Глава 26 Часы брата Ватсона

«Я всегда придерживался мнения, что мелочи существеннее всего».

(Шерлок Холмс. «Установление личности», пер. Н. Войтинской)

Поле женитьбы и подписания контрактов с несколькими издательствами жизнь Артура Конан Дойла стабилизировалась, и он стал писать больше, чем когда-либо ранее. После встречи с Дж. М. Стоддартом он создал вторую повесть о Шерлоке Холмсе – «Знак четырех» (действие одного из эпизодов повести происходит в отеле «Лэнгхем»). С первой же страницы этого произведения уже более опытный Конан Дойл контролировал развитие сюжета так педантично, как он не делал этого в «Этюде в багровых тонах». Повесть открывается шокирующей декадентской сценой, которая подтверждала его намеки в первой повести о Шерлоке Холмсе на то, что талантливый детектив и его биограф были представителями богемы. В этой сцене Шерлок Холмс вводит себе в руку инъекцию кокаина и откидывается на спинку плюшевого кресла. Затем он удовлетворенно вздыхает и берет старинную книгу. Эту сцену, достойную Эдгара Аллана По, Артур Конан Дойл, в отличие от последнего, выписал в более современном, динамичном стиле, открывая новые черты характера в своих эксцентричных героях.

«Что сегодня: морфий или кокаин?» – спросил Ватсон.

«Кокаин. Семипроцентный раствор. Хотите попробовать?» – ответил Холмс.

«Благодарю покорно!» – отрезал Ватсон и принялся критиковать беспечное отношение Холмса к наркотикам. «Какую цену вы за это платите! – воскликнул он. – Как можете вы ради каких-то нескольких минут возбуждения рисковать удивительным даром, каким вас наделила природа?»

«Мой мозг бунтует против безделья, – высокопарно объяснил Холмс. – Дайте мне дело! Дайте мне сложнейшую проблему, неразрешимую задачу, запутаннейший случай – и я окажусь в своей обстановке, я забуду про искусственные стимуляторы»[76].

Вторая повесть о Шерлоке Холмсе гораздо более эмоционально насыщенна, чем первая, – Конан Дойл представил в ней больше биографических данных своих персонажей, одновременно создав напряжение между ними. Холмс демонстрирует свои методы, заметив на подошвах ботинок Ватсона красноватую глину, которую, как он знает, можно встретить только около почты на Уигмор-стрит. Кроме того, зная, что Ватсон не писал никаких писем, Шерлок Холмс делает вывод о том, что тот пошел на почту послать телеграмму.

Ватсон весьма впечатлен, но требует подвергнуть дедуктивный метод Холмса более серьезному испытанию. Он передает Холмсу часы, которые, по его словам, попали к нему недавно, и просит того изучить их и сделать соответствующие выводы. Не принимая во внимание возможную эмоциональную связь Ватсона с этими часами, Холмс бесстрастно излагает шокирующие результаты своих наблюдений.

Выгравированная на крышке часов буква «В» предполагала, что это была семейная реликвия Ватсонов, а так как Джон получил их недавно, хотя его отец умер много лет назад, они должны были принадлежать его старшему брату. Затем Холмс небрежно добавил: «Ваш брат был человек очень беспорядочный, легкомысленный и неаккуратный. Он унаследовал приличное состояние, перед ним было будущее. Но он все промотал, жил в бедности, хотя порой ему и улыбалась фортуна. В конце концов, он спился и умер. Вот и все, что мне удалось извлечь из часов».

Потрясенный Ватсон обвинил Холмса в шарлатанстве, и детектив был вынужден объяснить ключ к разгадке: он обратил внимание на надписи иглой на внутренней стороне крышки часов, означавшие номера квитанций в ломбардах. Конан Дойл вновь придает истории эмоциональную глубину, обращаясь к теме алкоголизма в описании судьбы часов Ватсона:

«Наконец, взгляните на нижнюю крышку, в которой отверстие для ключа. Смотрите, сколько царапин, это следы ключа, которым не сразу попадают в отверстие. У человека непьющего таких царапин на часах не бывает. У пьяницы они есть всегда. Ваш брат заводил часы поздно вечером, и вон сколько отметин оставила его нетвердая рука».

Шерлок Холмс признается Ватсону, что он написал несколько небольших монографий на специальную тему, уделив внимание тому, что Ватсон называет «поразительной способностью замечать мелочи», – например, определению сортов табака по пеплу или же отпечаткам пальцев. Фактически Конан Дойл в этой повести раскрывает, что оба его героя являются писателями. Он сделал Ватсона биографом сыщика, как он и намекнул на заключительных страницах «Этюда в багровых тонах». Более того, он заставляет Ватсона упомянуть о том, что он «написал нечто вроде повести» о деле Джефферсона Хоупа, и Холмс отвечает ему: «Я видел вашу повесть. Должен признаться, не могу поздравить вас с успехом». Представив свои произведения как изложение реальных событий, а Ватсона – как их участника, зафиксировавшего эти события, Конан Дойл усилил у читателя захватывающее чувство погружения в повествование, сопричастности ему.

«Расследование преступления, – настаивает Шерлок Холмс, – это точная наука, по крайней мере должно ею быть. И описывать этот вид деятельности надо в строгой, бесстрастной манере. А у вас там сантименты. Это все равно что в рассуждение о пятом постулате Евклида включить пикантную любовную историю».

Это было изящной провокацией, ибо Артур не только наполнил повесть «Знак четырех» романтизмом, но и вписал туда настоящую любовную историю. Ватсон оказывается сражен молоденькой клиенткой Шерлока Холмса мисс Мэри Морстен, с того самого момента, как она вошла в их дом на Бейкер-стрит.

«Это была совсем молодая девушка, блондинка, хрупкая, изящная, одетая с безупречным вкусом и в безупречно чистых перчатках. Но в ее одежде была заметна та скромность, если не простота, которая наводит на мысль о стесненных обстоятельствах. На ней было платье из темно-серой шерсти, без всякой отделки, и маленькая шляпка того же серого фона, которую слегка оживляло белое перышко сбоку. Лицо ее было бледно, а черты не отличались правильностью, но зато выражение этого лица было милое и располагающее, а большие синие глаза светились одухотворенностью и добротой».

Как ни странно, Ватсон упоминает «многие годы, которые я прожил с ним на Бейкер-стрит», хотя события, описанные в «Этюде в багровых тонах», произошли спустя лишь несколько месяцев после их встречи, и совершенно очевидно, что это единственное дело, о котором к тому времени написал Ватсон. В «Знаке четырех» Конан Дойл вкладывает в уста Холмса достаточно спорный девиз, который вскоре стал знаменитым. «Как часто я повторял вам, – спрашивает детектив у Ватсона, – если исключить невозможное, то, что останется, и будет правдой, сколь бы невероятным оно ни казалось?» Артур использовал почти то же самое выражение несколькими годами ранее в своем рассказе «Рок «Евангелины». После того как этот рассказ был отвергнут рядом журналов, в том числе литературным журналом «Блэквуд», он был опубликован в декабре 1885 года в «Собственном журнале для мальчиков», всего лишь за несколько месяцев до того, как Артур Конан Дойл приступил к «Этюду в багровых тонах» (вероятно, тогда, когда он стал обдумывать сюжет повести). В этом произведении рассказчик цитирует вымышленную статью из журнала «The Scotsman» («Шотландец»), в которой критикуются домыслы об исчезновении судна «Евангелина»:

«Было бы хорошо, – завершает статья в журнале «The Scotsman», – если бы те, кто высказывает мнения по таким темам, соблюдали простые правила анализа улик, изложенные Огюстом Дюпеном. «Исключите невозможное, – замечает он в одном из бессмертных произведений По, – и то, что осталось, будет правдой, как бы невероятно это ни было».

Возможно, Конан Дойл сознательно высмеивал подобные статьи, приводя выдуманные им самим цитаты, но, вероятно, он просто следовал своей обычной практике: писать быстро, не утруждаясь проверкой фактов. В произведениях Эдгара Аллана По об Огюсте Дюпене подобного высказывания (либо хоть как-то похожего на него) не встречается. Вне зависимости от того, было ли указано читателями Артуру Конан Дойлу на эту ошибку или же нет, однако во второй повести писателя о Шерлоке Холмсе он воскресил эту концепцию, более того – сформулировал ее и вложил в уста своему персонажу.

Конан Дойл создавал «Знак четырех» как профессионал, мастер мелодраматических историй и их ярких персонажей. Первую главу он назвал «Суть дедуктивного метода Холмса», повторив выражение Шерлока в его статье «Книга жизни», которую Ватсон высмеял на первых страницах «Этюда в багровых тонах». Артур с самого начала объявил, что его герой является детективом, действующим на основе научных методов, и читатели скоро поняли, что Шерлок Холмс был серьезнейшим профессионалом.

Мэри Морстен пришла к Холмсу посоветоваться (и с Ватсоном, которого она попросила остаться и выслушать ее дело) насчет тайны исчезновения ее отца десять лет назад, в 1878 году. Он оставил после себя в основном «редкие вещицы с Андаманских островов». В течение шести последних лет мисс Морстен каждый год получала картонную коробочку без указания отправителя с «очень крупной и красивой жемчужиной». Она обратилась к Холмсу после того, как получила анонимное письмо, в котором ей предлагалось объяснить сложившуюся с ней таинственную ситуацию. Шерлок Холмс и его энергичный помощник согласились помочь ей. После ухода мисс Морстен Ватсон воскликнул: «Какая очаровательная девушка!» Холмс же ответил на это: «Очаровательная?.. Клиент для меня – некоторое данное, один из компонентов проблемы».

Описывая в этом произведении окружавшую героев обстановку, Конан Дойл представил Лондон в лирических тонах. Упомянув в предыдущей главе, что события происходили в июле, дальше он по невнимательности описал сентябрьский вечер. Уже после передачи повести «Ежемесячному литературному и научно-популярному журналу Липпинкотта» Артур Конан Дойл обратился к Дж. М. Стоддарту с просьбой исправить эту ошибку¹, однако в последующих изданиях она так и осталась:

«Был сентябрьский вечер, около семи часов. С самого утра стояла отвратительная погода. И сейчас огромный город окутывала плотная пелена тумана, то и дело переходящего в дождь. Мрачные, грязного цвета тучи низко нависли над грязными улицами. Фонари на Стрэнде расплывались дымными желтыми пятнами, отбрасывая на мокрый тротуар поблескивающие круги. Освещенные окна магазинов бросали через улицу, полную пешеходов, полосы слабого, неверного сияния, в котором, как белые облака, клубился туман. В бесконечной процессии лиц, проплывавших сквозь узкие коридоры света, – лиц печальных и радостных, угрюмых и веселых, – мне почудилось что-то жуткое, будто двигалась толпа привидений. Как весь род человеческий, они возникали из мрака и снова погружались во мрак».

Вскоре появился четырехколесный кэб, который повез их дальше на разгадку тайны, к дому Таддеуша Шолто, лысого молодого человека, напуганного до дрожи. Он подтвердил, что отец мисс Морстен мертв. Вслед за этим он изложил историю, участниками которой были его отец, майор Джон Шолто, и капитан Артур Морстен. По его утверждению, в то время, когда они оба служили в Тридцать четвертом бомбейском пехотном полку, его отец и капитан Морстен «стали обладателями огромного богатства», и когда они, вернувшись на родину в Англию, поссорились из-за того, как его поделить, Артур Морстен внезапно скончался от сердечного приступа. Раскаявшись в том, что он не поделился сокровищами с мисс Морстен после смерти ее отца, майор Джон Шолто, умирая, хотел рассказать своим сыновьям, где спрятано сокровище, но скончался, взглянув на страшное лицо, появившееся в окне: «Это было лицо, налитое злобой, оно до бровей заросло бородой, глаза смотрели угрюмо и жестоко».

Если раньше Артур Конан Дойл использовал экзотические предания о мормонах в штате Юта, то теперь он обратился к мифам и стереотипным представлениям о пигмеях-аборигенах Андаманских островов, архипелага в Бенгальском заливе между Индией и Бирмой. Хотя первоначально подозревались англичане, настоящим убийцей Артура Морстена и Джона Шолто оказался пигмей, которого Ватсон описал с ужасом и отвращением: «Темная куча на палубе пошевелилась и обернулась маленьким черным человечком, у него была огромная, неправильной формы голова с копной всклокоченных волос. Холмс вынул свой пистолет, я тоже схватился за свой при виде этого чудовища… Никогда в жизни ни в одном лице я не встречал столько жестокости и кровожадности. Глаза его блестели мрачным, угрюмым блеском, а толстые губы, вывернутые наружу, изгибались злобной усмешкой, обнажая зубы, лязгавшие от животной ярости». Пигмей попытался выстрелить в Холмса и Ватсона из короткой деревянной трубки, которая была его бесшумным орудием убийства все это время, но они пристрелили его.

Конан Дойл создал для двух своих героев незабываемые и драматические приключения: от преследования преступника через весь Лондон с собакой Тоби («Тоби оказался маленьким уродцем, длинношерстным и длинноухим, помесью спаниеля и шотландской ищейки») по его следам с запахом креозота до ночной погони за лодкой по Темзе. В конце этой увлекательной истории Артур вновь обратился к предыстории событий, однако им в повести «Знак четырех» посвящена лишь одна длинная глава, а не целая часть произведения, как это было в повести «Этюд в багровых тонах». В конце концов Холмс, спасаясь от скуки, возвращается к семипроцентному раствору кокаина.

Вскоре первая повесть Артура Конан Дойла про Шерлока Холмса удостоилась чести сравнения с произведениями Хью Конвея и Эмиля Габорио. В январе 1889 года Эндрю Лэнг, литературный редактор сравнительно молодого журнала «Longman’s» (преемник «Журнала Фрейзер для города и деревни»), в колонке «На борту корабля» для этого периодического издания дал непредвзятую оценку дебюту Шерлока Холмса. Фраза Лэнга об «ужасе последних месяцев» относилась к жестоким убийствам некоторых женщин, совершенным несколькими месяцами ранее неизвестным, которого прозвали Джеком-потрошителем.

«Среди произведений, продаваемых на железнодорожных станциях для того, чтобы скрасить время в пути, лишь немногие добротно и качественно написаны. В этом отношении следует отметить достоинства недавней повести г?на Конан Дойла «Этюд в багровых тонах». Это произведение по шиллингу за экземпляр об убийстве (ужасе последних месяцев) не ставит своей целью заставить читателя наслаждаться романтикой убийств. Тем не менее это хорошо продуманная вещь с интересным сюжетом, изобилующим неожиданными поворотами. Мне еще никогда не доводилось так удивляться, читая детективы, как я удивился в этот раз, когда оказалось, что все дело в извозчике. Как уже отмечалось, слабым местом в подобного рода произведениях (в качестве примера можно привести большинство романов Эмиля Габорио) зачастую является объяснение, то есть та их часть, в которой раскрывается «причина, по которой все произошло». Однако г?н Конан Дойл, вооружив своего героя дедуктивным методом, по талантливости представленного произведения подошел к Хью Конвею ближе, чем любой другой писатель после печальной кончины автора романа «Отозванный».

У Артура Конан Дойла и Туи в их жизни произошли более захватывающие события, нежели отзывы рецензентов. В январе Артур привез домой своего первого ребенка, дочку. Впоследствии он написал своей матери, что Туи чувствует себя хорошо и что Мэри Луиза Конан Дойл появилась на свет без багажа, голая и лысенькая, что потребовало немедленных усилий для решения каждой из этих проблем.

В следующем месяце, 25 февраля 1889 года, издательство «Лонгман» тиражом в тысячу экземпляров выпустило первое издание романа «Приключения Михея Кларка». Эндрю Лэнг активно рекламировал этот роман, в прессе положительные отзывы на него появились уже в день его публикации. «Это весьма серьезная книга, – восторженно писала газета «Evening News» («Вечерние новости»), – некоторые сцены и персонажи в ней, по нашему мнению, достойны пера Вальтера Скотта»². Спустя несколько дней в той же газете было напечатано: «Доктор А. Конан Дойл занял место в первом ряду выдающихся романистов»³. Рецензент утверждал, что «Приключения Михея Кларка» являются не только лучшим из всех до сих пор написанных произведений Артура Конан Дойла, но и «лучшим историческим романом, изданным за последние годы». По мнению журнала «The Scotsman», этот роман «не только прекрасная книга для мальчиков, но и много больше»⁴. «Очень интересный и хорошо читаемый роман»⁵, – высоко оценил произведение рецензент издания «The Manchester Guardian» и заявил, что будет с нетерпением ожидать следующего романа Конан Дойла. Один из критиков счел, что автор был слишком суров в отношении английских протестантов, не признававших авторитета официальной церкви, другой – что он, напротив, явно симпатизировал им. Вскоре роман появился в Соединенных Штатах и во всех странах Содружества, а хвалебные рецензии на него – от бруклинской газеты «Дейли игл» до новозеландского издания «Отаго дейли таймс». Артур в письмах своим многочисленным друзьям рекомендовал им свое новое произведение.

Эндрю Лэнг был не единственным, кто внимательно следил за писательской карьерой Артура Конан Дойла. Чарльзу Дойлу либо кто-то из семьи регулярно посылал копии положительных рецензий о произведениях его сына, либо он отыскивал их в библиотеке приюта «Саннисайд». В начале 1889 года, после публикации романа «Приключения Михея Кларка», Чарльз Дойл выделил половину страницы в своем альбоме для упоминания о некоторых из них:

«Роман Артура «Миша [77] Кларк»

Отзыв в «Scotsman» 4 марта 1889

Очень хвалебный,

«Глазго геральд» 19 марта 1889

«Тайна Клумбера» «Literary World» 11 января 1889,

а также…»

Чарльз Дойл продолжил собирать рецензии, а затем под этой данью успеху сына нарисовал трехлистную веточку клевера, тощее тело в кальсонах и хвост ласточки и написал: «В этом трилистнике есть ирландский ритм»⁶.

Хотя Чарльз Дойл, несомненно, был рад успеху сына, он вряд ли был доволен тем, что его собственный талант пропадал. Кроме того, он продолжал переживать, что не способен обеспечить Аннет и Лотти, которые работали гувернантками и отсылали деньги домой, чтобы помочь своей матери. Летом 1889 года Чарльз Дойл многословно жаловался в своем дневнике:

«Уверен, будь мои многочисленные Работы, я уже не говорю о серьезных Вещах, правильно преподнесены Публике, они имели бы успех, особенно у людей сходных со мной вкусов и суждений – и они принесли бы Немало Денег, которые я подарил бы своим Дочерям, но, Запертый здесь самым грубым образом, что я могу сделать?..

…о том, что я в Здравом уме, свидетельствует даже не столь Повышение моей рассудительнозти [78] – сколь Определенная Степень мастерства, проявившаяся в этой Книге, как и 30 лет Государственной Службы, но, к сожалению, некоторые Члены моей собственной Семьи не желают замечать этого»⁷.

Однако у его семьи были веские причины полагать, что он не смог бы выжить вне стен приюта. Примерно в то же время, когда Чарльз Дойл изливал свои жалобы в свой дневник, он стал крайне беспокойным и возбужденным. В присутствии персонала приюта он утверждал, что уже умер, что приют – это ад, а люди вокруг него – дьяволы⁸.