Не споткнись о Полярный круг[1]

Не споткнись о Полярный круг[1]

Одиннадцать вариантов

Ночью в поселок пришли корабли. Их ждали уже давно. По утрам люди говорили о льдах в проливе Лонга, о льдах в районе мыса Шмидта, о песчаных банках мыса Биллингса. Говорили о дизель-электроходах, ледоколах. Слухи накладывались на слухи, распространялись, противоречили друг другу. Через неделю, завтра, через два дня, уже на подходе, нынче навигации вообще не будет. И все же корабли пришли!

Возможно, мы со Стариком увидели их первыми, так как мы совсем не ложились спать в эту ночь. Не потому, что нас особенно беспокоила судьба арктической навигации. Нет! Мы решали наше сугубо личное дело.

Я не помню, с каких пор у нас повелось так, что каждый раз, перед тем как принять какое-либо важное решение, мы уходили подальше от поселка на наше особое место. Это было очень удобное место на самом берегу моря, там, где береговой обрыв переходил в кочковатую россыпь тундры: Море было в десяти метрах от входа в избушку, тундра начиналась сразу за задней стенкой.

— Так что будем делать? — в двухтысячный раз спросил меня Старик.

— Подождём телеграммы, — ответил я ему в две тысячи первый. И в это время мы увидели дым. Дым вырос вначале на горизонте и был похож на крохотное заблудившееся облако.

— Корабли! — сказал я.

— Брось, они должны завтра.

— Корабли!!

Было два часа ночи. Огромный красный круг солнца повис над островом Роутаном. Розовые руки портальных кранов бессильно висели над поселком. Вертикально вверх шел розовый дым над электростанцией. Неправдоподобная тишина усыпила даже комаров. И чаек не было слышно. Мы посмотрели на порт. Коса, на которой стоял поселок, изгибалась подковой. Мы были на одном конце подковы, порт — на другом, и теперь мы видели, как беззвучно, словно во сне, отходили от причалов зимовавшие там лихтеры.

— Освобождают причал. Корабли!

Первым прошел дизель-электроход «Енисей». Он шел близко к острову и далеко от нас. На палубе было пусто. Потом снова с моря донеслись приветственные гудки, и через полчаса прошла так же молчаливо «Ангара», потом снова гудки и два дыма — от буксира поменьше и парохода, чей дым увидели первым. Порт молчал. Было три часа ночи, и поселок спал.

— Видишь, их льды не остановили, — сказал Старик. И добавил: — Так что будем делать, парень?

— Давай не будем ждать телеграммы, — ответил я.

— Давай! Только ещё раз все обсудим. Идем домой.

Начинался ветер. Мертвый штиль стоял уже около недели, и вместе с кораблями весь поселок ждал «южака», который обязательно приходит вслед за штилем. Корабли пришли строго вовремя. Когда мы добрались до поселка, «южак» дул уже в полную силу. Мрачно и громко выли провода. Чёрные клубы дыма из трубы электростанции падали прямо на землю. Ветер гнал густые волны пыли между домами. Временами это в точности напоминало песчаную среднеазиатскую бурю.

— Самум, — сказал Старик, выплюнув коричневую от пыли слюну. — Самум, черт бы его побрал, на семьдесят третьей параллели!

Пыль забивала глаза, и их резало, как от ожога. На улицах не было ни души, но машины уже шли через спящий поселок одна за другой по дороге к порту. Ветер рвал из-под колес тучи мелкого шлака. В поселке началась навигация.

И вот мы дома. Белый лист бумаги лежит перед Стариком. Разнокалиберные, понахватанные отовсюду листы карт передо мной. Пачка сторублевок на столе между нами.

— Значит, давай с самого начала. Куда, зачем и каким образом. Вариант номер?

— Одиннадцать, — подсказал я, заглянув в записную книжку.

Заполярный чукотский «самум» бушевал за стеной. Ветер дул порывами, значит, все же это был обычный летний фен — обойдется без сорванных с причалов кораблей и перевернутых машин. Через два-три дня так же внезапно начнет темнеть бешеная синева неба, исчезнет молочный пласт облаков над сопкой и внезапно наступит штиль.