ГЛАВА 27
ГЛАВА 27
Майор Мокади решил придерживаться первоначального плана и отменил атаку на Калаа. Он боялся, что погибнет весь батальон.
Шел второй час дня. Батальон уже три часа вел тяжелый бой среди крутых скал. Кругом полыхал огонь. Артиллерийские снаряды, бомбы и ракеты, выстрелы танковых орудий и пулеметные очереди воспламенили жнивье и бурьян и, конечно, боеприпасы и топливо. Черный дым клубился над полем боя, делая все вокруг еще более зловещим.
— Налево, — повторял майор Мокади командирам рот по радиосвязи. — Налево. Налево.
Он повел танк к дороге, замеченной им раньше, которая, как он считал, шла к нефтепроводу и Зауре. Он хотел направить батальон туда. Но скоро перед ним оказались еще две сирийские позиции: одна параллельно линии движения и другая — на расстоянии 400 метров прямо перед ним. С первой открыли огонь противотанковые орудия, и бронебойный снаряд пробил картер двигателя, поджег масло, и мотор заглох. В один миг танк наполнился белым, удушающим дымом.
— Огонь! — приказал майор Мокади стрелку, нацелившему пушку на позицию напротив. Громыхнул один выстрел, и все стихло. Место заряжающего занял офицер связи Юваль Бен-Арци, который не умел обращаться с затвором, поскольку имел довольно слабое представление об устройстве пушки.
Майор Мокади решил обстрелять противника из 12,7-мм браунинга. Но эффективно вести огонь из пулемета «Шермана» с малой дистанции можно, только высунувшись из башни. Майор Мокади высунулся из танка и стал стрелять, прекрасно сознавая, что подвергается смертельной опасности, поскольку практически нет надежды, что его не подстрелят. Его ранили почти сразу. Пуля попала в грудь, и он чувствовал, как силы оставляют его.
— Нати. Это Мокади. Примите командование. Прием, — радировал майор. — Нати. Это Мокади. Принимайте командование. Прием, — повторял и повторял он. Но лейтенант не отвечал. Майор Мокади, который слишком сильно высунулся из люка, выпал из башни, и Юваль Бен-Артци поднялся, чтобы сменить его у пулемета. Он стрелял по вражеским позициям, пока в него тоже не попали. Он рухнул в боевое отделение и умер.
Командир батальона был ранен и эвакуирован, заменивший его майор Мокади — ранен и умирал. Кто примет командование? Ответа от Нати все не было.
— Нати. Это Мокади. Примите командование, прием… — прошептал умирающий майор Мокади.
Огонь в картере погас, масло остыло, и водитель смог запустить двигатель. Он отвел танк на полторы сотни метров по склону вниз, но там он опять встал в расщелине. Водитель и стрелок выбрались из танка. Майор Мокади не шевелился. Он умер.
Наконец Нати сумел наладить рацию и сразу же услышал:
— Нати. Принимайте командование, прием.
Он не знал, от кого исходит приказ, но мгновенно осознал: что-то случилось с Биро. Кровь ударила лейтенанту в голову. В штабе все приказы по рации, включая последний призыв Мокади, принимал и передавал майор Амнон. Он и связался с Нати, чтобы тот принял командование. Лейтенант продолжал казавшийся безнадежным бой.
Первое, что он сделал, организовал радиосвязь со всеми ротами батальона, а затем связался с командиром бригады и проинформировал его о том, что принял под командование А-112. Полковник Альберт встретил подполковника Биро по пути в Сир-Адиб, когда комбат ехал к перевязочному пункту. В Сир-Адибе комбриг понял, что прервать сражение можно будет только ценой огромных потерь, что надо идти вперед и частью сил выполнять первоначальный план, пока А-112 продолжает драться за Калаа. Он приказал Нати наступать, сам же в командирской полугусеничной машине во главе второй танковой группы и батальона мотопехоты повернул налево, на дорогу, указанную раньше майором Мокади во время поисков выхода на Зауру. Теперь Калаа стала главной целью. Бригада «А» продвигалась к ней двумя клиньями. Один под командованием Нати устремился к цели напрямую, другой под командованием комбрига полковника должен был ударить на Калаа с тыла сразу после выполнения основной задачи — захвата укреплений Зауры.
Прошло всего двадцать минут с того момента, как был ранен полковник Биро.
Заура и Калаа, которые являлись главными опорными пунктами на гористом плато на участке бригады «А» представляли собой превращенные в крепости населенные пункты. Селение Калаа стояло на высоком плато на Голанских высотах, тот кто владел плато, мог легко добраться до Дамаска. Дорога из Сир-Адиба в Калаа сначала резко спускается, образуя нечто вроде «сифона», потом круто поднимается, поворачивает вправо на вершине, затем идет более полого, поворачивает налево и потом опять направо и тогда уже входит в селение.
В нижней точке «сифона» сирийцы соорудили противотанковые заграждения — выстроили рядами бетонные надолбы. Попасть в Калаа можно было только по дороге, и чтобы обойти преграду, танкам приходилось маневрировать, продвигаясь то вперед, то назад. Но на этом трудности для атакующих не заканчивались. С северной стороны, слева от дороги на Калаа, располагалась высота в форме подковы, на которой сирийцы оборудовали оборонительные позиции, установив на них противотанковые орудия и танки. Около Калаа противник сосредоточил наиболее значительное количество противотанковых орудий. Кроме того, у Джебеб-эль-Мис дислоцировались крупные формации танков, часть которых уже выдвинулась для усиления «подковы». С юга, справа от дороги, отделенной от Сир-Адиб глубокой расщелиной, располагалась плоская, как стол, высота, на которой находились противотанковые орудия и танки. В самой Калаа средства ПТО были пристреляны к образовывавшей У-образный «сифон» дороге. Ко всему прочему, сирийцы построили вдоль дороги бетонные ДОСы, откуда тяжелые пулеметы поливали наступающих градом пуль.
Когда лейтенант Нати принял командование, у него в трех ротах оставался двадцать один «Шерман». Остальных или подбили, или они напоролись на мины, или вышли из строя в результате механических поломок. Из своего лишившегося люка и радиосвязи командирского танка Нати пересел в другой. Ему предстояло сражаться на несколько фронтов, и ДОСы отвлекали его больше, чем хотелось бы. Он приказал «Шерманам», оборудованным новыми французскими пушками [калибра 105 мм], уничтожить ДОСы, и танки начали бить по ним с дистанции 400 и 600 м.
Однако главные силы он задействовал в бою против вражеских танков и противотанковых орудий. Пока еще батальоном командовал Биро, Нати вступил в схватку с тремя танками, которые стреляли по нему спереди, с высоты-«стола», и подбил их все прямыми попаданиями. Затем он подбил два танка в Калаа, пока рота лейтенанта Илана продвигалась к высоте-«подкове» слева, давая роте Нати возможность пройти через надолбы, чтобы уничтожить вражеские танки на «подкове» и пресечь попытку усиления ее обороны за счет сирийской бронетехники, вышедшей из Джебеб-эль-Мис.
Поле боя утопало в огне, воздух наполнял свист снарядов и пуль. Небо затянул дым жаркой битвы, а в сердце Нати горело одно стремление: выполнить приказ командира батальона и взять опорный пункт. Расстояние от надолбов до высившихся впереди укреплений Калаа составляло 1800 м. Нати пришлось сражаться за каждый.
Когда Нати приказал роте Илана атаковать «подкову» слева и попытка удалась, Илан занял позицию, с которой мог прикрывать продвижение рот Нати и Эппи через противотанковые заграждения, блокировавшие дорогу внизу. Но, выходя на позицию, танк Илана скатился в расщелину. Комроты пересел на другой, командир которого был ранен во время атаки.
Еще отправляясь на преодоление заграждений, Нати попросил о дополнительной артиллерийской поддержке и начал корректировать огонь орудий. Он также запросил и поддержку с воздуха, но радио вдруг опять отказало. Он ничего не слышал в наушниках. Нати потряс регуляторный блок и увидел, что тот почему-то мокрый. Это была кровь, но Нати не мог понять, откуда она взялась в таком количестве, что произошло короткое замыкание. Затем он почувствовал острую боль — пуля прочертила широкую борозду на коже его головы. В горячке боя он ничего не заметил, но кровь, которая потекла на рацию, испортила ее. Позднее Нати обнаружил, что поражен осколками в тыльную часть ладоней. Тут ударило противотанковое орудие с северной стороны Калаа. В результате прямого попадания механик-водитель лишился возможности управлять машиной. Нати приказал командиру соседнего танка уничтожить эту пушку. Снаряд за снарядом израильтяне палили по ней, но кто-то продолжал вести по маневрирующим между надолбами танкам прицельный огонь. Обнаружились, что пушек две — одна находилась на виду, а другая располагалась глубже. Нати понял, что первое орудие — ложное. Он приказал стрелку изменить угол возвышения и уничтожить вторую пушку.
Под прикрытием дымовой завесы Нати покинул уже второй за этот бой танк и взобрался в третий, командира взвода. Теперь исполняющий обязанности комбата приказал роте Илана спуститься с «подковы» на дорогу в Калаа, а роте Эппи — занять место Илана для обеспечения прикрытия продвижения двух других рот. Затем две роты прикрывали роту Эппи, когда она спускалась к дороге, чтобы присоединиться к ним во время подъема к Калаа. Приказ Нати состоял в том, чтобы сражался каждый танк, способный принимать участие в бою. Те командиры, чьи машины потеряли ход, должны были стрелять из орудий и пулеметов, прикрывая атаку товарищей. Из двадцати одного танка десять прошли заграждения, а одиннадцать, оставшись, поддерживали наступающих огнем.
Рота Илана преодолела препятствия первой. Комроты находился в головном танке под кинжальным огнем врага, Нати посылал танки за ним один за другим, чтобы они не скапливались на дороге у заграждений. Радиоконтакт между танками был ненадежен, поскольку большинство наступавших машин получило повреждения, и, отдавая приказы, Нати приходилось кричать изо всех сил через сложенные рупором ладони. Возглавлявший колонну танк Илана был скоро подбит и загорелся. Илан выпрыгнул, раненный в пах. Заряжающий тоже успел выскочить, а остальные застряли в горящем танке, как в ловушке, — пушка перекрывала им выход. Под градом пулеметных пуль комроты вернулся, взобрался в горящий танк и повернул башню, чтобы люди могли выбраться. Затем Илан, шатаясь, отбежал и спрятался под брошенным сирийским грузовиком.
Нати не останавливался, чтобы эвакуировать раненых, и продолжал атаку на Калаа. У заграждений получил ранение в лицо сержант Варди. Он закричал по рации командиру, что ничего не видит и не может провести танк через «драконьи зубы»[121]. Нати повернулся в его сторону и был поражен тем, что увидел. Развороченное осколками лицо сержанта превратилось в окровавленный кусок мяса. Из своего танка Нати по рации вел ослепленного Варди, который слушал указания командира и повторял их водителю, маневрировавшему через надолбы. Затем Нати радировал Варди, чтобы тот следовал за ним, так как возможности эвакуировать его нет. Вдруг сержант с радостью обнаружил, что вновь обрел способность видеть. Кровь на лице свернулась, превратившись в нечто вроде резиновой маски с прорезями для глаз.
— Можешь двигаться дальше, Варди? — спросил Нати.
— На все сто, Нати. У меня все в порядке, — радостно отозвался сержант. Он снова мог командовать танком.
Еще два танка были подбиты противотанковыми орудиями, и ситуация теперь выглядела следующим образом: семь танков наступали по одному из рукавов «У» к Калаа, на другом рукаве, со стороны Сир-Адиба, застывшие на месте танки прикрывали атакующих товарищей. Головным танком командовал Альфред, за ним шли Эппи, Эли, Наум, Нати, сержант Варди и еще один поврежденный танк.
Альфред приказал водителю пройти трудное место на низкой передаче. Когда он снизил скорость, Альфреду в голову попала пуля; водитель, не слыша дальнейших приказаний, продолжал ехать медленно, и двум следовавшим позади танкам пришлось тоже перейти на первую скорость. Дистанция между машинами сократилась. Нати приказал командирам разъехаться, и три следующих танка пошли за первыми тремя в пятидесяти метрах позади (седьмой отступил).
По радио Нати услышал, что семь сирийских танков вышли из Квассета на усиление обороны Калаа. Сначала он хотел приказать своим танкам поспешить вперед и занять позиции на господствующих высотах, но первые три его танка находились всего в двадцати метрах от въезда в селение.
Альфред, возглавлявший колонну израильтян, еще стоял, возвышаясь над башней, вцепившись руками в люк и ни слова не отвечая на призывы по рации. Нати вдруг с ужасом понял, что атаку возглавляет мертвец. Следующий снаряд ударил в танк Альфреда с такой силой, что снес башню. Она взлетела в воздух и с грохотом рухнула на землю. Сирийцы замаскировали танк в одноэтажном доме из базальтовых блоков, и наводчик его целился прямо из окна в танки израильтян. Атакующие долго не могли определить источник огня, поскольку тень скрывала ствол орудия в проеме окна.
Нати приказал Эппи обойти танк Альфреда, что тот и сделал, но и его танк тоже был подбит и загорелся. Эппи, который, по счастью, получил лишь легкое ранение, сумел выскочить из танка и избежать поражения пулеметным огнем. Танк Эли, третий в колонне, обошел горящий «Шерман» Эппи, рванул вперед, достиг первого дома деревни, и там был остановлен прямым попаданием. Пошел дым, раздался взрыв, однако танк не загорелся. Из пятнадцати танкистов трех передовых машин (в «Шермане» экипаж состоит и пяти чел.) восемь погибли и семь получили ранения. Раненые бросились прятаться.
Три танка вошли в Калаа, где находился лагерь и штаб сирийцев, защищенный укрепленными позициями, перегораживавшими широкую площадь на другом краю селения. Радиоконтакт Нати с двумя другими танками отсутствовал: хотя он слышал их командиров, они его — нет, и ему приходилось отдавать команды флажками или кричать, и даже подъезжать поближе. Теперь он приказал сержанту Варди проехать влево между домами и найти огневую точку, которая уничтожила уже три танка. Варди начал выполнять приказ, но его танк, подбитый из базуки с тыла, мгновенно вспыхнул. Экипаж успел выскочить и спрятаться в укрытии. Тем не менее наконец удалось обнаружить источник огня. Два последних оставшихся в строю «Шермана» ударили бронебойными снарядами в дом и уничтожили сирийский танк.
Израильтяне прорвались в Калаа, но крайне нуждались в остановке и передышке. Нати пришел в смятение, увидев впереди на дороге две вражеские самоходки СУ-100 и один Т-34. Очевидно, приближался авангард подкрепления — семь машин, направленных противником в Калаа. Нати приказал своему механику-водителю и командиру второго танка, Науму, укрыть «Шерманы» в тени домов. Он не мог ввязываться в новый бой и, связавшись с комбригом, повторил запрос о воздушной поддержке. Тот совершенно спокойным тоном ответил, что в данный момент самолетов нет, но делается все для того, чтобы обеспечить поддержку как можно скорее.
Сержант Варда собрал способных ходить раненых и повел их к танку Нати. Там им дали гранаты и автоматы Узи из двух уцелевших танков и приказали прочесать дома, поскольку противник продолжал стрелять оттуда из пулеметов и автоматов, особенно по лейтенанту Эппи и укрывшимся вместе с ним в канаве раненым. Нати не мог позволить тем, кто пока еще никак не пострадал, бежать к канаве и вытаскивать оттуда раненых — их почти наверняка убили бы. Тем временем командир бригады по рации сообщил ему, что скоро войдет в Калаа с тыла.
— Мне нужна поддержка авиации, — упрямо повторил Нати.
— Самолетов нет, — отрезал полковник Альберт. — Придется подождать.
— Господин полковник, если самолетов не будет сейчас, меня вы больше не увидите никогда.
— Имей терпение, Нати. Мы уже прошли Зауру и ведем жестокий бой за верхний рубеж, но мы их прикончим. Мы скоро придем в Калаа с тыла.
— Полковник — самолеты! Мне нужна авиация!
— Нати, мы идем к тебе, это только вопрос времени. Держись и жди.
Исполняющий обязанности комбата знал, что с наступлением темноты его люди и два танка станут легкой добычей сирийцев. Когда стемнеет, никакая поддержка с воздуха не поможет. Было уже 18.00, и до темноты оставалось недолго. Он сильно тревожился за своих людей, и теперь, перестав сражаться, стал испытывать страх. Нати собрал жалкие остатки своих сил в доме возле двух танков. Повсюду слышались выстрелы из пулеметов и автоматов — это сирийцы стремились уничтожить прятавшихся в канаве раненых.
И вот за несколько минут до наступления сумерек появились самолеты. Нати не располагал связью с ними и не имел возможности показать им, где находится. Пилоты не могли отличить его танки от сирийских, и несколько раз просто пролетели над Калаа. Однако их появление воодушевило Нати и его людей и напугало сирийцев, которые принялись отводить танки к окраинам Калаа. Затем Наум нашел последнюю дымовую шашку и с ее помощью указал летчикам местоположение двух израильских танков. Этого для пилотов оказалось вполне достаточно, и они взялись за отступавшую бронетехнику сирийцев. Нати тоже приказал открыть огонь, и оба стрелка подбили по вражескому танку. Остальные подожгли танкисты под командованием полковника Альберта, который в 18.30 наконец добрался до Калаа.
Спустилась ночь. Последние лучи заходящего солнца осветили Калаа, с одного конца в которую входила большая часть бригады под командованием комбрига, а на другом ждали остатки батальона Биро. Они должны были соединиться, но Нати и его люди опасались, как бы их по ошибке не приняли за сирийцев. Трудно уловить разницу в потемках. У Нати не осталось способа подать сигнал, чтобы его опознали, а на его радиовызовы никто не отвечал. Лейтенант не преувеличивал опасность, поскольку танкисты полковника Альберта все еще дрались с сирийцами и были разгорячены. Комбриг, однако, приказал офицеру разведки проехать на полугусеничной бронемашине в центр селения, размахивая картами. Нати заметил офицера, после чего уцелевшие танкисты из батальона Биро маленькими группками стали появляться из домов и канав и направляться к передовой группе управления. Наконец-то Нати смог вздохнуть спокойно. Кое-кто из его людей, не выдержав напряжения, заплакал.
После четырех часов неустанной работы на Гиват-Хаем доктор Глюк решил передвинуть перевязочный пункт поближе к району боевых действий и перенес его в опорный пункт Наамуш. Зачистка там еще не закончилась — стреляли все и отовсюду. Тем временем начали поступать раненые. Доктору Глюк и его помощникам приходилось не только помогать раненым, но и отстреливаться. Медработники то палили из Узи, то бросали ручные гранаты в траншеи, из которых велся огонь по перевязочному пункту.
Среди поступивших раненых доктор Глюк увидел Илана, брюки которого ниже ремня потемнели от крови. Глюк снял их с Илана и сразу понял, что у него множественные осколочные ранения. Его мошонка была разрезана, и из нее виднелись тестикулы. «Солдат на войне больше всего боится двух вещей, — подумал доктор, — ослепнуть и лишиться потенции… Даже и говорить об этом нечего, — сказал он себе. — Я просто не могу допустить такого!»
На укрепленной позиции, усыпанной мертвыми телами, пропитанной запахом смерти, доктор Глюк боролся за жизнь. Он решился оперировать мошонку лейтенанта сразу и вернуть ей правильную анатомическую форму. Не обращая внимания на условия, совсем не подходящие для серьезной операции, — не утихавшую стрельбу, не стерилизованные хирургические инструменты и грязные руки, — оперировать раненого следовало как можно скорее. Нельзя было отправлять парня в таком состоянии в долгое путешествие до госпиталя, поскольку неизвестно еще, что случится по дороге и что будет, когда он туда все-таки доберется.
Операция заняла пятнадцать минут, Илан все время оставался в сознании. Глюк сделал ему обезболивание — укол морфия.
— Я смогу иметь детей, доктор? — спросил Илан.
— Безусловно.
— Где теперь наши, доктор? Наступают?
— Да еще как!
— Мы взяли Калаа?
Доктор Глюк понятия не имел, где находится Калаа. Он вообще ничего не знал о планах военных. Он даже и понятия не имел, что находится в Наамуше, пока ему не сказали об этом.
Где Калаа, он узнал только в 19.00, когда оказался там со своим перевязочным пунктом. Здесь доктора Глюка позвали к тяжело раненному осколком в шею солдату. В свете фар Глюк начал операцию, но солдат умер под скальпелем. Друзья солдата, наблюдавшие за операцией, не могли в это поверить.
— Как же так? — спрашивали они. — Он же говорил всего несколько минут назад!
Генерал-майор Моше Даян