8

Жаркий июльский день, густая демонстрация — шинели, бушлаты, куртки — прет и катится по Невскому. Поспешно сделанные плакаты и транспаранты над головами — все больше красные: «Вся власть советам!», «Долой министров-капиталистов!», «Мир без аннексий и контрибуций!».

В составе толпы — идет колонна анархистов, все больше черная и матросская, и лозунги всё белым по черному: «С угнетенными — против угнетателей!», «Анархисты — за тружеников против власти!», «Анархия — мать народного порядка!»

Махно подчеркнуто спокойно движется между Аршиновым-Мариным и красивым матросом, отрастившим себе длинные волосы. Матрос ловит взгляды барышень с тротуара, и Махно косится ревниво.

Трещит сверху пулеметная очередь. Крики на тротуарах! Бешеное и беспокойное движение в рассеивающейся колонне.

— Вон с того чердака! — матрос сдергивает винтовку и бежит.

— Погодь, — Махно выхватывает наган и бежит за ним.

Парадная закрыта. В арку, во двор, озираясь, дверь черного хода, лестница, наверх. Дверь на чердак и отрывистый стук пулемета за ней.

— Раз… два… три! — вдвоем они выбивают дверь и влетают в полутьму. Два офицера лежат за пулеметом, поворачивают головы.

Бац-бац! — дважды хлопает наган Махно, и одна голова падает. Второго пристреливает матрос.

— А ты ничего, — говорит матрос.

— Это ты ничего, — лениво отвечает Махно.

— О! Гордый. Это мы любим. Перекурим, что ли?

Внизу курят, раскинувшись на лавочке, через плечо матроса перекинута набитая лента от пулемета.

— Федор Щусь, — представляется матрос. На ленте бескозырки блестит: «Гавриилъ».

— Нестор Махно.

— Ты сейчас куда?

— Домой.

— А где встал?

— В Гуляй-Поле.

— Это где ж тако хорошее поле?

— А в Новороссии.

— И что там?

— Вольную анархическую республику хлеборобов организовать будем. Заглядывай, если что, флотский.

— А что. Здесь порядок наведем… на Черном море братве поможем. А там и заглянуть можно.