Гайдар

Первый премьер «новой» России наверняка со временем получит «несиюминутную» оценку истории. Пока же в обществе доминирует – и долго будет доминировать – негативное его восприятие. Егор Тимурович прекрасно понимал, как к нему относятся. И очень переживал. Последний раз я встретился с ним в 2009 году, за несколько недель до его кончины – летели одним самолетом в Вену, я подошел, предложил посидеть в Гринцинге, историческом квартале виноградников на окраине города. Договорились. Экс-премьер опоздал на полчаса, отказался от вина – главной гринцингской достопримечательности, – и мы повели неспешный разговор. Запланировали серию интеллектуальных посиделок на темы прошлого и будущего России. Выглядел главный реформатор девяностых очень плохо. Груз нравственной ответственности и всенародной нелюбви остался на нем до конца. Этот груз, думаю, и сократил его земные дни.

Впрочем, само наличие внутренней нравственной проблемы говорит о том, что это был честный и искренний человек – в отличие от массы более удачливых членов его правительства, которые, до сих пор находясь «на плаву» в России или на Западе, продолжают презрительно говорить о народе, за счет которого разбогатели и который, по большому счету, лишили достояния, накопленного веками или просто данного Богом.

Гайдар был искренним рыночным фундаменталистом. Он верил: достаточно разрушить советскую экономическую систему, убить нежизнеспособные предприятия, а жизнеспособным дать эффективного частного собственника – и «невидимая рука» закрутит экономику, а затем политическую жизнь. Сторонники Егора Тимуровича вовсю сыпали обещаниями, что народ через несколько лет будет жить, как на Западе. При этом первое «постперестроечное» правительство, при всех его ошибках, смогло избежать тотального коллапса экономики, а такая опасность несколько раз становилась реальной.

Не учли тогда только одного: нельзя строить процветание на несправедливости. И обмануть людей было невозможно – они знали, что под видом «ваучерной приватизации» узкая группа людей присвоила то, что принадлежало Богу и народу, обнищавшему к середине девяностых.

Убежден: автор реформ понимал свои ошибки. Знал и о неприятии своих преобразований миллионами людей. Не случайно приходил к митрополиту Кириллу, другим церковным иерархам и пастырям – говорил с ними не только о России, но и о христианских ценностях. С ним приходили и интеллектуалы из его команды – Владимир Мау, Федор Шелов-Коведяев. Оба сейчас активны в церковно-общественном пространстве.