташе Франции, отправляет в Париж длинную докладную записку под заголовком «Куда идет новая Турция?». Он пишет, что «революция происходит только тогда, когда созрело общественное сознание, а новые условия государственного строя находятся в гармонии с желанием населения и фундаментальными интересами страны». Катру выражает сомнение, что подобное имеет место в новой Турции: революция изменила государственный режим, но не традиции, догма о полной независимости народа исчезла в пользу правления олигархии, непримиримости исключительного национализма. И французский офицер заключает: «Национализм, такой, какой он сегодня в Турции, угрожает стать самоубийством».

А между тем Турецкая Республика привлекает иностранных экспертов и устраивает конкурс иностранных предприятий, правда, больше американских, швейцарских и особенно немецких, а не французских или английских. Англичане не привлекаются из-за вечной проблемы с Мосулом, а французы слишком напоминают время унизительных капитуляций. Бедные французы, они с трудом допускают, что «молодые люди, единственным достоинством которых было участие в борьбе за независимость», способны строить железные дороги, добывать полезные ископаемые, заниматься торговлей и, что самое удивительное, основать банк. В самом деле, молодые энергичные люди, вдохновленные Муаммер-беем, свекром Кемаля, и деловыми кругами Измира, создали банк. Рассчитывали ли руководители банка, что достаточно того, что гази является одним из его акционеров, чтобы конкурировать с османским банком, владевшим франко-английским капиталом?

Несмотря на свои предубеждения, Катру ставит и вполне справедливые вопросы. Отъезд из Турции около полутора миллионов греков и других немусульман в соответствии с договоренностями, достигнутыми в Лозанне, способствует, по выражению Торговой и промышленной палаты Стамбула, «началу экономического возрождения». Но на самом деле ни прибытие 500 тысяч турок из Фракии в соответствии с тем же соглашением, ни действия Анкары не помогли, и экономика по-прежнему оставалась в упадке. Реформа конституционных законов привела к ожесточенной борьбе между радикалами и умеренно настроенными депутатами. Частичные компромиссы обеспечивают весьма зыбкое равновесие: президент республики имеет право вето на большую часть законов, но право роспуска принадлежит только Национальному собранию; ислам остается официальной религией Турции. Переговоры в Стамбуле между турками и англичанами по поводу Мосула не продвинулись ни на шаг: каждая из сторон повторила аргументы, использованные в Лозанне, чтобы требовать получения суверенитета над регионом Мосула. Одним словом, первые шаги республике даются с трудом. Многочисленные скандалы потрясают политическую среду, а министр внутренних дел был даже вынужден уйти в отставку из-за того, что оказался замешанным в деле о взятках, которые якобы поступили от армянских кандидатов. Еще более угрожающим для будущего было то, что Народная партия полностью раскололась. Некоторые обвиняли в этом Исмета. Но за улыбками и спокойствием премьер-министра скрывались порядочность и твердость гранита. Повлиять на его мнение можно было только до принятия решения; когда же решение принято, любое вмешательство бесполезно, ничто не остановит Исмета. Но поведение Исмета всего не объясняет; другие противоречия, более фундаментальные, разделяют руководство Народной партии.

Кемаль в Чанкая хранит молчание.

Три тысячи километров

Кемаль пробуждается в конце августа. 30 августа по случаю второй годовщины сражения при Думлупынаре, «генерального сражения», открывшего дорогу на Измир, он участвует в открытии памятника Неизвестному солдату. Кемаль выступает десятым, и последним, после Февзи, Али Фетхи и других известных представителей нации, и произносит блестящую речь, определяя задачи новой Турции. Турция должна стать высокоцивилизованной страной путем экономического развития и социального обновления. Мужчинам и женщинам, которых он обещает уравнять в правах с мужчинами, молодежи, в чьих руках будущее страны, гази предлагает подлинно светскую религию вместо ислама. В своей пламенной речи гази призывает к революции сердца и сознания. После выступления в Думлупынаре Кемаль не возвращается в Анкару. Он отправляется в поездку по стране длиною в три тысячи километров. В течение сорока девяти дней по суше и по морю он доберется до приграничных районов Восточной Анатолии. Он посетит эти малоразвитые регионы, стремясь проповедовать идеи, выдвинутые им в Думлупынаре. Всюду один и тот же ритуал: он посещает армию, местное отделение Народной партии, дома простых граждан, школы, торговую палату, Союз женщин… Выслушивает местные власти, а затем отвечает на вопросы. Проповедуя свои идеи, Кемаль в то же время обсуждает с народом повседневные трудности. Дороги: «Связь между западом, востоком и центром страны недостаточна для управления республикой, вот почему я считаю, что необходимо продолжить железную дорогу до Эрзурума, чтобы связать восток с другими регионами страны — это жизненно необходимо для республики». Здоровье: «Мы должны найти решение, чтобы врачи больших городов, таких как Стамбул и Измир, могли заботиться о жизни и здоровье всей нации. То, что происходит сегодня, совершенно недопустимо». Светское образование: «Вы не хотите школ, вам нужны медресе. Но народ хочет получать образование в школах. Оставьте народ в покое, чтобы дети нашей страны получали светское образование». «Запомните, ходжи: медресе никогда не откроются, народ нуждается в школах!» — заявил Кемаль, когда его остановили два ходжи, требуя снова открыть религиозные начальные школы (медресе).

Кемаль из предосторожности совершает несколько символических жестов, чтобы предать забвению Османскую империю. В Самсуне, имея несколько свободных часов, он просит библиотекаря принести ему несколько книг по истории и погружается в них. В Эрзуруме и Ризе он категорически отказывается от того, чтобы его именем называли улицы: «Я не вечен, а наша республика будет жить всегда». В Ризе он наставляет мэра города (вали): «Вы должны знать, что не имеете права заставлять кого-либо работать без его желания: в республике не будет принудительного труда!» Общаться, покорять, объяснять, убеждать — вот революционное искусство Кемаля, не всегда встречающее одинаковый прием.

Крейсер Кемаля пересекает Мраморное море и поднимается по Босфору. В европейской и азиатской частях Стамбула собрались огромные толпы в ожидании: не остановится ли гази в бывшей столице? Нет, президентский крейсер не бросит якоря в Босфоре: полиция, опасаясь покушения, отговорила Кемаля от этого шага. А Латифе, сопровождающая Кемаля, утомила его своими нервными срывами и истериками. Кемаль заявляет ей, что «мой брак — это одна из ошибок, какие я совершил в жизни», и требует, чтобы Латифе возвращалась в Анкару. Их разрыв был неизбежен, но его опередили другие.

Через неделю после возвращения в Анкару Кязым Карабекир подает в отставку с должности инспектора 1-й армии, чтобы полностью посвятить себя депутатской работе. Вслед за ним подает в отставку Али Фуад, инспектор 2-й армии. Кемаль не верит в совпадения, и он прав. Карабекир и Фуад регулярно встречаются с Рауфом. Все трое уверены, что за ними установлена слежка тайной полиции и что их почту вскрывают. Фуад и Карабекир объясняют Рауфу, насколько трудно стало выполнять обязанности инспекторов армии. Все трое единодушно заключают: Кемаль порвал со старыми друзьями, окружил себя «льстецами» и «безнравственными людьми», которые их унижают; их ожидает диктатура.

Кемаль тоже упоминал об утраченной дружбе в своих «Воспоминаниях»: «В день отставки Али Фуада я пригласил его на ужин к себе в Чанкая. Я ожидал его довольно долго, но он так и не пришел». Впрочем, Али Фуад в своих «Мемуарах» объяснит, что не получал никакого приглашения. Хуже того, он оспаривает существование такого приглашения.

Кемаль теперь не сомневается в заговоре и требует, чтобы шесть генералов-депутатов покинули Национальное собрание. Четверо из них послушаются его приказа, но Джевад и Кафер Тайяр откажутся его выполнять: не обращаются с бывшим начальником Генерального штаба армии и с бывшим командующим военным сопротивлением во Фракии как с юнцами! Тем не менее, позабыв их высокие должности, заслуги и старые дружеские отношения, Кемаль лишил Джевада и Кафера Тайяра депутатских мандатов. Кемалю удалось избежать кризиса: представители армии не присоединятся к оппозиции.

Что же представляла собой оппозиция? Она объединилась вокруг Рауфа, Аднана, Рефета и Исмаила Канболата: три героя войны за независимость и активист «Единения и прогресса», четыре депутата от Стамбула. Были ли они противниками республики, сторонниками султаната и халифа? Вероятно, нет. Они предпочитали конституционную монархию на манер Великобритании, но в то же время не были готовы сложить головы, сражаясь против республики. Они выступили против скоропалительных реформ, отсутствия консультаций с депутатами и превращения Национального собрания в палату, регистрирующую законы. Они опасались, что республиканизм — это всего лишь иллюзия, скрывающая абсолютизм. «Самодержец, носящий имя президента республики, управляет по своей прихоти», — пишет газета «Танин» в Стамбуле, поддерживающая оппозицию, при этом напоминая, что, например, Гаити тоже считается республикой. Они презирают выскочек, фанатиков и нетерпимых, которые их постоянно атакуют, не задумываясь над тем, кем они были бы сейчас, если бы те, на кого нападают — Рауф, Карабекир, Фуад, Рефет и другие, Аднан или Канболат, не решили бы сопротивляться. Какое нужно иметь самообладание, чтобы выслушивать, когда говорят, что «в Турции есть 80 тысяч Рефетов и миллион Кязымов Карабекиров»! Какое терпение нужно иметь, чтобы ежедневно подвергаться экзамену по республиканизму?

В другом лагере, лагере большинства, знают только один приказ: защищать республику. «Самой недопустимой ошибкой, какую мы могли бы допустить сейчас, — воскликнул Реджеп, — было бы колебаться и проявлять нерешительность. Никто не знает, куда могло бы это нас привести». Аргументы честности и старой дружбы ничего не значат. Впрочем, поддержка, оказанная группе шестью консервативными газетами Стамбула, а также Торговой и промышленной палатой города, оправдывает бдительность Исмета, Реджепа и их друзей. Слово «предательство» не было произнесено, но Исмет задает вопрос, используя довольно дерзкое сравнение: «Встречали ли вы когда-нибудь инвестора, рискующего своими капиталовложениями в коммерческое предприятие, если бы он не верил в успех?» Итак, с одной стороны — гази, республика и новая Турция, а с другой — реакция, выступающая против республики, секуляризации, Анкары. Одним словом, Стамбул.

8 ноября Национальное собрание подтвердило доверие правительству Исмета 147 голосами из 167 голосовавших. На следующий день Аднан, Исмаил Канболат, Рефет, Рауф и семь других депутатов выходят из Народной партии. Разрыв завершен. Партия решает изменить название: трудно защищать республику, не будучи республиканцем, поэтому логично переименовать Народную партию в Народно-республиканскую партию. А в Стамбуле бывшие члены Народной партии были встречены многочисленной толпой, поддерживающей их решение, и они создают Прогрессивную республиканскую партию.

Один турецкий карикатурист изобразил однажды двух детей, играющих в куличики у ног высокого мужчины, набросанного схематично, но вполне узнаваемого, — хозяина Чанкая. Один из ребят — Исмет: он уйдет в отставку 21 ноября, другой — Али Фетхи: он займет пост премьера на следующий день. Кемаль считает его более подходящей фигурой, чтобы противостоять оппозиции, требующей референдума, расширения полномочий законодательной власти и децентрализации администрации. Как писал французский подполковник Мужен 9 ноября, «президент республики говорил мне, что считает необходимым иметь оппозицию в Национальном собрании, но не хочет оппозиции в рядах партии и будет делать всё, чтобы этого не было». «Мы провозгласили республику. Чтобы наш режим не оставался простой теорией, нужно, чтобы наши действия гармонировали с нашими идеями, — уточняет гази, обращаясь к Фетхи, и добавляет: — Меня действительно беспокоит то, что часть Народно-республиканской партии с трудом это одобряет».

Фетхи не оправдывает надежд

«В программе оппозиции я не нахожу ничего, что противоречило бы принципам Народно-республиканской партии, что заслуживало бы серьезной дискуссии», — заявил гази журналисту «Таймс». Вероятно, Кемаль предполагал предложить оппозиции сосуществование, но все расценили это как объявление войны. Али Фуад, друг детства Кемаля, ответил ему, что, прежде чем сравнивать программы двух партий, нужно, чтобы обе партии имели программы, и добавляет безжалостно: «Фактически у Народной партии нет программы». А лагерь гази атакует Рауфа, напоминая, что он подписал Мудросское перемирие, а также непрерывно цитирует заявление Кязыма Карабекира во время выступления перед студентами факультета права Стамбульского университета, когда он утверждал: «Если нация спасла свое существование, то только благодаря исламу. Если у Турции отнять всё, то у нее останется только мусульманская вера».

Короче, перед Фетхи стояла нелегкая задача. Даже внутри партии его упрекают в умеренности. Поражение Фетхи стало явным, когда в начале февраля 1925 года во время заседания Национального собрания два депутата, выясняя отношения, затеяли перестрелку. «Револьвер стал повседневным аксессуаром, столь же обычным, как феска», — отмечают французы. «Депутаты предпочитают иметь скорее два револьвера, чем один», — добавляют с иронией англичане.

Всего один раз Фетхи удалось объединить большинство и оппозицию: когда Анкара решила выслать нового греческого православного митрополита, бывшего архиепископа Бурсы. Афины отреагировали мгновенно и обратились в Лигу Наций. Анкара ответила, что это внутреннее дело Турции и никто не должен вмешиваться; Турция даже готова к войне, если понадобится. Этот эфемерный, призрачный кризис продлился всего три недели: с тех пор как последний греческий солдат покинул Анатолию, прошло около тридцати месяцев…