ГЛАВА 19

ГЛАВА 19

— Шамир, это номер второй. Я собираюсь идти впереди.

— Номер второй, это Шамир. Одобряю.

Во время инструктажей до войны полковник Шмуэль запрещал батальонным командирам возглавлять передовые роты, в лучшем случае допускалось, чтобы они шли сразу следом. На сей раз комбриг разрешил Эхуду возглавить атаку, как сделал он при Бени-Сухиле и Хан-Юнисе. Согласие он дал, как и принял решение ввести в бой целую бригаду под своим командованием из-за данной комдивом установки — вести в первые сутки наступление агрессивно и любой ценой добиться успеха, поскольку первый день является решающим для исхода всей войны.

Эхуд решил возглавить фронтальную атаку, тогда как своему заместителю, майору Хаиму, поручил с большими силами обойти вражескую позицию с фланга и штурмовать ее с тыла, с северо-востока на юго-запад. Майору Хаиму предстояло провести свои танки к краю песчаных дюн, и план Эхуда состоял в том, чтобы заставить врага сконцентрировать весь огонь на атакующей в лоб колонне, отвлекая внимание от глубокого обходного маневра Хаима.

Эхуд приказал командирам в своей колонне следовать за ним на штурм вражеских позиций, но радиосвязь работала нечетко, и у него не было возможности проверить, получен ли его приказ.

— Вперед полным ходом, за мной! — скомандовал он. Его «Пат-тон» рванулся к вершине холма, где располагались вражеские позиции, но в одиночестве. Подчиненные не слышали его приказа и решили, что комбат проводит разведку. «Паттоны» неподвижно стояли на неудобной для ведения огня позиции. Вкопанные и замаскированные неприятельские противотанковые орудия встретили одинокий танк массированным залпом. Один снаряд поджег укрепленную на броне свернутую камуфляжную сетку. Второй ударил в крыло, прикрывавшее правую гусеницу, и оторвал его. Снарядные осколки разбили микрофон шлема Эхуда, порезав ему лицо и пробив кисть правой руки, которой он держался за край командирского люка. Другой осколок ранил офицера по оперативным вопросам лейтенанта Амирама Мицну в глаз и в плечо — оба офицера высовывались из башни, чтобы лучше видеть поле боя.

Эхуд попросил запасной микрофон, и связист дал ему ручной.

— Водитель, поворачивай, — скомандовал майор, и «Паттон» покатил обратно к подножию холма. Командиры других машин, которые до сих пор стояли, неправильно поняли маневр Эхуда и тоже повернули танки. Эхуд немедленно остановил свой, велел водителю вновь подниматься на холм, и через микрофон приказал командирам рот идти за ним на штурм вражеских позиций.

— Шамир, это номер второй. Я не вижу, чтобы мои танки следовали за мной.

— Номер второй. Это Шамир. Все в порядке. Они за вами. Я вижу, — сказал полковник Шмуэль, находившийся на дороге.

На сей раз команда была услышана. «Паттоны» рванулись вперед. Эхуд уже знал, что идет прямо на противотанковую пушку. Имея теперь возможность руководить боем, он отдал распоряжения, распределив задачи по подавлению противотанковых орудий и танков Т-34, которые наступающие могли видеть. В тот момент спрятанные в зарослях масличных деревьев противотанковые пушки громыхнули в унисон, подбив и остановив три «Паттона». Секундой позже заместитель комбата майор Хаим вышел с основной массой танков батальона в тыл противника. Он провел танки через песчаные дюны и появился оттуда, откуда египтяне не ждали нападения. Практически без урона для себя они спокойно заняли огневые позиции за египетскими танками, которые неслись сейчас вниз навстречу танкам Эхуда. Майор Хаим приказал открыть огонь, только приблизившись на расстояние восьмисот метров. Девять египетских танков запылали одновременно, после чего «Паттоны» перенесли огонь на противотанковые пушки, грузовики с боеприпасами и полевые батареи.

— Не тратьте зря боеприпасы. Не стреляйте снарядами по грузовикам! — зазвенел в ушах танкистов голос Эхуда. — По грузовикам, цистернам и прочим бейте только из пулеметов.

Танки майора Хаима налетели на вражеские укрепления как ураган. У одной из машин заело пулемет, и «Паттон» носился по позициям, давя гусеницами прислугу противотанковых пушек. В подразделение майора Хаима входил взвод новобранцев, которым командовал лейтенант Овед, имевший за плечами опыт только танковых учений. После того как экипаж Оведа первым же выстрелом подбил вражеский танк, неуверенность лейтенанта в себе развеялась. «Вот так, — подумал он. — Можно воевать и с новичками». Но эйфория длилась недолго. Храбрец-египтянин выскочил из траншеи с базукой и нацелил ее на танк.

— По базуке, огонь! — скомандовал Овед.

Никакого эффекта. Новобранцы не бывали даже на учениях. Они просто не знали, что приказ означает: танк должен открыть огонь из всех пулеметов, а водитель — быстро развернуться в направлении солдата с базукой и задавить его. Экипаж не сделал ничего, просто сидел в своем узком, темном боевом отделении, точно не понимая, какая смертельная опасность нависла над ними. Снаряд базуки просвистел над головой Оведа. Волосы лейтенанта встали дыбом, когда он увидел, что египтянин опять прицеливается.

— Парни, да расшибите же вы эту базуку из пулеметов, ради всего святого! — заорал Овед, оставив официальный тон. Тут до стрелка дошло, и он начал стрелять, но его пулеметные очереди не достигли цели. Лейтенант Овед смотрел в лицо смерти, принявшей сейчас вид гранаты базуки. Но, к счастью, экипаж соседнего танка увидел, что происходит, механик-водитель рванул к египтянину и раздавил его гусеницами.

Теперь укрепления покидали все подряд, улепетывая куда глаза глядят. Орудийная прислуга бросала орудия, пехота — окопы, водители — грузовики, экипажи — танки. Израильские танкисты высовывались из люков и палили из пулеметов до тех пор, пока стволы не раскалились добела. В одном «Паттоне» до десяти раз меняли ленту. Египтяне выскакивали из танков и бронетранспортеров, так и не выехавших из своих окопов и до сих пор укрытых маскировочными сетками.

Пока D-14 атаковал северный сектор оборонительного узла перекрестка, Пинко штурмовал южный. Рота капитана Аарона находилась справа, майора Шамая Каплана — слева. Египтяне в секторах укрепрайона «А» и «D» ожесточенно сопротивлялись: артиллеристы буквально засыпали обе роты снарядами, батареи мощных противотанковых пушек стреляли почти беспрерывными залпами. Рота майора Шамая, уже имевшая боевой опыт, действовала грамотно и обдуманно. Шамай приказал людям не менять огневых позиций до тех пор, пока египтяне не начнут бить по танкам прицельно, когда же это произойдет, перестраиваться без промедления. Со стороны их быстрые перестроения напоминали танец опытного боксера на ринге. Голос Шамая звучал спокойно и четко. Поскольку командиры танков не видели друг друга, Шамай служил роте глазами, и его замечания по рации походили на речь спортивного комментатора.

— Очень хорошо. Прекрасный выстрел, Дан. Так, в этом бою на счету Дана уже третий Т-34. Слева, 300, противотанковая батарея, под масличным деревом! Отличный выстрел, молодец лейтенант Ханох. Две пушки готовы, одна за другой. Теперь меняйте позиции, они к вам подбираются.

Через гребень холма рота капитана Аарона пошла на перекресток. Не все танки смогли развить одинаковую скорость, и скоро лейтенант Соломонов, возглавлявший роту, обнаружил, что углубился в оборону противника на сотню метров, причем в одиночестве. Оглянувшись, он увидел два «загорающих» позади танка из своей роты. Они ничего не предпринимали, а, казалось, просто наблюдали за происходящим как зеваки за праздничным салютом. Соломонов так разозлился, что совсем забыл о снарядах египтян. Он до пояса высунулся из люка и принялся размахивать флажками, давая сигналы двум танкам приблизиться для ведения огня. Никакой реакции. Тем временем он заметил, что египтяне, воспользовавшись его промедлением, выкатили безоткатную пушку и нацелили ее в левый борт «Центуриона». Соломонов нырнул в люк и развернул башню. В тот же миг его стрелок, Крамер, заставил египтян залечь длинной пулеметной очередью.

— Спасибо, Крамер, — поблагодарил Соломонов.

— За что спасибо, командир?

— За то, что не потратил зря снаряды.

Подполковник Пинко вел полугусеничную бронемашину под обстрелом по пятам за Т-34, чтобы не попасть на мины, и в конце концов оказался в точке, откуда его могли видеть обе роты. Было очевидно, что оборона на дороге к эль-Аришу все еще крепка. Пинко приказал майору Шамаю выдвинуть через гребень холма лучших стрелков, чтобы уничтожить танки и противотанковые батареи, блокировавшие проход. Шамай взмахнул флажками, собираясь дать сигнал, что понял команду, но в этот момент рядом с его «Центурионом» взорвался снаряд, и майора ранило в обе руки. Истекая кровью, он как ни в чем не бывало продолжал отдавать приказы роте. Выйдя на новую позицию, танкисты из роты Шамая в течение двух минут после получения приказа от Пинко подожгли два египетских танка.

Пинко попросил полковника Шмуэля обеспечить поддержку артиллерией. Не прошло и нескольких минут, как САУ подполковника Цви открыли огонь с дальней дистанции. «Перелет, — отметил про себя Пинко. Второй снаряд упал с недолетом. С третьего раза снаряды стали ложиться как надо. — Вот так!» — подумал Пинко и мысленно взмолился, чтобы скорее пришел приказ комбрига двигаться вперед.

Голос полковника Шмуэля зазвучал по рации:

— Заместитель Шамира, это Шамир. Вперед. Конец связи. Пинко немедленно радировал своим танкистам проследовать перекресток и спешить к Шейх-Зувейду. Три «Центуриона» вышли на дорогу, но четвертый — машина из роты Шамая — был подбит и загорелся. В секунду экипаж выпрыгнул из танка и люди принялись кататься по песку, гася загоревшуюся одежду. Потом танкисты вернулись к машине и попытались погасить пламя огнетушителями, безуспешно — танк превратился в огромный костер. Прямо на него мчался другой «Центурион» из роты Шамая.

— Назад! — крикнул водителю высовывавшийся из своего люка командир танка, Лиор, но в тот же миг в голову ему попала пуля. Командование вовремя принял стрелок, и, слушаясь его приказов, водитель сумел избежать столкновения. Лишившийся танка экипаж поднялся на броню другой машины, но вид горящего около перекрестка «Центуриона» и почерневших, обожженных лиц танкистов вселял неуверенность в сердца других израильтян. Пинко почувствовал — наступил кризис, если атака не возобновится с новой силой, то вообще захлебнется. Он поспешил к перекрестку, взобрался на крышу своей полугусеничной бронемашины и, засунув два пальца в рот, оглушительно свистнул, чтобы привлечь внимание Шамая. Этот посвист, слышный даже в грохоте боя, заставил обернуться командиров нескольких танков. Подполковник замахал флажком. Шамай тоже оглянулся — он понял сигнал и, подняв свой флажок окровавленными, перебинтованными руками, приказал водителю ехать вперед через перекресток. «Центурион» уверенно пересек перекресток и выехал на дорогу.

— За мной, за мной! Колонной, вперед! Конец связи, — скомандовал Шамай по рации и не оглянулся, чтобы убедиться, последовали командиры его примеру или нет. Его бросок через линию огня прилил в атаку новую энергию. «Центурионы» из роты Шамая и из других рот, дошедшие до перекрестка, последовали за комроты как гусята за гусыней.

— Полным ходом, огонь по всем направлениям! — закричал Пинко в микрофон рации, занимая четвертое место в колонне.

Плюясь огнем вперед, направо и налево, рота Шамая прорвалась в сектор «D», за ней шел весь батальон D-10. В ходе сражения к перекрестку подоспели роты, остававшиеся под командованием комбата подполковника Габриэля, и присоединились к атаке. Продвигаясь вперед, стрелки танков Шамая подожгли четыре Т-34. Батальон D-10 прошел перекресток и выехал на дорогу к эль-Аришу ровно в 11.36.

Теперь бригада «D» под командованием полковника Шмуэля двигалась двумя параллельными колоннами. D-14 с Эхудом во главе наступал на Шейх-Зувейд через песчаные дюны по направлению, параллельному железной дороге. D-10 продвигался на два километра южнее по оси, проходящей вдоль дороги на эль-Ариш, и по самой дороге. D-10 шел вперед, почти не встречая сопротивления. Если на пути израильтянам попадались египетский танк, противотанковая батарея, бронетранспортер, грузовик, цистерна или еще какая-нибудь вражеская техника, все это немедленно уничтожалось. Однако у Кафр-Шана, на южной оконечности укрепрайона Рафахско-го перекрестка — там, где сражался полковник Рафуль, — колонну обстреляли врытые в землю Т-34. «Центурионы» подбили семь вражеских танков и двинулись дальше. Слева экипажи «Центурионов» увидели еще около двадцати оборонявших район вражеских танков, уничтоженных «Паттонами» полковника Рафуля, и поехали дальше своим путем. Так произошло соприкосновение танковых клиньев дивизии Таля, на огромной скорости прокладывавшей себе путь на запад.

Чтобы одна израильская часть не начала стрелять в другую, использовались знаки, о которых была уставлена предварительная договоренность. Они давали возможность определить — «Паттоны» Эхуда, движущиеся к Шейх-Зувейду, или «Центурионы» Пинко, рвущиеся в том же направлении, или «Паттоны» подполковника Ури, которые теперь спешили назад к перекрестку.

Пинко надеялся, что его колонна достигнет Шейх-Зувейда первой, но капитан Аарон в действительности прошел этот пункт уже некоторое время назад. Несмотря на противодействие неприятеля и вызванные сопротивлением задержки в пути, рота Аарона достигла дороги на эль-Ариш намного раньше других рот. Капитан Аарон даже не понял, что его часть стала головной, поскольку ничего не знал о том, что и у других при проходе через перекресток не все пошло гладко. Он однако держал в уме, что на инструктажах говорилось о необходимости захватить точку на шоссе на Шейх-Зувейд там, где оно сходится с железной дорогой. Аарон также помнил, что комбат (который ссылался на комбрига, которой, в свою очередь, ссылался на комдива) сказал, что на войне ничего не идет по плану, но каждый должен стремиться к достижению главной цели. Капитан Аарон добрался до переезда со шлагбаумом, надеясь найти там другие роты батальона.

Позади он видел только два «Центуриона», но по рации его заместитель лейтенант Соломонов информировал комроты, что с ним еще четыре танка. К несчастью, Соломонов вообще не представлял, где он находится: позади капитана Аарона или впереди него. Он слышал по рации крик командира «Вперед!». Посчитав это за команду подтянуться к капитану, Соломонов на предельной скорости помчался вперед, но три «Центуриона» впереди все не появлялись. Дорога петляла и виляла, она шла то на подъем, то на спуск. Через некоторое время Соломонову пришло в голову, что он находится впереди капитана Аарона, который, видимо, догоняет его на еще большей скорости. На самом деле лейтенант Соломонов оказался на дороге к эль-Аришу последним из роты Аарона.

Как раз в этот момент египтяне ужесточили заградительный пулеметный огонь, и очередь попала в перископ танка. Пули пробили каску Соломонова, а другие, отлетев рикошетом от 12,7-мм браунинга, попали лейтенанту в палец и в ухо. Соединившись с тремя танками из своей роты, Соломонов узнал, что лейтенант Авраам Муниц серьезно ранен в глаз. Муниц не сказал ни слова экипажу о полученном ранении из боязни, что они остановятся, чтобы эвакуировать его. Однако, увидев окровавленного командира, стрелок и радист закричали. Сообразив, что у них шок, Муниц ударил одного по щеке, опасаясь того, что водитель, услышав их вопли, может утратить контроль над тяжелой, мчавшейся на большой скорости машиной.

— Как вы себя чувствуете, Муниц? — спросил Соломонов по рации.

— Все нормально. Я могу драться.

— Говорить можете?

— С трудом.

— Видеть?

— С трудом.

— Прикажите водителю занять место в хвосте колонны.

В этот момент лейтенант Шуали увидел два Т-34, затаившихся в засаде с левой стороны от дороги на расстоянии пятисот метров.

— Танки слева! — закричал лейтенант по рации, предупреждая других. Его стрелок немедленно произвел выстрел, и вспышка ослепила Шуали. Лейтенант Соломонов открыл рот, чтобы отдать команду стрелку Крамеру, но не успел даже слова сказать, как Крамер выстрелил бронебойным и подбил второй Т-34. Появился третий Т-34, и Крамер послал в него следующий снаряд.

— Отлично, Крамер, — похвалил командир.

Но в следующую секунду у Соломонова буквально застыла в жилах кровь. На дороге, прямо перед ними три «Центуриона» нацелили дула 105-мм пушек прямо на них. Не было времени даже отдать приказ стрелкам. Лейтенант Муниц практически ослеп на один глаз и страдал от болей. Сержант Авитал в третьем «Центурионе» получил ранение в спину. Оставались только два «Центуриона», способные вести бой, — танк Шуали и его собственный, но пушку Шуали заклинило после того, как он уничтожил Т-34. Соломонов крикнул: «Стрелок!» и начал считать доли секунды, которые ему осталось прожить.

Капитан Аарон, находившийся в нескольких километрах впереди Соломонова, был озадачен. Он попытался повторно связаться с комбатом, подполковником Габриэлем, чтобы узнать, где находится батальон, но опять не получил ответа. Неужели они настолько отдалились от своих, что вышли за пределы зоны радиосвязи? Он даже не знал, где находится — далеко впереди или далеко позади. Капитан оглядывался вокруг, ища в пустыне признаки военных действий, которые подсказали бы ему, прошел ли уже этим путем батальон, но тщетно. Здесь и там виднелись египетские позиции: глубоко зарывшиеся в песок танки, грузовики, бронетранспортеры, цистерны с горючим, передвижные радиостанции и мастерские, тщательно устроенные внутри просторных, замаскированных укрытий. Вид его трех «Центурионов», мчавшихся по дороге, вызывал шок и панику у египетских солдат; они никак не ждали столь скорого прорыва. Около Шейх-Зувейда наступающие попали под интенсивный пулеметный огонь. «Центурион», следовавший за танком комроты, был поражен в «юбку» двумя выстрелами из базуки. Капитан Аарон крикнул:

— Вперед, вперед! Не останавливаться! — и в этот момент ощутил сильный удар по каске. Три «Центуриона» промчались мимо Шейх-Зувейда. Капитан осмотрелся по сторонам через командирский прицел. Из-под каски Аарона потекла кровь. Пуля пробила ее впереди и вышла сзади. Аарон хотел снять каску, но передумал, опасаясь, что тогда кровь хлынет струей. Он решил не говорить своим людям о ранении. Все равно батальон неизвестно где и не придет его спасать. Лучше путь люди думают, что с командиром все в порядке.

Теперь он уже не сомневался, что идет впереди батальона, и вынашивал идею осуществить блокировку дороги самостоятельно, но, находясь в шести километрах за Шейх-Зувейдом, капитан до сих пор не нашел места пересечения железной и автодороги. Аарон забеспокоился, понимая, как опасно так сильно углубляться на территорию врага столь небольшими силами. Если египтяне контратакуют, у трех «Центурионов» не останется шансов. Он приказал развернуться и двигаться обратно, более всего желая теперь поскорее соединиться с батальоном. Несколько минут спустя случилось нечто, от чего глаза у капитана, что называется, полезли на лоб. Впереди показались четыре танка.

— Бронебойным по четырем танкам прямо по курсу! — закричал Аарон.

— Бронебойным!.. — завопил лейтенант Соломонов в своем «Центурионе» и вдруг узнал высунувшегося из командирского люка капитана. Лицо его заливала кровь, но ошибиться Соломонов не мог — только Аарон имел обыкновение так стоять в башне. Лейтенант поднял флажок. Капитан Аарон также узнал заместителя, и оба возблагодарили счастливую звезду за то, что не успели скомандовать: «Огонь!» и на практике убедиться в том, как неприятно, когда по тебе палят из 105-мм пушки «Центуриона».

И снова капитан Аарон развернул свои танки, на сей раз к эль-Аришу, в сторону которого указал флажком.

— Теперь за мной! — приказал он командирам семи оставшихся танков своей роты. Все семь рванулись вперед, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Они миновали железнодорожный переезд и через два километра, находясь десятью километрами западнее Шейх-Зувейда, остановились, рассредоточились и заняли скрытые позиции, развернувшись так, чтобы блокировать путь любым силам египтян, которые могли прийти со стороны Джеради. Было 12.00. Менее чем через четыре часа после приказа генерала Таля начать движение, авангард его дивизии вышел во вражеский тыл, за линии неприятельских укреплений, в сорока километрах от границы Израиля. Между капитаном Аароном и эль-Аришем стояли только укрепления прохода Джеради.

— Глушить моторы, — приказал комроты, чтобы сэкономить топливо, и внезапно воцарилась полная тишина, от которой танкисты успели отвыкнуть. Водители, наводчики и заряжающие, надышавшиеся выхлопных газов и нанюхавшиеся запахов сгоревшего пороха боеприпасов, с облегчением услышали разрешение капитана подышать свежим воздухом. Со своим заместителем он проверил состояние танков. Каждый нес следы попаданий, и офицеры восхитились крепостью стали. Внутрь некоторых машин можно было заглянуть через пробоины, оставленные египетскими снарядами. Но более всего израильтян заботило горючее и запасы боеприпасов, поскольку они и понятия не имели, когда их догонит батальон и когда появятся египтяне.

Капитан Аарон даже и мечтать не смел о том, чтобы снять каску. Туда натекло столько крови, что он опасался, как бы, снимая каску, не вытащить приклеившиеся к ней мозги.

— Не знаю уж, к добру это или к худу, — признался он Соломонову, — но, похоже, только она и держит мою голову.

Соломонов пошел к танку Муница. Левый глаз лейтенанта представлял собой сгусток запекшейся крови, а рана в щеке мешала говорить.

— Как дела, Муниц?

— Мы живы, — только и ответил тот.

По сравнению с ранами Муница, ранения других казались легкими, и люди стеснялись докладывать о них и жаловаться. Странное чувство умиротворения снизошло на них, свежий воздух пьянил, и они начали ощущать специфический аромат пустыни, веявший от пальм эль-Ариша и резкий привкус соли с песчаных дюн. Капитан Аарон вернул всех к реалиям войны:

— Пошли, парни. Вернемся в наши машины.

Секунды текли бесконечно, и Крамер начал скучать за пушкой. Но вскоре, к его радости, показалась не чуявшая беды небольшая египетская колонна, двигавшаяся в Шейх-Зувейд из эль-Ариша — грузовики и цистерны. Противник еще не знал о прорыве израильтян через Шейх-Зувейд.

— Я сейчас одним снарядом разнесу всю колонну, — заявил Крамер Соломонову.

— Не надо. Побереги снаряды. Сойдет и пулемет.

— Ага.

Соломонов дал одиночный выстрел. Пуля попала в цистерну, которая вспыхнула и загорелась.

— Пустая трата горючего, лейтенант, — заметил Крамер.

— Сейчас они в штаны наложат, Крамер. Они увидят этот столб дыма, и к нам не сунется ни один египетский танк.

— Ну и очень жаль, — проворчал Крамер, поглаживая казенник пушки.

Лейтенант Шуали, стреляя одиночными выстрелами из 12,7-мм браунинга, поджег два грузовика из колонны, груз на которых стал рваться, будто там лежали петарды.

— Боеприпасы, — заключил Шуали.

Так рота капитана Аарона проводила время. Батальон присоединился к ним только через два часа.

Невероятный бросок Аарона вдоль дороги удивил, встревожил и ошеломил египтян штаба 7-й дивизии и приданных ей частей. Вид семи мчащихся танков совершенно сбил их с толку, поскольку никто, по-видимому, не знал о прорыве бригады «D». Так, когда роты бригады развернулись для атаки на Шейх-Зувейд, они почти не встретили сопротивления. Солдаты некоторых частей египтян, испуганные и растерянные, бестолково носились вокруг врытых танков и бронетранспортеров и прятались, даже не пытаясь стрелять. Другие скидывали башмаки и удирали в дюны. Но находились и такие, кто оказывал сопротивление, в одном бою батальон D-10 поджег десять Т-34.

После этого последнего на данном этапе боя роты начали входить в Шейх-Зувейд и взяли первых военнопленных. Полковник Шмуэль приказал, чтобы в поднявших руки египетских солдат не стреляли, но поначалу египтяне были настолько растеряны, что поднимали руки прямо с оружием.

Танкисты начали операцию по зачистке. Полковник Шмуэль видел, как «Центурион» прошел, засыпав песком, траншею, в которой комбриг заметил трех спрятавшихся египтян, и приказал, чтобы группа пленных получила лопаты и откопала их. Сначала те отказывались, не понимая, чего от них хочет командир, и боясь какого-то жуткого наказания, но в конечном счете подчинились приказу и откопали засыпанный окоп. Когда чудом оставшиеся невредимыми египтяне выбрались из него, один из откапывавших их пленных подбежал к полковнику Шмуэлю и попытался его обнять.

— Мой брат! — завопил он по-арабски.

— Он назвал меня братом? — удивился комбриг.

— Нет, господин полковник, его брата засыпало в окопе, и его спасли.

Вокруг джипа полковника Шмуэля собрались командиры частей: майор Эхуд Элад, подполковник Габриэль, капитан Орши, подполковник Цви [Раньше, в середине 16 главы, автор называл Цви полковником, который отдавал приказы дивизионам самоходок, тут же он подполковник и командует одним дивизионом] (командир дивизиона самоходок), подполковник Цвика и заместитель комбрига Пинко. Они пребывали в воодушевлении. Эхуд одарил полковника Шмуэля горделивым взглядом победителя. Полковник заметил, что комбат с трудом шевелит руками, левая у него забинтована, пальцы покрыты запекшейся кровью, а верхняя губа сильно повреждена. Тем не менее вид у него был бравый. Мужчины обнялись. Затем полковник Шмуэль вернулся к делам.

— Каковы у вас потери, Эхуд?

— Четырнадцать убитых: восемь в Хан-Юнисе, пятеро на перекрестке и один здесь. Двадцать три раненых: тринадцать в Хан-Юнисе, семеро на перекрестке и трое здесь. Я не считаю тех, кто остался в строю.

— А у вас, Габриэль?

— Десять убитых, полковник. Семеро на перекрестке, двое в Хан-Юнисе и один здесь. Восемь раненных, пятеро из них на перекрестке. Не считая тех, кто в строю.

— У вас, Орши?

Орши ответил не сразу — потери разведроты были тяжелы.

— Десятеро убитых, господин полковник. Один в Хан-Юнисе и девять на перекрестке. Одиннадцать раненых отправлено в тыл. Девять с перекрестка.

Он отвернулся. Офицеры продолжали докладывать. Бригада «D» потеряла двадцать шесть человек на перекрестке, одиннадцать в Хан-Юнисе, одного— при пересечении границы и одного — в Шейх-Зу-вейде. Итого, тридцать девять убитых. Двадцать человек было ранено на перекрестке, пятнадцать — в Хан-Юнисе и один — при пересечении границы. Всего семьдесят семь человек выбыли из рядов.

— Что с Кармели? — спросил полковник Шмуэль.

— Артиллерийский офицер, оказавшийся родственником майора, узнал его бронемашину. Он нашел Кармели, лежащим на полу и всеми брошенным. Похоже, он потеряет глаз, — ответил Пинко.

Шмуэль кивнул и спросил:

— Сколько танков? — доклады продолжились — До сих пор все шло хорошо. Я удовлетворен, — подытожил комбриг, выслушав все донесения офицеров. — Дальше мы двинемся на Джеради. D-10 пойдет в центре, D-14 — на левом фланге, рота разведки… разведрота сможет идти впереди, Орши?

— Да, господин полковник. Из трех групп, что у нас были, мы сформировали две.

— Разведрота пойдет впереди…

— Господин полковник, с вами желает говорить командир дивизии, — доложил офицер связи бригады майор Исраэль. Щмуэль вернулся к командирской полугусеничной бронемашине.

— Тирах, это Шамир. Слышите меня?

— Шамир, это Тирах. Слышу вас. Пошлите подразделение на помощь Рафулю на эль-Аришском направлении в сторону Рафахского перекрестка. На перекрестке противник оказывает серьезное сопротивление. Прием.

— Тирах, это Шамир. Понял вас. Возвращаю D-14. D-10 идет на Джеради и попробует его на прочность. Если окажется, что пройти можно, проследует через Джеради. Прием.

— Это Тирах. Согласен. Конец связи. Было 14.32.

Джеради не относился к тем объектам, которые бригаде «D» надлежало взять «любой ценой». Согласно инструкции, танкам предписывалось войти в боевое соприкосновение с врагом и прорваться через Джеради, если это окажется просто. Если же нет, в дивизии планировали провести ночную атаку. В ней основная роль отводилась бронетанковой бригаде «М», которая должна была штурмовать укрепления Джеради с тыла. Полковник Шмуэль, однако, жаждал развить успех своей бригады, и не хотел останавливаться. Поэтому он попросил разрешения действовать по плану, хотя ему самому с одним из батальонов приходилось возвращаться, чтобы помочь полковнику Рафулю. Его усиленная танками мотострелковая бригада, находясь под командованием дивизии, будет занимать и зачищать Рафахский укрепрайон с тыла. Батальон «Паттонов» должен будет возвратится к перекрестку, а «Центурионы» — попытаться выполнить задачу всей бригады. Полковник Шмуэль вновь решил создать две группы управления: пока он сам вернется к перекрестку, оставшейся частью бригады «D» будет командовать Пинко.

— Но, Пинко, вы пройдете через Джеради, только если не встретите серьезного сопротивления. Ни при каких обстоятельствах не ввязывайтесь в ожесточенные бои, которые приведут к тяжелым потерям. Вам ясно?

— Да, полковник, — ответил Пинко.

Когда бригада разделилась, появилась рота «Паттонов» Т-01, которая должна была сражаться вместе с полковником Рафулем. Комроты лейтенант Эйн-Гиль ошибся в расчетах и попал вместо Кафр-Шана в Шейх-Зувейд. Пинко встретил роту с большим энтузиазмом и немедленно принялся распоряжаться, как будто бы случайное появление роты отдавало ее под его командование. Но лейтенант Эйн-Гиль проинформировал подполковника, что не получил приказа присоединиться к другой бригаде.

— Ну и ладно, — сказал Пинко оскорбленным тоном. — Не хотите драться, сидите здесь.

Он поднял свои флажки и приказал колонне «Центурионов» выступать на Джеради, соединившись по пути с танками Аарона. Колонну возглавляла рота Шамая.

Занимаясь приготовлениями к отправке своей группы управления к перекрестку, полковник Шмуэль неожиданно услышал совсем рядом какой-то шум. Неподалеку от места ее расположения обнаружился большой окоп. Техника ушла оттуда, камуфляжная сетка упала и теперь валялась на дне укрытия. Она странным образом шевелилась. Ее подняли и увидели под ней не один десяток жавшихся к земле перепуганных египтян с оружием в руках.

— Постройте их, — приказал полковник Шмуэль. Теперь в добавление ко всему ему приходилось оставить еще часть своих людей в Шейх-Зувейде, чтобы сторожить пленных. Его беспокоило, что бригада рассредоточена на слишком большой площади, поэтому он и выбрал для себя более быстроходные, чем «Центурионы», «Паттоны». С ними он надеялся быстрее выполнить новое задание и быстрее вернуться в бригаду. Более всего он хотел успеть к дневной атаке на Джеради, чтобы не потребовалась помощь другой бригады.