Кирилл Самурский. Афганистан

Нельзя сказать, что я очень хотел поехать в Афганистан. Скорее наоборот. Но профессия позвала – деваться было некуда. И все бы ничего, только сроки командировки пришлись на самый разгар боев по вытеснению непримиримых талибов с занятых ими территорий. Вкус приключений начал ощущаться уже с первого посещения афганского посольства в Душанбе. Поразила цена визы – 200$. Насторожила страница со штампом – номер 13. С ценой понятно: как еще консульские учреждения беднейшего государства соберут урожай с виз, как не с журналистов во время войны? Как говорится: кому – война, кому – мать родная. А насчет страницы – так я не суеверен.

Все предыдущие группы журналистов попадали в воюющее государство либо на автотранспорте в составе специальной колонны (по одиночке запрещено, а на конвое зарабатывало таджикское МВД), либо на простреленных насквозь вертолетах афганских ВВС (прибыль шла МВД Афганистана – если такое ведомство в то время вообще существовало). Кто-то решил, что идея конвоя себя изжила, а афганские вертолеты ненадежны, и тогда было принято решение организовать перелеты под эгидой МИД Таджикистана. На такой рейс я и попал. Дата вылета постоянно переносилась, и в итоге он был назначен на 13 ноября – число меня снова не смутило. Быть первыми всегда тяжело и боязно. Когда я увидел список пассажиров, то уже не удивился: нас набралось 13 человек.

С аппаратурой и провизией мы заняли весь маленький Ми-8. Те, кто ехал в кратковременную командировку везли с собой все: консервы, печенье, чай, кофе, воду из расчета 5 литров на человека в день, лапшу быстрого приготовления, теплую одежду, средства от насекомых, мобильную спутниковую связь в двух комплектах. Японцы по привычке ехали с чемоданами, и это придавало поездке налет какого-то фарса. Сидящий рядом араб работал вместе с турком для французов. Выяснилось, что мы еще и «соседи»: когда я езжу в Дамаск, то живу в городе-спутнике – Думмаре, в 11 районе, а он был из 10-го, так что нашлось о чем поговорить в полете. Почти все были вольнонаемными. Западные (да и восточные, впрочем, тоже) телекомпании опасались посылать в неблагонадежный район ценные кадры, поэтому были в основном сотрудники московских представительств и стрингеры. Только работающие в кадре корреспонденты были «настоящие».

Отбывающие веселились, скорее больше для того, чтобы подбодрить себя и скрыть волнение. Но был среди нас один по-настоящему веселый американец, толстый с наполированной лысиной, совершенно очаровательной улыбкой, постоянно задававший забавные вопросы: «Слушайте, а что такое «стан»? Тут все вокруг в «станах»: Таджикистан, Узбекистан, Киргизстан, теперь вот Афганистан – что эти «как-их-там-станы означают?». Оказалось, что он за все свои сорок с лишним лет никуда из Бруклина не выезжал. А сейчас ехал техником по телевизионному оборудованию, говорил, что поработает месяц – потом год будет жить в свое удовольствие. Дети живут отдельно и не заботят его. Но для мамы он снимал видео-письмо: почти не выключал камеру, снимал все, что видит сам, периодически поворачивая ее на себя, говорил: «Мамуля, привет!». Камера была новая, неосвоенная, поэтому ему приходилось выяснять, как она работает, в процессе съемки, даже не прерываясь на паузу. Перед вертолетом он стал напевать песенку из мюзикла, где была строчка: «Скоро мы увидим волшебника страны Оз». Я решил схохмить и спросил: «Вы имеете в виду Бена Ладена?». Шутка имела успех.

Даже с воздуха афганская территория отличается от соседней таджикской. Стоит только перелететь Пяндж, как не только исчезают дороги и линии электропередач, но даже цвет земли меняется: сочная зелень травы становится жухлой и безжизненной.

Поднятая вертолетом пыль оседает, и прибывшие, с помощью встречающих коллег, начинают растаскивать по автомобилям свои вещи, выброшенные впопыхах при приземлении: вертолет должен был сразу улететь и нас попросили выгрузиться при вращающихся лопастях. Никакой проверки документов. Но это объяснимо: с нами всегда рядом полевой командир в чине полковника, хотя по внешнему виду не скажешь: «пуштунка», длинный халат, четки, стоптанные туфли и единственный элемент, выдающий армейского – камуфлированная куртка, правда, американская. Такая почти у каждого: в воюющем государстве все военные. Его присутствие – залог безопасности и ключ к решению многих каждодневных проблем.

Едем через поселение, оно в буквальном смысле выросло из земли – все дома построены из того, на чем стоят – глины. Перетертая в мельчайшую пудру она везде – в носу, волосах, еде, одежде. После возвращения она еще неделю будет выходить из легких. Приграничная деревня называется Ходжа-Бахаутдин, в ней расположены корпункты всех СМИ, освещающих события, а также отделение афганского МИДа, выдающее всевозможные справки и разрешения на передвижение по стране. Наш переводчик, нанятый еще в Таджикистане, уже нашел для нас ночлег, но нам сначала нужно провести прямой эфир. После него сопровождающий полковник сообщил, что заказал столик в ресторане и приглашает нас на ужин. Это приглашение прозвучало дико, но отказываться было нельзя. На улице стало совсем темно, электричества в посёлке нет и в помине. Автомобильные фары и керосиновые лампы – вот основные источники света. «Ресторан» ничем не отличается от соседних зданий, это одноэтажное сооружение с просторным общим залом, искореженным рукомойником и огромной лужей у входа. Помещение, в котором находилось человек сто с автоматами, пулеметами, винтовками и другими орудиями убийства, освещалось несколькими керосиновыми лампами, а в углу негромко трещал китайский радиоприемник. При нашем появлении все разговоры разом стихли, и все сто лиц посмотрели в нашу сторону. Было ощущение, что в салун зашел индеец, и кто-нибудь из ковбоев обязательно устроит ему каверзу. Распорядитель быстро увел нас с глаз долой в отдельную кабинку. Принес керосиновую лампу. Клеенку постелил на пол, прошелся по ней босыми ногами. Вдоль стен лежали в скрученном состоянии ватные матрацы – скорее всего ночью заведение работает и как гостиница. Вскоре на клеенке появились вытянутые тонкие лодочки лепешек, острая приправа, плов и светло-желтый чай, напомнивший разбавленный в воде люминесцентный желтый фломастер. Перед отъездом мы с коллегой договорились ничего местного не есть, но не есть было нельзя – приглашающий обидится. Поинтересовавшись у переводчика, прожившего там уже больше месяца, как обстоят дела с едой, узнал, что афганцы очень щепетильны в этом вопросе и всегда готовят «на совесть». Я решил все-таки поесть, во-первых, довод оказался убедительным, а, во-вторых, есть уж очень хотелось. Протерев для успокоения предложенную ложку проспиртованной салфеткой, принялся за ужин. Признаться, никогда в жизни не ел такого вкусного плова. От чая, правда, пришлось отказаться, но все остальное было по-настоящему вкусно. То, что я ел ложкой, а не руками, спасло меня от расстройства желудка, постигшего многих из нашей группы на следующее утро.

После возвращения с ужина нас ждало неприятное известие. Из МИДа сообщили, что освобожден город Талукан и все сотрудники МИДа переезжают туда. А поскольку сотрудников министерства в деревне больше не будет, они не ручаются за безопасность иностранцев, желающих остаться на старом месте, и настоятельно рекомендуют переезжать с ними. В противном случае, отказавшиеся от переезда в Талукан, будут выдворены в соседний Таджикистан. Что тут оставалось делать? Приехать на съемки, чтобы тут же вернуться, несолоно хлебавши? Выезд был назначен на 9 часов утра следующего дня.

Что это за город, что нас ждет по пути, и когда это закончится – вот три вопроса, терзавшие нас вечером. Один человек из нашей группы служил в армии десантником, в каком-то особом подразделении, и он учил нас, профанов, как реагировать в случае нападения, начала перестрелки и выстрелов издалека. Мы даже хотели на всякий случай купить пару автоматов – благо этого добра на местном рынке не перечесть, – но, в конце концов, решили нанять двух бойцов с собственным оружием. Бойцы вскоре были уволены после того, как во время дороги были замечены роющимися в нашем багаже.

Конвой, в смысле этого слова, организован не был, каждая группа журналистов выезжала сама по себе, как только была готова. Никто не знал, как добраться до этого неведомого Талукана, то и дело приходилось спрашивать дорогу. Но часто просто двигались по следу, оставленному сотнями шин и танковых гусениц. Пейзажи, столь притягательные в начале, через час езды по ухабам надоели, лишь изредка привлекали внимание огромными, высотой с трехэтажный дом печами для обжига кирпичей или остовами подбитой четверть века назад советской военной техники. Особую радость вызывали трудности, связанные с преодолением водных и других преград: это была возможность выйти из тесной кабины автомобиля и размять затекшие члены. Одним из таких мест была речка Кульма. Мелкая на первый взгляд, она представляет настоящую опасность для техники и людей, пытающихся форсировать ее, не зная брода. Целый день с одного берега на другой курсируют мальчишки на лошадях, помогая путникам не попасть в стремнину или провалиться в яму. Тот, кто не желает платить и решается перебраться сам, на свой риск, часто потом об этом жалеет.

Примерно в середине пути, в чистом поле, как три богатыря, стояли три танка. Это был хороший момент: можно и кости размять, и материал собрать. Но только мы остановились и приступили к подготовке оборудования к съемке, нас предупредили, чтобы мы особенно не бегали, а то можем и подорваться: ведь стоим-то на минном поле. Это было то самое место, где третьего дня подбили танк Северного Альянса и погибли наши коллеги-журналисты.

Через семь часов мы прибыли в Талукан, смеркалось. Это действительно был город! Асфальтированные центральные улицы, двухэтажные здания и даже желтые праворульные такси с надписями иероглифами типа «Электротовары Танаки в Нэмуро» или «Хиросимская клиника кожных болезней» – автомобильный хлам из Японии. На улицах горели фонари. Вконец измотанный долгой дорогой, я, выходя из автомобиля, не разглядел, что у меня под ногами, и со всего маха угодил в глубокий арык, чем почти сорвал аплодисменты уставших от однообразной жизни афганцев. Хорошо, что был запасной комплект одежды.

Предстояло найти ночлег и новый офис МИДа, потому как без него работать запрещено. Во время легкого ужина на улице произошел довольно забавный случай. К нам подошел человек выяснить, где в городе есть гостиница. Изъяснялся на хорошем английском, но было видно, что это не родной его язык, да и лицо незнакомца было слишком знакомо. Когда он уже отошел, я из любопытства догнал его и спросил по-русски, не из России ли он. Оказалось, это – Алексей Самолетов с РТР, приятная неожиданная встреча.

Сняли первый этаж двухэтажной лачуги. Света нет, воды нет, ничего нет, кроме стен и крыши. Вместо стекол в окнах полиэтилен, вместо дверей – дырявая мешковина. Это лучше, чем ничего. Лежа на спине, вижу, что потолок сделан из ящиков из-под снарядов с русскими надписями: «Станция отправления…», «Станция назначения…», «брутто – нетто».

Перед отходом ко сну обязательный прием «лекарства» – неразбавленного виски. Наш провожатый полевой командир, естественно, мусульманин, не пьёт, но к нашим возлияниям относился спокойно – отворачивался и смотрел журналы, которые он просил нас привезти, «с красивыми девушками» – дохтори зебо, как он говорил на дари. Первая ночь прошла спокойно, все очень устали и спали, как говорится, без задних ног. С утра важно связаться с корпунктом в России, сообщить, что все в порядке. Потом – завтрак. Кипятим привезенную с собой воду, завариваем лапшу или японский «космический рис» – он изготовлен по специальной технологии, применяемой при производстве еды для космонавтов. Пьем чай или кофе с печеньем и шоколадом: возможно, что до вечера случая поесть не представится и поэтому выбираем энергетически ценные высококалорийные продукты. На туристической газовой горелке вода закипает долго и электрочайник – настоящая находка, правда за удобство приходится платить: он забирает два киловатта из пяти, вырабатываемых нашим генератором, и уже утром генератор ломается, не выдержав перегрузки и грязного бензина. Местный умелец за 50 долларов молниеносно устраняет неполадки. Надо сказать доброе слово в адрес афганских ремонтных рабочих. При отсутствии каких бы то ни было специальных инструментов и запасных частей, они умудряются ремонтировать любой механизм в считанные часы при помощи, как у нас говорят, кувалды и известной матери.

У МИДа оживление: во-первых, здесь самая свежая информация и, во-вторых, на поле перед зданием развернули «тарелки» компании, предоставляющие спутниковую связь и прямой эфир. В городе снимать нечего, кроме бесконечной грязи и людей с оружием, поэтому многие к вечеру сворачиваются и выезжают по направлению к Кабулу, но по дороге их будет ждать неприятность – заваленный снегом перевал и опасность столкновения с талибами, стоящими на расстоянии менее 20 км о города, на расстоянии пушечного выстрела. То есть фактически талибы могут обстреливать нас, даже не приближаясь. Часто раздаются автоматные очереди. Талукан освобожден совсем недавно, и многие из окружающих нас бойцов Северного Альянса всего неделю назад сражались против него: это можно заключить по гладким щекам и подбородкам. Непредсказуемость этих людей пугает, и очень хорошо, что с нами всегда провожатый. Даже далеко от своей земли и войск его узнают и своеобразно отдают честь – целуют в щеку.

Вечером мы увлеклись принятием «лекарств» и очень рано легли, около семи. Пробуждение было внезапным и ранним – в полночь. Болела голова, рядом похрапывали «боевые» товарищи. Было довольно прохладно, несмотря на уютный спальный мешок, и звезды, сиявшие в черном небе усиливали холод и нагнетали ощущение одиночества. Пытаясь заснуть, долго ворочался, совсем потеряв чувство времени и пространства. Время от времени доносились разные звуки: то автоматная очередь резала тишину, то надрывалась сирена. Потом было некоторое затишье, на пару часов. И вдруг совершенно внезапно раздался голос из мегафона, что-то методично объясняющий на дари. Поначалу я не придал этому большого значения, но потом почему-то представилось, что город вновь взяли под свой контроль талибы и призывают население не паниковать. Это была вполне возможная ситуация, если вспомнить, что фронт проходил в каких-то 15–20 километрах, и совсем недавно была перестрелка. Предположив, что если ситуация такова, как почудилось, я осознал, что шансов остаться в живых у нас, иностранцев, ноль. Наши фигуры слишком заметны, даже находясь в глубине салона автомобиля, мы заметны, и привлекаем всеобщее внимание прохожих. Да, пожалуй, и радушный хозяин дома первым прибежит требовать отдать ценности по-хорошему. От таких мыслей что-то стало нехорошо, захотелось оказаться дома, чтобы темнота перед глазами была черной московской ночью, пробравшейся в комнату, сгладив очертания предметов. Разбудил переводчика, чтобы тот послушал, что говорят. Он спросонья начал отмахиваться, и, даже не послушав, сказал, что это намаз. На что я возразил, что намаз в 4 утра не творят и «аллахакбара» также не было. Он ненадолго задумался и произнес: «Тогда это Рамадан», – и снова захрапел. Спустя несколько минут «диктор» произнес в своей речи слово «рамадан», чем меня окончательно успокоил. Спать, впрочем, пришлось недолго: новый день – новые съемки.

Съемки на улице – настоящее представление не только для афганцев, видевших из техники только радиоприемник да автомат, но и для нас. Такая непосредственная реакция, неподдельное изумление от вида своего лица на маленьком экранчике видеокамеры! Казалось, что вот-вот кто-то крикнет: «Ай, шайтан!». И стар и млад, забыв про свое оружие, смотрели, и такое восхищение было на лицах, искренность и добродушие, что невольно казалось, что приехал сюда с гуманитарной миссией – дарить людям радость. Поколения, выросшие на войне, дети, не видевшие других игрушек, кроме патронов и оружия – это ужасает. Были и очень веселые моменты. У нас был заказан спутниковый канал для передачи материалов, а передающая антенна принадлежала турецкой телекомпании. И когда дошло дело до общения, выяснилось, что турки ни на каком языке, кроме турецкого не разговаривают. Даже язык жестов давался им с трудом. И тогда мы нашли компромисс: звонили в Стамбул и просили человека на другом конце провода перевести кто что сказал. Абсурд: русский с турком в Афганистане разговаривают по-английски через переводчика в Стамбуле. Пока ждали прибытия материала, самые смелые афганцы пробирались через ограждения поближе к иностранцам и их чудо-железкам. Я попросил в одного из них одолжить мне его «калашников». Тот нехотя дал, гадая, наверное, что я с ним буду делать. Изрядно потрепанный, с рисунками ручкой на деревянных частях корпуса, он все равно оставался орудием смерти. Вспомнил уроки НВП, разобрал – собрал. Услышал одобрительные возгласы и знакомое слово «шурави». Мол, русский, – чего от него еще ждать?

В день отъезда мы встали засветло, около пяти утра. Основываясь на опыте, мы знали, что до границы нам ехать не менее шести часов. Погрузились в два «хайлакса», тойотовских пикапа, и поехали прочь из города. Но это оказалось непростым делом – никто не знал, как из него выехать. Редкие прохожие не могли точно сказать, куда нам направляться, а постовые регулировщики еще не вышли на работу. В итоге мы выехали совершенно в другом направлении, и только тогда, когда подъехали к кордону, нам объяснили, что мы все время ехали к линии фронта. Проплутав по городу час, мы, наконец, выехали из него.

Крестьяне шли в поле, высоко в холодном утреннем небе летали американские Б-52, расчерчивая небосвод четырьмя полосами от своих турбин. По дороге к нам в кузов подсаживались попутчики, и в качестве платы за проезд показывали дорогу. В результате ценных указаний, мы добрались до места всего за три с небольшим часа. Переправились через Кульму и отдохнули. На чем только не едут люди! На ослах, лошадях, верблюдах, буйволах, КАМАЗах, танках, вездеходах. И все с объемными баулами, канистрами, иногда сундуками. Когда муж с женой – жена всегда верхом, муж идет рядом. И он никогда не допустит, чтобы жена была в худшем, чем он сам, положении.

Все обошлось. Мы вернулись живыми и здоровыми. Но через несколько дней после нашего возвращения из Афганистана пришло сообщение, что в Талукане убит норвежский журналист, отказавшийся отдать свою аппаратуру ворвавшимся к нему бандитам.